Неокантианство. Первый том. Вторая часть

БЕЙЛЬ – скептик. По его мнению, разум силен в указании на ложное, но слаб в позитивном познании истины. Даже существование физического мира недоказуемо. Вторичные качества (цвета, звуки и т.д.) не реальны; почему движение и протяженность должны быть чем-то большим? Почему бы чему-то не казаться протяженным и движущимся, не имея на самом деле этого в себе? Если Бог может и способен обмануть нас во вторичных качествах, то почему не в протяженности и движении?

ЮМ – скептик. По его мнению, нельзя помыслить ничего такого, чего бы не ощущал (чувствовал) раньше, будь то через внешнее или внутреннее чувство. Причина и следствие – это просто привычная последовательность фактов (ощущений), простое объединение идей. Субстанция – это тоже ассоциация идей, то есть совокупность нескольких качеств, которые всегда воспринимаются вместе. Причина и следствие говорят о связи фактов; для каждого факта возможна противоположность, которую можно представить с такой же легкостью, как и саму реальность, например, солнце завтра взойдет и не взойдет. Таким образом, знание о связи причины и следствия недостижимо путем априорных умозаключений. Адам, впервые оказавшись перед водой и огнем, не может судить по текучести и прозрачности, по теплу и свету, что последние могут его задушить, вторые – поглотить. Таким образом, причина и следствие – это два факта, связь которых совершенно произвольна, т.е. без наблюдения мы никогда не смогли бы сказать, что факты и обстоятельства вызывают действия и следствия. Во впечатлении органов чувств нет ничего от внутренней связи между фактами. Таким образом, причина – это идея, которая формируется из повторения одних и тех же фактов как предшествующих и последующих; она возникает из привычки, т.е. из склонности, развившейся в результате повторных впечатлений, ожидать b после a. Наши идеи не простираются дальше нашего опыта; но у нас нет опыта божественных атрибутов и действенности. Реальная причина и следствие всегда являются лишь комбинацией двух чувственных фактов. Таким образом, человек никогда не выходит за пределы чувственного и не переходит к сверхчувственному. Мысль о небытии Бога не содержит в себе противоречия. Постоянный опыт учит нас законам природы. Вот и все о ЮМЕ.

Скептики – это ЭНЕСИДЕМУС и его школа, в которой античный скептицизм достиг кульминации: Все знание относительно, никогда не показывает вещи сами по себе, а в их условности через человеческую или животную организацию.

Практически, древние скептики следовали привычке. Согласно Энесидему, череда явлений сохраняет то, что было с другими, до другого, после другого. Из этого можно вывести полезные для жизни искусства. Как школа присвоила себе отрицание доказательств Бога Карнеадами, так, практически, благочестие было для них жизненным благом. Религиозный поворот – у МОНТЕНЬЯ; только откровение Бога дает нам покой и уверенность. То же самое у БЕЙЛЯ: уверенность не может быть достигнута разумом, но только откровением и озарением благодати.

Согласно ЮМУ, чудо не может быть доказано. Постоянный опыт учит нас законам природы; чудо, таким образом, стояло бы как опыт супротив миллионов, тем самым теряя всякую достоверность, всегда более достоверно, что так называемое чудо было обманом. Опыт – источник нашего разума, в опыте нет воздаяния, поэтому у нас нет причин принимать его. Опыт лишь показывает нам единство души и тела, поэтому он дает основания против бессмертия. Все это сказано против религии разума; позитивная религия христианства, по мнению ЮМА, основана не на разуме, а на вере, т.е. на постоянном чуде в каждом человеке, которое заставляет его принять то, что больше всего противоречит привычке и опыту. ЮМ хочет мягко обойти скептицизм: Он должен руководствоваться им, чтобы направить свое предприятие на такие положения вещей, которые лучше всего подходят для узких способностей человеческого разума. Ни догматик не станет отрицать, что существуют неразрешимые трудности в отношении всех знаний, ни скептик, что, несмотря на эти трудности, мы подвержены абсолютной необходимости думать, верить, заключать и даже часто соглашаться с ними с полной уверенностью. Скептик, по привычке и склонности, больше настаивает на трудностях, догматик, по тем же причинам, больше на их необходимости. ЮМ основывает мораль на нравственных чувствах, которые отчасти являются непосредственной склонностью, отчасти природным инстинктом, как, например, любовь к детям, благодарность к благодетелям, жалость к несчастным, отчасти и преимущественно чувством долга, когда мы рассматриваем потребности человеческого общества, которые, возможно, не могут поддерживаться без справедливости, верности и т.д.. Поэтому все, что способствует счастью общества, заслуживает нашего одобрения и доброй воли, даже без учета нашего «Я».

