Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1

Когда он вернул картонку девушке, та ещё больше нахмурилась:

– Да вам ещё и восемнадцати лет нет – это ещё хуже, частники берут только совершеннолетних.

Через несколько минут она выдала Боре другой кусочек картона, на котором стояла его фамилия, а ниже строчкой – «конторский труд». Другая часть картонки разделялась на маленькие клеточки с числами от одного до тридцати. Передавая эту картонку, девушка сказала:

– Каждый день будете приходить вон к тому окошку и отмечаться, сегодня пятое августа, поэтому я эти пять дней зачеркнула. Нужно обязательно приходить каждый день. Если пропустите хоть один день, ваша очередь пропадёт, и придётся регистрироваться снова.

– А что это за цифра такая написана сбоку? – спросил Боря.

– Это ваша очередь, – ответила девушка.

Цифра эта была 1782. Боря понял, что он может рассчитывать на работу только после того, как трудоустроят 1781 человек, пришедших на биржу до него. Он загрустил, но девушка, увидев его опечаленное лицо, подбодрила его:

– Да вы особенно не расстраивайтесь, многие тут только числятся, а сами уже работают. Через знакомых устраиваются, так что на самом деле, я думаю, вам уж не так долго ждать придётся, может быть месяца два-три.

Боря подумал: «Хорошо тебе говорить так, а ведь мне жить на что-то надо! Отец вчера ясно сказал, что он получает мало, мать пока на курсах учительских учится, половину жалования получает, курсы через месяц кончатся, тогда неизвестно, получит ли она работу в городе». Но делать было нечего, и Боря отправился домой.

После обеда отец посмотрел Борину учётную карточку, покачал головой и заметил:

– Ну, если тебе этой очереди дожидаться придётся, так ты и к новому году работы не получишь. Однако горевать бесполезно, пойдём сегодня, купим тебе кое-какую одежду и обувь, пока у тебя ещё деньги есть. Я, между прочим, о тебе сегодня в своей Дальпушнине говорил, начальник канцелярии обещал место курьера дать, если ты ничего не найдёшь. Всё-таки 16 рублей получать будешь, а работа нетрудная.

Но тут возмутилась Анна Николаевна:

– Да ты в уме, Яша? Мальчишка с отличием окончил школу II ступени, а ты его в курьеры собираешься определить! Ведь он может хоть завтра в любое село учителем поехать.

– Ну вот и пускай едет, – сердито заметил отец.

– Нет, учителем я быть не хочу, буду искать работу здесь, – заявил Борис.

В этот же день после обеда было решено отправиться за покупками. Путь лежал по Алеутской, а затем по Китайской улице, последняя упиралась в бухту Золотой рог и пересекалась с главной улицей города – Светланской. Не доходя до неё один квартал, отец свернул в сторону и сказал:

– Это Пекинская, здесь больше всего дешёвых обувных и одёжных магазинов, принадлежащих китайцам.

Борис с удивлением оглядывался кругом. По обеим сторонам улицы сплошь находилось множество лавок и лавчонок, над каждой из них была вывеска, на которой надпись на двух языках: по-китайски – большими чёрными иероглифами, а под ними русскими буквами помельче – «магазин Ван Ю Ли», ещё ниже – «Одежда-обувь».

Эти «магазины» напомнили Борису крошечные лавчонки нэпманов, виденные им в Кинешме. Все они походили одна на другую, как две капли воды: раскрытые двери их были покрашены в ярко-жёлтый цвет, наличники – в ярко-зелёный, а стены – в светло-голубой. Борис подумал: «И зачем мы сюда забрели? Что здесь можно купить? Когда я возвращался с биржи труда и ехал на трамвае, то в окна успел разглядеть много больших солидных магазинов, в них всё необходимое можно было бы приобрести».

