Дочь Туллы

– Возьми.

Синни отрешенно поглядела на мать.

– Зачем? – Еле слышно посипела она.

– Вот на этом камне тебе надо нацарапать своё имя. Помнишь, как оно пишется?

Синни не отвечала и просто глядела на молодую женщину как на спятившую.

Далира острием ножа начертила на земле буквы составляющие имя дочери.

– Вот так. Возьми кончик ножа и нарисуй это на камне. Давай, Синни, соберись.

– Зачем?

– Так нужно, дочь! – Резко и звонко сказала Далира, пытаясь вырвать девочку из её отрешенного словно предобморочного состояния. – Бери! Это камень Туллы. Напишешь своё имя, отдашь мне и сразу станет легче.

Синни, с чуть открытым ртом, из которого потихоньку вытекала слюна, неотрывно глядела на мать, будто та на её глазах превращалась в какое-то чудище.

– Бери!!

Синни кое-как взяла в правую руку нож, схватив его за нижнюю часть лезвия, а в левую странный черный камень, который показался ей почти ледяным. Нож для слабых пальцев был несколько тяжелым, рука дрожала и линии букв выходили ужасно корявыми. Но под чутким присмотром матери, готовой поддержать и нож и руку, Синни довела дело до конца. Далира осторожно взяла нож и убрала в ножны за спиной.

– Теперь протяни камень мне, – глухо сказала она, пристально глядя на девочку.

Несмотря на всё своё состояние, Синни поняла, что происходит что-то неимоверно важное и она нашла силы спросить:

– Что будет, когда ты возьмёшь его?

– Всё будет хорошо, – Далира постаралась ободряюще улыбнуться. – Просто отдай его мне.

Но Синни медлила.

– Отдай мне камень, Синни, – тихим, но очень настойчивым голосом сказала Далира.

Девочка отдала. Сжав его в кулаке, Далира поглядела куда-то в небо и на всякий случай громко произнесла:

– Я принимаю его и всё что придёт с ним по доброй воле. Слышишь, Тулла, я хочу этого.

Далира вскочила на ноги и отошла в сторону. Прижала камень к груди, напряженно прислушиваясь к собственным ощущениям. Синни, которой показалось что мучительная дурнота слегка отступила, неотрывно следила за матерью.

Далира пришла к заключению что ничего не изменилось, она не почувствовала себя хуже или вообще как-то иначе и это напугало её. Повернувшись к дочери, она спросила:

– Ты… ты что-нибудь чувствуешь?

Синни отрицательно покачала головой.

Далира внимательно глядела на дочь. Женщине показалось что кожа ребёнка слегка порозовела, а мутные уставшие глаза чуть просветлели и засверкали.

– Совсем ничего? Тебе всё также плохо?

И Синни с удивлением поняла, что нет. Внутри неё была тишина, абсолютная, благословенная тишина здорового юного тела, ни дурноты, ни колик, ни дрожи, ни ломоты, ни-че-го. Она медленно поднялась на ноги. При этом к своему удивлению обнаружив что и всякие неприятные ощущения в паху и ногах также исчезли. Далира чуть улыбнулась, поняв по ошеломленному лицу дочери и её спокойным движениям, что исцеление явно наступило. Но, впрочем, радость за выздоровевшего ребёнка тут же напомнила ей что у неё самой возможно времени осталось очень мало. Она протянула Синни руку:

– Идём, нам надо спешить.

25

Дорога, немного взбираясь наверх, привела их на обширное плоскогорье, которое далее, постепенно снижаясь, превращалось в Долину Тысячи озёр. Величественный первозданный простор, наполненный тишиной и всё ещё утренней, чуть сонной свежестью волновал сердце и успокаивал разум. Здесь было хорошо, привольно, покойно, хотелось дышать во всю грудь и смотреть куда-то ввысь. Бескрайнее прозрачное небо, сотканное из невыразимо прекрасной бездонной синевы, озаряло всё это необъятное пространство удивительным мягким светом, придававшим волшебную задумчивую таинственность этой изумрудной пустоши с островками чертополоха и вереска и хаотично разбросанными осколками скал, древними валунами и плитами, что словно останки разбитых тел неких каменных великанов, сражавшихся здесь в незапамятные времена. И кристаллы кварца в красных и серых гранитных обломках сверкали в лучах поднимающегося Солнца как застывшие слёзы о далёкой навсегда утраченной прекрасной жизни на заре времён, которую ещё можно вспомнить, но которую уже никогда нельзя повторить.

