Дружина

– Ярл Олег, – я старался перекричать вопли победителей, – посмотри туда, – и ткнул рукой вдоль реки.

Все выжившие в бою суровые варяжские воины разом повернулись и замолкли, а некоторые из них вздрогнули. От внезапно обрушившейся надежды у Олега замёрзло выражение лица, а улыбка превратилась в страшный оскал. Он вскинул на меня расширившиеся глаза с немым вопросом «что делать?».

– Река здесь неширокая, два драккара не разойдутся, оставь три снеки для заслона, – проговорил я как можно более убедительно, – сколько бы нурманов ни было, наши должны задержать врага. А мы на четвёртом судне немедля отправляемся в город. Заберёшь жену, казну и припасы, и мы уйдём лесами на юг. Пути отхода давеча присмотрели. Если поспешим, то наверняка оторвёмся от погони. Приказывай, ярл Олег!

Снека Олега на всех вёслах рванула к городу. И, когда мы вместе с двумя десятками отборных дружинников покидали детинец, на реке уже кипел жестокий бой трёх варяжских снек с семью нурманскими драккарами.

По едва заметной тропе вереница нагруженных оружием и разной поклажей воинов быстро уходила на юг. Вильнув между берегом и молодым березняком, тропа повернула к старому лесу и нырнула в дремучие дебри.

Лодья с беглецами из Альдейгьи приткнулась к пустынному берегу в поприще от Корелы. Сюда на западную окраину Поладожья тоже добрались нурманы, и со слов купцов в городе заправлял нурманский десятник со своими головорезами.

В незапамятные времена город Корелу основали кельты-биармы, которых постепенно вытеснили на север упрямые финны, а полторы сотни лет назад сюда с добрались словены и кривичи. Также, как и во всём северном краю, в Карелии и Биармии суровая природа и скудная земля не давала земледельцам никаких шансов на богатый урожай, и потому здешние жители издревле ловили рыбу и били зверя, собирали клюкву, бруснику и грибы. Аза короткое холодное лето успевали выращивать только лён, репу, капусту да чуток неприхотливых ячменя и ржи. Хлеба корелы вдоволь никогда не видели, и, хоть по воде много зерна не привезёшь, купцы всё равно везли его с плодородного юга. И как не везти, коль зерном здесь дорожили, как драгоценностью, и запросто меняли на шикарную пушнину.

В том граде Кореле Скули и Ингегерд и собирались сесть надолго, чтобы с силами собраться. Нашей же четвёрке во главе с Ромео ничего не оставалось делать, как присматривать за своевольными беглецами, всеми силами хранить их и обречённо ждать развития событий.

Шесть человек стояли на берегу и смотрели, как нанятая лодья пенит студёную воду вёслами, поспешно уходя на юг. Вот примерно так сжигают мосты, чтобы некуда было отступать. Ромео вежливо покашлял и повернулся к бывшим «братьям Грим»:

– Ярл Скули, госпожа Ингегерд, нужно немедля брать город врасплох. Нас здесь никто не ждёт, и никто пока не видел, о событиях в Альдейгье не ведают, а потому беспечны. Ярл Скули, нужно в детинце срубить десятника, а нам достанет прикончить иных нурманов.

Заговорщики направились к городу не со стороны пристани по главной дороге, а сзади со стороны реки, и незаметно прошли по тропинке под самыми стенами. Под ногами чавкала раскисшая грязь с влипшей пожухлой травой. Ненастная погода прогнала жителей с улиц и пригорода. У городских ворот под навесом нахохлился закутавшийся в плащ нурман. У его ног на рогожке стоял кувшин, лежали краюшка хлеба и недоеденная курица.

Скули и Ингегерд прошли мимо неподвижного привратника, который даже ухом не повёл. Выждав с четверть часа, иновременцы подавили лёгкие угрызения совести и шагнули к воротам. Привратник так и не доел свою курицу и не допил пиво, уткнувшись головой в воротину. Ставр и Стерх шагнули влево, Ромео и Хакас вправо от ворот.

