Неокантианство. Первый том. Вторая часть

Прежде чем перейти к ответам на эти вопросы, мы должны сделать несколько общих предварительных замечаний, чтобы определить их более точно. Несомненно, что процесс становления, благодаря которому возникают мышление и познание, в целом представляет собой влечение и сочетание в отношениях одинаковости. Задача познания вещей сводится к «вместе» и «друг в друге» качеств и сил, задача познания становящегося или происходящего – к «до» и «после» и к «через» преуспевания. Но для определения всего этого мы не должны останавливаться на отдельном человеке. Для бытия, видов, родов, порядков, классов, для становления и происходящего должны быть определены общие законы. И то, и другое можно получить именно через обобщения и соединения в отношениях сходства. Законы, вплоть до самых глубоких фундаментальных законов, есть не что иное, как общее событие, представление о котором для нас произрастает из представлений отдельных людей именно посредством влечений и слияний в отношениях сходства. В силу этого формирование познания также предопределено в них, наряду со многими другими вещами. Например, то, с чем мы сейчас имеем дело: определение законов, по которым происходит познание. Визуализируя события в ходе формирования познания, они объединяются в соответствии с общими характеристиками форм, которые были указаны; и через это мы приходим к пониманию процессов и законов, по которым они регулируются.

Нет ничего проще, чем это, и именно отсюда следует первое утверждение Гете, что приобретение знаний является самым простым и недорогим, поскольку для этого не требуется ничего, кроме успокоенности и времени. Притягательность по отношению к сходству – один из общих основных законов развития человеческой души. Таким образом, дело действительно делается само собой, причем нередко совершенно непреднамеренно. Почему же тогда потребовалось столько веков, чтобы прийти к достаточно адекватным классификациям и характеристикам минералов, растений и животных? И почему должны были пройти тысячелетия, прежде чем мы смогли получить лишь несколько общих законов природы в действительно адекватной с научной точки зрения форме?

Поскольку законы природы непосредственно получаются в тех мерах расширения и совершенствования, в которых осуществляется этот процесс между нашими представлениями об успехах природы, трудности, благодаря которым они так долго были скрыты от нас, а частично все еще скрыты и атрофированы, должны встретить начало этого процесса. Теперь представления, которые должны вступить в него, обусловлены двумя факторами: тем, что они относятся к объектам и являются продуктами различающего ума. Соответственно, эти трудности могут быть вызваны как с одной, так и с другой стороны: объективно или субъективно. В настоящем очерке мы рассмотрим в первую очередь первые. Они являются более общими и всеобъемлющими, поскольку встречаются у всех людей одинаково, в то время как субъективные могут присутствовать у одного и отсутствовать у другого, в той или иной степени. В соответствии с уже сказанным, будут объективно обусловленные трудности, общие для познания материальной и духовной природы, и другие, относящиеся только к одной из них.

I. Трудности, общие для познания внешней и познания внутренней природы.

Процесс становления не был бы таким трудным с объективной точки зрения, если бы мы могли сразу начать со слияния в связи со сходством или если бы то, что должно быть слитным подобным образом для определения законов природы, было легко доступно нам как таковое. Но это не так: в обеих сферах природы одно и то же не является для нас легкодоступным. Все существование, которое предстает перед нами для нашего восприятия, является более или менее составной вещью, все события являются продуктом взаимодействия нескольких естественных законов, или также нескольких операций одного и того же естественного закона: таким образом, возникают многообразные переплетения и затемнения действительной природы того, что действует вследствие этого, действительно, нередки случаи возникновения прямо противоположного. Если бы мы могли непосредственно от Солнца воспринимать эллиптические движения планет вокруг него, человечеству не пришлось бы ждать, пока КОПЕРНИК и КЕПЛЕР установят фундаментальный закон, относящийся к данному явлению. Или возьмем закон всемирного тяготения. Если бы у нас были только его следствия, как бы древние додумались противопоставить телам, которые стремятся к земле, второй класс, который, в отличие от первого, должен стремиться к небу? Учение об элементах менялось на протяжении столь длительного периода времени и даже до сих пор окончательно не установлено, поскольку мы, пожалуй, не воспринимаем ни один реальный элемент непосредственно сам по себе. Таким образом, если суммировать сказанное, то получается, что основная трудность для приобретения знаний о природе заключается в том, что, прежде чем произойдет вышеупомянутое слияние в отношениях сходства, нам предстоит решить еще одну задачу: а именно, задачу расчленения данного составного объекта (а перед нами все в большей или меньшей степени составное) на лежащие в его основе простое бытие и происходящее; сделать составное прозрачным, так сказать, по отношению к элементарному, чтобы мы могли теперь смотреть на последнее и постигать его через это последнее.

