Карусели дьявола

– Зачем мне все это? – бормотал он. – Зачем мне Конгресс США? Зачем мне знать, как евреи обстреливают палестинские города? Зачем мне знать, что Хусейна казнят?2 Это очень забавно, потому что все это я уже знаю… Это дерьмо я вижу всю свою жизнь… И все это сейчас нам не поможет. Да это вообще никому не поможет… Не поможет рану перевязать, лепешек напечь, зайца убить в лесу… А еще я знаю, что ничем не могу помочь ей. Я не могу помочь. И евреи в Палестине тоже не могут… Потому что она мою помощь не примет… А меня сдаст ментам… Но ведь были времена, когда помощь навязывали силой. Дед мой, царствие ему небесное, просто остановил бы ее по дороге домой, выволок из машины и бросил на заднее сиденье к себе. И он был прав! Сто раз! Нет, двести раз – прав!.. Кунаки мои, где вы?!

А потом снова пил водку и время от времени проваливался в забытье.

За окном незаметно иссяк дневной свет. На город опустился вечер.

Хасан сидел в одних трусах перед телевизором. В тарелке на журнальном столике сохли пельмени. Он выпил водки и кивнул:

– Дедушка! Я так и сделаю! Чем я хуже тебя?!

Он оделся и прижал к уху мобильник.

– Шпак! – рявкнул на всю квартиру, когда тот ответил. – Приезжай ко мне! Немедленно!

– Ты обалдел, что ли, совсем?! – возмутился Шпарак. – Я еще работаю!

– Да, конечно! Фанфары! – расхохотался Хасан и рявкнул громче прежнего: – Ты мне мозг не выноси! Жду!!! – дал «отбой» и выругался: – Я вам устрою фанфары, мать вашу! Вы у меня еще попляшете!.. – на экране телевизора бесновался известный сатирик. – Это истерика! – сказал ему Хасан. – Мужик, у тебя истерика! Истерика во время чумы!

Он не знал, сколько прошло времени между телефонным звонком и приездом Шпака. Час, два, может быть, три часа.

– Вот это номер, командир! – зло и радостно рассмеялся Шпарак, увидев его состояние. – Значит, я был прав! – он потряс возле уха литровой бутылкой. – Я всегда прав, когда дело касается бухла и расслабона!

– Нет! – грозно выкрикнул Хасан. – Пить мы не будем! Пока не будем… Напьемся потом. После дела!

– После какого дела? – насторожился Шпарак.

Хасан посмотрел на него мутными глазами и взял за отвороты пальто.

– А я тебе сейчас все расскажу! – он потянул собутыльника на диван и, уже забыв о своих же словах, разлил по стаканам водку. – Братан, я должен ее спасти. Нет, мы должны ее спасти! Мы!!! Ты меня понимаешь?

– Нет, – Шпарак почувствовал холодок от его озлобленного взгляда.

– Ну, правильно. И не должен понимать! – ухмыльнулся Хасан. – Потому что ты ничего не знаешь! Ни!.. Че!.. Го!..

И он рассказал ему все о ночном незнакомце, о разговоре с Аней, о разговоре со следователем Потаповым. Все как на духу выложил. И вдогонку изложил план действий.

– Ты рехнулся?! – Шпарак побледнел от страха. – Я на такое не пойду! – он схватил бутылку и налил стакан до краев. – Ты бредишь! Чтобы Иванов?! Да никогда не поверю… Иванов – маньяк… Ты чё вообще несешь-то? – выпил залпом и уставился на Хасана: – Тебя же обманули, провели вокруг пальца! Лучше подумай, чего они от тебя хотят… Именно этого пиздеца они от тебя хотят!.. Нет, ты на меня даже не смотри! Я на такое не подпишусь!

– И черт с тобой! – внезапно озлобился Хасан. – Сволочь!

– А ты все-таки полегче! – Шпарак тоже сбычился, хотя в его взгляде сквозил страх.

– Вали отсюда!.. Мрази! Какие же вы мрази!

