Крещение Новгорода

– Пусть это будут бунтовщики, поднявшиеся против Перуна, – уговаривал он вождя, – думаю, так мы очень угодим могучему богу.

– Я так не думаю, – возразил Усыня. – Мы знаем, Перуну иногда приносят человеческие жертвы, чаще всего это делают на войне. Но если это происходит не в бою, а в спокойное время, то обычай запрещает приносить в жертву свободных людей.

– Они не свободные люди, они заперты в темнице, они враги.

– И всё-таки, они знатные люди, Добрыня. Наш обычай, да и обычаи других колдунов запрещают казнить знать. Ты ведь знаешь, чем такое может обернуться. Кровная вражда. Мы не хотим, чтобы знатные роды воевали против нашего клана.

– Так что же, мне нужно продать их в рабство, чтобы их можно было принести в жертву?

– Если они станут кощеями, тогда да, мы сможем совершить ритуал.

– Но кто возьмёт к себе в кощ бывших бояр? Ведь новгородская знать так же боится кровной вражды.

– Не знаю, Добрыня, я уже сказал своё слово, и кончим на этом. Давай лучше поговорим о том, кто станет новым верховным волхвом в Новгороде.

– Как? Усыня, разве ты откажешься от этой чести?

– Я вождь своего клана, Добрыня, и я должен оставаться со своим кланом. Нам предстоит ещё много сражений. На место верховного волхва я предлагаю своего старого друга – Богомила. Он не жрец Перуна, но он хороший чародей и владеет даром красноречия.

– И сколько колдунов ты хочешь с ним оставить, любезный вождь?

– Дюжины, я думаю, хватит, воевода.

– Дюжины? – даже подскочил на лавке Добрыня, – прости, великий вождь, но это слишком мало, мы не сможем подавить бунт в случае необходимости.

– Для этого у тебя есть дружина, у тебя есть Сигурд. Разве нет? А колдуны не должны подавлять мятежи, мы должны преобразовывать природу.

– В таком случае, Богомил не сможет стать верховным волхвом, – возражал Добрыня, – городское вече отвергнет его, бояре, понимая это, тоже его не примут.

– И что же ты предлагаешь, мудрый воевода? Оставить Новгород без верховного волхва?

– Нет, у Новгорода будет верховный волхв, и им буду я.

– Невозможно, – отвечал Усыня, и его большие глаза на выкате стали ещё больше, – ты даже не чародей, и ты уже занял должность воеводы.

– Воеводой меня никто не избирал, я сам взял себе эту власть. А, значит, я могу взять и другую власть – власть верховного волхва. Понимаю, ещё ни один человек в Новгороде не имел столько власти, народ может подняться. Но это всё временно. Как только мы закончим обращение в новую веру, я стану посадником, и Новгород изберёт нового верховного волхва.

– Что ж, в таком случае не зови меня на помощь, когда поднимется бунт, – лишь отвечал могучий вождь Усыня. Дальнейшие переговоры шли вяло, и вскоре и вовсе закончились. Когда колдуны покинули избу, Добрыня жестом подозвал к себе слугу.

– Поедешь к Вахрамею, передашь ему послание, – вымолвил воевода. – Он должен принести в жертву бунтовщиков, когда колдуны покинут город. Усыня не согласился, а Вахрамей согласится, я знаю.

– Но, владыка, не навлечёшь ли ты тем на себя гнев людей?

– Людей нужно припугнуть. Где-то в Новгороде ещё скрываются волхвы старой веры, среди них и Родим-собака. Я знаю, они ещё в городе, а никто их не выдаёт. А так, испугаются, да, может, и выдадут. Ступай, передашь всё Вахрамею на словах. Да, вот возьми мой перстень, по нему он узнает, что ты от меня.

