Краткая история Речи Посполитой и рода Домановичей Дзиковицких

В 1580-х годах город Пинск, практически полностью построенный из дерева, пережил сильный пожар и был почти уничтожен. 15 июня 1589 года король Сигизмунд III подтвердил данное ранее городу магдебургское право, поскольку прежняя грамота об этом также погибла в огне. В 1592 году Сигизмундом вновь были подтверждены полученные ранее городом Пинском особые права. К этому году Сава Феодорович Доманович Диковицкий был уже не только женат, но и имел трёх сыновей – Ивана, Романа и Димитра.

В начале 1590-х годов, в разгар религиозно-идеологических баталий, проходивших в Речи Посполитой между сторонниками католичества и православия, на небольшом наделе земли, доставшемся Феодору Харитоновичу от отца Харитона Богдановича Домановича Диковицкого, проживали уже не только дети Феодора Харитоновича, но и стали появляться его внуки. У одного только старшего сына Савы родилось трое сыновей – Иван, Роман и третий Димитр. Поскольку празднование дня святого Димитрия Солунского приходилось на 25 октября по православному календарю, можно предположить, что третий сын Савы появился на свет именно в этот день. Но с определением года рождения несколько труднее, но произошло это не позже 1592 года. И крещён ребёнок был, как и его старшие братья Иван и Роман, по православному обряду. Вся многочисленная семья, включавшая, кроме братьев и сестёр, родителей и дядьёв с семьями, ещё и деда Феодора Харитоновича и даже прадеда Харитона Богдановича, ютилась на скромном клочке земли, принадлежавшем прадеду в селении Диковичи. Для того, чтобы добывать средства к существованию, Домановичи Диковицкие из размножившегося «Дома Харитоновичей» должны были предлагать свои воинские услуги какому-либо из магнатов, которые набирали из обедневшей шляхты собственные воинские отряды.

Несмотря на оскудение, в семьях шляхты неплохое по тем временам образование было далеко не исключением. И не только среди заможной, но и даже мелкой. Так что, вполне вероятно, все три брата, хоть и проживали в маленьком селе, не остались без Божьей милости и были достаточно образованными для своего времени людьми.

В 1592 году, после смерти отца, Сигизмунд официально был объявлен королём Швеции. При помощи части шведских феодалов ему удалось на время подчинить себе страну. Он пытался одновременно быть монархом двух крупных государств – Швеции и Польши. Но и объективные, и субъективные обстоятельства не благоприятствовали этому плану. Внешнеполитические интересы Польши и Швеции находились в резком противоречии, оба государства ко времени воцарения Сигизмунда уже 30 лет боролись за обладание Ливонией. Сгладить это противоречие, объединить две столь различных державы было практически невозможно. Временно овладев шведским престолом, Сигизмунд III уже в том же 1592 году потерял его и вовлёк Речь Посполитую в войну со Швецией.

«Когда король, задержанный польскими делами, в 1593 году наконец приехал в Швецию, здесь уже произошли серьёзные перемены. До приезда короля в Упсале состоялся церковный собор, на котором были отменены церковные мероприятия Юхана III, сближавшие шведскую церковь с католицизмом, и было официально принято так называемое аугсбургское вероисповедание, то есть полностью восстановлено ортодоксальное лютеранское вероучение» (Кан А. С. и др.). Но всецело находясь под влиянием иезуитов во главе с П. Скаргой, Сигизмунд III окончательно перешёл на сторону Габсбургов, с которыми его связывали и родственные отношения (его жена Констанция была сестрой эрцгерцога Фердинанда Штирийского). Таким образом, Сигизмунд лишился поддержки морских государств – Франции, Англии, Голландии, и, как союзник Австрии, вызвал войну Речи Посполитой с Турцией.

«В Польше господствовал дух своеволия. Законы действовали слабо, и вместо того, чтобы прибегать к их защите, люди, чувствовавшие за собой силу, сами расправлялись со своими соперниками. Знатные паны держали у себя вооружённые отряды из шляхты; наезды на имения и дворы были обычным делом. Паны самовольно вмешивались даже в дела соседних государств. Удальцы всякого рода составляли шайки, так называемые „своевольные купы“, и производили разные бесчинства» (Костомаров Н. И.).