– Хан, ты лучше проспись, – уже миролюбиво пробормотал Шпарак. – Утро вечера мудреней. А утром я тебе позвоню, и мы обо всем поговорим на трезвую голову…

Он вороватым движением забрал свою бутылку и проскользнул в прихожую.

– Да пошел ты, – процедил сквозь зубы Хасан.

Именно в этот момент он почувствовал себя непотребно пьяным. И именно в этот момент на него девятым валом накатило пьяное разочарование. Он снова плеснул в стакан водку и выпил залпом. Пьян он был до такой степени, что вместо телевизионного экрана видел бесформенное пятно. Продолжалось это недолго. Спустя минуту он завалился набок, уже не чувствуя, как проваливается в сумеречное сновидение.

– Хасан, это ты? Зачем все это, Хасан?! – голос у прикованной к кровати женщины дрогнул.

Она попыталась сдернуть с глаз повязку, но у нее это снова не получилось.

– Аня, девочка моя! Хорошая моя! Наконец-то!

Она почувствовала легкое прикосновение к своим волосам. Почувствовала прохладную уличную свежесть, запах дорогого одеколона и аромат дорогого табака.

– Кто вы?! Вы – не Хасан! Но я вас знаю…

– Аня, – к ее волосам снова прикоснулись. – Верь мне. Просто верь. Остальное поймешь позже.

– Но я знаю вас. Знаю. Что вам от меня нужно? Что?! – ее голос снова дрогнул.

– Все будет хорошо, девочка моя. Теперь все будет хорошо.

– Снимите с меня повязку, снимите наручники, – попросила она.

– Хорошо, – после короткой паузы ответил похититель. – Повязку я уберу. Пока только повязку.

Аня снова почувствовала прикосновение его рук, глубоко вздохнула и открыла глаза. Но ее ждало разочарование, в комнате царила темнота. При всем желании она не могла различить сидевшего рядом с ней человека.

– Девочка моя, я так ждал этого часа, – он погладил ее по щеке. – Больше с тобой не случится ничего плохого.

– Да что же вам от меня нужно?!

Пленница внезапно выгнулась колесом и забилась всем телом. Только сейчас она поняла, что ноги у нее тоже скованы.

– Нет-нет! Прекрати! Прекрати сейчас же!

Услышала она и вновь почувствовала на своем лице его твердые пальцы. На нее снова надели повязку.

– Будь ты проклят! – простонала она. – Будь ты проклят…– и в тот же миг поняла, почему узнает этот красивый бархатный голос. – Кирилл Андреевич, это вы?!

– Да, Аня, это я, – отозвался похититель.

Услышав это, Аня оцепенела от ужаса, от невозможности происходящего с нею здесь и сейчас, и всего что говорил ей накануне Хасан об Иванове.

– Аня, у нас есть только два пути. Или ты успокоишься. Или я вколю тебе успокоительное. Для твоего же блага, чтобы ты не навредила себе.

– Хорошо, Кирилл Андреевич, – она сглотнула комок, застрявший в горле. – Я успокоюсь, я уже успокоилась.

– Хорошо, дочка, – Иванов снова погладил ее по щеке. – Хорошо. Отдыхай. Я оставлю тебя ненадолго. И еще одно, Аня. Называй меня папой.

Он аккуратно притворил за собой дверь и улыбнулся.

– Господи, – прошептал беззвучно. – Спасибо тебе, Господи!

Он вышел на крыльцо и полной грудью вдохнул сырой холодный воздух. Времени было далеко за полночь. Луна запуталась в плотных облаках, от этого ночная тьма казалась густой и осязаемой. Она царила повсюду, это был ее час. И у мужчины на крыльце ото всего этого, от пережитого только что разговора и от невыразимого никакими словами чувства любви и нежности плавилось сердце. Он снова чувствовал уже забытые приливы любви к самой последней божьей твари.

– Боже-боже, – нашептывал он все также беззвучно. – Это и есть чудо твое… Это и есть жизнь.

Для него это не было пустым звуком.