И с этими словами Добрыня снял с пальца большой перстень с княжеской печатью и передал его своему слуге. Тот поклонился и тут же исчез за дверью. Чародей Вахрамей на заставил себя долго ждать и вскоре тайно прибыл в Новгород. Его клан хоть и не был колдовским, но входил в союз Перуна вместе с другими четырьмя великими кланами. Вахрамей был вождём в своём волховском клане и верховным волхвом в Чернигове, а потому давно был знаком с Добрыней. Как и предполагал Добрыня, за щедрую плату чародей согласился исполнить ритуал и принести в жертву свободных людей. И вот в назначенный день, когда колдуны отбыли в поход, свершился суд на Буслаем и другими злостными мятежниками, коих оказалось ещё трое. Все они были из знатных родов, все были приговорены к позорной смерти. Семьи их по решению Добрыни лишались всего имущества и должны были покинуть Новгород. К счастью, Буслай заранее был готов к такому решению, и уговорил своих знатных родственников забрать к себе его детей. Поэтому никто из его дочерей не присутствовал на суде, не было и его сына Никиты. Но Василий, как самый старший, оказался самым упрямым и отказался уходить в другую семью, а потому, когда провозглашался приговор, мальчик был ещё на площади. Сжав зубы и кулаки, он вслушивался в каждое слово, но когда услышал приказ покинуть город, то на лице его застыло выражение боли и отчаяния.

– Ничего, ничего, – взял его за руку Святослав, который был в этот момент рядом, – поселишься у родных, тебя усыновят, а потом, может, и вернут в дружину.

– Но мать-то мою выгонят, – возражал старший сын Буслая, – нет, я её не оставлю. Поселимся в Людином конце, оттуда нас выгнать не смогут.

– Как знаешь.

– Но я теперь не дружинник, – казалось, Василий вот-вот расплачется.

– Всё ещё образуется, не волнуйся. Пойдём, Вася, не нужно на это смотреть.

– Нет, я не могу!

Но тут Василия сзади схватил отец Святослава – Борис, и буквально силой потащил с площади.

– Отец! – вырывался Василий, и теперь уже слёзы брызнули из его глаз, отчаяние овладело им. Буслай взглянул на своего сына, и печально наморщил лоб. Вахрамей в это время был уже на помосте и готовился казнить первого мятежника.

– Дай время, Вася, – говорил Борис, уводя сына Буслая с площади, – Добрыня успокоится, я уговорю его вернуть тебя в дружину. А сейчас нужно собираться. Бери всё самое необходимое, пока ваше добро не разобрали, и уезжай в Людин конец. Есть там у меня знакомые, они помогут вам устроиться.

Вскоре все троя: Василий, Святослав и Борис подошли к дому Буслая. Мать Василия была здесь, бледная, как мрамор, с заплаканными глазами. Борис рассказал ей о приговоре суда и велел спешно собираться. Вскоре появился наездник на повозке, запряжённой крупным волом. На повозку стали погружать все пожитки бывших бояр, взяли не мало и ценных вещей: мехов и монет, что позволило бы им как-то жить первое время. Василий волоком по полу вытащил за собой дубину своего отца.

– А это ещё зачем? – возразил Борис.

– Позволь отец, – попросил его Святослав, – это память от его отца.

– Давайте, давайте, только быстрее.

И дубину так же погрузили на повозку, которая вскоре понесла бывшую знать через Волхов мост в Людин конец. Теперь они лишились всего, были изгнаны и опозорены. Всё, ради чего Вася воспитывался с раннего детства, потеряло всякий смысл. Он был отвергнут, был не нужен. Невероятно горько было на душе, и лишь одна надежда тешила мальчика, что отец Святослава сможет уговорить воеводу вернуть его в дружину. Сейчас же жизнь потеряла всякий смысл. Просторные светлые палаты сменились ветхой полуземлянкой. Не было слуг, всё приходилось делать самим, не было никакого уважения и почёта, и, главное, не было никакой цели впереди. Все друзья Василия остались на том берегу реки, всё самое красивое и светлое умерло там, вместе с его несправедливо замученным отцом. Не было теперь и волховской школы, так как все волхвы старой веры теперь были вне закона. Дети Буслая почти сразу были отданы на воспитание каким-нибудь родственникам из Славенского конца, но Василий, как самый старший, остался с матерью.

