Дружина

Однако вёрст через шесть-семь мы опять наткнулись на едва заметный след, который чуть погодя превратился в тропинку. Значит, где-то здесь жили люди, и до их жилья было рукой подать.

Слова бабки Оприны подтвердились, когда на лесной полянке открылся вид на убогое жилище: тёмная, крытая дёрном и заросшая мхом, травой и кустами приземистая лачуга, к которой притулились две кривые пристройки и корявый жердяной забор. Осматривая со стороны ветхую хибару, я краем глаза заметил скользящую тень Ополя с камерой-амулетом.

– Не тот ли Кол с дщерью тут бытует, о коем бабка баяла? – проговорил один из молодых варягов и шагнул в сторону лачуги. Хоттабыч еле успел прихватить его за пояс:

– Не спеши, парень, совать нос в чужое логово. Пусти-ка вперёд человека поопытней, – он плечом отстранил варяга и шагнул на земляные, спускающиеся вниз приступки. Толкнув жердяную, обитую облезлой шкурой дверь, Хоттабыч открыл чёрный зев жилища:

– Эгей, есть кто живой? Отзовись, – он подождал минуту и зашёл внутрь. Тут же раздался женский визг такой силы, что многие и снаружи поморщились, воткнув пальцы в уши. А Инга в страхе прижалась к мужу. Секундой позже раздался глухой звук удара, и визг как обрезало. Отвернувшись, я зажигалкой запалил смоляной факел и бросился внутрь. Следом за мной ломанулся кто-то из варягов.

Я быстро окинул взглядом мрачное убогое жилище, отвратительный запах которого заставил собрать всю волю, чтобы сдержать рвотные позывы. Вонь буквально щипала глаза. Никакой, даже примитивной мебели не имелось, а среди валяющихся на полу десятков гниющих шкур виднелся только более-менее ровный огромный пень, стоящий в углу слева. В противоположном углу землянки по кругу лежали камни очага, частично отгороженные от остального помещения двумя медвежьими шкурами.

Посреди лачуги, потирая кулак, стоял ошеломлённый Хоттабыч. В мерцающем свете факелов я разглядел неподвижно лежащее под стеной донельзя косматое, грязное, одетое в рвань и шкуры существо женского рода, в руке которого поблёскивал длинный грубо скованный нож.

– От визга чуть не оглох, – растерянно проговорил Хоттабыч, оглядываясь, – Сразу с ножом кинулась, а я и отмахнулся то чуток. Кто ж в потёмках разберёт, что баба. Гляньте, что там с ней.

Я пощупал на шее пульс. Всё, аут. Похоже, висок проломлен ударом о брёвна стены.

– Отправилась к предкам, – я поднялся и вышел вон, не в силах терпеть невероятную вонищу. За мной выскочили и все остальные. Я часто и глубоко дышал, изредка сплёвывая тягучую слюну, поскольку не мог избавиться от ощущения пакостного привкуса во рту. Рядом с хрипом дышали варяги.

– Что делать станем? – озабоченно спросил Лунь.

– Дале пойдём, день в разгаре, неча попусту мешкать, – ответил ярл Олег.

Он уже открыл рот, чтобы отдать команду на движение, как раздался хруст и треск в густом кустарнике, из которого выбрался крупный мужик, такой же грязный и лохматый, как убитая баба. Редкостный урод. На его левом плече лежала туша кабана, а в правой руке он держал грубо сработанное копьё.

Увидев чужаков, он бросил добычу и кинулся внутрь хибары. Оттуда раздался жуткий вой и из дверного проёма с копьём наперевес вылетел лохмач и кинулся на Олега. Я замер, не успевая не только что-то сделать, но и слово сказать.

Одним слитным движением ярл оттолкнул жену за спину, шагнул вперёд, молниеносно выхватил меч, провернулся, пропуская мимо копьё, и в том же движении одним махом снёс дикарю голову. Уф-ф! Ровно одна секунда, и всё! А вовсе не прост оказался Олег, не слабак и реакция отменная. Будет из него хороший князь.