В морали ЮМ оставляет свой скептицизм; он просто считает, что человек может быть на мгновение введен в заблуждение его принципами, которые так просты.

После этой ориентации среди скептиков мы переходим к вопросу о том, является ли Кант скептиком в своей самой уникальной работе, «Критике чистого разума» 1781 года.

В Предисловии (стр. IX) КАНТ заявляет:

«в такого рода исследованиях никоим образом не может быть позволено что-либо предполагать, в них все, что имеет хотя бы малейшее сходство с гипотезой, есть запрещенный товар, – всякое познание требует признания своей абсолютной необходимости».

Что подразумевается под необходимостью, становится яснее на стр. 2: «Такие общие познания, которые в то же время имеют характер внутренней необходимости», т.е. тот, кто их мыслит, мыслит их именно так и сознает, что не может мыслить их иначе (и даже не желает). – Согласно стр. 1, " рассудок перерабатывает сырой материал чувственных ощущений», причем и то, и другое Канта устраивает. Но за пределами опыта этот вопрос кажется ему сомнительным. Страница 3: " Естественно, что, покинув почву опыта, человек не станет сразу же возводить здание на основе знаний, которыми он обладает неизвестно откуда, и на основе принципов, происхождение которых ему неизвестно, не убедившись предварительно в их основах путем тщательного исследования, поэтому он уже давно должен был поставить вопрос о том, как разум может прийти к этим знаниям a priori, и какой объем, действительность и ценность они могут иметь.».

Общие и необходимые знания и принципы существуют, но их происхождение неизвестно.

Для Канта несомненно, что априорные понятия и принципы не могут быть из опыта; ведь опыт никогда не дает строгой всеобщности, а только сравнительную (до сих пор или в сколько-то и стольких случаях это было так), и не дает необходимости, т.е. немыслимости противоположного, а только реальность. Априоризм, который ЛЕЙБНИЦ утверждал против ЛОККА, не подлежит сомнению, но он должен быть ограничен в своем применении к опыту.

Очевидно (и так поступал, например, КРУЗИУС), что такие предложения следует рассматривать как непосредственно определенные. КАНТ, с другой стороны, объясняет на стр. 233::

«(Постулировать в смысле: провозглашать какое-либо утверждение сразу же определенным без обоснования или доказательства), если мы должны были допустить, что для синтетических суждени, как бы они ни были очевидны, можно требовать безусловного одобрения без дедукции в силу одного лишь авторитета их собственных утверждений, то вся критика рассудка свелась бы на нет; и так как нет недостатка в дерзких притезаниях, от которых не отказывается и обыденная вера, тот наш рассудок стал бы открытым для всяких фантазий, не будучи в состоянии отказать в своем одобрении таким утверждениям, которые, хотя и без всякого права на то, требуют для себя признания тем же уверенным тоном, как и действительные аксиомы.» Кант не приводит (предостерегающего) примера такого использования синтетических пропозиций априори (выходящих за пределы характеристик, лежащих в предмете), но можно предположить, что он имеет в виду понятие причины, которое, по его мнению, является синтетическим априори, но может быть использовано только в опыте.

Согласно стр. 90, причина означает следующее.