Он вернулся в дом. В гостиной за лакированным столом сидела Ирина Храмцова. Перелистывала альбом с репродукциями полотен старых мастеров. Когда Иванов появился в комнате, отложила его в сторону.

– Теперь ты доволен? – спросила она.

Иванов подошел к ней, встал на колени и поцеловал руку.

– Спасибо! Счастье мое не передать словами.

– Любовь моя! – она тоже соскользнула со стула на пол и встала перед ним на колени. – Я люблю тебя! Нет ничего, что бы я для тебя не сделала.

А в это время их пленница плакала в непроницаемой тьме глухой комнаты.

Спустя час Иванову позвонил Шпарак.

– Кирилл Андреевич, – задыхаясь от страха, выпалил он. – Хасан все знает! Он знает все!

– Это что-то меняет? – Иванов слегка отстранил от своего лица алчущие губы любовницы, и она принялась целовать его грудь.

– Меняет?.. О чем вы вообще?! – истерично выкрикнул Шпарак. – Вы что не понимаете? Он знает все!

– Ты думал, обещанное так легко получить? Ты знал на что идешь. Перестань трястись от страха. Ты знаешь, что делать. Мы все знаем, что делать.

– Но, Кирилл Андреевич…

– Ты знаешь, что должен сделать! Шаг за шагом, – оборвал его Иванов. – И больше не звони мне. Увидимся утром.

Он отключил телефон и расслабился. Ирина была ненасытна.

В девять часов утра возле подъезда Бикташева остановились две легковушки. Из них вышло несколько человек. Они без суеты направились в подъезд. Сидевшие на лавочках старухи сразу почуяли неладное. Один из приехавших показал им удостоверение работника милиции и кратко изложил суть дела:

– Бикташева Хасана знаете?.. Выходил из дома?.. Я вас попрошу покинуть это место!

От такой напористости оперативника у старух пропал дар речи. Они шустро поднялись с лавочек и засеменили к соседнему подъезду. Оперативник же по рации перекинулся с коллегами парой фраз и замер возле входной двери.

Спустя пять минут из подъезда вывели Бикташева, расхристанного, с подбитым глазом и кровоточащей ссадиной на правой скуле. Он еще пытался отбрыкиваться, но перевес был на стороне оперативников.

– Господи, – принялись перешептываться старухи. – За что же его?

– В тихом омуте черти водятся

– Ничего себе, в тихом!!! Он надо мной живет! Сколько раз участковому жаловалась!

– И что же это делается?!

Тем временем общими усилиями Хасана посадили в машину, и опергруппа также неприметно исчезла со двора, оставив зевак в тягостном недоумении.

Николай Николаевич Ефимов выпустил клуб табачного дыма и посмотрел в окно. В воздухе пролетал рыхлый желтоватый снежок. Время приближалось к полудню, но казалось, что утро только начинается. Ефимов отвернулся от окна и снова затянулся ядреным табачным дымом. Он курил только папиросы, но делал это так, словно смаковал превосходные, самого высокого качества кубинские сигары. Он и курить начал именно с папирос, насмотревшись на Владимира Высоцкого в роли Глеба Жеглова. Вот и сейчас, разглядывая задержанного, попыхивал заломленной в двух местах папиросиной.

До этого момента он говорил много и долго, и сейчас отдыхал, как боксер на перерыве между раундов.

– Советую дать признательные показания, – еще раз повторил он. – Сознайтесь в содеянном, Бикташев. Сознайтесь, это вам зачтется.

– Меня подставили, – сквозь зубы процедил тот.

Ефимов заметил, что недавний злой задор у Бикташева уже иссяк.

Он потушил папиросу в пепельнице и слегка перегнулся через стол:

– Кто тебя подставил, Бикташев? Назови имена. Кому это нужно?.. Потому что я знаю, что нужно тебе, Бикташев. Об этом говорят все, кто тебя знает. У тебя с Лазаревой были интимные отношения, а потом вы расстались. После этого ты преследовал ее. И свидетелей этому: считать не пересчитать. Бикташев, ты лучше бога моли, чтобы мы нашли ее живой и здоровой… Где ты держишь похищенную тобой гражданку Лазареву?! – неожиданно рявкнул он.