Решение этой задачи, однако, по большей части нелегко осуществить сразу и одним махом. Мы должны пробовать аналогии, формировать и отвергать гипотезы, и формировать все новые и новые, пока не сможем доказать их путем последовательного согласования с опытом. Знаменитая фраза Ньютона «hypotheses non fingo» («Я не строю гипотез» – wp) предназначалась только для того, чтобы отвергнуть небрежно и туманно сформированные гипотезы такого рода. Но если воспринимать это выражение в более общем и не вызывающем возражений смысле, то очевидно, что сам НЬЮТОН не смог бы сделать свои великие открытия без гипотез. Без гипотез в заданной пропорции, которые нередко содержат полную противоположность непосредственно существующему и происходящему, не может быть сформировано никакое знание о природе. Что касается познания внешней природы, то это настолько очевидно, что нам не нужно ничего добавлять. Однако в случае с познанием внутренней или духовной природы не только пришлось преодолевать эту трудность, но она была усилена трудностью гораздо худшего характера, а именно тем, что до недавнего времени не было даже поставлено ни одной проблемы, связанной с ней. Ничто (как можно доказать из истории) так не препятствовало формированию естественного знания о духовном, как ошибочное представление о простоте души. Однако по отношению к материальным и пространственным образованиям внешней природы душа не только проста, но и более чем проста: ведь ни в каком отношении они не могут быть применены к душе. По той простой причине, что пространственное и материальное существует только для восприятия наших внешних чувств, а душу, ни в одном из ее качеств и действий, нельзя ни увидеть, ни потрогать, ни постичь никаким другим внешним чувством. Душа, таким образом, абсолютно бестелесна, и поэтому к ней не может быть применен никакой материальный состав или множественность. Но в том что касается тех качеств и отношений, которые представляет нам наше самосознание, душа есть не что иное, как простота; действительно, если ее величие нисколько не умаляется составной природой такого рода, то величие, в котором она возвышается над всеми другими познаваемыми нами существами, решительно проявляется не в чем ином, как в том, что в своем совершенствовании она представляет несравненно большее богатство элементов и процессов. Психология в своем новом зарождении дала доказательство, что каждое отдельное восприятие и ощущение сформировавшейся души, даже если отбросить все комбинации различных восприятий, т.е. восприятие простого цвета, простого тона и т.д., является, чисто с точки зрения подобного слияния, стократным, а если оно формируется как компонент научного наблюдения, то, возможно, тысячекратным и более чем тысячекратным составным. Эта составная композиция проходит через все развитие духа с такой большой развернутостью и решительностью, что с древнейших времен было невозможно избежать ее констатации. Несмотря на это утверждение абсолютной простоты души, сохранившееся до настоящего времени, психология, в своей собственной непоследовательности (которая была так вынужденно обусловлена природой вещи), также постоянно была занята дезинтеграцией или разрушением психических образований. Особенно это касалось более практических дисциплин, в частности педагогики. Но то, что заявляло о себе в этом направлении, происходило лишь в результате непоследовательности, было лишь своего рода тайной грамотой, а потому могло быть задумано лишь смутно и туманно и продолжало оказывать лишь слабое воздействие.

Если, однако, мы посмотрим определенно и ясно на то, что перед нами на самом деле, то не может быть сомнения в том, что для познания внутренней природы необходимо было пройти более длинный ряд комбинаций, без всякого сопоставления, чем для любой другой естественной науки; и это, бесспорно, следует считать одной из главных причин того, что, несмотря на (как мы увидим в дальнейшем) такие чрезвычайно благоприятные условия для рассуждений в некоторых других областях, подлинно научное образование было получено позже для познания духовной природы, чем для большинства наук, относящихся к материальной природе.