Его размышления были прерваны возгласом китайца, сидевшего около открытой двери:

– Капитана, луский капитана! Ходи, пожаласта, сюда, ходи. Сто купить жилайа? Моя магазина самая холошая, самая дешёвая, какой хочу товала есть! Ходи пожаласта!

Лавочник с первого взгляда определил в Якове Матвеевиче потенциального покупателя, а такие, видимо, попадались нечасто, поэтому, боясь, чтобы его не перехватили, он уцепился за рукав пиджака Алёшкина и потянул его вглубь лавчонки. Следом за ними пошёл и Борис.

В лавке было темновато, и кроме отполированного прилавка и пустых полок ничего не было. Борис удивился ещё больше. Но хозяин продолжал держать отца за рукав и тянуть его к маленькому чёрному столику, стоявшему в углу около окна. Усадив покупателя на низенький стульчик возле стола и предложив Боре занять второй, китаец громко крикнул:

– Бой! Чай!

По его крику из задней двери лавки выбежал маленький китайчонок с двумя пиалами горячего чая, которые он поставил на столик перед покупателями. Хозяин, изогнувшись в полупоклоне, повторил:

– Тебе, капитана, чего покупай нужно?

Отец ответил:

– Вот сына одеть надо, одеть хорошо, но недорого.

– Твоя, капитана, моя знай. Моя долого никогда нет! Мало-мало погоди. Говоли, пожаласта, костюм, лубашка, бельё, сапоги, ботинки, шляпа?

Борис решил вмешаться:

– Нет, нет, шляпу мне не нужно: кепку, ботинки и обязательно кожаную куртку.

Китаец заулыбался:

– Тебе, комиссала, булсюика, хочу быть? Сичас… Мало-мало чай кушай, посиди мало-мало.

Он окинул взглядом Борину фигуру и, видимо, определив на глаз необходимый размер, что-то по-китайски сказал мальчишке-бою, продолжавшему в ожидании стоять у двери. Тот моментально скрылся за ней. Минут через пятнадцать бой вернулся, неся ворох одежды. В нём были три отличных шевиотовых костюма, пара коробок с обувью, пакет с бельём, большая, самая модная, мохнатая кепка, а на плечи мальчишки была накинута чёрная кожаная куртка.

Через полчаса всё было куплено: хороший синий костюм (такого в жизни Бориса ещё никогда не было), он стоил всего 9 рублей, кожаная куртка обошлась в 12, на бельё, носки и кепку потратили ещё 10 рублей. Труднее пришлось с обувью.

По виду Бори лавочник никак не мог определить размер его ног и, конечно, ошибся. Дело в том, что, неизвестно в кого, у Бориса ноги были очень большого размера, и принесённые мальчишкой ботинки оказались малы. Яков Матвеевич уже хотел идти в другой магазин, но хозяин на этот раз смерил Борину ногу меркой, что-то сердито крикнул своему маленькому помощнику, упросил покупателей остаться. Через несколько минут тот вернулся с новыми коробками, и Боря после примерки оказался обладателем хорошо сидевших на ноге хромовых ботинок размера 29. Отец только головой покачал – у него обувь была 26 размера. Стоили эти ботинки всего 3 рубля. Таким образом, после полной экипировки у Бориса ещё оставалось более 25 рублей.

Он настоял, чтобы, кроме приобретённых вещей, купить и модный в то время, так называемый юнгштурмовский костюм, то есть рубашку с отложным воротником, и брюки вроде полугалифе из грубой, тёмной, цвета хаки материи. Тогда такой костюм носили почти все комсомольцы, конечно, не мог отставать и Борис.

Это у китайца купить было невозможно, и им со свёртками приобретённой одежды пришлось выйти на Светланку, где они и нашли костюм в одном небольшом магазине (государственном), торговавшим различными спортивными товарами.

Ещё по приезде домой все имевшиеся у него деньги Борис отдал отцу, и поэтому за покупки расплачивался последний.