Но в это время в южной Руси усилились казаки, особенно после ряда удачных походов в Крым и Молдавию. Свои боевые услуги казаки предлагали за надлежащее вознаграждение и императору германскому против турок, и своему польскому правительству против Москвы и Крыма, и Москве и Крыму против своего польского правительства. Ранние казацкие восстания против Речи Посполитой носили чисто социальный, демократический характер без всякого религиозно-национального оттенка. Они, конечно, зачинались в Запорожье. Но в первом из них даже вождь был чужой, из враждебной казакам среды, изменивший своему отечеству и сословию, замотавшийся шляхтич из Подляхии Крыштоф Косинский. Он пристроился к Запорожью, с отрядом запорожцев нанялся на королевскую службу и в 1593 году из-за того, что наёмникам вовремя не уплатили жалованья, набрал запорожцев и принялся разорять и жечь украинские города, местечки, усадьбы шляхты и панов, особенно богатейших на Украине землевладельцев, князей Острожских. Князь Константин Острожский побил его, взял в плен, простил его с запорожскими товарищами и заставил их присягнуть на обязательстве смирно сидеть у себя за порогами. Но месяца через два Косинский поднял новое восстание, присягнул на подданство московскому царю, осадил город Черкасы, задумав вырезать всех его обывателей со старостой города, тем самым князем Вишневецким, который выпросил ему пощаду у князя Острожского, и, наконец, сложил голову в бою с этим старостой (Ключевский В. О.) под этими самыми Черкасами.

Преемником ему в достоинстве гетмана был избран Григорий Лобода. «Тогда, кроме казаков, состоявших под начальством гетмана Лободы, явилось другое казацкое ополчение, своевольное, под начальством Северина Наливайко. Наливайко питал закоренелую ненависть к панству вследствие того, что пан Калиновский в местечке Гусятине отнял у Наливайкова отца хутор и самого хозяина так отколотил, что тот умер от побоев. Наливайко задумал продолжать дело Косинского в такое время, когда епископы собирались подчинить русскую церковь папе. Наливайко начал с Волыни и его восстание на этот раз получило несколько религиозный оттенок. Он нападал на имения епископов и мирян, благоприятствовавших унии, взял Луцк, где злоба казаков обратилась на сторонников и слуг епископа Терлецкого, повернул в Белую Русь, овладел Слуцком, где запасся оружием, взял Могилёв, который был тогда сожжён самими жителями, захватил в Пинске ризницу Терлецкого и достал важные пергаментные документы с подписями духовных и светских лиц, соглашавшихся на унию» (Костомаров Н. И.).

Самуил Маскевич, имевший поместья в Новогрудском, Пинском и Слонимском поветах, вспоминал: «В 1594 году в Литве явился Наливайко, казак запорожский, и наделал там много бед. С ним было несколько тысяч человек, к которым присоединились все негодяи для своеволия. Поветы выслали против него свои войска. Ротмистрам, состоявшим на жалованье, велено также выступить» («Сказания современников о Димитрии Самозванце»). В 1594 году на подавление восстания Наливайко был направлен литовский гетман Ян-Кароль Ходкевич.

Зимой 1595—1596 годов продолжавший свою войну против панов и сторонников церковной унии Наливайко соединился с казацким гетманом Лободой и восстание начало принимать угрожающий размер. Король выслал против казаков в помощь Ходкевичу гетмана Жолкевского. Война с бунтовщиками упорно продолжалась до конца мая 1596 года. Казаки, теснимые польскими войсками, перешли на левый берег Днепра и были осаждёны близ города Лубны. Наливайко убил гетмана Лободу и сам стал гетманом. Затем и он был низвергнут и выдан полякам.