В казарме крепко спали четверо нурманов, пятый сидел у горящего очага и ковырял ножом дырки в ремне. Он же первым и отправился в ихнюю Вальхаллу, растянувшись около огня. Четверо спящих так и не проснулись. Минус шесть. Где-то болтались ещё четверо нурманов. Прикинув, где они могут быть, наши варяги остановились на варианте с харчевней. Привлекательные запахи съестного привели варягов к дверям местного ресторана, обнаруженного через два дома.

В полутёмном почти пустом помещении за столом сидели двое нурманов, и сидели, судя по всему, давненько, поскольку весь стол загромождали пустые кувшины, чарки и объедки в разной посуде. Заметив нас, они что-то почуяли и начали, покачиваясь, подниматься, непослушными руками вытягивая мечи. Но удары Ставра и Стерха прервали их никчёмные жизни.

Забежав в терем, иновременцы сразу поняли, что последние два нурмана сегодня несли стражу в доме десятника. На полу распластались три тела с пробитыми головами и шеями.

– Ярл Скули, госпожа Ингегерд, нурманов в граде боле нет. Корела ваша, – Ромео пытался быть галантным.

– Не в службу, братья варяги, кликните смердов, дворню и посадских.

– Отчего не кликнуть, жди, ярл.

Обитатели терема, да и всего детинца сперва не поняли, что в городе власть переменилась. Поэтому согнанная в горницу челядь галдела и вертела головами, ничего не понимая.

И Скули, и Ингегерд сидели на низких широких креслах на помосте у противоположной от входа стены горницы. Ярл поднял руку и проговорил властно:

– Слушай люд Корелы. Я ярл Скули отныне беру сию землю под свою руку, и оглашаю её вольной, владычной народу и мне. Отныне я ваш защитник и господин, и отвергаю прежние подати и повинности, буде град Корела явлен свободной жизни и торговле. Ступайте и скажите людям Корелы: биармам, словенам, кривичам, финнам. Коль варяга кто встретит, скажите тако же, всех привечаю в тереме своём. А народ града и весей созываю послезавтра на вече.

С громкими разговорами десятки обитателей детинца и теремной челяди разбрелись по городу. Через час гудела вся Корела. Через полдня о перевороте уже знали все окрестности.

Опасаясь беспорядков и покушения, наша славная четвёрка разместилась на первом этаже терема, установив парное дежурство по два часа. Однако ночь прошла спокойно и ничего не случилось.

На другой день горожане, посадские, слобожане и обитатели ближних поселений от мала до велика судили, рядили и судачили о грядущих переменах и вольностях.

По слову ярла Скули бирючи созвали вече, и утром третьего на городскую площадь потянулся народ. Пришли рыбаки, охотники, селяне, торговые люди. Отдельно кучковались мастера: кузнецы, шорники, кожевенники, гончары, лодочники, плотники. Пришли и два седых старца с посохами и множеством оберегов. Раздвинув толпу широкими плечами, к крыльцу протиснулись пятеро вооружённых варягов.

По краям крыльца попарно встали Ставр и Стерх, с другой стороны Ромео и Хакас. Чуть погодя вышли Скули и Ингегерд.

– Люди вольной Корелы, – начал Скули, – дошло ли моё слово?

Толпа разразилась криками и шумом. Скули поднял руку и продолжил:

– Клянусь богами, отныне Корела вольная земля и вольный торговый город. Я ваш ярл обязуюсь защищать народ и судить по закону Правды. Прежние подати и повинности отменяются, недоимки прощаются. Бир в казну только за суд и торговлю, да единый подушный налог на содержание дружины. Ведаю, какую беду принесли нурманы, посему зову всех вольных варягов прийти ко мне и жить по варяжской Правде.

– А, что станет с нашими богами? – спросил старец с посохом.