«за некоторым А полагается, согласно определенному правилу, совершенно отличное от него В. А priori еще не ясно, почему явления должны содержать в себе нечто подобное и потому a priori возникает сомнение, не есть ли это понятие совершенно пустое и не имеющее среди явлений ни одного предмета».

Стр. 171: " о том, что возможны причины, которые изменяют состояние вещей, т.е. определяют их к состоянию, которое противоположно данному состоянию, рассудок не дает нам a priori никакого указания».

Стр. 206—7: " Каким образом что-то вообще может изменяться, как возможно, чтобы за состоянием в один момент времени следовало противоположное состояние в другой момен времени, – об этом мы не имеем a priori ни малейшего понятия».

У Канта понимание только логическое, с предложением a есть b, b есть c, я внутренне вижу, что a есть также c, но я не вижу внутренней связи между причиной и следствием в чистом мышлении этим способом (ЮМ).

Стр. 221: «Из понятия субстанции или причинности я никогда не могу распознать, что такая вещь возможна». То, насколько здесь правит логика (формальная логика), очевидно, потому что, согласно Канту, было бы трудно представить, что различные виды субстанций должны влиять друг на друга.

Стр. 396: «Ибо все без исключения трудности, касающиеся связи мыслящей природы с материей, проистекают лишь из ложной дуалистической идеи, что материя как таковая не есть явление, т.е. простая идея ума, которой соответствует неизвестный объект, а есть сам объект, поскольку он существует вне нас и независимо от всякой чувственности».

Стр. 494: " Внечувственная причина идей нам неизвестна, и поэтому мы не можем рассматривать их как объект.».

Стр. 635: " каким образом я могу перейти от того, что есть, что налично, к чему-то совершенно отличному от него (называемому причиной); более того, в таком чисто спекулятивном употреблении понятие причины, – теряет всякое значение, объективная реальность которого могла бы поддаваться пониманию in concreto».

Стр. 636: " Принцип причинности, действует только внутри области явлений, а вне ее лишен смысла и даже пользы»

Таким образом, априори является для КАНТА идеей, т.е., согласно стр. 750. " вещь, над идеей которой он («Утверждатель») размышляет в одиночестве, чтобы получить из нее нечто большее, чем идея, а именно реальность объекта (реального или возможного опыта)».

Я не могу ничего сделать из простого понятия причины: если a есть, то существует b, совершенно отличное от него, ибо я изнутри не вижу, как это может произойти. То же самое, согласно Канту, с простым понятием субстанции = то, что мыслится только как субъект, уже не как предикат другого, ибо это еще ничего не говорит о внутренностях объекта. Я, в этом смысле называемое субстанцией, является таковым исключительно с точки зрения формальной логики (стр. 355).

Таким образом, причина и субстанция являются, согласно Канту, априорными понятиями, но сами по себе пусты. Но где же он находит истинное знание? Согласно странице 19, способность (восприимчивость) получать идеи посредством воздействия на нас предметов называется чувственностью. Посредством чувственности, таким образом, «объекты даны нам». – Ни один объект не может быть дан нам иначе, чем через чувственность.

Стр. 375: «Реальность постижения не может быть понята априори».

Страница 15: «Два основных ствола человеческого познания, вырастающие, быть может, из одного общего, но неизвестного нам корня, посредством чувственности предметы нам даются, а рассудком же они мыслятся».

В чувственности различают чистое и эмпирическое.

Стр. 20/21: «Так, когда я отделяю от представления о теле все, что рассудок думает о нем как то: субстанцию, силу, делимость и т.п., а также все, что принадлежит в нем к ощущению, как то: непроницаемость, твердость, цвет и т. п., то уменя остается от эмпирического созерцания еще нечто, а именно протяженние и очертания. Все это принадлежит к чистому созерцанию, которое находится в душе a priori, также и без действительного предмета чувств или ощущения, как чистая форма чувственности».