Синни давно уже вырвалась из руки матери и теперь шагала впереди и иногда чуть ли не вприпрыжку. Она снова чувствовала себя сильной и здоровой, а присутствие родного человека вселяло уверенность и спокойствие. У девочки было множество вопросов и она несколько раз пыталась подступить с ними к матери, но та пока отнекивалась и отвечать не желала. Тогда Синни отбегала вперёд или куда-то в бок, останавливалась и задумчиво глядела на мать. Всё было так странно и волнительно. Она по-прежнему не понимала, как мать сумела вызволить её из проклятого города норманнов, как она сумела победить этого жуткого громадного насильника, чем именно помог ей Тулла и как в конце концов она сумела исцелить её от смертельного яда "ведьминых пальцев". Синни просто распирало от любопытства, но с другой стороны ей было почему-то страшно, ей казалось, что мать скрывает от неё что-то пугающее, неприятное. Да и сам внешний вид Далиры вызывал в девочке смятение. Она никогда не видела свою мать в боевой раскраске, а тем более с ног до головы покрытой кровью. Насколько Синни знала, Далира Макрой не участвовала в битвах, это всегда было привилегией отца и брата. Да её мать хорошо владела копьём и уделяла немало времени тренировкам и даже пыталась привлечь к этому саму Синни, но всё же на войну она не ходила. Хотя Синни и слышала о том, что мать участвовала в нескольких стычках с гэллами и даже кого-то там убила. Но несмотря на это Синни и вообразить не могла что мама способна одолеть громадного свирепого сильного как медведь норманна. И теперь, глядя на неё, девочка замирала в некотором смущении и восторге и ощущала почему-то вину перед ней. Словно она… словно она не достойна быть дочерью такой женщины.

Далире всё же было не по себе. Она никак не могла поверить, что это действительно закончилось. Она ждала что вот-вот почувствует себя плохо. И потому не могла заставить себя говорить с дочерью. Говорить так словно уже навсегда всё хорошо она боялась, а говорить так словно она прощается не решалась, не хотела пугать Синни раньше времени или … или вообще пугать напрасно.

Синни взобралась на огромный покрытый трещинам и зеленым мхом валун и встала глядя куда-то вдаль и подставив лицо прохладному западному ветру. И Далира почти улыбнулась. Может правда уже всё хорошо. И ей не о чем беспокоится и остаётся только тихо молча скорбеть о муже и сыне. При мысли об Анвелле у неё защипало в глазах, но вместе с этим она ощутила гордость. "Анвелл, мой мальчик…" Он спас их всех, он храбрец. Он яростно сражался с норманнами, а затем принял на себя все удары Бринбьёрда и даже кажется яд смертельных грибов. "О Стэн Макрой, если бы ты только знал каким мужчиной стал твой сын" И ей стало отчаянно тоскливо от того что больше нет ни Стэна, ни Анвелла. Они сражались за них, за своих женщин, они спасли их. Увидев, что Синни спрыгнула с камня и бежит к ней, Далира быстро вытерла глаза. Синни приблизилась и поглядела на молодую женщину странным, как будто одновременно смущенным и вопросительным взглядом.

– Что? – Спросила Далира.

Синни подошла ещё ближе протянула руку и провела пальцами по щеке женщины, по неровным засохшим коростам крови и синей краски.

Далира слабо усмехнулась.

– Да знаю, выгляжу ужасно. Как пьяница тролль, проспавший в грязи пару дней. Скоро начнутся озёра и я отмоюсь. – Она улыбнулась. – Обещаю скоро ты опять узнаешь во мне свою маму.

Но Синни не улыбнулась в ответ, по-прежнему смотря на Далиру очень серьёзно и задумчиво.

– Куда мы пойдем теперь? – Спросила она.

– Туда же куда и шли. В Лингхорн (Лингхольм). Там живут многие из Макроев и там нам будут рады.

– Дед тоже будет рад? Ты ведь говорила, что он не любит тебя.

– Бародикс сложный человек и да, он был не слишком рад что его старший сын, краса и гордость семьи выбрал такую как я. Он считал, что я не настоящая Макрой, по крайней мере не такая чистокровная как он и его семья. Моя бабка была из атакотов, черноволосая лесная женщина. Кто-то считает их совсем опустившимися дикарями, питающихся человечиной и имеющих общих жён для всех мужчин племени. – Далира чуть склонила голову, вглядываясь в темные глаза дочери. – Но твой отец сказал, что он выбирает себе женщину, слушая только своё сердце и на мнение остальных ему плевать. Он был очень свободным человеком. Очень. – Она погладила Синни по волосам. – Но даже если старый Бародикс не обрадуется мне, то он несомненно будет рад своей внучке, ибо в тебе кровь его сына и этого уже никому не изменить. Помни об этом. Ты дочь Стэна Макроя.