– Боги живут по законам неба, а люди по божьим и земным. Всем богам в Кареле будет место и почёт.

– То правое дело, ярл, – старик медленно поднялся на крыльцо и обратился к вече, – отныне быть посему, я сказал, волхв Доброгост.

И снова взял слово Скули:

– Люд Корелы, во граде для порядка надобен думный совет. И быть в нём лучшим людям града, кого изберёте от жилья, от ремесла, от торговли, от воев и от богов. Решайте ноне, а назавтра жду в тереме всех достойных, – он поклонился и скрылся вместе с Ингегерд в дверях. Едва крыльцо опустело, на площади разгорелись вечевые страсти.

Иновременцы почти с комфортом устроились в тёплом, ухоженном и уютном тереме. И в первый же день даже баню финскую отыскали, что стало самой ценной находкой и наградой, ибо за последние дни изрядно заросли грязью, потом и кровью. В ту ночь впервые после появления в этом времени они беззаботно заснули в чистом исподнем на мягких мехах.

На другой день собрался думный совет. Как и предполагал Ставр, предложивший ярлу этот вариант организации власти по типу античной греческой демократии, город прислал лучших и авторитетных людей. Пришли оба волхва Доброгост и Вийо, кузнец Синек, купцы Улес и Житок, гончар Дусь, шорник Губан, староста рыбацкого конца Хват, а от варягов зашёл Карн.

По знаку Скули слуги рассадили всех за длинным столом и потом принесли напитки, стоялый мёд, сбитень и квас. Скули поднялся, оглядел собравшихся и начал:

– Думцам доброго здравия желаю. Яко давеча сказано, оставляю за собой право судить и сбирать пошлу и подушевой налог на дружину, а также боронить град от врагов. Иные дела в граде решать и делать думцам, каждому ответствовать за своё. Абы вы ведали, что власть взята мною по праву, изреку, что здесь ноне обретает дщерь конунга Рюрика моя воспитанница, а на святое дело нас благословили на Руси волхвы Любовод, Белобой да Лютобор.

В горнице прошелестел шёпот, и поднялись оба волхва. Заговорил Вийо:

– Коль верно слово твоё, ярл Скули, то грядут великие свершения. Есть поверье средь хвалящих богов, коль сойдутся в святом месте пять волхвов и таинство свершат, то сотворится великая держава на все времена. Отныне пятеро могут сойтись, нас двое да трое на Руси. Пришло время сотворения страны.

Волхвы уселись, и поднялся кузнец Синек:

– Град сей стоит издревле, и род биармийский тянется в навь на десятки веков, и знать ноне срок приспел сызнова скликать потомков тех славных щуров. И коль сие сотворим, станет град наш великим, а богатство мы своими руками ему создадим.

Когда все высказались, поднялся варяг Карн:

– Слава, братья варяги, слава, ярл Скули, здесь нас пятеро и здесь мы оказались по случаю, но услышали тебя вчера и решили остаться. Примешь ли роту, ярл Скули?

– Приму, варяг Карн, и запомните все, я всегда рад видеть братьев варягов и всегда для них найдётся кров, очаг, хлеб и кувшин пива.

– Тогда после роты мы разойдёмся, ибо знаем несколько станов варяжских, и тех братьев, что после войны разбрелись, пора собирать. Жди через пару седмиц.

Ставр и Ромео переглянулись, и довольные улыбки тронули их губы и чуть встопорщили усы. Рядом кивал головой Хакас и довольно потягивал сбитень Стерх.

После совета к Скули подошли Ставр и Ромео:

– Что-то случилось, ярл Скули, что с нами нет госпожи Ингегерд?

– Она захворала, – он поднял на нас глаза, обвёл внимательным взглядом и решился, – Ингегерд непраздна и должна родить зимой в месяц сечень в Громницу на дни Перуна. Волхвы сказали, что будет сын, и Перун даст ему великую силу и власть.