А Борис уже на следующий день отправился к Добрыне, рассчитывая, что тот уже удовлетворил свою жажду крови и немного успокоился. Борис сам по себе был дружинник из старого, но не богатого рода. Земли у него было мало, и находилась она далеко, возле берега реки Волги, потому и самого его называли – Борис Вольга. И всё же Вольга не бедствовал, потому как успешно занимался ремёслами и торговлей, щедро и регулярно отдавал часть своих доходов волхвам бога Велеса, за что бог ему благоволил. Больше всего дохода Борису приносила его конюшня, так же он имел свою кольчужную мастерскую, которая считалась в городе одной из лучших. Войдя в палаты воеводы, боярин поклонился в пояс. Добрыня сидел на кресле на возвышении, как настоящий князь, все пришедшие должны были говорить с ним стоя.

– Ну, говори, с чем пришёл, – поторопил его Добрыня

– Скверные дела творятся, воевода, – заговорил Борис, – не успел свершиться суд над Буслаем, как дом его разграбили местные люди. Забрали всё, ничего не досталось новгородской казне.

– За семью Буслая беспокоишься, Борис, или за городскую казну? С казной всё в порядке. Земли Буслая мы забрали и отдаём их клану Змея, его золото по большей части хранилось не дома, и уже всё у нас. А все эти мелочи, доставшиеся черни – ерунда. Семья Буслая сама виновата, что оставила его дом прежде времени, до кого как их изгонят. Кстати, не знаешь, где они? Я слышал, ты их родственник.

– Это верно, – отвечал Борис, – но очень дальний. А семья Буслая ушла в Людин конец. Там они молятся новым богам о своём прощении. Василий – сын Буслая – крепкий малый, он станет достойным дружинником и очень сожалеет о том, что не может служить князю и Новгороду.

– Эх, Борис, Борис, не слушаешь ты меня. Я же уже кажется сказал, земли Буслая мы отдали клану Змея, монеты его в новгородской казне, никто их точно не считал, и не знает, сколько там было. Даже если бы я захотел вернуть всё это семье Буслая, я бы не смог.

– Но возьми Василия хоть в младшую дружину, воевода, – взмолился Борис, – он достоин этого. Дай ему шанс смыть позор его отца. Вспомни, ведь княгиня Ольга проявила к тебе милосердие, когда ты был в таком же положении, в каком сейчас находится Василий.

– Это ты называешь милосердием? – поднялся с кресла Добрыня, вид его был страшен, – Да ты знаешь, через что мне пришлось пройти, чтобы попасть в дружину? Сколько лет я провёл в позорном рабстве? Да лучше бы меня изгнали, это было бы куда милосерднее. Уходи, Борис, я уже принял решение, и я его не изменю.

И Борис, опечаленный, вышел прочь, и велел своему сыну пока не рассказывать о решении воеводы Василию. Вскоре он узнал о новых установлениях, которые были приняты Добрыней, и в значительной степени ущемляли права знатных людей, да и остальных новгородцев тоже. Во-первых, воевода распорядился, что теперь за убитого знатного человека можно заплатить специальный налог – виру, и тем самым избежать кровной мести. Виру платили и раньше, за убийство или причинение вреда незнатным людям, а так же за знатных, если так велел боярский совет, чтобы избежать кровной вражды между родами. Теперь же мнение совета для разрешения откупиться не требовалось, достаточно было решения суда. Второй закон тревожил пуще первого. Добрыня наказал, чтобы все бояре, кто ещё не обратились в новую веру, теперь, чтобы обратиться, должны были найти себе кого-то вроде крёстного отца, и обратиться только через него. Так исключалась возможность ложного крещения и пресекались любые попытки бунта.