«Для польской шляхты XVI столетия „золотой век“ был связан с прошлым её Родины и совпадал с древними временами. Однако уже вскоре времена „золотого века“ были сдвинуты на XVI век. В XVI веке в польской общественной мысли формируется представление о совершенстве Речи Посполитой; этот век, ещё не закончившийся, был назван „золотым“. Так он воспринимался, и таковым, вероятно, был в действительности, но лишь для одного сословия, для элиты общества – шляхты. Мифологизация столь недавней истории произошла потому, что именно на рубеже XVI и XVII веков ситуация в Польше изменилась. На памяти одного поколения произошёл переход от мирного труда, благополучия и свободы к веку войн, раздоров, безудержного обогащения одних и обнищания других» (Лескинен М. В.).

Развернувшаяся в Швеции острая междоусобица из-за права на трон затянулась до конца 90-х годов XVI века и кончилась поражением Сигизмунда. Во главе управления Швецией встал дядя Сигизмунда, младший сын Густава Вазы, герцог Карл, опиравшийся на поддержку среднего и мелкого дворянства и бюргерства и умелой демагогией приобретший поддержку крестьян. Он был в 1594 году официально признан правителем государства.

Москва внимательно и с беспокойством следила за событиями в Речи Посполитой, опасаясь за саму себя. Для большей безопасности было решено значительно укрепить важный стратегический пункт – город Смоленск. Летом 1596 года по велению царя Феодора Ивановича городовой мастер Феодор Савельев Конь начал строить крепостную стену, которая позже стала называться Смоленским кремлём. Возведение этой стены стало государственным делом, денег на строительство не жалели, хотя казна была не слишком полной.

В 1596 году официальная столица Речи Посполитой была перенесена из Кракова в Варшаву. В конце XVI века Пинск оказался в эпицентре религиозной борьбы. Одним из главных организаторов Брестской церковной унии был богатый пинский шляхтич Кирилл Терлецкий (? – 1607). Унию поддержал и пинский православный епископ Леонтий Пельчицкий (? – 1595). Однако пинские священнослужители и мещане в большинстве своём не поддержали унию. Это можно объяснить сильным влиянием здесь главных православных центров Великого княжества Литовского – Киева и Вильно. Не случайно все пинские князья – Олельковичи и Ярославичи – похоронены в Киево-Печёрской Лавре. Заключительный акт принятия церковной унии в Речи Посполитой должен был произойти на Соборе в Берестье (Брест), назначенном на 6 октября 1596 года. После неудачных попыток договориться обе стороны прокляли одна другую. Так уния глубоко расколола тогдашнее общество вместо того, чтобы, по словам универсала Сигизмунда, «сберечь и укрепить» Речь Посполитую. Униатская часть Брестского собора утвердила акт объединения церквей и создания греко-католической церкви, которая подчинялась папе римскому. Были признаны основные догматы католической церкви, одновременно церковные обряды оставались православными, а церковно-славянский язык – языком богослужения. Униатское духовенство, как и католическое, освобождалось от уплаты налогов, униатская шляхта наравне с католической могла претендовать на государственные должности. Кроме того, униатским епископам было обещано место в сенате. Летоисчисление после принятия Литвой унии стало вестись только по новому, Григорианскому календарю. Наступление католической и униатской церквей влекло за собой отход части прежде православного населения Великого княжества Литовского от традиционной веры. Особенно этот отход был значительным среди шляхты, стремившейся приобщиться к «польскому образу жизни». По социальному составу верующих униатская церковь на протяжении всего периода своего существования была «массовой» церковью: привилегированные сословия составляли незначительную часть «паствы».

В момент подписания унии в 1596 году архимандритом Лещинского монастыря был выдающийся просветитель и непримиримый защитник православия Елисей Плетенецкий. Представители от Пинска – архимандрит Елисей, мещанин Иван Васильевич Медзянко, от Пинского повета – шляхтич Дионисий Слобудский – были активными участниками православного Брестского собора. И хотя греко-католикам были переданы пинские церкви и Лещинский монастырь, православные не смирились. И судя по виденным автором документам и свидетельствам, довольно сильные позиции православие сохраняло в одной из ветвей прежних Домановичей – в фамилии Качановских. Но в других ветвях прежних Домановичей дело обстояло иначе. После 1596 года, когда Феодору Харитоновичу было что-то около 50 лет, он, как и другие Домановичи, ставшие Диковицкими, перешёл в греко-католическую веру, став униатом.