II. Трудности, характерные для познания внешней природы.

Согласно общепринятому мнению, знание внешней природы во всех отношениях более благоприятствует решению своей задачи, чем знание внутренней природы. Для более глубокого мыслителя очевидно обратное. Именно в отношении того момента, который бесспорно является наиболее важным для познания: в отношении полной истины, или соответствия познания познаваемым объектам, мы должны бороться здесь с несравненно большими трудностями, отчасти непреодолимыми. Доказать это, как правило, несложно. Именно потому, что внешняя природа является для нас внешней, мы способны воспринимать ее только внешне, или через ее воздействие на наши органы чувств, а не так, как она есть в своей внутренней сущности или сама по себе. Мы везде имеем только видимости, т.е. субъективное и объективное одновременно, не будучи в состоянии чисто отделить первое и полностью ввести второе в нашу сферу; тогда как совершенно истинное знание должно сохранять объективное в чистом виде и полностью. Если бы мы могли представить себе внешнюю природу в ее полной истине, мы должны были бы, представляя ее, быть или стать ею самими; но мы не в состоянии быть и стать магнитом, растением, животным, представляя их себе И в отношении отдельных качеств, сил, успехов, так же и в отношении связи. Во всей нашей теории внешней природы, как бы мы ни стремились и ни крутились, мы можем постичь только «вместе» и «после», нигде «внутри» и «через», внутренне содержательную связь и истинную причинно-следственную связь; поэтому в отношении внешней природы Юм и те, кто последовал за ним, правы в том, что мы не способны обрести никакого представления об истинной причинно-следственной связи. Внутренний мир бытия и происходящего лежит позади того, что является фактом; поэтому и в этом направлении мы повсюду зависим от гипотез, от предпосылок. Следствием этой внешней концепции является также то, что в нашем познании внешней природы качества продуктов почти нигде не могут быть показаны единодушными с качествами факторов, что, несомненно, должно быть так, если мы понимаем природу в ее внутреннем бытии: ведь продукты имеют и являются ничем иным, как тем, что происходит из этих факторов. Но мы должны почти на каждом шагу заново учиться историческому опыту; и даже после того, как мы это сделали, мы все еще не обретаем никакого представления, никакого истинного убеждения о внутренней связи. Это сразу же оборачивается еще одним немаловажным недостатком. Это значительно усложняет различие между истиной и ошибкой. В конечном счете это сводится к различию между представлениями о реальном и просто воображением. Здесь, однако, что касается внутренних качеств и сил и внутренней связи между результатами, представления о реальном с самого начала должны формироваться не иначе, как в воображении (представлениях, сформированных внутри нас); и даже если представления, сформированные в этой взаимосвязи, ближе к непосредственным представлениям и в большей степени единодушием, чем «простые» представления (сформированные независимо от всех представлений или витающие в воздухе): Но даже в последних различие между представлениями, которые соответствуют реальному, и теми, которые не соответствуют, более или менее размыто. Вследствие этого гораздо легче может случиться, что через некоторое время идеи истинного и ложного ведут себя одинаково в отношении непосредственного ощущения, и что мы сразу же теряем все признаки различия между ними от их природы или от впечатления, которое они производят на наше сознание. Как описывает это Гёте (Werke, 1840, Vol. III):

«Высказывается важное мнение, новое или обновленное; рано или поздно оно признается; находятся единомышленники; результат передается ученикам; его преподают и распространяют, и мы, к сожалению, замечаем, что совершенно неважно, истинное это мнение или ложное; и то и другое идет одним и тем же путем, и то и другое в конце концов становится фразой, и то и другое хоронится в памяти как мертвые слова». Все это, вместе взятое, свидетельствует о том, что условия рассуждения, обусловливающие приобретение знаний о внешней природе, ничуть не менее благоприятны, по сравнению с другими. Поскольку трудности, препятствовавшие их более совершенному формированию в указанных отношениях, проистекают из глубочайших фундаментальных отношений, которые, как бы мы ни относились к ним, не могут быть изменены нами никоим образом, они будут в равной степени препятствовать этому формированию и во всякой будущности; и науки о внешней природе, следовательно, в отношении полной или внутренней истины своих понятий и в отношении полного или внутреннего проникновения в связь успехов, по существу обречены на недостатки.