– Я не только его дочь, но и твоя, дочь Далиры Макрой, – твердо сказала девочка. – И я всем расскажу и деду и всей его семье, как моя мать одна пришла в город норманнов, бросила им всем вызов, победила самого злобного из них и освободила меня.

Далира снова погладила девочку и сказала:

– Нам надо идти.

И они пошли дальше, бесшумно ступая по мягкому зеленому ковру низкорослых северных трав, почти с упоением вдыхая ветреный прохладный воздух этой древней привольной земли.

В какой-то момент Синни, всё время глядевшая по сторонам, воскликнула:

– Всадники!

Далира оглянулась. Их было пятеро, с северо-востока, со стороны Тилгарда.

И ей показалось что она не чувствует ничего по этому поводу. Она сразу же решила, что это конечно же норманны, отправленные за ней и Синни, что ярл не сдержал своего слова, наверно даже и не собирался. Да и разве могли гордые заносчивые чужеземцы стерпеть такое, она была дурой если хоть на минуту поверила в то что они позволят им безнаказанно уйти. Но внутри женщины была почти пустота. Она не боялась. Она поняла, что была готова умереть с того самого момента как увидела Тилгард с вершины холма. И оставалась только дочь. Она повернулась к ней.

– Беги к тем скалам, – она указала на иззубренную скальную гряду далеко-далеко на севере. Было очевидно, что им не добраться туда вовремя, норманны верхом на лошадях настигнут их гораздо раньше, а укрыться здесь на плоской равнине было практически негде. Но она верила, что норманнам нужна только она, дерзкая лесная девка до глубины души уязвившая их самолюбие своим вызовом и расправой над их товарищем, а до маленькой девочки им дела нет. Для них она пустое место. И если Синни убежит они вряд ли станут преследовать её, но в любом случае Далира на какое-то время задержит их и Синни сумеет уйти достаточно далеко и даже возможно всё-таки добраться до гряды. А там вскарабкается на скалы и грузные толстощекие ленивые норманны конечно же не полезут за ней. Зачем? Кому это надо?

– Не теряй времени. Беги.

Но Синни отрицательно покачала головой и Далира ощутила тревогу.

– Синни, нет времени на препирательства. Беги к скалам. Если добежишь, залезь повыше. Думаю норманны вообще не поедут за тобой, но даже если поедут, то точно не полезут на скалы. Затем отправишься в Лингхорн, найдешь деда и всё расскажешь ему. И с тобой всё будет хорошо.

Синни снова отрицательно помотала головой.

"Что за упрямая девчонка", подумала Далира почти со злостью.

– Я останусь с тобой.

Далира отрицательно покачала головой.

– Держи. И это тоже. – Она отдала дочери меховую накидку и один из ножей. Потом быстро наклонилась и поцеловала в лоб. – А теперь ступай прочь, Синни Макрой.

– Я никуда не пойду. Я останусь с тобой. Я… я буду сражаться. – Она исподлобья глядела на мать, вроде бы испуганная, но явно старающаяся пересилить свой страх.

Далира снова посмотрела на всадников, они были ещё достаточно далеко и ехали неспешной рысью, видимо не особо волнуясь, что добыча может ускользнуть от них. Далира повернулась к ребёнку и сказала:

– Ты должна уйти.

– Я не хочу ещё раз остаться одна. Лучше… лучше умереть, но вместе.

У девочки задрожал подбородок и заблестели глаза. Держа меховой плащ матери в охапке, прижав его к груди, она тыльной стороной ладони, сжимающей нож, вытерла сопливый нос и у Далиры от этого детского совсем ребячьего жеста ёкнуло сердце. "Нет", подумалось ей, "ни за что на свете я не позволю тебе умереть". Ей стало трудно дышать от нахлынувших эмоций.

– Твой отец, – глухо сказала она, – погиб, спасая нас, его семью. Твой брат погиб, спасая тебя и меня. И если сейчас моя очередь, то так тому и быть, это правильно. Но ты ни в коем случае не должна погибнуть, ясно?! Ты же не хочешь, чтобы твой отец, твой брат погибли зря. Ты останешься жить ради всех нас. Ты поняла? – Синни молчала, мрачно глядя на мать. – Ты поняла?!!