Варяги разом загалдели и окружили место схватки. Поздно, братцы, после драки руками махать, лучше славьте своего ярла. А он потихоньку утешал испуганную жену, поглаживая её по плечам, и одновременно махнул старшине варягов, отдавая команду продолжать движение.

Я уже собрался взвалить на плечи груз, когда перед глазами промелькнуло что-то увиденное внутри лачуги. Что? Что такое я заметил, но не обратил внимания, спасаясь от невыносимой вони? Стоп! Что-то лежало на пеньке. Точно!

– Постойте! – Я отложил груз и направился к землянке.

Глубоко вдохнув, я задержал дыхание и нырнул в зловонную темноту. В полумраке я разглядел на пеньке стопку каких-то дощечек, сгрёб их как охапку дров и выскочил из смрадного логова.

– Уф-ф, – выдохнул я и начал глубоко вентилировать лёгкие ароматным лесным воздухом. Не знаю, наверно этот смрад теперь меня всё время будет преследовать.

Ко мне один за другим приблизились вся троица иновременцев, потом подтянулись варяги и подошёл Олег. Я держал в руках тонкие примерно десять на двадцать сантиметров гладко выскобленные дощечки, через две дырки, соединённые наподобие книги потёртыми потрескавшимися ремешками. На серой изъеденной временем поверхности виднелись ряды вырезанных угловатых знаков похожих на руны.

– Брось, Бор, эту гадость, колдовские то знаки, – брезгливо произнёс Олег, – видать тот злодей ещё и колдуном был.

– Нет, ярл, он был слишком глуп и дик для ведовства. – Я решил сохранить трофей. – А это резы древних мудрецов, и потому и чтить их мудрецам. Отнесу их волхвам, – я сложил дощечки стопкой и засунул в калиту.

– Как знаешь. Всё, уходим.

Прикинув путь по солнцу, мы отправились дальше, углубившись в тёмные дебри. Один в один повторилась ситуация с предыдущим переходом. Сначала тропинка отчётливо виднелась на земле среди мелкой поросли и через сотню метров, нырнув в лощину, скрылась под опавшими листьями и окончательно исчезла в непролазной чаще. Дальнейший путь лишь угадывался по более-менее свободным проходам меж деревьев и замшелых завалов.

Добравшись до старого мрачного ельника, мы угодили в высоченные груды многовекового валежника. Неохватные деревья здесь вырастали, старели и падали, умирая и образуя слои вросшего в землю покрытого мхом и поганками вакорья.

Каким-то звериным нюхом Куба находил под валежником лазы и проходы, и мы черепашьими темпами продвигались на юг. Перебравшись через большой ручей, почти речку, мы к вечеру, наконец, выбрались на открытое место. Перед нами лежала просторная лесная прогалина.

Остановиться и насторожиться нас заставил открывшийся вид. На противоположной стороне из зелени опушки выступал приземистый бревенчатый дом, тёмный от времени и неказистый, но с виду прочный с широкой дверью из горбыля посредине и с узкими щелями окон, вырубленных в половину толщины соседних брёвен. Крышу криво покрывала заросшая мхом и травой грубая дранка. Перед расположенной на уровне земли дверью виднелась утоптанная земля, а за домом – непонятная пристройка. На первый взгляд дом был, как дом, каких на Руси полным-полно, но бросалось в глаза одно обстоятельство: его углы светились свежим деревом и были глубоко ободраны.

– Вот вам и жильё другого злодея, – протянул руку с камерой Ополь, – со слов бабки Оприны его имя Халл.

– Тьфу на тебя, – плюнул Лунь, – опять накаркаешь. Того раза тебе мало?

– А, я тут при чём? – развёл руками Ополь, фыркнул и принялся возиться с камерой. Потом он отошёл в сторону и незаметно начал съёмку.

Наученные прошлым случаем, варяги окружили Олега и Ингу. И вовремя. Здешний хозяин появился неожиданно, наверно в тихом лесу наши голоса разносились слишком далеко.