III. Трудности, свойственные познанию духовной природы.

При познании духовной природы не возникает тех зол и трудностей, о которых говорилось в предыдущем разделе. Постигаемые объекты входят непосредственно в состав самих постигаемых образов, обнаруживаются в полностью развитых постижениях как составные части; а постигающие силы (внутренние органы чувств) не добавляют к ним ничего постороннего. Именно то, что в цитированном выше отрывке из Кювье было названо непреодолимым препятствием для познания себя, для более глубокого исследователя оказывается в высшей степени способствующим этому. Мы являемся и становимся самим познающим; и поэтому мы также способны представлять себе познаваемые вещи и успехи такими, какими они являются непосредственно сами по себе, или в полной, внутренней истине. У нас есть качества без всякой обманчивой примеси; и у нас есть не просто «вместе» и «после», но «внутри» и истинная (внутренняя) причинность. Новая психология доказала, что все, что утверждалось против этого, в форме сомнений или решительного идеалистического отрицания, ЮМОМ, КАНТОМ и другими, является совершенно ложным. (3) Здесь мы познаем «вещь себе», как вещи и их качества, так и результаты. Это проявляется, в частности, в том, что здесь продукты повсюду соответствуют по своим качествам факторам, которые можно понять из них наглядно и в их внутренней связи: от того, что присутствует в нашем сформировавшемся сознании, бесконечно сложенном, возвращаясь к самому элементарному, а затем наоборот – от этого к тому. Только здесь (в этом заключается бесценное преимущество познания духовной природы перед всяким познанием природы материальной), только здесь мы можем получить представление о внутренних формах становления и внутренне постигающую теорию дальнейшего хода развития жизни. В отличие от этого, однако, мы находим здесь трудность, которой не было там, и из которой следует вывести именно то, что изложил Кювье, в той мере, в какой это вообще имеет под собой основание. В случае интеллектуальной природы восприятия формируются гораздо труднее; и поэтому они формируются лишь очень несовершенно и непригодны для основания научного знания у всех людей, не прошедших необходимой предварительной подготовки. Эта трудность может быть прояснена при более внимательном рассмотрении некоторых аспектов. Для восприятия внешней природы также необходимы определенные предварительные упражнения. Общеизвестно и признано, что не каждый может наблюдать природные явления без дальнейших усилий; для этого также необходимо сначала пройти обучение. Мы уже имели случай упомянуть о более глубоких причинах этого. Каждое ясно выраженное представление, даже относительно внешних чувств, уже является множественной композицией; поэтому для его совершенства необходимо, чтобы первоначальные представления действительно осуществлялись многократно и чтобы продукты их сплавлялись пропорционально своему сходству. Но объективное сходство уже возникает в элементарных чувственных представлениях совершенно определенно и бесповоротно. Поэтому оно сливается легче, в большем количестве и в большей степени. С другой стороны, субъективно-подобное, чье многократное слияние необходимо для концепций наших душевных действий, сначала очень значительно отличается от объективного, действительно, по большей части еще отсутствует изначально, но должно быть сначала сформировано. Формы желания, воли, мысли и т. д. еще не существуют в нас, а возникают, даже если они изначально предопределены в общечеловеческом смысле, только как продукты более длительного ряда образований, и они часто затрудняются тем, что во время них объективное также выдвигается на передний план нашего сознания. Тем не менее восприятие себя может быть достигнуто только путем слияния наших душевных актов пропорционально их субъективному сходству (4). Здесь, таким образом, сначала должны быть сформированы органы чувств, тогда как по отношению к внешней природе каждый человек уже обладает ими от рождения; а для восприятия каждого индивида, поскольку каждый может укрепиться в своем сознании только тем, что для него едино, должно быть сформировано особое чувство. Конечно, такие чувства не образуются действительно с самого начала, так как с первых же дней жизни слияние в отношениях одинаковости происходит в каждом человеке, хотя бы в этом субъективном направлении, и до известной степени непрерывно. Но требуется больше времени и особенно благоприятные условия воспитания и события для большинства человеческих существ, пока эти подобные слияния не станут происходить достаточно часто и регулярно, чтобы привести к четко определенным представлениям о внутренних качествах, формах и отношениях. Все люди воспринимают себя, но не все способны наблюдать себя даже с некоторым достаточным мастерством; и очень немногие способны наблюдать себя с той определенностью, точностью и в том объеме, который необходим для подлинно научного познания природы. Причем именно в том объеме и разнообразии, которые необходимы для решения более сложных научных проблем! Именно это все еще поощряет материализм, особенно среди тех, кто занимается изучением внешней природы. Конечно, для них невозможно познать себя научно ясным и определенным образом; но эта невозможность объясняется не природой вопроса, а тем, что они так плохо подготовили себя в этом вопросе.