– Ты меня слышишь вообще?! – в голос ему завопил Хасан. – Вызови следователя Потапова из сорок девятого отделения. Вызови Потапова!

– Я из тебя душу выну, – пообещал ему Ефимов. – Я вызову свидетелей твоего преступления! И посмотрю, что у тебя найдется против их слов! Ты готов услышать правду?!

– Правду?! Я тебе всю правду выложил! – завопил Хасан пуще прежнего. – Выпусти меня! Выпусти!!! Я тебе все сказал!!! Я же вас, ментов, предупреждал! – он рванулся, едва не вырвав спинку стула скованными руками. – Аня! Аня!!! Это вы, суки-менты, виноваты! Выпусти меня, сволочь! Только я могу ей помочь! Только я!

В два часа пополудни его снова привели на допрос. Сейчас дознавателей в кабинете было несколько, но допрос и очную ставку снова проводил Ефимов.

– Успокоились, Хасан Хаснулович? – спросил он. – В таком случае приступим. При первой встрече, Хасан Хаснулович, я поставил вас перед фактом неоспоримого доказательства вашей причастности к похищению. А возможно причастности к более тяжкому преступлению против гражданки Лазаревой Анны Витальевны. Свою причастность вы отрицаете, – он несколько секунд смотрел на Хасана, словно ждал от него признание под тяжестью перечисленных фактов. – В таком случае, приступим к дальнейшим следственным мероприятиям. А именно к очной ставке. Войдите, Андрей Сергеевич.

Спустя мгновение, улыбаясь и слегка раскланиваясь с собравшимися, появился Шпарак.

– Присаживайтесь, Андрей Сергеевич, – Ефимов принялся наговаривать на диктофон: – Проводится очная ставка с целью уличить Бикташева Хасана Хаснуловича в факте особо тяжкого преступления против гражданки Лазаревой Анны Витальевны, совершенного им в ночь с восьмого на девятое ноября двух тысячи шестого года. Очная ставка проводится между гражданами Шпараком Андреем Сергеевичем и Бикташевым Хасаном Хаснуловичем в присутствии свидетелей и понятых в полном соответствии с Законом Российской Федерации. Итак, Андрей Сергеевич, что вы имеете донести до сведения следствия по этому делу?

– В общей сложности с Хасаном Бикташевым я знаком пять с половиной лет, – как по писаному начал говорить Шпарак. – Не могу сказать точно, сколько лет Бикташев был знаком с Лазаревой, но я постоянно подмечал, что его отношения с Анной Витальевной носят маниакальный характер.

– Что ты несешь, Шпак? – Хасан смотрел на него с отвращением. – Что ты мелешь?.. Но ничего, мы еще встретимся, еще поговорим.

– Прошу занести это в протокол очной ставки! – рьяно выкрикнул Шпарак. – Бикташев мне угрожает!

– Занесем, Андрей Сергеевич, – успокоил его Ефимов. – Обязательно занесем. Продолжайте.

– Бикташев всегда был неуравновешенным человеком. Психопатом, можно сказать, – на Хасана Шпарак больше не смотрел. – А после разрыва с Лазаревой и вовсе с катушек слетел.

– Вы знаете о причинах их разрыва? – уточнил следователь.

– Конечно! Это все знают! Аня – женщина умная. Ее карьера вверх пошла. А Бикташев, кто?! Балласт! Самый настоящий балласт! Разумеется, его коробило, что у Ани все складывается удачно. А потом они стали реже видеться. У нее завязались новые знакомства. Не такие обременительные, надо полагать. Он же ревновал ее к каждому столбу! Он же кавказец, самодур!

– Ну ты и паскуда! – Хасан смотрел на Шпарака уже с ненавистью.

– Ничего-ничего! – ощерился тот. – Сколько ниточке не виться, а конец все равно будет.

– Вы еще что-то можете добавить по этому делу? – Ефимов выжидающе смотрел на него.