Ставр и Ромео растерянно переглянулись. Неожиданная новость в корне меняла весь расклад. Если наследница Рюрика родит сына, то того самого Игоря, который правил после Олега и вместе с женой Ольгой собрал Русь воедино. Вот так, едрён батон, ехали на охоту, а попали на свадьбу.

Вечером все иновременцы сидели в светёлке и под треск восковых свечей озабоченно скребли макушки:

– Скорее бы Бор появился, заплутал где-то что ли? – вздохнул Стерх.

– Никуда он не денется, заявится, как миленький, – проворчал в ответ Ромео.

– Я давно знаю Бора, – встрял Ставр, – он боец, каких мало, и он не подведёт.

– Хватит вам талдычить, Бор, Бор. Здесь не столько он, сколько ярл Олег нужен. Пора все силы в кучу сгребать, а это должен сделать именно Олег, – проговорил Хакас.

– Да, бог с ним с ярлом Олегом, я за Бора переживаю и за остальных мужиков, – тихо сказал Стерх.

– Переживай, не переживай, а пора устраиваться, дружину готовить, ждать, да мамашу ещё не рождённого Игоря беречь.

Мы вчетвером, Олег, Инга и два десятка варягов всё глубже забирались в вековые дебри, пока не забрели в такую дремучую чащу, что ведущий нас Куба сильно призадумался и замер в сомнениях.

В сыром холодном сумраке подпирали низкое небо лохматые от лишайников неохватные стволы лесных великанов. Повсюду обросшие серо-зелёными бородами мха буреломы нависали над усыпанными грибами кочками. Под ногами пружинил толстый слой замшелого хвойного опада. Мы прилично углубились в лес, и осторожничать уже не было нужды.

– Ну, что, Сусанин, завёл нас незнамо куда, – проворчал Хоттабыч.

– Меня Кубой кличут, и никакой я не Сусаня, а места и впрямь неведомые. И отседа можа ступать по разные стороны.

– Ага, – встрял Ополь, – неправо пойдёшь коня потеряешь, налево – голову сложишь, прямо – женишься и всю жизнь дураком проживёшь.

– Всё так, варяг Ополь, – оживился Куба, – ты тоже о том слыхал? А идти надобно на полдень.

– Пальцем в небо, – поскрёб бороду Ополь, а потом развёл руками и усмехнулся. – Но, если нам всё равно, куда идти, значит, мы и не заблудились.

– Налево сроду не ходил, женится нам тоже ни к чему, надо идти направо, поскольку коней у нас нет, одни ослы, – проворчал Хоттабыч.

Куба немного помолчал, прикусив губу, потом, хотите верьте, хотите нет, повёл нас направо.

В протяжённой низине ноги тонули в толстом слое прелой листвы и мха. Чавкающая и хлюпающая под ногами вода, наводила на мысль о близком болоте, но к счастью уже через сотню шагов начался подъём, в конце которого показались вросшие в землю и покрытые мхом огромные валуны с россыпью каменной мелочи понизу. За ними угрюмо темнели стволы неохватных деревьев. Перебравшись через гряду камней, мы, как маленькие букашки поползли по толстому ковру мха среди древних дубов, которые будто гигантские корявые колонны подпирали густые кроны с просветами низкого северного неба. Я шёл за Кубой и невольно ёжился от холодного полумрака, и густого запаха прелой листвы, наполнившего первобытный лес, который, как древний дед, никак не мог улечься, стонал, скрипел и ухал.

Куба по-прежнему шёл первым, изредка вертел головой и зачем-то принюхивался к запахам. Мы тащились цепочкой друг за другом и пошучивали над Кубой до тех пор, пока с удивлением не увидели под ногами едва заметную тропку, петляющую между толстых корней, извитых стволов и нагромождений валежника. Оглядывая покрытые лишайниками буреломы и куртины мухоморов на тёмном фоне лесной глухомани, я невольно улыбнулся, вспомнив сказочные иллюстрации Васнецова с бабами ягами. Ещё чуднее стало, когда примерно через версту заросли расступились и на небольшой полянке, и я увидел… избушку на курьих ножках! Обалдеть и не встать! Будто в сказку попал.