Если теперь подвести итог вышеизложенному обсуждению, то станет ясно, что, помимо упомянутого выше большего состава духовных продуктов, большая трудность, с которой сталкивается концепция духовных продуктов и удачных результатов, не только оказала, но и должна была оказать существенное и неизбежное влияние на то, что впоследствии знание внутренней природы получило свое подлинно научное развитие. Но можно ли из этого сделать вывод, что и в будущем оно будет лишено этого? Учитывая прошлую историю, психология в ее новой, подлинно научной основе была встречена с явным недоверием. Поскольку то, что так часто менялось и колебалось, и где до недавнего времени сталкивались столь диаметрально различные взгляды, не может быть установлено подлинно научным путем. Но разве история других естественных наук не представляет нам такое же зрелище? Разве в этой области не было столько же колебаний, споров и изменений мнений? И более того, даже после того, как было найдено и высказано правильное утверждение, не было ли оно воспринято с таким же изумлением и отказом в признании, как это произошло в настоящее время с новой психологией? «Действительно, примечательно (говорит один английский ученый), как мало были оценены заслуги Кеплера в его собственный век. Галилей не имел никакого представления о его открытиях; их почти не рассматривал Гассенди; их слабо ценил Риччиоли; они даже не упоминались Декартом. Честь оценить их по достоинству была предоставлена Ньютону». (5) «Ничто не может (замечает уважаемый историк химии) более поразительно показать почти деспотическую власть моды и авторитета над умами даже научных исследователей, и как мало число самостоятельно мыслящих людей, чем тот факт, что самое важное и яркое исследование природы солей Венцеля (Lehre von der Verwandtschaft der Körper, 1777), которое было основано на более точных экспериментах, чем те, которые ранее рассматривались для химии кем-либо из его современников, все же не привлекло ни малейшего внимания. В науке это такое же несчастье для исследователя – опережать эпоху, в которой он живет, как и отставать от нее». Далее автор проливает свет на другие, столь же печальные и обескураживающие примеры из той же науки, а именно на восхитительные объяснения процессов горения и дыхания, сделанные HOOKE и MAYOW в середине XVII века (6). Еще более известна судьба ГАРВЕЯ. Его теория циркуляции крови, которую после ее завершения он восемь лет пересматривал, а затем изложил в письменном виде, не оставляющем желать ничего лучшего в плане «простоты, ясности и определенности», а также строгого обоснования на наблюдениях и экспериментах, поначалу имела лишь тот эффект, что «практика, которой он пользовался как врач, постепенно сокращалась. Он был слишком умозрителен, слишком теоретичен, недостаточно практичен. Таково было мнение о нем даже его друзей. Его враги видели в его трактате лишь признаки самонадеянного духа, осмелившегося поставить под сомнение почитаемый авторитет древних, а некоторые из них хотели найти в нем, более того, признаки злого умысла: в защите доктрин, которые, если их не остановить, подорвут самые глубокие основы морали и религии!» (7) Итак, история не показывает нам существенного различия между судьбами наук о материальной и духовной природе. Каждое знание о природе имеет, исходя из природы своих основ, свою особую предопределенность в части завершений и времени своего научного становления. То, что обусловлено ими, приходит к исполнению. Оно не может быть осуществлено раньше, пока не будут собраны вместе и сформированы необходимые факторы; но затем оно обязательно будет осуществлено; и как астрономия была создана в шестнадцатом, физика – в семнадцатом, химия – в восемнадцатом веке в подлинно научном характере, так и психология в настоящее время.

Примечания

1) Первый отрывок приводится в книге Гёте (GOETHEs sämtliche Werke), т. III, издание 1840 года; второй – в «Беседах с Эккерманом», т. I.

2) CUVIER, Receuil des éloges historiques etc. 1810, том I, стр. 215.

3) Опровержение этих сомнений и идеалистических утверждений, а также доказательство того, что мы, однако, способны постичь себя в полной истине, можно найти в моей «Системе метафизики», стр. 68f, 170f и 265f.

4) То, что здесь и далее говорится о способе возникновения и внутренней организации самосознания, можно найти более подробное развитие и обоснование в моем труде «Новая психология», стр. 63f и 192f.

5) Высказывания профессора Плейфейра из его известного трактата «Диссертация о прогрессе математических и физических наук со времени возрождения литературы в Европе», включенного в дополнения к «Британской энциклопедии», процитированного в «Эдинбургском обозрении», том. 80, в рекламе статьи БРЕВСТЕРА «The Martyrs of Science, or the Lives of Galileo, Tycho Brahe and Kepler», London 1841. – Рецензент напоминает нам, однако, что еще до НЬЮТОНА один английский астроном уже отдал должное работе Кеплера, а именно ХОРРОКС, который называет его Astronomiae principem.

6) «История химии» Томсона, Лондон 1831, том II, Seite 282.

7) «Философия здоровья, или изложение физической и умственной конституции человека и т.д.» Саутвуда Смита, Лондон 1835, том I, Seite 380.

LITERATUR: Friedrich Eduard Beneke, Die Erwerbung von Naturerkenntnissen, Archiv für pragmatische Psychologie, Bd. 1, Berlin 1851.

ЮЛИУС БАУМАНН

Кант – скептик?

Кто такой скептик?

Скептик – это МОНТЕНЬ. «Как мы можем доказать, что наши представления о чувстве совпадают с предметами? Чтобы утверждать это соответствие, мы должны были бы иметь знание о вещах, независимое от идей смысла, которых у нас нет, а если бы мы имели его, например, в понимании, то снова появился бы вопрос, откуда приходит к нам знание о правильности понимания.»