«Введение церковной Унии было началом великого переворота в умственной и общественной жизни южной и западной Руси. Униатское нововведение пользовалось особенною любовью и покровительством короля Сигизмунда; поддерживать его горячо принялись и иезуиты, захватившие в Польше воспитание и через то овладевшие всемогущею польскою аристократией – а потому было вполне естественно, что униатская сторона тотчас же взяла верх над православною. План римско-католической пропаганды состоял главным образом в том, чтобы отвратить от древней веры и обратить в католичество русский высший класс, так как в Польше единственно высший класс представлял собою силу. Орудием для этого должны были служить школы или коллегии, которые одни за другими заводились иезуитами на Руси» (Костомаров Н. И.). В целом на землях Великого княжества Литовского уния распространялась успешнее, чем на отошедших ранее к Польше «украинных землях» Киевщины, Подолии, Брацлавщины и Волыни, где распространению униатства воспротивились запорожские казаки. Антиуниатские настроения в большей мере были сильны в восточных областях Литвы, но порой проявлялись и на западе – в Слуцке, Вильно и Пинске. Ответом властей стали репрессии: православных стали лишать храмов, исключать из магистратов и изгонять из ремесленных цехов.

В конце XVI века почти четверть поляков жила в городах. По уровню урбанизации Речь Посполитая оставила бы далеко за собой большинство европейских стран, если бы не то обстоятельство, что среди городов численно преобладали аграрные местечки и даже в таких значительных торгово-ремесленных центрах, как Пинск, весомая часть обывателей добывала себе пропитание сельским хозяйством.

В конце XVI века начались первые столкновения казаков с официальной властью Речи Посполитой. В ответ на это Варшавский Сейм 1597 года провозгласил всех казаков «врагами государства» и постановил уничтожать их. 21 апреля 1597 года после пыток в новой столице Варшаве был четвертован недавний вождь казаков-повстанцев Северин Наливайко. Но почти сразу же родилась легенда, что он был заживо зажарен в медном быке вместе с тремя полковниками.

В 1598 году Речь Посполитая вмешалась в развернувшиеся династические междоусобицы в России, что повлекло в скором времени большие события. Московские власти продолжали ускоренными темпами возводить Смоленскую крепость. Напряжение было столь велико, что в 1599 году измученные работные люди подняли бунт, который был подавлен силой.

Князь Острожский, остававшийся православным, в 1599 году с другими панами и шляхтой «русской веры» организовал конфедерацию с протестантами для взаимной защиты против наступления католичества. Конфедерация князя Острожского, не сумев привлечь к себе массовых симпатий, не повлекла серьёзных последствий для государства и потихоньку заглохла.

Н. И. Костомаров писал: «Высший класс в Польше был всемогущ и, конечно, если бы русское шляхетство оставалось твёрдо в вере и крепко решилось стать за отеческую веру, никакие козни короля и иезуитов не в состоянии были её ниспровергнуть. Но в том-то и заключалось несчастие, что это русское шляхетство, – этот высший русский класс, которому слишком выгодно было находиться под властью Польши, – не мог устоять против нравственного гнёта, тяготевшего тогда над православной верой и русской народностью. Породнившись с польским шляхетством, усвоивши польский язык и польские обычаи, сделавшись поляками по приёмам жизни, русские люди не в силах были удержать веру отцов своих. На стороне католичества был бросающийся в глаза блеск западного просвещения. В Польше на русскую веру и русскую народность смотрели презрительно: всё, что было и отзывалось русским, в глазах тогдашнего польского общества казалось мужичьим, грубым, диким, невежественным, таким, чего следует стыдиться образованному и высокопоставленному человеку. Одни за другими принимали новую веру и стыдились старой. В польской Руси особа, принадлежавшая по происхождению и по состоянию к высшему классу, стала немыслима иначе, как с римско-католическою религией, с польским языком, с польскими понятиями и чувствованиями. Оказалось, что уния, вымышленная сначала для приманки русского высшего класса, также для него не пригодилась: паны без неё сделались чистыми католиками. Уния осталась только средством для уничтожения в громаде остального народа признаков православной веры и русской народности. Уния стала оружием более национальных, чем религиозных целей. Принять унию – значило сделаться из русского поляком или, по крайней мере, – полуполяком».