По дороге домой отец заметил, что материальное положение семьи неважное и что, пока Боря не получит работу, он будет иметь по 30 копеек на папиросы и другие нужды, бесплатную квартиру и стол. Боря как-то не привык особенно ценить деньги, тем более что во время самостоятельной жизни в Шкотове он со своими друзьями привык довольствоваться самым малым.

Курить он начал ещё с последнего класса школы, отец ему не препятствовал, мать, хотя и ворчала, но вынуждена была примириться, так как и сам Яков Матвеевич был отчаянным курильщиком. Пачка наиболее популярных тогда у курильщиков папирос «Пушка» стоила 12 копеек, следовательно, у парня оставались деньги и на трамвай, ведь ежедневные поездки на биржу требовали 6 копеек.

От тридцати копеек оставалось столько, что за два-три дня можно скопить и на билет в кинематограф, как тогда стали называться бывшие иллюзионы. Их при проезде по Светланке Борис насчитал целых три, и шли там разные картины.

Дома, после примерки и всеобщего одобрения всех покупок, Яков Матвеевич предложил сыну пойти искупаться. Тот, конечно, с радостью согласился. Оказалось, что от их квартиры было совсем недалеко до Семёновского базара – одного из самых многолюдных базаров Владивостока того времени.

Базар этот находился на берегу бухты Амурского залива, и на дамбе, ограничивающей бухту от залива, всегда купались жители близлежащих районов. Ходил туда и Алёшкин.

Купание Боре очень понравилось, ведь, собственно, это было его первое купание в море, даже в океане, до сих пор он купался только в речках, озёрах и прудах. Так, во время жизни в Шкотове он купался в реках Цемухэ, Майхэ, а на Шкотовский залив только любовался издали.

После купания посвежевшие, бодрые и голодные они с отцом направились домой. Базар ещё торговал. В то время он практически не закрывался, китайские рыбаки и огородники привозили товар круглые сутки. Не только рано утром, но даже и ночью продукты моря и огорода можно было купить. Так и в этот раз, хотя уже стемнело, и на улицах города зажглись фонари, торговля на базаре не прекращалась. Купили и они у китайского рыбака огромного краба, которого Борис с большим трудом доволок до дому. Именно не донёс, а доволок. Краб был настолько велик, что, когда Боря держал его за одну из толстых лап, все остальные волочились по земле.

Там же, в одном из маленьких ларьков, освещаемых бумажным фонариком, они купили две пачки китайских пряников.

Утром, вскоре после ухода отца на работу, отправился на биржу труда и Борис. Он надел новую рубашку апаш с широким отложным воротником, новенький тёмно-синий шевиотовый костюм, новые башмаки и, как заявила Анна Николаевна, выглядел настоящим женихом. Кстати сказать, именно по её настоянию он так вырядился, и, как всегда с ним бывало и раньше, и потом, даже через много лет, чувствовал он себя в новом костюме, хотя и хорошо сидевшем на нём, скованно и неловко. Он с большим бы удовольствием пошёл в своей старой красноармейской гимнастёрке, или, в крайнем случае, в юнгштурмовке. Но раз мать попросила, он исполнил её желание.

На бирже он узнал, что его очередь подвинулась на 8 человек, ему сделали отметку и сухо предложили являться через день.

– Так как, – сказал принимавший его пожилой и какой-то скучно-серый человек, – службы для конторских служащих мало, и если вы будете приходить через день, то ничего не потеряете, а я вам каждый следующий день буду отмечать вперёд.

Это заявление Бориса обрадовало. Уж больно муторно было толкаться среди большого количества людей, чуть ли не дежуривших на бирже целыми днями. Борис их понимал, ведь у некоторых имелись семьи. Хорошо, что у него есть где жить и не надо думать каждый день о еде.