Девочка едва заметно кивнула.

– Ты останешься жить, ты вырастишь, ты родишь своих детей, и, если однажды окажешься на моём месте, вот тогда и будешь сражаться. А сейчас уходи.

И они глядели друг другу в глаза и не могли пошевелиться. У обеих тёмные глаза потемнели ещё больше от застывших слёз, от запертого в них крика, от невыносимой тяжести прощания навсегда.

Синни развернулась и зашагала в сторону далеких скал. Далира ещё с полминуты смотрела ей вслед, затем тоже развернулась и пошла обратно по дороге, навстречу всадникам. Она ни на что не надеялась. Она понимала, что норманны не будут на это раз устраивать честных поединков, они будут рубить её на части, отрубать ей руки, ноги и голову. Нападут все сразу и будут сечь её тело на куски. Но казалось, что ей всё равно, она почти не думала об этом. Она думала только о дочери. И неистово молила Туллу уберечь её, позволить девочке выжить, выжить и добраться до Лингхольма. И ей было это странно. Ведь она знает, что Тулла никогда не отвечает на молитвы и никому не помогает. Она усмехнулась. Да, но возможно иногда ему становится скучно и он всё-таки вмешивается в дела смертных, например приходит к ним среди ночи и дарит волшебные камни. И ещё она подумала, что перед тем как норманны убьют её ей надо умудриться вложить камень с именем Синни в своё тело, чтобы он остался там как можно дольше, давая девочке шанс исцелиться от любой возможной раны. Тут она услышала шаги за спиной и обернулась. К ней бежала Синни.

– Там дом! Там чей-то дом! И человек. Старик. – Кричала она, запыхавшись. – Он махал мне рукой. Идём к нему. Вдруг мы сможем укрыться у него.

Далира в первое мгновение решила, что дочь сошла с ума. Все знали, что никто здесь не живёт и никогда не жил, здесь не было ничего кроме камней и травы. Но разгоряченная раскрасневшаяся Синни указывала куда-то в сторону скал и возбужденно твердила что нужно идти туда. И к своему удивлению, там куда указывала дочь, Далира действительно разглядела темную человеческую фигуру рядом с каким-то нагромождением плит.

Синни схватила её за руку и потянула за собой.

– Идём, мам. Он поможет нам, – уверенно сказала девочка. – Быстрей.

Далира, ничего не понимая, нахмурившись, ещё чуть помедлила, пытаясь сообразить кто это может быть, но затем пошла за дочерью.

26

Ярл Эльдвуг Дубовый Щит находился в своей конюшне, возле одного из центральных стойл и задумчиво гладил морду молодого гнедого коня. И даже шептал ему что-то ласковое. Но при этом мысли мужчины были заняты совершенно другим. В подвале именно этой конюшни, в северном правом углу, был закопан крепкий дубовый бочонок, наполненный драгоценностям из последнего похода в Вестландию. Драгоценностями, которые Эльдвуг сумел ловко скрыть от своих людей и которые так и не вошли в состав общей добычи. Сделал он это ни из какой-то особенной жадности, а просто как рачительный предусмотрительный вождь. Так он объяснял это себе. Ведь могут настать трудные времена и нужно подготовиться к ним. А теперь он размышлял над тем стоит ли пойти, откопать бочонок и проверить его содержимое. Слова бриттской ведьмы весьма обеспокоили его. Ну откуда она могла знать о тайнике? Только если прознала о нём с помощью какого-то колдовства, а значит чего доброго возможно и умыкнула. Эльдвуг и сам в это не верил, но беспокойство тем не менее не покидало его и потому, поглаживая лошадиную морду, он неспешно думал стоит или нет заняться земляными работами.

В конюшню вошёл Рейнмар и приблизился к ярлу. Лицо форинга было мрачнее обычного.

– Что ещё? – Недовольно спросил Эльдвуг, предчувствуя новые неприятности.

Рейнмар помолчал и даже чуть растерянно погладил ладонью затылок.

– Мне тут сказали… стража у ворот видела как Сигхурд со своими людьми, среди которых и Тибар, выехали из города. И направились по дороге на юго-запад, как говорят туда же куда и буйша ушла. Я поспрашивал никто не знает, что они затеяли. Взяли лучших лошадей, обвешались оружием и спешно уехали.

Ярл перестал гладить коня и полностью повернулся к своему помощнику. Теперь лицо Эльдвуга было не менее мрачным чем у Рейнмара. Они угрюмо смотрели друг на друга.