Вскоре после этого Борис в совершенном одиночестве, закутавшись в балахон, отправился в Людин конец. Несколько раз по дороге он оборачивался, чтобы проверить, не следит ли кто за ним. К счастью, Добрыня никого не подослал на эту работу. Борис проходил мимо бедных дворов и старых домов, по грязной грунтовой дороге с огромными лужами. Порой они были так широки и глубоки, что казалось, здесь может утонуть целая повозка. Но вскоре Борис дошёл до места. Хлипкий плетень окружал небольшой участок земли, заросшей высокими сорняками. Старый, покосившийся дом стоял одиноко, наполовину врытый в землю. Борису стало тяжело на сердце, когда он увидел, в каких условиях живёт семья бывшего боярина. Прежде к знати в городе было гораздо больше уважения. Но когда Вольга вошёл вовнутрь, он погрузился в полумрак, и глаза его уже не тревожил вид местной бедноты. Когда он уселся за стол, куда его любезно пригласила мать Василия, то заговорил о вестях, которых от него давно ожидали. Каждое слово его было словно нож по сердцу семье Буслая, с каждым словом будущее становилось более мрачным и ужасным.

– Что же делать, Борис? – опечалилась вдова Буслая, и опираясь локтями о стол, спрятала своё лицо в ладони.

– Не печалься Амелфа, – отвечал Борис, – я знаю, как помочь твоему сыну. Я могу обратить его в веру Перуна, и тогда он породнится со мной, хоть и не кровью, но духом.

– Принять веру, погубившую моего отца? – возмутился юный Василий.

– Пойми Вася, твоего отца сгубила не это вера, а уговоры Дамира, сбившего его с истинного пути. Если бы Буслай понял суть новой веры, он и сам бы принял её.

– Это почему же? Что такого особенного в этой вере?

– Что ж, попробую объяснить, хоть ты ещё и юн, и многого не понимаешь. Раньше мы поклонялись живым богам, но очень страшным, безразличным к человеку. Они делали людям благо, но делали и зло. Да и благо они делали не потому, что хотели этого, а как бы случайно. Так бог Коловрат, который есть тоже самое, что солнце, даёт нам свой свет, но ему всё равно, получим ли мы этот свет или нет, вырастут ли деревья, взойдут ли посевы, наступит ли день. Он просто сияет, потому что это его природа, как для человека дышать. Дыхание может быть и приятным, и зловонным, так и свет Коловрата может быть полезным, а может порождать засуху и прочие бедствия. Так же и Сварог, который есть живой огонь, Род, который есть могущественное животное, отец всего живого. Природа повелевала человеком, а не человек природой. Этому, думаю, тебя учили и волхвы в вашей школе. Природа мудра, а человек слаб. Так? А новые боги имеют человеческое лицо. Старые боги были могущественны, но были не разумны, как животные, новые боги разумны, как и человек. У Перуна есть лицо, у Симаргла, у Хорса есть лицо. Новая вера превозносит человека, и не просто человека, а высшего человека, знатного и сильнейшего. Словом, прекрасного и телом и духом, и умом, и вообще всем. Перун – это уже не сам гром, а повелитель грома, Стрибог – это не сам ветер, а повелитель ветра, Макошь – это не сама земля, но мать земли. Новые боги повелевают природой и побеждают старых богов. Конечно, не всех. Ведь и колдуны поклоняются природным богам. Вот и клан Змея больше всех богов почитает Купалу – речного зверя. Но они уже признали над собой власть Перуна. Те старые боги, которые подчинились новым, остались жить, остальные же были свергнуты в навь, на тот свет, который от нашего света отделяет река Смородина. И сторожить реку поставлен бог Велес, который наполовину бог природный, а наполовину нет. Бог скота, но и пастух его, наполовину зверь, наполовину – человек. Лишь в одном месте можно перейти из нашего мира в навь и из нави обратно в явь – по Калинову мосту. Каждый раз после смерти люди по этому мосту переходят в навь, а спустя время возвращаются обратно в наш мир. Охранять этот мост поставлен бог Симаргл. Видишь, как хороша эта вера, она учит нас обуздывать, побеждать природу, побеждать неразумную толпу, в которой ещё больше природных сил, чем человеческих. Печенеги поклоняются природным богам, они есть та самая неразумная толпа. Именно поэтому наш князь принял новых богов, только они теперь помогут ему одолеть печенегов. Потому Перун – бог войны – наш верховный бог. И сильному человеку теперь будут поклоняться как богу. Да, правда, сильнейшие теперь сидят в Киеве, а мы обязаны им подчиниться. Но и мы можем стать сильнейшими, если примем веру новых богов, и сможем дать отпор Киеву и всем нашим врагам. Так что теперь, Вася, у тебя только один способ отомстить своим врагам и вернуть своё положение – это вера в Перуна. Поначалу ты будешь жить в Людином конце, и, клянусь Перуном, тебе будет очень тяжело. Но ты справишься, я знаю, ты сможешь, ты силён, и бог заметит тебя и одарит тебя удачей, если ты одаришь его своим почтением. Так что же ты скажешь на это?