Возвращаясь с биржи, он решил зайти к одному пареньку, с которым познакомился вчера во время купания. Звали его Женя, он так же, как и Борис, окончил школу II ступени, но во Владивостоке, и как выяснил Боря из разговоров с ним, имел значительно более серьёзную подготовку, чем Борис. Сейчас он готовился к поступлению в ДВГУ (Дальневосточный государственный университет), занимался с преподавателем. Как выяснилось, отец Жени служил инженером на Дальзаводе. Всё это Борис узнал ещё во время купания, когда они оба, отлично плавая, заплывали чуть ли не на километр от берега и, качаясь на волнах, блаженно отдыхали. Тогда же он получил и приглашение навестить своего нового товарища. Ну а Борис не привык откладывать свои дела в долгий ящик.

Через полчаса он уже нажимал кнопку электрического звонка у двери большого серого дома, стоявшего на краю Семёновского базара. В этом доме жили Котлярские, такова была фамилия новых Бориных знакомых. Женя только что окончил занятия и готов был следовать куда угодно. Борису дома тоже делать было нечего, и они оба отправились в кинотеатр «Арс», где шла новая комедия с участием Чарли Чаплина.

С этих пор новые друзья почти ежедневно ходили вместе купаться, иногда прихватывая с собой и младших братишек Бориса. Те плескались около молла, а Женя и Борис, как всегда, уплывали далеко. Ведь купались не с внутренней стороны молла, выходившей к Семёновскому базару, где вода была хоть и теплее, но зато и грязнее, а с внешней, выходящей прямо в залив. Там о край молла бились довольно заметные волны, но это только увеличивало прелесть купания.

Такая блаженная жизнь продолжалась около десяти дней. Но вот отец, как-то застав Бориса дома, заметил ему:

– Наверно, Борис, из твоего стояния на бирже так ничего и не выйдет, а меня сегодня уже спрашивали, придёт ли к ним новый курьер. Что мне отвечать? Ведь не можешь же ты сидеть всё время без дела, да у нас и с деньгами совсем плохо…

Бориса обидели эти слова, ведь как-никак он отдал отцу больше двадцати пяти рублей, тот ему выдал рубля три за эти 10 дней, а в то время можно было прожить одному, получая угол и питание, не больше чем на 10–12 рублей в месяц, так что его денег должно было хватить ещё по крайней мере на месяц, а отец уже вновь затевает этот разговор о службе курьером! Так, с возмущением думал Борис. У них чуть было не возникла ссора, ведь парень имел такой же характер, как и его родитель, и, конечно, выдержки у него тоже недоставало. Неизвестно, чем бы кончилась их стычка, если бы не вмешалась мать. Она всегда умела быстро воздействовать на мужа, да и Боря при ней стеснялся спорить с отцом. Она сказала:

– Подожди, Яков, не тереби парнишку, дай ему окрепнуть, ведь сам же говорил, что видел у него след от ранения на ноге, да и Надеждин тебе о его ранении рассказывал. Ну а работу курьером он всегда, наверно, найдёт.

Борис изумился: он нарочно ничего не говорил о своём ранении, а они, оказывается, всё уже знали и молчали. Он подошёл к матери, поцеловал её в щёку и, благодарно посмотрев на неё, тихо произнёс:

– Мама, не волнуйся. Рана была пустяковой, всё уже хорошо зажило, а работу я найду. Вон, Женин отец говорил, что, может быть, у них на Дальзаводе в конторе какая-нибудь служба найдётся.

Время шло. Борис регулярно отмечался на бирже и всегда слышал один и тот же ответ:

– Пока, молодой человек, конторской работы нет, но очередь ваша подвинулась ещё на 10 человек.

Теперь он находился где-то между 1500 и 1550-м очередниками.

Конечно, он продолжал встречаться с Женей, купаться, почти через день ходить в кинематограф, ведь кроме того, что регулярно ему выдавал отец, Анна Николаевна тоже каждое утро совала ему 20–25 копеек на кино. Билеты в кинематограф стоили как раз столько.