– Конечно! Перед похищением Лазаревой, то есть вчера вечером, у меня состоялся разговор с Бикташевым. Но вы поймите, он был пьян, и я немного выпил. Я просто не придал значения его словам. А оказалось, что Бикташев запланировал похищение. И меня подбивал!

– Сволочь ты, Шпак! Сука продажная! – казалось, Хасан испепелит его взглядом.

– Был этот разговор, Хан?! – снова рьяно выкрикнул тот. – Был!

– Андрей Сергеевич, давайте, вернемся к изложению фактов, – пресек их перепалку Ефимов.

– В общем, Бикташев сказал мне, что жизнь без Лазаревой для него невыносима. И попросил одолжить машину. Я спросил, зачем ему понадобилась моя машина? Он сказал, что поедет на встречу с Аней. Что он уже договорился с ней. И добавил, чем их разговор не закончится, она все равно останется с ним. И вид у него был совсем уже нездоровый. Тогда я этому значения не придал. А сейчас думаю, что он ее убил! Вот что я думаю. Он же псих! Она ему наверняка отказала, и он ее убил. А никакого похищения не было. Он сам все выдумал для отвода глаз. Алиби себе готовил.

– Ты же все врешь, паскуда! – выкрикнул Хасан. – Он же все врет!

– Кирилл Андреевич, отпустите меня, – Аня отвернулась к стене.

Она чувствовала невыносимый стыд и унижение. Она только что оправилась в «утку». После чего Иванов ухаживал за ней, взрослой женщиной, как за грудным ребенком.

– Что ты говоришь, Аня? – Иванов погладил ее по голове. – Дочка, ты не представляешь, какое это счастье вновь обрести тебя. Я взял отпуск. С сегодняшнего дня во всем мире только ты и я.

– Кирилл Андреевич, я прошу вас. Я вас умоляю. Отпустите меня.

– Аня, несколько лет назад в этом доме случилась страшная беда. И все что было мне дорого, погибло в огне. Говорят, что ад находится где-то под землей или даже в другом мире. Но теперь я точно знаю – ад не где-то там – он отверзается в сердце, когда иссякает последняя надежда. Я был там, дочка. Я знаю, что такое – ад. Я находился в нем целую вечность. А потом ты вернулась в наш мир. Однажды я зашел в студию и увидел тебя… Ты ничего не помнишь о прошлой жизни, ведь ты вернулась с того света. Ты забыла меня, ты забыла, что когда-то жила в этом доме за городом. Ты просто позабыла все. И я отстроил все заново. Чтобы ты вспомнила, когда вернешься ко мне. Бог вернул тебя. И сейчас тебя не отнимет даже дьявол!

– Кирилл Андреевич, вы бредите! Вам нужна помощь.

– Очень скоро ты все вспомнишь. Я помогу тебе. Память вернется. Немного терпения, и ты вспомнишь все. Вспомнишь этот дом и все замечательные дни нашей жизни. Я помогу тебе сделать это, – Иванов вынул из кармана шприц. – Не бойся, дочка, это не наркотик. Это лекарство поможет тебе вспомнить все.

– Нет, не надо, – забилась в силках Аня. – Не делайте этого! Нет!

В этот же самый момент Шпарак окликнул на улице Храмцову.

– Ты светишься от счастья, – он сделал очередную попытку поцеловать ее. Но она привычно увернулась от поцелуя. – Ирина, – в этот момент Шпарак боялся поднять на нее глаза. – Неужели ты хотела только этого?

– Да, – кивнула она. – Я люблю его! И сделаю для него все!

– Но ради тебя я тоже пойду на все. А этот старик обманет тебя. Он нас обоих обманет.

– Он не старик. Он как бог, – она вплотную придвинулась к нему. – А ты… Ты на самом деле верил, что я буду с тобой?

– Я и сейчас верю.

– Я не хочу тебя видеть. Но ты нужен ему. А мне ты просто противен! Как же ты противен мне, Шпак! – и добавила уже совсем другим тоном: – Ты знаешь, что делать дальше. Кирилл Андреевич взял отпуск. Связь с ним держи только в экстренном случае. Прощай. И держись от меня подальше.