– Где Брунгильда? – Спросил ярл.

Рейнмар пожал плечами.

– Не знаю. Вроде повозку с Буяном провожала к воротам. – И он отвернулся чтобы не видеть совсем уж потемневшего взгляда ярла.

Эльдвуг сделал пару шагов в сторону, остановился и сжав кулаки уставился куда-то в землю.

– Возьмёшь десять человек, – приказал он. – Лучших, надежных. Возьмете лучших лошадей. Догоните Сигхурда и остальных и воротите назад. – Он яростно посмотрел на форинга. – Любым способом. А если этот конопатый кусок говна добрался до буйши и что-то сделал ей…, – ярл замолчал, его почти трясло от злости.

– То что?

– Если буйша ещё жива, то защитите её. Не дайте Сигхурду и остальным причинить ей вред. Тебе ясно?!

– Ясно, – недовольно буркнул Рэйнмар, который конечно был не в восторге от такого задания. – А если нет?

– А если нет, – зловеще произнес ярл, – тогда хватайте этих собак и волоките сюда. Без оружия, связанных, как последних воров. Я сам с ними разберусь.

Рейнмар помялся и нехотя проговорил:

– Слушай, ярл, скверное это дело, из-за какой-то буйши нам между собой распри затевать. Может черт с ней?

Эльдвуг так на него посмотрел, что Рэйнмар едва не поперхнулся от его пылающего взгляда.

– А с моим словом как, а?!! Тоже чёрт с ним?! Да мне плевать на эту буйшу, но что я сказал должно быть исполнено. Или как, Рэйнмар Молотобоец?! Пусть теперь все говорят, что Эльдвуг Дубовый Щит просто балобол с высокой ёлки, так что ли? Я обещал ей что её не тронут, что она свободно уйдёт куда хочет. И если бы мы встретили её через год, через месяц то были бы вольны убить её на месте и это было бы правильно. А сегодня я дал ей слово, при всех. При всех. И что получается? Пообещал, а сам тут же послал за ней отряд дюжих молодцов чтобы её там в лесах по-тихому укокошить, так что ли? И с чего вдруг? Может потому что я испугался её или что?

Форинг хмуро молчал. Эльдвуг долго смотрел на него тяжелым взглядом, затем, немного успокоившись, холодно сказал:

– Догонишь Сигхурда и воротишь назад. Будет брыкаться, прищучишь. Не поймёт, топором по голове. Я не шучу. Я никому не позволю моё слово по ветру пускать. Буйшу ни в коем случае не трогать. Если она жива, защитите её, помогите чем сможете. А нет, то хоть дочери её помогите. Дайте ей там еды и немного денег. Ясно?!

Форинг кивнул и уже повернулся чтобы уйти, но Эльдвуг ещё сказал:

– И подумай сам, Рейнмар Молотобоец, как бы ты чувствовал себя, окажись на её месте. Если бы ты пришел в селение бриттов, вызвал бы на поединок одного из них и вождь пообещал бы тебе что если победишь, ты сможешь спокойно уйти и никто тебя не тронет. А потом, когда бы ты убил своего врага и пошёл своей дорогой, бритты нагнали бы тебя и навалились всем скопом. Чтобы ты тогда подумал о них и ихнем вожде?

Рейнмар молчал.

– Что?! – Потребовал ярл.

– Что все эти бритты и их вождь грязные вонючие мрази, – с тихой яростью ответил форинг, – подлые недоноски, конченные твари без чести и мужества, ублюдочные трусливые бабьи подстилки.

Ярл невесело усмехнулся.

– Вот как? Ну а если обо мне и моих людях будут так думать это по-твоему нормально, так что ли?

– Я верну Сигхурда, приволоку на веревке если понадобится, – мрачно сказал Рейнмар и пошел прочь.

Ярл снова повернулся к стойлу, но на коня не посмотрел. Теперь он думал о своей жене, о прекрасной Брунгильде Мэйнринг, от улыбки которой у него когда-то замирало сердце. И думал он о ней с темно ледяной тягучей яростью, накрывающей его душу как тяжелые грозовые тучи закрывают небо.