– Берегись!! – резанул по ушам вопль. Я резко обернулся. Проломившись через густой кустарник, огромный медведь с рёвом бросился в нашу сторону. Я выдернул меч и одновременно подумал: «Фил, зверюгу видишь?». «Вижу». «Похоже, он хочет попробовать вкусные мы или нет. Поставь барьер». «Дистанция?». «Метр, на расстоянии удара меча». «Есть».

– Все назад!! – заорал я, бросаясь навстречу зверю. Сзади сгрудились варяги, побросав поклажу и сдвинув щиты.

Вслед за медведем из зарослей выбрался здоровенный двухметровый детина с сучковатой дубиной на плече. Лохматый, грязный, одетый в шкуры он выглядел свирепо и безобразно. Увидев нас, мужик поднял дубину и бросился вслед за медведем. Между тем, разинув клыкастую пасть, огромная зверюга ринулась прямо на меня. Зрелище, скажу вам честно, не для человека со слабыми мочевым пузырём и прямой кишкой.

Ровно в метре от меня зверь будто на камень налетел, вздыбился, затряс головой, оглушив низким рёвом. Дистанция в метр позволяла мне достать его мечом, и я секанул медведя по морде. На свою беду в тот же момент одетый в шкуры дикарь ударил своей чудовищной дубиной. А поскольку раненый медведь резко отшатнулся, дубина вместо меня обрушилась ему на загривок. Утробно взвыв, разъярённый медведь с разворота ударил огромной лапой, расплющив дикому мужику голову и буквально вырвав из плеча руку. Всё, аллес капут. Ещё через секунду в залитую кровью медвежью морду, шею и тело вонзились десяток варяжских рогатин. Зверь упал замертво.

– Вот это чудовище! Жутко помыслить, если бы он до тебя добрался, – хрипло от волнения проговорил Ополь, его рука мелко тряслась, и он опасливо поёжился. Он неслабо перепугался, но не прекратил снимать на камеру всё происходящее. Уж и не знаю, кого он имел ввиду, медведя, или двухметрового дикаря.

– Этак мы до Свири ноне и не доберёмся с этакими препонами, – перевёл дух ярл Олег, успокаивая Ингу.

– Пути то осталось чуть да чуток, – вставил свой грошик Куба, – таперича бед боле не бысть.

– Скройся с глаз, чудо в перьях, – рыкнул на него Хоттабыч, – затащил незнамо куда. Всю дорогу по буеракам водил и завёл на беду.

– И ничего не завёл, – подбоченился Куба, – напротив подсобил славным витязям ярь свою явить.

– Замолч, парень, не доводи до греха, – добродушно отмахнулся Хоттабыч.

Я огляделся и обратился к озабоченному задержкой ярлу:

– Уж вечер, ярл Олег, не след на ночь глядя выступать. Может и идти тут недалече, но в дебрях в потёмках и заплутать недолго, а и дойдём, так устраиваться умучаемся.

Олег немного подумал и махнул рукой:

– Добро, ночуем на этой елани.

Довольные варяги с облегчением разгрузились, сложили копья и щиты в пирамиды и принялись готовить ночёвку под навесом у стены дома, в котором не пожелали ночевать, не смотря на прочные стены и крышу.

Пока варяги готовили ночёвку, из любопытства я всё-таки заглянул в дом, запалив скрученный из нескольких слоёв просмолённой бересты факел. Внутри было грязно, затхло и запущено. Земляной пол покрывал толстый слой трухлявого сена и всевозможного мусора. Справа за жердяным простенком находилась дурно пахнущая медвежья берлога. В другом конце дома стоял грубо сработанный из горбыля стол и такая же корявая лавка у стены. Все углы покрывала многолетняя и пыльная бахрома паутины.