Она села в машину и уехала, оставив собеседника наедине с его демонами.

– Значит, держись подальше…– прошептал Шпарак. – Сучка…

В этот момент в его сердце любовь обратилась в ненависть.

На коротком свидании с отцом Хасан сказал:

– Меня подставили. Есть двое, и только они смогут это доказать. Один работает в службе безопасности ОблТВ. Второй работает в Сорок девятом отделении следователем уголовного розыска. Его фамилия – Потапов. Я разговаривал с ним за сутки до похищения Ани. Отец, найди этих людей.

– Хорошо, – кивнул Хаснул Магомедович. – А ты держись. И не такое в жизни бывает.

– Им меня не сломать. А вы не верьте всему, что будут говорить. Все это – ложь! А пока я здесь, настоящий преступник на свободе. Отец, я прошу тебя, найди Потапова! Найди Матвея, вот фамилию его я не знаю.

– Я найду обоих! Ты следователю все рассказал?

– Конечно, но он меня не слушает. Похоже, им удобней все свалить на меня.

– Им нужно время, чтобы разобраться во всем, – отец похлопал его по руке. – Но мы тоже не сидим сложа руки. Завтра тебя выпустят под подписку о невыезде. По сути, у них нет ничего, кроме наветов и клеветы.

– Дядя Хаснул, время! – наблюдавший за ними милиционер постучал по циферблату часов. – Я и так рискую!

– Да, Алик, да, – кивнул Бикташев-старший. – Спасибо, дорогой. Жду вас с Фатимой в гости!

Милиционер улыбнулся:

– Скоро все утрясется. Все закончится благополучно.

Был вечер второго дня. С севера тянуло холодом. Сумерки навалились на город в мгновение ока и все вокруг заволокло сизой дымкой. В шесть часов вечера зажглись уличные фонари. Их скупой свет делал небо еще сумрачней. В семь часов вечера отец Хасана встретился с Потаповым. В восемь часов вечера Иванов включил радиоприемник, настроенный на «Вечернюю волну». Еще через час Шпарак уронил пьяную голову на кухонный стол. В десять часов вечера в камере Хасан почувствовал такую безысходность, что ему захотелось заплакать. А в одиннадцать очнулась Храмцова.

– Мы все – потерянные души. Блуждаем в лабиринте вечности. Пока вечность не иссякнет. У всего есть конец. Даже у нее, – услышала она спокойный мужской голос. – Кто-то понимает это, кто-то не поймет этого никогда. Но всех жизнь учит только одному – достоинству. Но не только тому, что достойно человека или недостойно его. Но цели высшей! Если бы ты понимала это, сейчас не была в путах.

Услышав это, Храмцова дернулась изо всех сил и почувствовала веревки на руках и ногах.

– Кирилл, – с трудом выговорила она, – зачем ты со мной так? Ведь это я.

Стоявший позади нее человек склонился и прошептал на ухо:

– Ты называешь меня Кириллом. Как ты могла полюбить человека, которого считаешь своим палачом?

– Если не Кирилл. Кто ты? – всхлипнула она. – Не убивай меня. Я прошу, не убивай.

Он вышел из-за спины и сел перед ней на корточки:

– Боишься? Все верно, бойся меня. Потому что ты – волчица. И ты попала в капкан. Самоуверенная, жадная до жизни тварь! Ты сдохнешь. Скоро! Зачем тебе такая жизнь? Ни достоинства, ни морали! – он неожиданно накрыл ее лицо ладонью. – Как это произошло, Ирина? Ты была такой хорошей, такой доброй девочкой. А потом перешла на сторону зла. Заманила в капкан Аню Лазареву, оболгала Хасана Бикташева. Неужели это и есть любовь? Неужели любовь для тебя – это ненасытная тьма?

– Отпусти меня, не убивай, – снова всхлипнула Храмцова. – Кто ты?