И Василий, выслушав этот красивый рассказ о новых богах, согласился принять новую веру. Прежние боги были кумиры и природные стихии, новые боги были гении, они восхваляли военный человеческий гений, и стремились взращивать его и возводить на вершину власти. Таковы были боги викингов. Теперь вот такие боги появились и на Руси, под влиянием жрецов, которые когда-то пришли сюда из других стран и создали здесь свои кланы. Русь становилась могущественной централизованной страной. И вот в назначенный день был приглашён волшебник, жрец Перуна для проведения обряда. Чародей зарезал жертвенного петуха, и тёплую кровь вылил на руки Борису Вольге. Затем Борис подошёл к юному Василию, проведя руками по его щекам и лбу, измазал кровью всё лицо.

– Именем Перуна, – проговорил волшебник, – именем Макоши, именем Велеса, Симаргла и других великих богов, нарекаю тебя, Василий, сын Буслая, сыном истинных богов, отныне и во веки веков.

После этих слов жрец бросил тело жертвенной птицы в костёр, взял горсть земли и насыпал её на кровь, покрывающую лоб Василия. Огонь и земля освятили юношу, теперь дело было за оставшимися двумя стихиями: воздухом и водой. Василия поставили у костра с той стороны, откуда дул ветер. Здесь он стоял и какое-то время дышал едким дымом. А затем жрец зачерпнул из ковша воды и вылил её на голову Василию.

– Земля, огонь, воздух, вода – четыре тела природы, не которых стоит мир, и кровь, соединяющая эти стихии воедино и дающая жизнь, одухотворили твою плоть благодатью всемогущих богов и властелинов Вселенной.

Василий вытер своё лицо полотенцем. Борис умыл руки. Отец Святослава улыбался, он считал, что спас сына Буслая. Сам же Святослав не смог сдержать эмоций и крепко обнял своего друга. Теперь он и Василий были крёстными братьями.

Глава 4.

Садко.

В день, когда казнили Буслая, отчим Садка – Волрог внезапно исчез из дому. Его позвал сам старшина Чурила. Быстро собралась шайка из Людина конца и отправилась в Славенский конец. Именно они разграбили боярский дом, и взяли оттуда много ценных и редких вещей. Волрогу достался красивый настенный ковёр, старшина угнал себе доброго боярского коня. Чурила был самый влиятельный и самый опасный старшина из Людина конца. Его братчина насчитывала больше всего бойцов – отпетых разбойников, воров и охотников. Были и другие старшины, но по одному никто из них не мог противостоять Чуриле. Прежде в Людином конце так боялись только варяжскую общину, из которой был родной отец Садка. Викинги действовали в открытую, чёрные дела совершали посреди бела дня, а перерезаны были людьми Чурилы ночью. После их истребления новая братчина стала действовать более скрытно и более жестоко. Никто не знал настоящего имени старшины, прозвище «Чурила» он получил за шрам на лице, который искривлял его в выражении некоторой брезгливости, а левый глаз будто бы всё время щурился. И именно он теперь стал владельцем коня, на котором некогда разъезжал отважный Буслай.