Я уже повернулся, чтобы выбраться из этой берлоги, когда в колеблющемся свете факела краем глаза я заметил, что в углу над лавкой что-то чуть блеснуло. Я приблизился. Присмотрелся. На вбитом в стену сучке висел… КОЛОВРАТ! Точно такой же солнечный знак, вернее, инопланетный артефакт, который я оставил дома! Вот это сюрприз! Ничего не скажешь, везёт мне на находки. Я снял знак со стены и стряхнул с него пыль и паутину. По всему видно, что висел он здесь не один год.

«Фил, ты здесь?». «Нет меня. Буду грубить, пока не перестанешь задавать глупые вопросы». «Смотри, что я нашёл!». «Вижу такую же хреновину, как в прошлый раз. Один в один». «Он рабочий?». «Не повреждён, но и не активирован». «Вот и хорошо, что не активирован. Только пришельцев мне здесь и не хватало».

Выбравшись из дома, я увидел, что дружинники не теряли времени даром. Горели пять костров. Варяги таскали охапки лапника под навес. На дальнем краю луговины два варяга разделывали медведя. Я огляделся и махнул рукой своим мужикам. Подошли.

– Гляньте, что в доме нашёл, – протянул я им Коловрат, а потом вспомнил, что эти ребята в Антанию со мной не ходили.

– Что это, Бор, – первым просунул к знаку камеру Ополь.

– Занятная, штуковина, – пробасил Хоттабыч.

– Эта вещица похожа на какой-то амулет, – задумчиво предположил Лунь

– Это, братцы, хитрая штуковина, – я всё ещё не мог отойти от потрясения уникальной находки, – славяне называют его Коловрат или Знак Солнца, а на самом деле – это древнейший артефакт инопланетной цивилизации. По сути – это автономный информационный модуль. Работает на тахионных импульсах определённой частоты. Сейчас не активен, проще говоря, выключен.

– Абледенеть, – проворчал Хоттабыч, – нам тут до кучи ещё и инопланетян не хватает.

– Дай подержать, – протянул руку Ополь. Взял Коловрат и начал вертеть его перед объективом камеры.

– Всё, давай обратно, сюда идёт Олег, – я выхватил у Ополя артефакт, – пока не надо ему Коловрат видеть.

– Не знаю, как вам, а мне жрать шибко охота, – ворчливо проговорил Лунь, и живот поддержал его громким урчанием.

Осенью на севере темнеет быстро и рано, но варяги успели обустроить ночёвку под навесом у стены дома, натаскав охапки елового лапника и сделав по бокам невысокие борта из веток, коры и жердей. Особенно тщательно укрыли ложницу с наветренной стороны. А северный ветер всё-таки пробрался через толщу деревьев и, пролезая во все прорехи, обещал стылую ночь. Пришлось разводить ещё два костра с наветренной стороны. Лучше дым, чем холод. Я долго не мог заснуть, пару раз вставал и вместе с дежурными варягами подбрасывал в огонь сушняк. И, хотя свет костров и жарко тлеющие брёвна отодвинули стену тьмы, студёная ночь всё равно пробиралась то сверху, то сбоку. От земли тянуло зябким холодом, знобило даже у огня. Немного согрелся, когда, спасаясь от холода, все сбились в кучу, улеглись, плотно прижавшись друг к другу и в несколько слов накрывшись с головой шерстяными плащами.

Среди ночи меня будто кто-то ощутимо толкнул в бок. Разлепив глаза, я высунул голову из-под плаща и уставился на другой край луговины. Там в лунном свете опять возникло видение с тремя идолами с будто живыми лицами и сидящими на их головах воронами. Только теперь они стояли поближе, виделись отчётливее, и я разглядел их подробнее. И, чем дольше я в них вглядывался, тем больше они напоминали мне троицу из Запределья. Разглядел я и предметы, лежащие у их ног. Это были олегов меч, дощечки и Коловрат. Вот тебе и на! И, что мне теперь со всем этим делать?