– Кто я?.. Скоро ты узнаешь меня. Скоро мы станем самыми близкими людьми на этом свете! Как мать и дочь. Она дала тебе жизнь. Я ее заберу.

– Нет же, нет, – простонала Храмцова.

– Ирина, расскажи мне хоть что-то доброе и светлое. Расскажи, что хотела родить от Иванова. Хотела сделать его счастливым отцом. Расскажи мне хоть что-нибудь…– он вскочил на ноги: – Но нет! Ты не хочешь детей! Ты насыщала похоть! Ты жаждала напиться из этого колодца. Хотела быть рядом с красавцем Ивановым. Хотела лежать на мокрых простынях вместе со своей мечтой!

– Нет, я хотела родить от него! – выкрикнула Храмцова. – Я хочу от него детей!

– И как бы ты это сделала с противозачаточными таблетками?! – вкрадчиво спросил ее Матвей и крикнул во весь голос: – Ты лжешь! Ты – мерзкая отвратительная лгунья! Ведьма! И про своих не рожденных уже детей ты вспомнила только сейчас! И ты уже не родишь никого и никогда. Я пресеку эту гнилую ветвь. О чем ты думаешь сейчас, Ирина? Что чувствуешь? – он склонился над ней и снова зашептал на ухо: – Сейчас ты хочешь только одного – жить. Сколько ты убила своих детей, Ирина? Ты спрашивала их о желании жить?.. Нет! Я не ошибся! Вы с Кириллом – два сапога – пара. Убивать своих детей для вас – дело привычное.

– Заткнись! Заткнись!!! Что ты несешь?! – истерично выкрикнула Храмцова.

И в этот момент сквозь страх и отчаянье блеснуло ее истинное обличие, человека готового ради себя на все.

Матвей снова сел перед ней на корточки.

– Что я сказал тебе о самоуверенности? Вспомни, что именно я сказал тебе о ней? Потому что самоуверенность убьет каждого из вас! Убьет тебя! Убьет Шпарака! Убьет Кирилла! – он снова резко вскочил на ноги и, как оглашенный, завопил во всю глотку: – Мне оставалось терпеливо ждать, когда алчность сделает свое дело!!! Ирина, ты любишь музыку?!

И Матвей так посмотрел на нее, что Храмцова помертвела от ужаса.

Они находились на втором этаже старой дачи, сложенной из кирпича полвека назад. Вычурный и слегка помпезный вид этого дома, тем не менее, гармонично вписался в ансамбль особняков поскромнее. В свое время эти дачи давали партийным работникам, так что Матвей знал, куда привезти Храмцову для экзекуции. Он привез ее на дачу Бикташевых. Единственным свидетелем его манипуляций в этот вечер стал сторожевой пес соседей. Он изредка поглядывал на освещенные окна в доме напротив, его уши подрагивали. Он слышал и музыку, и сдавленную возню, и стоны, и какие-то шлепки, напоминавшие звук падающих в реку кусков глины.

Время подошло к полуночи. В ночном лесу гудел ночной ветер.

На следующий день после полудня Хасана выпустили под подписку о невыезде. Свою роль сыграли показания Потапова и деятельное участие родных братьев и племянников Хаснула Магомедовича, работавших в сфере юриспруденции.

– Но, Хасан, – почти в голос предупреждали его сродники. – Никаких резких движений! Предоставь дело следствию. Поезжай домой, отдыхай, набирайся сил. Не забывай, ты под следствием и под подпиской.

Но первое, что сделал Хасан – приехал на радиостанцию.

– Привет! Как ты? – уже на лестнице окликнул его Олег Чернышев. – Я ребятам сразу сказал, через день-два Хасана отпустят! Вообще, бред какой-то!

– Это не бред, а пиздец какой-то, – отозвался тот.

– Потолкуй с Иванычем. Храмцовой и Шпарака все равно нет.

– А где они?

– Да кто ж их знает? А Иванов в отпуске. Улетел то ли в Египет, то ли в Турцию. Алиби железное, если ты за алиби спросить пришел.