Дети Волрога получили от отца щедрые подарки, но Садко не получил ничего. Он уже давно привык к такому унизительному положению в семье и потому старался как можно меньше времени проводить дома. Волрог редко называл своего пасынка по имени, в основном же обращался к нему как «мальчишка», «малой» или «щенок». Когда он приходил пьяный, заставлял Садка стаскивать с себя сапоги, а иногда, под действием хмельной браги становился чересчур разговорчив и принимался учить пасынка жизни.

– Мать слишком жалеет тебя, слишком любит, – твердил Волрог, – хочет, чтобы ты вырос бабой, наверное. Эх, глупая баба. Запомни, малой, наша жизнь – это навозная куча. Никто тебе не подаст руки и не поможет, никто не пожалеет. Чтобы выжить, обманывай, кради, убивай. Но знай – кого, и не попадайся. И, главное, доводи всегда дело до конца. Если уж взялся за что, то не отступай, не робей, даже если будет совсем тошно и невмоготу. И всегда помни, кто ты и откуда произошёл. Помни о своих хлопцах из Людина конца.

Но хлопцы из Людина конца не вызывали у Садка доверия и всегда казались какими-то странными. Они постоянно предавали друг друга, дрались, воровали и вообще совершали друг другу всякие подлости. Но, что удивительно, потом снова виделись и общались, как ни в чём не бывало. Как будто вчера с раскрасневшимися мордами не стояли с ножами в руках и не грозились друг друга зарезать, как будто один и не взял силой сестры другого накануне, как будто пьяные они не избивали друг друга до полусмерти вчера вечером. Нет, они не прощали и не забывали, народ здесь был очень злопамятный, но почти напрочь лишённый какого-то самоуважения. Были какие-то запреты, переступать через которые было нельзя, как мужеложество или убийство, во всём остальном же здесь люди были напрочь лишены чести. Оттого местные вожди всегда были тиранами, управляли силой и кровью. Все предавали друг друга, а потом, после предательства вдруг смотришь, а уже вместе пьют и обнимаются. Здесь всегда можно было ожидать удара в спину, и к этому нельзя было привыкнуть. Но Садко каким-то невероятным инстинктом выживания нашёл способ выжить и здесь. Пришёл на помощь его невероятный артистизм и чувство юмора. Ещё с детства Садка считали настоящим шутом. Ему было легко смеяться над жителями Людина конца, ведь он презирал их всех. Но мало кто мог это разгадать, и потому принимали его насмешки за простое поясничество или просто за безумие. После обращения Новгорода в веру Перуна из всех богов Садко больше всех стал почитать Симаргла, который сам считался богом-шутом, как и Велес, и был известен ещё под прозвищем – Переплут. Но если Велес был ещё старым стихийным богом, который помирился с новыми богами, как титан Прометей, подаривший грекам огонь, то Симаргл с самого начала был братом-близнецом и отражением в кривом зеркале Велеса. Он охранял мост между миром живых и миром мёртвых, в который теперь были низвергнуты самые влиятельные из старых богов, он шутил с человеческими жизнями, одним даруя удачу, другим – несчастье, всячески пакостил богам и стравливал их друг с другом. И именно Симаргл выпускал из мира мёртвых злых духов, которые приходили в мир живых и устраивали здесь свои бесчинства. При этом ему всегда удавалось убедить богов, что духи вырываются из мира мёртвых совершено случайно и против его воли. Симаргл не просто стоял на заставе между миром живых и миром мёртвых, он сторожил старых богов в их тюрьме, охранял их сон и мог на время даже пробуждать кого-то из них, чем периодически развлекался, отчего на земле происходили наводнения, землетрясения, извержения вулканов и прочие стихийные бедствия. Впрочем, Переплут же чаще всего и погружал их обратно в сон. Его нельзя было причислить ни к старым богам-стихиям, ни к новым богам-гениям. Бог-шут занимал промежуточное положение между стихией и гением, между старыми и новыми богами, между животным и человеком, между живыми и мёртвыми.