Вкус вина не относится к числу объективных характеристик, которые можно рассматривать как явление, а относится к особой природе чувства в субъекте, который им наслаждается; цвета не являются качествами тел, к восприятию которых они присоединены, а лишь видами чувственного восприятия лица, на которое определенным образом воздействует свет. Согласно этому, субъективны не только вторичные качества (вкус, цвета, тона, тепло, холод), но и протяжение, форма, к которым, по показаниям опыта, следует отнести вторичные качества. Кант относит непроницаемость к вторичным качествам; у Локка она была первичной, как и движение и число.

Кант считает движение апостериорным вторичным (стр. 41: " Но в пространстве, рассматриваемом самом по себе пространство, рассматриваемое само по себе, нет ничего движущего; стало быть [движение] представляет собой нечто эмпирически данное»), а число – априорно субъективное. Согласно Канту, протяженность и форма относятся к чистому созерцанию, которое априори имеет место в разуме как простая форма чувственности, даже без реального объекта чувств или ощущений. Тот факт, что можно конструировать пространственные формы в воображении, первоначально могло привести Канта к мысли, что математические свойства полностью априорны. Против выведения пространственного восприятия из самих вещей опыта, он замечает на странице 26/27:

«…ни абсолютные, ни относительные определения нельзя созерцать

раньше наличия вещей, которым они присущи, т.е. нельзя созерцать

a priori».

Это совершенно верно in concreto, – например, является ли предмет трехгранным или круглым, но никак не in abstracto; точно так же, как причина, согласно Канту, является понятием a priori, но ее определенное применение, тем не менее, имеет место в опыте. Поскольку все, что мы говорим о теле, объявляется частично априорно субъективным (субстанция, форма), частично апостериорно субъективным, возникает вопрос, откуда берет начало это апостериорное понятие. Кант говорит о «чувственном воздействии, как единственном способе, посредством которого объекты даны нам. Тело – это всего лишь видимость.

Стр. 44: " представление о теле в созерцании не содержит ничего, что могло бы быть присуще предметам самим по себе; оно выражает лишь явление».

Ранее, на странице 42, говорится: " Мы не знаем ничего, кроме свойственного нам способа воспринимать их, который к тому же необязателен для всякого существа, хотя должен быть присущ каждому человеку».

Стр. 51: «Наша природа такова, что созерцания могут быть только чувственными, т.е. содержать в себе лишь способ, каким предметы нас аффицируют».

Это воздействие включает в себя как следствие так и причину, а именно, вещь-в-себе». Согласно странице 101:

«Явления – это не вещи сами по себе, а лишь игра наших идей, которые в конечном итоге сводятся к определению внутреннего бытия».

Стр. 104: «Объект, соответствующий опыту, а потому и отличный от него, должен мыслиться только как нечто вообще = X, потому что кроме нашего познания у нас нет ничего, что мы могли бы противопоставить этому познанию как соответствующее ему».

Стр. 190: «Дом вообще не есть вещь в себе, а только явление, т.е. представление, трансцендентальный предмет которого неизвестен».

Стр. 190: «Ведь мы имеем дело только с своими представлениями; каковы вещи в себе (безотносительно к представлениям, через которые они воздействуют на нас), это целиком находится за пределами нашего сознания».

Стр. 249: «В самом деле, если чувства представляют нам что-либо только так, оно является нам, то это что-то должно тем не менее само по себе быть вещью и предметом нечувственного наглядного представления, т.е. рассудка, иными словами, быть возможным знание, в котором нет никакой чувственности, и которое одно только обладает безусловной объективной реальностью, так как посредством него предметы представляются нам, как они есть, между тем как в эмпирическом применении нашего рассудка вещи признаются так, как они являются».

Стр. 251:».. из понятия явления вообщее стественным образом вытекает, что ему должно соответствовать нечто такое, что само по себе не есть явление, так как явление само по себе, вне нашей способности представления, есть ничто; следовательно, во избежание безвыходного круга, в слове явление должно уже заключаться указание на нечто такое, что в непосредственном представлении, правда имеет чувственый характер, но в тоже время должно м само по себе, также помимо этого свойства нашей чувственности, составлять нечто, т.е. быть предметом, независимым от чувственности».

Чувства необходимы.