Не смотря на холодную ночь, переночевали мы относительно спокойно, если не считать ночной возни мелких хищников у места, где остались кости, шкура и потроха медведя. Однако к утру наши плащи и одежда всё равно насквозь отсырели, заставив народ подняться затемно. Короткий и тревожный отдых не вернул силы. Всем в этом походе пришлось несладко, но неизмеримо тяжелее приходилось Инге, которая, тем не менее, стойко переносила и терпела невзгоды, ни разу не пожаловалась и ни разу не выказала слабость или немочь.

Поднявшись с промозглого ложа, дружинники закинули в костры сухих веток и принялись греться, засовывая руки прямо в огонь. Ветераны кряхтели и жаловались на разболевшиеся старые раны. К непогоде, наверно. Волглая одежда парила и отчаянно воняла шерстью, железом, потом и дымом. Я тоже стоял среди воинов и, наслаждаясь теплом, смотрел на отблески костра на пластинах доспехов. Просохнув и согревшись, мы наскоро перекусили остатками медвежатины и чёрствым хлебом, и, когда чуть развиднелось, отряд углубился в лес, направляясь на полдень. Наш путь по-прежнему лежал к полноводной реке Свирь, соединяющей великие Ладожское и Онежское озёра.

Река открылась вдруг, когда через лес стала просвечивать её пойма. Внизу под крутым берегом метрах в восьми медленно тёк мощный поток. Раздался облегчённый вздох двух дюжин людей, осознавших, что лесным мытарствам пришёл конец.

Неугомонный Куба повёл нас налево по краю невысокого обрыва. К реке удалось спуститься примерно в полуверсте. На плавно сбегающей к воде луговине, переходящей в песчаную косу, виднелись следы многочисленных стоянок: старые кострища с брёвнами вокруг и примитивные жердяные навесы, покрытые ветками с засохшей листвой. То, что нужно. Вот здесь мы и подождём, когда причалят торговцы, идущие по реке на запад. Почему только на запад? А потому что из Альдейгьи сюда плыть часов шесть-семь, поэтому купцам нет смысла становиться здесь на ночёвку, слишком рано. А вот на востоке ближайший крупный город на Белом озере и плыть от него дня три. Поэтому плывущие с той стороны и останавливались здесь переночевать перед конечным пунктом маршрута.

Как мы и рассчитывали, вечером к берегу пристали три лодьи, потом ещё две. Оба купца, увидев варяжскую ватагу, долго не решались подойти к берегу, но быстро наступающая осенняя ночь заставила их рискнуть. Прежде, чем причалить, каждая команда отправила на берег по делегату. Одетые в холщовые рубахи, домотканые шерстяные свиты, онучи и лапти мужики, комкая потёртые и засаленные войлочные колпаки, подошли, кланяясь и переминаясь с ноги на ногу. Как бы, между прочим, осторожно спросили кто мы такие и не против ли мы, если торговцы здесь заночуют.

– Передай торговым гостям, – ответил ярл Олег, восседая на замшелом пне в своём красном корзно, – что здесь встали честные варяги, чтущие законы Правды, и беды им не будет. Коль желают, пусть ночуют без опаски, клянусь Перуном.

Мужики попятились и бросились бежать к своим лодкам. Торопились, ведь в потёмках хорошо на ночь не встанешь.

Пока команды вытягивали и ставили на прикол суда, в сопровождении крепких мужиков к нам подошли оба купца и встали напротив восседающего в своём красном плаще-корзне ярла Олега.

– Поздорову вам, славные варяги, – поприветствовал купчина с хитрой рожей и бегающими глазками, – благо дарю, або позволили нам рядом встать ночевать. Идём издаля. Расторговались, а ноне в Альдейгью путь держим товара ганзейского взять.

Мы переглянулись. Опять судьба, или кто-то на неё похожий подбросила нам подарок, не иначе. Пять купеческих лодий почти порожняком, да ещё в нужную нам сторону. Теперь эту ситуёвину нужно половчее обыграть. Я хотел было начать разговор, но вовремя захлопнул рот. Не по чину мне поперёк ярла лезть. Я кивнул ему и подморгнул левым глазом. А Олег и так уже всё понял и всё просчитал:

– Мы не против гостей торговых, ночуйте во здраво. Садитесь ближе к огню, – он жестом пригласил к костру. – Я ярл Олег из Алаборга, а то моя малая дружина. Так, вы с восхода идёте?