По преданию, именно Симаргл погубил князя Святослава – отца князя Владимира. Святослав поклонялся Перуну, и Перун поддерживал его, помогая побеждать печенегов и ромеев. Не было в мире воинов, равных Святославу. Но однажды Переплут заманил князя в ловушку. Он обернулся бродягой со славянской внешностью и пришёл в таком виде в лагерь Святослава. Здесь Симаргл сообщил князю о небольшом войске печенегов, которое приближается с Востока. Времени отступать не было, но и богатую добычу оставлять было нельзя, и Святослав отправил часть своего войска с добычей в Киев, а сам пошёл на встречу со степняками. Но печенегов оказалось на порядок больше, чем предрекал Симаргл. Святослав не привык уходит от схватки, не стал уходит и сейчас, хоть его воины и были малы числом и измотаны после войны. Завязалась битва, и много печенегов тогда полегло, но число их было слишком велико, а жажда крови была неутолима. Так они одолели Святослава – любимца Перуна. Перун прогневался, навлёк за это на Симаргла молнию и сделал так, чтобы тот не мог сойти с Калинова моста. Тогда Переплут отрастил себе крылья и стал летающим псом. До этого он уже превращался в животное, чаще всего в волка, и потому был наполовину животным, и лишь наполовину разумным, как и Велес. Иными словами, страж Калинова моста был оборотнем и научил чарам оборотня некоторых чародеев, от которых пошли все оборотни на земле. Симаргл иногда в образе прекрасного юноши занимался любовью с земными женщинами, и они рожали ему самых причудливых монстров. При этом изначально они рождались людьми, а позже их магическая природа брала верх. Монстры эти наводили страх на людей и не давали покоя чародеям. Даже боги иной раз не могли справиться со страшными порождениями Симаргла. И всё же, Переплут был одним из новых признанных богов, которых в пантеоне в Киеве, а теперь и в Новгороде было 6: Перун, Макошь, Стрибог, Даждьбог, Хорс и Симаргл.

Что же касается Садка, то лишь одного человека его шутовство никак не веселило, а только злило. Это был его старший сводный брат Щегол. Тот самый, что постоянно натыкался на кулаки Василия Буслаева. Он всегда ходил угрюмый и озлобленный, всегда отвешивал подзатыльники младшим и трусливо трепетал перед старшими. Щегол был из тех, кто считал Садка просто сумасшедшим, дурачком, и в этом с ним соглашались очень многие. Иной раз юный Садко мог улыбаться каждому встречному, часто разгуливал по местности с распущенными до земли рукавами, которые, бывало, доставали до земли и оттого все были перепачканы в грязи. Летом бывало измазывался в грязи и сам и так долго ходил, пока не смывал её с себя в реке. Или, например, разъезжал по улице верхом на корове или на огромном матёром хряке под всеобщий хохот. Порой он вовсе брался парадировать людинских хлопцев, и в своей комичной манере повторял поведение даже Чурилы. Как-то Садко насадил свиную голову на палку и объявил её идолом неизвестного бога, которому он якобы поклонялся. Голова уже провоняла, а глаза её выели мухи, но юный пересмешник исправно приносил ей каждый день в жертву мёртвых лягушек, ящериц и рыб. Пока в один прекрасный день свиная голова куда-то не пропала. Нередко Садко и других мальчишек подначивал на свои смешные проделки. Так, однажды, после большого улова на рыбалке он затеял настоящее фехтование на рыбах и отвесил нескольким мальчишкам мощные оплеухи щукой по шее. Или в тот день, когда он накормил огромной щукой боярских детей и так подружился с Василием Буслаевым. Тогда тоже Садко увлёк всех за собой. Увлёк он и Костю Новоторжанина, и многих других, и всё же никто из них не смел слишком далеко заходить за ним. До тех пор, пока в Людином конце не поселился Василий Буслаев.