Стр. 277: «Мы не можем понять ничего, кроме того, что вещь, соответствующая нашим же словам, несет с собой в созерцании».

Стр. 287: «Мысль сама по себе не является продуктом чувств, и постольку она не ограничена ими, но по этой причине она не является тотчас же собственной и чистой пользой, без присоединения к чувственности, потому что тогда она не имеет объекта».

Страница 292: «Если свет не был дан чувствам, то и тьму нельзя представить, и если протяженные существа не воспринимались, то нет и пространства».

Стр. 277: " Если сетование мы не познаем ничего внутреннего в вещах должно обозначать, что чистым рассудком мы не можем понять, каковы вещи, являющиеся нам сами по себе, то такое сетование несправедливо и неразумно: оно вытекает из желания позновать, стало быть, созерцать вещи, не пользуясь чувствами, следовательно, из желания обладать способностями познания, совершенно отличающимися от человеческих способностей не только по степени, но даже по характеру созерцания, следовательно, из желания быть не людьми, а какими-то существами, о которых мы не можем сказать, возможно ли они и и еще менее сказать о том, каковы они».

Все эти рассуждения неизменно основываются на скептическом аргументе: – мы знаем только наши идеи, а они, следовательно, не являются самими вещами, тогда как из этого просто следует: теперь мы должны увидеть, не вытекает ли нечто для познания вещей из наших идей. В том, что существуют вещи сами по себе, никогда не сомневался даже античный скептицизм, а только объявлял их непознаваемыми. Отслеживая апостериори ощущения до того, как на них воздействуют, Кант помещает вещи-в-себе в качестве причин, а ощущения – в качестве следствий, применяя таким образом понятие причины к вещам-в-себе. Если, кроме того, он считает вещи-в-себе пунктами отношения к понятию явлений, то это имеет тот же смысл; ведь явления – это именно апостериорные идеи. Таким образом, он действительно исходит из своего скептического аргумента, что мы познаем не вещи, а идеи; согласно ему, понятие причины и субстанции оставляет открытым вопрос о том, существует ли что-нибудь подобное; согласно ему, существуют вещи-в-себе (субстанции) помимо апостериорных ощущений, и они действуют как причины на наш «ум» (психическое в нас).

В своих объяснениях явлений Кант полностью дистанцируется от современного естествознания (ГАЛИЛЕЙ, НЬЮТОН). Последний сначала предполагает, что перцептивные идеи являются также перцептивными вещами, которые являются причинами восприятий, а затем наблюдает, представляют ли сами восприятия трудности для изменения этой конструкции. Поскольку даже в темноте световые ощущения возникают в нас благодаря воздействию на глаз, то по мнению автора, можно предположить, что свет объективно состоит из движений количественных частиц, которые ударяют в глаз. То, что в случае света является лишь возможностью, в случае звука оказывается общей реальностью; ведь объективными здесь являются движения (колебания) тел и возникающие при этом колебания воздуха, которые, передаваясь на барабанную перепонку, ощущаются не как вибрации, а как тоны. В соответствии с этим естествознание рассматривает движения количественных частиц как составные элементы материи («движение + сопротивление»). Эти первичные качества также лежат в основе вторичных качеств как реально действующих элементов. В самих наблюдениях нет оснований выходить за пределы первичных качеств. Тот, кто говорит: да кто может знать, не является ли то, что дает нам основание считать это первичным качеством, само по себе чем-то совершенно иным, тем самым лишь указывает, что он уже считает наукой простую логическую возможность (пустую мысль), против такого предположения выступает вся серьезная наука, которая к чему-то привела.

Как Кант пришел к отказу от естествознания Ньютона, нам покажет более подробное изложение его позиции по вопросу о внешних вещах. Он симпатизирует скептическому образу мышления в отношении внешних вещей.