– Так, ярл. Ноне торговля худая, – устраиваясь на бревне у костра, купец покашлял, окинул нас подозрительным взглядом и продолжил, – нурманы балуют да грабят на всех путях. Мы вот дошли сюда от Булгара. Да толку чуть, дохода почесть никакого.

– Не страшись, гость торговый, и не прибедняйся, – ухмыльнулся в усы Олег, – мне твоё серебро без надобности. Напротив, хочу своего тебе отсыпать.

– Как это, ярл? – первый купец аж привстал, а другой замер с открытым ртом.

– Коль вы впусть идёте, – продолжил Олег, – я предлагаю идти не в Альдейгью, а чуть дале. И нас заодно отвезёте.

– Э-э-э, ярл, ано мы ведь за товаром… – он скорчил недовольную гримасу.

– Не торопись отказываться, гость торговый, подале то плыть всего на день пути. Ведаешь ли на закатном берегу Нево-озера град Корелу?

– Как не ведать, ведую, – оживился купец, – бывали мы там. Пушно там и рухлядь меховая больно знатны. Рыбья кость и ворвань.

– Вот нам туда и надобно. А ведь пушно в полуденных странах впятеро идёт, а то и поболе. В Итиле мягкую рухлядь за злато берут. Немалое подспорье. А в Альдейгью идти вам не след, неладно там ноне. Конунга зарезали злодеи, и нурманы шибко лютуют, многих купцов, тех, что не нурманского племени, в сердцах ободрали и смертно побили.

Купцы переглянулись, сдвинули на затылки шапки и принялись скрести макушки.

– А, много ль серебра положишь, коль согласимся?

– Много, не мало. Помогу в Кореле товар взять, да заутро дам по щеляге серебряной на одного дружинного, – уверенно заявил Олег.

Ударили по рукам, скрепив договор. Вот и подходит конец нашему рейду по дебрям лесным.

Утром, погрузившись в лодьи, варяги привычно устроились на свободные румы и оживлённо переговаривались, радуясь, что покидают неприветливые места.

После двух излучин, речные берега разошлись, и перед нами открылся бескрайний простор студёной ладожской воды, сморщенной пенистыми волнами и скованной каменными валунами берегов.

Суровая и промозглая северная осень навевала нерадостные мысли, но я гнал их прочь, понимая, что скоро нам станет не до тонких переживаний, поскольку независимо от нас пружина событий продолжала медленно и опасно сжиматься.

Путь в Корелу оказался не из лёгких. Зная, что Хальвдан поклялся найти убийц отца, мы понимали, что эти волки теперь рыскают по всем южным водам Ладоги. Поэтому, не желая случайно нарваться на нурманские драккары, купцы приняли решение идти севернее глубокой водой между островами на вёслах, не поднимая парусов.

Вот уже два дня как стих ветер, но озеро раскачалось и продолжало гнать волны. Лодьи шли размеренно, но валко, а на мелкой волне ещё и тряско. Уж на что я крепок к качке, и то стал испытывать тошноту. А возле мачты маялась Инга. До сих пор она терпела все невзгоды, а теперь озеро её доконало. Бледная от тошноты и рвоты она привалилась к мачте, глубоко дышала, и пыталась пить кислый квас, поданный кем-то из гребцов. Глядя полными муки глазами, она издала глухой стон.

– Совсем худо с твоей женой, ярл Олег, – я искренне сочувствовал, – может, пристанем к берегу?

– Никуда не надо приставать, уж скоро Корела, – угрюмо ответил Олег, – а ты сам веришь ли, что нам туда надобно? И что нам в Кореле?

– Разве я не рёк, что в том граде нас дожидаются Скули и Ингегерд?