Если не все Диковицкие, то большинство их вслед за высшим священством Пинской епархии также обратились тогда к унии. А в доме Перхоровичей один из правнуков Першка Васильевича – Ефимиуш Опанасович Перхорович Диковицкий – посвятил себя служению Христу в новой церкви, став вскоре униатским капелланом, а в дальнейшем и священником в соседнем Луцком повете Волынского воеводства. Варианты выбора жизненной стези, занятий для других Диковицких ограничивались принадлежностью к шляхетству. «Неуважение к нешляхетским занятиям, восприятие труда ремесленников, горожан, торговли как недостойных и неблагородных занятий приводили к тому, что главными занятиями шляхты в случае выбора нецерковной стези были военная служба и ведение помещичьего хозяйства» (Лескинен М. В.). А что такое «помещичье хозяйство» в его классической форме в Речи Посполитой в XV – XVIII веках? Шляхецкие поселения традиционно располагались обособленно от крестьянских деревень и представляли собой сложные хозяйственные комплексы.

Введение унии неожиданно для самих казаков выдвинуло его на совершенно новую роль. «Православное общество перестало быть законной Церковью, признанной государством. Рядовому православному духовенству со смертью двух епископов, не принявших унии, предстояло остаться без архиереев; русское мещанство теряло политическую опору с начавшимся повальным переходом православной знати в унию и католичество. Оставалась единственная сила, за которую могли ухватиться духовенство и мещанство, – казачество со своим резервом, русским крестьянством. Интересы этих четырёх классов были разные, но это различие забывалось при встрече с общим врагом. Церковная уния не объединила этих классов, но дала новый стимул их совместной борьбе и помогла им лучше понимать друг друга: и казаку, и хлопу легко было растолковать, что церковная уния – это союз ляшского короля, пана, ксёндза и их общего агента-жида против русского Бога, которого обязан защищать всякий русский» (Ключевский В. О.). Так с начала XVII века казаки постепенно начали втягиваться в православно-церковную оппозицию.

Русский историк Н. И. Костомаров писал: «Согласное свидетельство современных источников показывает, что в конце XVI и первой половины XVII века безусловное господство панов над холопами привело последних к самому горькому быту. Иезуит Скарга, фанатический враг православия и русской народности, говорил, что на всём земном шаре не найдётся государство, где бы так обходились с земледельцами, как в Польше. «Владелец или королевский староста не только отнимает у бедного хлопа всё, что он зарабатывает, но и убивает его самого, когда захочет и как захочет, и никто не скажет ему за это дурного слова».

Из-за ставшего хроническим малоземелья между Диковицкими и их ближайшими родичами, вышедшими из общего рода Домановичей, постоянно возникали недоразумения и споры относительно границ их владений. 12 января 1599 года две группы спорящих вместе со своими возными собрались во дворе пана Андрея Грицевича Перхоровича Дзиковицкого. На одной стороне были сам хозяин дома, паны Опанас Остапович, Конон Васькович и панна «Кириковая Ивановича» – все по фамилии Перхоровичи Диковицкие. На другой – пан Есьман Иванович Доманович и пан Станислав Защинский с сыном Яном и дочерью Раиной. Возными были пан Томило Иванович Лозицкий с помощником Василием Стапановичем Сачковицким и Остап Михнович Кочановский с сыном Левком в качестве помощника. Предметом спора были «грунты, в повете Пинском при селе Диковичах лежащие и ко дворам их Местковицким относящиеся, пахотная земля на острове в урочище, прозываемом Наседины» (НИАБ, г. Минск. Фонд 319, оп. 2, д. 901, стр. 580).

Если ранее позов (вызов в суд) был составлен на Перхоровичей Диковицких, то теперь был составлен встречный, от них. Новый «позов там же, под сенными дверьми в хоромах пана Андрея Грицевича во дворе его Диковицком составлен, и тот позов челядь их дворная» видела. И всё это было составлено в присутствии другой жаловавшейся стороны. Вот такая история приключилась в Диковичах на исходе XVI века, хотя автор и не знает, чем она закончилась.