Стр. 368: «Я не могу воспринимать внешние вещи, но могу только умозаключать о их существование на основании своих внутренних восприятий, рассматривая последние, как действия, ближайшей причиной которых служат какие-либо внешние вещи. Но умозаключение от данного действия к определенной причине никогда не бывает достоверным, так одно и то же действие может производится различными причинами. Поэтому в вопросе об отношении восприятия к его причине всегда остается сомнительным, находится ли эта причина внутри или вне меня, т.е. представляют ли собой все так называемые внешние восприятия только игру нашего внутреннего чувства, или они имеют отношение к внешним действительным предметам, как своей причине. Во всяком случае, знание о существование внешних предметов получается только путем умозаключения и подвержено опасностям, угрожающим всякому умозаключению, тогда как предмет внутреннего чувства воспринимается непосредствено, и существование его не возбуждает никаких сомнений».

Стр. 378: «В самом деле, ощущать можно только в себе, а не вне себя, и потому наше самосознание дает нам не что иное, как только наши собственные определения».

Эти замечания Канта обязательны только в случае скептического настроя. Совершенно верно, что восприятия – это наши состояния сознания, но это состояния сознания, обладающие свойством быть связанными с внешними вещами. Это может быть понятно только как вывод от следствия к причине. Согласно Канту, этот вывод от следствия к определенной причине всегда должен быть неопределенным, потому что следствие может возникнуть от более чем одной причины. Но это так только во многих случаях; есть и другие, в которых причина и следствие исключительно взаимозависимы: если термометр поднимается, значит, стало теплее. В случае с внешними вещами первоначальным опытом является восприятие родителей или их представителей. Дети не будут сомневаться в независимости этих внутренних и внешних вещей даже в более позднее время. Что оскорбления исходят от существа, которое хотело нас оскорбить или же не позаботилось избежать этого, и что рана, нанесенная нам при этом, например, до сих пор не хочет заживать, в этом никто не сомневается как в процессе, протекающем также вне нашего сознания. Таким образом, в нас существуют мысли о чем-то внешнем, которые, хотя сами по себе всегда остаются мыслями, но именно в том, что относится к чему-то внешнему в нем, могут быть доказаны в ощущениях путем мысленного умозаключения из них (верификация). Таким образом, скептический идеализм превращается в простую игру абстрактных возможностей, а если бы он даже захотел перейти в солипсизм, то дошел бы до правдоподобного абсурда, ибо согласно этому родители должны были бы существовать только тогда, когда ребенок их помыслил и тому подобное. Кант делает иной вывод из своей симпатии к скептическому идеализму. На странице 378 он продолжает:

«Следовательно, скептический идеализм заставляет нас обратиться к единственному оставшемуся нам убежищу, именно к учению об идеальности всех явлений, установленному нами в трансцендентальной эстетике независимо от этих выводов, которые мы тогда не могли еще предусмотреть».

Кант заключает:

«Пространство и время как априорные представления являются законами нашего (чувственного) представления; теперь мы не можем превратить законы нашего чувственного представления в законы самих вещей, поэтому они должны быть отрицаемы для вещей».

Здесь, однако, есть некоторая поспешность, которая как раз и обусловлена его скептическими наклонностями. Из этого следует только то, что законы нашей мысли нельзя сразу же сделать законами вещей самих по себе, а нужно сначала более внимательно посмотреть, как обстоят дела в конкретном случае. Именно это и вызвало у него ЮМА, а именно вопрос: является ли априорное само по себе, без более близкого обоснования, нормой истины? Утверждение этого вопроса включает в себя предвосхищение философской теологии, в которой КАНТ, вместе с ЮМОМ, теоретически отверг причину, ограниченную имманентными употреблениями («регулярной последовательностью явлений»). Он воспринимал априори как человеко-субъективное и отрицал пространство и время вещей как таковых именно потому, что они являются законами человеческого восприятия. Однако его доводы в пользу априорности пространства и времени не выдерживают критики. Оба они никогда не представляются как единое целое, как единство, а только как подобные сами по себе, что вытекает из опыта. Кроме – значит помимо чего-то, что само по себе является внешним по отношению к первому кроме, и я могу продолжать это в простой фантазии без конца.