Олег, опираясь на мачту, строго всмотрелся в меня:

– Кто вы такие, что всё ведаете? Я зрил вас в бою, и бились вы отменно, лучше всех варягов. Но тако же и зрил, яко меч вас не берёт. Почему? Кто вы, Бор Быстрый Меч?

– А, ведь я рёк уж, ярл Олег, – начал я повторять нашу легенду, слегка раздражаясь словами ярла, – что мы посланы свыше уберечь род Рюрика, и волхвы благо дали на сей подвиг. А надобно ли ведать тебе, кто нас послал, коль то и волхвам не под стать? Ты веришь нам, мы верим тебе и честно несём своё бремя. Разве мало того?

– Ты верный варяг, Бор, и люди твои – верные люди. Хочу быть с тобой откровенным, – он сделал паузу, посмотрел вдаль и взглянул на меня, но теперь в его глазах я увидел печаль. – И я, и мой дядька Рюрик много чего сотворили, и зла, и добра. Было время, когда франки изгнали нас с вотчины в Дорештадте, и мы носились с дружиной по морю, срывая зло на купцах и иных мореходах. И крови пролили немало, но узнав волю рюрикова деда Гостомысла, явились спасти от разорения Новый Град и Альдейгью. Мы искренни были и кровь свою за эту землю пролили, и прогнали мы лютых врагов, и защитили люд Руси, и утвердили варяжскую Правду. По-разному здешний люд нас принял, но никому никогда на Руси мы зла не желали, только давали отпор, коль кто нападал. Вот и посуди, злы мы или добры? А теперь в этой умученной бедами земле всё извратили нурманы, и готовы мы биться, да сил ноне нет. И посему верю тебе, Бор, и другам твоим. А Ингегерд станет королевой, жизнь за то положу.

– Всё так, ярл Олег, но жизнь твоя не принадлежит уж тебе. Твоя судьба – привести Русь к величию, ведь сама Ингегерд средь явных и тайных врагов не в силах державу поднять.

– Чую я то, – вздохнул Олег, – и страшусь, достоин ли?

– Поверь мне, достоин.

Олег замолчал, глядя вдаль, а потом продолжил невпопад:

– Жена моя Инга обременена и тяжко ей носить дитя в этаких невзгодах.

Я вспомнил свою Лару, оставшуюся по ту сторону времени. М-да, что-то наши женщины будто сговорились все вдруг забеременеть. Для полного комплекта не хватает только беременности Ингегерд. Сам того не подозревая, я как в воду смотрел.

Пристань Корелы находилась в небольшой, но глубоко вдающейся в берег бухте, в которую с запада впадала река. Сам город раскинулся выше по реке в полуверсте от бухты на невысоком холме внутри крутой речной излучины и каменистого речного мыса, и потому с озера был незаметен. Возле небольшого причала покачивались три лодьи, две снеки и десяток лодок-однодревок, дальше на берегу на кольях сушились рыбацкие сети и виднелись лачуги рыбаков. От причала к городу вела хорошо укатанная дорога, и вились несколько тропинок.

Ещё на подходе я заметил на пристани, около неё и на дороге в город скопление людей, событие совсем не типичное для северного города и тем более для этого времени года. Всё это странное оживление настораживало, но мы успокоились, не обнаружив среди толпы ни одного нурмана. Очень хотелось верить, что Скули и Ингегерд при помощи наших иновременцев удалось свершить задуманное.

Причалили, зашкотились, выбрались на причал. К купцам сразу подскочили мытари, но вскоре ушли, поскольку не обнаружили товара в пустых трюмах. Многолюдье вскоре объяснилось переворотом, устроенным Скули и нашими головорезами. Теперь по их милости в городе установился демократический режим, и были провозглашены самоуправление и зона свободной торговли. Самое смешное, что наш купеческий караван стал первой ласточкой после политического переворота и экономических перемен. Заметив издалека наши суда, люди обрадовались и вышли нас встречать.