Среди «можных» панов в то время распространилась страсть к непомерной роскоши и мотовство, требующее больших издержек. Один француз, живший тогда в Польше, заметил, что повседневный обед польского пана стоит больше, чем званый во Франции. Тогдашний обличитель нравов Старовольский говорит: «В прежние времена короли хаживали в бараньих тулупах, а теперь кучер покрывает себе тулуп красною материею, чтобы отличиться от простолюдина. Прежде шляхтич ездил на простом возе, а теперь катит шестернёю в коляске, обитой шёлковой тканью с серебряными украшениями. Прежде пивали доброе домашнее пиво, а теперь и конюшни пропахли венгерским. Все наши деньги идут на заморские вина и сласти, а на выкуп пленных и на охранение отечества у нас денег нет. От сенатора до последнего ремесленника все проедают и пропивают своё достояние и входят в неоплатные долги. Никто не хочет жить трудом, а всякий норовит захватить чужое; легко достаётся оно и легко спускается». Знатный пан считал обязанностью держать при своём дворе толпу ничего не делающих шляхтичей, а жена его – такую же толпу шляхтянок. Всё это падало на рабочий крестьянский класс.

Но ничто так не тяготило и не оскорбляло русского народа, как власть иудеев. Паны, ленясь управлять имениями, сами отдавали их в аренды иудеям с полным правом панского господства над хлопами. И тут-то не было предела истязаниям над рабочею силою и духовною жизнью хлопа. Даже римско-католические священники, при всей своей нетерпимости к ненавистной для них «схизме», вопияли против передачи русского народа во власть иудеев. Понятно, что народ, находясь в таком положении, бросался в казачество, убегал толпами на Запорожье и оттуда появлялся вооружёнными шайками, которые тотчас же разрастались»».

Шляхта Речи Посполитой не являлась однородной и фактически была представлена, как и благородное сословие современного ей Французского королевства, в двух разновидностях: знатные вельможи – настоящие властители, воинственно настроенные, набитые деньгами, с бесчисленными имениями и должностями, склонные к заговорам против королевской власти и уходящие в рокош (вооружённое противостояние королю) по любому поводу; и мелкое шляхетство – обедневшее и разорившееся, у которого был выбор: либо прозябать в своих нищих наследственных имениях, либо идти на службу к королю или какому-нибудь могущественному магнату. Между ними пролегла бездна. Но было между ними и то, что их объединяло: гордость своим происхождением, наличие заслуженных предков и чувство шляхетской чести, которое толкало многих из них постоянно подтверждать эту честь в поединках с другими шляхтичами.

В 1600 году началась длительная война между Речью Посполитой и Швецией из-за претензий короля Сигизмунда на шведский престол, вся тяжесть которой легла на Великое княжество Литовское, так как Польша вела борьбу с Турцией за украинские земли. В том же 1600 году король Сигизмунд III отправил в Москву посольство во главе с канцлером Львом Сапегой, предложив царю Борису Годунову заключить «вечный мир» и тесный союз между обоими государствами. При этом Польша претендовала на передачу ей Смоленска, Чернигово-Северской земли и установление политической унии между обоими государствами. Русское правительство отклонило этот проект и пошло лишь на заключение 20-летнего перемирия на прежних условиях. С этого времени Речь Посполитая непрерывно воевала со своими соседями.

Польско-Литовскому государству, находившемуся в состоянии перманентной войны, была жизненно необходима опытная, высокопрофессиональная армия. Этим требованиям отвечала гусарская кавалерия под командованием одного из самых славных полководцев Литвы – великого гетмана Яна-Кароля Ходкевича. Гусарская кавалерия XVII века была тяжеловооружённой и являлась переходным видом от рыцарского конного строя к более современным родам войск. За спиной у гусаров были прикреплёны крылья, издававшие при движении звук, который пугал лошадей противника. Гусары Ходкевича имели исключительно высокую выучку. Победы над противником, превосходящим по численности в разы, были для них нормой.