– Это террамар, – деловито заявил всё знающий Ополь, – такой тип строений типичен для древнейших народов балтийского поморья, так называемых амфорников и отчасти северных кельтов. Болота, звери и снега заставляли поднимать жильё на пару метров над землёй с опорой на высокие пни с корневищами, издалека похожими на птичьи лапы. Вот полюбуйтесь на строение образца 2-1 тысячелетия до новой эры.

– Да-а, – протянул я, – террамар, говоришь, а вот как выйдет оттуда баба Яга, что тогда скажешь?

– Какая такая… – хотел было возразить Ополь и замолчал, выпучив глаза и открыв рот, глядя, как из избушки по вырубленным в толстом старом бревне ступенькам медленно спиной вперёд спускается бабка.

– Закрой рот, сапоги видно, – мне почему-то стало весело.

На земле местная хозяйка оказалась худощавой пожилой женщиной лет шестидесяти, одетой в длинную серую рубаху из грубой холстины, большой тёмно-бурый вязаный плат, покрывающий голову, плечи и спину, потёртую коричневую меховую жилетку и онучи, заправленные в кожаные поршни. В одежде преобладали серые, бурые и коричневые цвета, отчего бабка по окрасу сильно смахивала на воробья. На худом обветренном лице отпечаталась вековая мудрость и печаль. Интересно, какая судьба закинула человека в этакие дебри.

Опираясь на палку, бабка без страха подошла, боднула нас суровым взглядом, заставив отступить на шаг и, уставившись на Олега, произнесла что-то на незнакомом языке. Он покачал головой: «не понимаю». Ещё одна попытка на ином языке. Опять мимо. Бабка призадумалась, потом едва заметно улыбнулась и спросила почти чисто на славянском:

– Ты ли вождь сих воев?

– Так, матушка. Моё имя Хелегов, или по-здешнему – Олег. Мы путники, потерявшие землю, идём до своих родичей, да вот что-то заплутали.

Бабка внимательно всмотрелась в Олега, её глаза вдруг почернели из-за расширившихся зрачков, и она глухо проговорила:

– Ты и впрямь большой вождь, и сотворишь много и добра, и зла, ибо власть и сладка, и горька, и всегда стоит на крови. Ано тебе благоволят боги, покуда ты благодаришь их. Береги жену, – она указала на Ингу.

– Нам бы на ночь устроиться, матушка, прости, не знаю твоего имени, – продолжил Олег.

– Зови меня бабкой Оприной. Ано селить то вас некуда. Эвон сколь вас много, а избёнка моя малая, да ветхая, – она привычным жестом поправила плат. – Разве что в старом сеннике. Ступайте за мной.

Опираясь на палку, она обошла густые кусты, и за ними на прогалине мы увидели крытый корой жердяной навес, в котором на высоту человеческого роста лежало серое сено, неопределённой свежести. Сзади и с боков навес ограждал покосившийся плетень. Народ сразу заметно оживился, ибо немалый слой пусть старого, но сухого сена обещал нормальный сон вместо ночёвки на холодной земле.

– Была пора, имелась скотинка, да вся вышла. С тех пор сено и осталось. Ночуйте покуда.

Пока варяги шумно устраивались на постой, таскали валежник и брёвна для костров и еловый лапник для лож, Олег подошёл к стоящей в сторонке бабке Оприне и искренне спросил:

– Скажи, матушка Оприна, как ты живёшь в этакой глуши? Чем питаешься, чем обогреваешься?