27

Это был странный дом. Сложенный из гранитных плит и валунов непонятно каким образом подогнанных друг другу. Напоминающий квадратную башню высотой метра 4 или 5. В двух местах неровные грани камней оставляли косые амбразуры, что-то типа окон, затянутых мутной плёнкой бычьего пузыря. Дверной проём занавешивала громадная черная шкура, принадлежность которой к какому-то зверю Далира затруднилась определить. Хозяин каменного, покрытого мхами и выбоинами строения, оказался седобородым стариком с очень темными глубоко посаженными глазами. На нём было надето немыслимое количество широких бесформенных одеяний, ветхие расползающиеся рубахи, лопнувшие кожаные безрукавки, пошедшие бахромой ужасно заношенные шерстяные плащи, перекрывающие друг друга и даже нечто напоминающее юбку из клетчатой ткани. Всё это тряпье полностью скрывало фигуру человека и вообще делало его необъятным и неопределенным. В его неряшливых в отличии от бороды темных волосах торчало здоровенное перо ворона, на правой руке отсутствовал безымянный палец, вместо него культяпка из черного материала. Но главное его лицо, оно казалось то безжизненным и застывшим, то вполне смешливо-добродушным, и кроме того Далире чудилось что оно при каких-то ракурсах отбрасывает синий отсвет. У старика в руке был посох сделанный из большой кости какого-то гигантского животного, которого Далира опять же не могла определить.

Старик гостеприимно откинул черную шкуру и сказал глуховатым голосом на родном языке Далиры и Синни:

– Входите.

Но Далира, схватив дочь за плечи, не двинулась с места.

– Кто ты такой? – Спросила она.

Он пожал плечами:

– Просто старик, живущий в каменном доме на краю мира. Входите. Вам не нужно бояться.

Далира гордо вскинула голову.

– Разве похоже, что мы боимся?

Старик добродушно улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Нет, не похоже.

– Из какого ты народа?

Он как будто задумался и затем неуверенно произнес:

– Я… сигурн.

Далира поджала губы, было такое ощущение что старик только сейчас вспомнил или придумал это слово. Тем не менее это было её родное племя и в его речи не было ни малейшего акцента. А в следующий миг она заметила у него маленькую татуировку "Th" возле внешнего уголка левого глаза и почувствовала облегчение. Однако входя в дом и проходя вблизи старика ей уже показалось что это не татуировка, а просто такая причудливая то ли морщинка то ли родинка лишь напоминающая руну Туллы.

Внутри было очень тепло и сумрачно. В огромной каменной нише в стене горел большой костер, но Далира не поняла куда выходит дым, снаружи она ничего не заметила. Ещё здесь был большой стол и две длинных лавки и больше практически ничего.

– Здесь негде укрыться, – с досадой сказала Далира и резко повернула Синни к себе лицом. – Тебе всё равно придется бежать. Норманны легко нас здесь найдут. Давай. – И она подтолкнула её к выходу.

Но стоявший у входа старик отрицательно покачал головой.

– Не найдут. Никто вас здесь не найдёт. Оставайтесь.

Далира поглядела на него почти сердито.

– Они наверняка видели куда мы пошли и придут сюда за нами. Здесь негде спрятаться и мы здесь как в ловушке. Мы уходим.

Но старик, загораживая собой выход, не двинулся с места, спокойно глядя ей в глаза.

– Не волнуйся, дочь. Никто не войдёт в этот дом, если я того не захочу. Никто даже не увидит его. Лучше позволь ребёнку погреться у огня. Идём, Синни. – И он за руку отвёл девочку к каменному очагу. Взял у неё меховой плащ, постелил на землю и усадил на него. – Присел рядом, улыбнулся ей и проговорил: – Это очень необычный огонь. Он согреет, но никогда не обожжёт. Видишь? – Он внёс ладонь прямо в пламя и некоторое время держал её там. Синни округлившимися глазами с изумлением глядела на это. В отличии от матери она никакой тревоги не испытывала, напротив в присутствии этого чудаковатого старика ей было очень спокойно. – Это пламя звёзд.

Далира, совершенно растерявшись, завороженно наблюдала за всем этим. Но когда старик поднялся, она всё же пришла в себя и спросила с вызовом:

– Откуда ты знаешь имя моей дочери?

Старик изобразил удивление.

– Её имя? – Он пожал плечами. – Я просто назвал её красавицей (от др. шотл. cinnie – "красивая").

Далира насупилась. Ей показалось что вздорный старик издевается над ней. Но тут она увидела как Синни засунула обе руки в странный чуть синеватый огонь и спокойно держит их там. Она было сделала шаг к дочери, чтобы заставить её немедленно прекратить, но замерла. Очевидно что пламя не причиняло девочке вреда. Далира с легким раздражением посмотрела на старика. Ей припомнилось что он назвал её "дочь". Но он совершенно точно никоим образом не походил на её отца.