Она горько усмехнулась, поправила плат и ответила:

– Питаюсь, чем боги пошлют: ягоды да грибы, корни съедобные заготавливаю, по весне птичьими яйцами лакомлюсь. Зайцев уж тяжко стало ловить, надысь оленинка была. Олешка ноги сломал, помогла ему смерть облегчить.

– Есть у нас немного хлеба и крупы, – проговорил Олег, – позволь оставить тебе, да дров заготовить. Коль приветила нас, отдариться хочу. А в лес сходим, так и дичь принесём.

– Благо тебе, ярл Олег, боги тебя не забудут.

В целом устроились мы очень даже неплохо. Погода разгулялась, да, и сильный ветер в этакие дебри не добирался. Развели костры. По дороге сюда все заметили, что лес кишит самой разной живностью, и потому пятеро охотников сразу ушли за добычей, и через час вернулись с двумя большими подсвинками. Помня о своём обещании, Олег велел отнести бабке Оприне одного подсвинка, пол мешка муки и столько же полбы.

Вскоре на огне зашкворчало мясо. Заправившись кулешом и жареным мясом, дружина стала устраиваться на ночёвку. В ногах источали тепло три костра да два по бокам. В кострищах тлели внавал толстые колоды. Имея немалый опыт походов, дружинники принялись укладываться на подстилке плотно бок в бок и укрылись плащами с головой. Ложе для Инги устроили поближе к среднему костру. Поставив в дозор, Олег устроился рядом с женой.

Я заснул, как убитый, но среди ночи вдруг очнулся. Оставленный без присмотра костёр постепенно затухал, слабые огоньки испуганно трепетали на тесно сложенных брёвнах, светящихся красными углями. Ночной воздух слегка шевелил облысевшие деревья. В темноте ухнул филин.

Колдовская ночь превратила лес в полное загадок и тайн пространство. Непонятно, то ли я спал наяву, толи бодрствовал во сне, заблудившись между навью и явью, но то, что увидел, сильно смахивало на сон, бред, или морок. На подсвеченной мертвенным лунным светом лесной прогалине мрак расступился, и я с трудом сосредоточил взгляд на трёх высоких неподвижных фигурах. Не чувствуя никакой опасности, я вгляделся в тёмные лики деревянных идолов, глаза которых в неверном лунном свете казались живыми, и их взгляды не отпускали моё лицо. На головах истуканов сидели три ворона, а у подножия лежали какие-то предметы. Я попытался разглядеть их, но не успел, сражённый глубоким сном.

Утром, выбравшись из-под тяжёлого от влаги плаща, я вспомнил о ночном видении, оглядел ту самую прогалину, но не обнаружил ни малейших следов идолов. Однако то странное явление никак не шло из головы. Не мог сон быть таким реальным. Поневоле поверишь во всякую чертовщину и чудеса.

«Фил, ночью ничего не произошло?». «Нет. Я бы предупредил. К чему вопрос?». «Померещилось». «Мнительный ты стал, командир».

Лагерь неохотно пробуждался. Мы вчетвером ополоснулись у ручья, привели себя в порядок и потом, разогревшись несколькими растяжками, принялись пара на пару стучать мечами. Около получаса звенели сталью и не заметили, как вокруг собрались все варяги, внимательно наблюдающие за нашими финтами. И только отложив клинки, мы заметили зрителей.

– Вы что все обоерукие? – удивлённо спросил Олег, придерживая оголовье своего меча.

– Так, ярл, – ответил я, – но в сече так биться опасно, або тесно, а в малом бою либо в поединке в самый раз.

– Немало зрил я боёв, тризн и поединков, – он не скрывал удивления, – но как вы бьётесь, вижу впервые. А не поведаешь ли нам секреты такого боя, Бор Быстрый Меч?

– Отчего не поведать, поведаю и каждого научу, да и други мои в том не уступят. – Я кинул меч в ножны, а топор в поясной чехол, довольный тем, что Олег сам предложил натаскать его дружину.

Говорил нам наставник, да и здесь я видел, как бьются варяги и особенно нурманы. Сила на силу, кто сильнее долбанёт, у кого рука крепче, тот и победитель. Рубятся, будто дрова колют. Не спорю, есть и среди них виртуозы, но в целом картина удручающая, а посему пора нашим варягам ставить удар и технику. Коль появились доспехи, пусть колют и рубят в итальянском стиле. Авось быстро освоят, чай профи.

Пока стояли, каждый из наших мужиков взял по пять варягов, разошлись по краям поляны и часа четыре махали мечами. Как я и предполагал, удивительно толковым народом оказались эти варяги. Прирождённые бойцы, схватывали всё буквально на лету. К концу первого занятия половину дружины уже можно было смело ставить на поединки. Начало положено, ещё пяток занятий и все начнут биться экономно, хитро и эффективно.

На другой день до света мы начали собираться в путь. Пока разбирали тюки да мешки, приводили в порядок одежду и снаряжение, незаметно появилась бабка Оприна. Она подошла к Олегу и, гордо подняв голову, обратилась к ярлу:

– Вождь Олег, я не привыкла ходить в должниках и хочу отдариться. Есть у меня одна вещь, хозяин её великого благородства человек почил уж давно, а мне она не по плечу и не по чину. А тебе вельми пригодится, – и она протянула длинный свёрток ветхой бурой холстины. Развернув тряпку, Олег взял в руки чёрные чуть потёртые ножны, отделанные старым почерневшим серебром. Из них торчала витая рукоять с причудливой изогнутой гардой, заметно отличающаяся от таковой у варяжских мечей. Удивлённый Олег вытянул метровый клинок из ножен, и в утреннем свете блеснуло зеркально отполированное лезвие, шириной сантиметров пяти у гарды, и плавно сужающееся к острию.

– О-о! – только и смог произнести Олег и попытался пальцем проверить заточку.

– Не тронь!! – громко крикнула бабка Оприна, и Олег отдёрнул руку. – Не смей никогда его трогать! Это меч победителя. Только коснись им врага и ему сразу конец. Спасения нет!

– Позволь клинок посмотреть, ярл Олег, – осмелился Ополь. Он осторожно приблизил лезвие к глазам, покачал на свету, ловя блики, понюхал и провёл щепкой по поверхности. – Похоже на какой-то сложный яд, видимо находится в ножнах, едва заметно пахнет миндалём и чесноком. – Ополь осторожно вернул меч Олегу.

– Благо тебе, матушка Оприна, твой дар бесценен. Дал бы тебе серебра, да не нужно оно тебе в этой глуши. Оставайся с богами.

– И вам боги в помощь. Слушай меня, вождь Олег, – проговорила бабка низким грудным голосом, – ступай на полдень к Свирь-реке, по коей люди торговые лодьи водят и доставят куда велите. Но… – она подняла палец, – на том пути живут два злодея. Скверные, дикие и жестокие тати, кои губят всех проходящих, дабы жилья их не ведал никто. Сперва встретишь Кола и его дщерь Гулкуллу. Не верьте им и опасайтесь. Дале чрез день пути будет изба дикого Халла. Он ненавидит людской род и живёт с медведицей. Ступай с богами, храни жену и слушай пришлых варягов, их боги ведут.

Мы поклонились доброй отшельнице и чередой потянулись по чуть заметной лесной тропке, ведущей в южном направлении. Как и прежде, первым пошёл Куба. Под ногами шуршала заросшая мелкой травкой и усыпанная листвой дорожка, которая сначала виляла между огромных деревьев и их толстых извитых корней и через полверсты постепенно исчезла в замшелом буреломе и колючих зарослях.

Казалось бы, не может лес быть более дремучим и диким, оказалось, может. В этом богами забытом уголке явно не ступала нога человека с начала времён, и непуганое местное зверьё от излишнего любопытства едва не совали к нам морды, чтобы обнюхать неведомых двуногих животных.