Но вот однажды, наверно, через неделю после знакомства Бори с Женей, когда они встретились на Светланской около кинотеатра «Художественный», куда они собирались пойти, чтобы посмотреть «Знак Зеро» – популярный фильм с участием Дугласа Фэрбенкса, он увидел около Жени какую-то девушку.

Женя, отведя Бориса в сторону и отдавая ему купленный уже билет, вполголоса недовольно проговорил:

– Вот, понимаешь, сестра увязалась! «Я тоже хочу в кинематограф, я давно не была, пойдём вместе!» Уж я отбояривался, отбояривался, ничего не помогло. Да она у меня в общем-то девчонка невредная, задаётся, правда, немного. Она школу ещё в прошлом году окончила и поехала служить учительницей на Сучанские рудники. А сейчас вот приехала на какие-то курсы, они скоро кончаются, и она обратно уедет.

Девушке, видимо, надоело стоять в одиночестве, и она подошла к ребятам:

– Ну, вы тут долго ещё секретничать будете? Женя, кто это?

– Знакомьтесь. Это моя сестра Ася, а это Борис, я о нём тебе рассказывал.

Миловидная, полненькая, невысокая девушка, с белокурыми вьющимися волосами, кудряшки которых она всё время откидывала со лба, изящно вскидывая головку, улыбнулась.

– Здравствуйте, – произнесла она. – А вы, значит, тот самый неустрашимый победитель хунхузов и бандитов, о котором нам в доме Женька успел все уши прожужжать? Я-то по его рассказам думала, что вы великан или, во всяком случае, высокий, большой человек, и даже, может быть, с усами. А вы вон какой, наверно, ниже меня, – и она смело подошла к Борису, встала рядом с ним и весело крикнула:

– Ну, конечно же, ниже! Наверно, на целую ладонь!

– Так вы же на высоких каблуках, – ответил Боря, и все втроём рассмеялись.

Борис укоризненно посмотрел на Женьку: «И про ранение рассказал! Эх, тоже мне, товарищ!» – подумал он. А тот, желая скрыть своё смущение, закричал:

– Ладно тебе, Ася, вечно ты свой язык распустишь! Уже второй звонок был, на сеанс опоздаем, пошли скорее!

В зале получилось так, что Ася сидела в середине, а Борис и Женя по краям, конечно, обмениваться впечатлениями о фильме они могли только с ней или, нагибаясь над её коленями, через неё.

Она между тем нагнулась к Бориному уху и тихо прошептала:

– Боря, вы на меня не обижайтесь, я трещотка от природы. Только, пожалуйста, у нас никогда не рассказывайте, что и хунхузы, и бандиты и около нашего Сучана бродят, а то мама у меня со страху помрёт, а папа сделает всё возможное, чтобы меня туда не пустить. А мне там нравится, и ребята у меня в классе хорошие, и друзья среди учителей завелись, уходить оттуда я не хочу. Ладно?

После кино решили возвращаться пешком. Путь был неблизкий, но в разговорах время промелькнуло незаметно.

– Так вы на самом деле в отряде по борьбе с хунхузами служили и даже ранены были? Или всё это – фантазия нашего Женьки?

– Служил, – ответил немного смущённо Борис, – и ранен был, но легко. Уже всё зажило. Так ведь я не один был, там много наших комсомольцев служило.

– А вы комсомолец? – воскликнула Ася. – Удивительно, первый раз с комсомольцем в кинематографе рядом сидела! Я думала, что они только по собраниям и политшколам ходят. Наши, сучанские, только такие, а вы, оказывается, и в кинематографы ходите.

Борю разозлила насмешливость девушки. Он прекрасно понял её иронию; он не мог допустить, чтобы на Сучане, одном из рабочих центров Приморья, комсомольцы не вели никакой культурной работы или не ходили бы в клуб, в кино. «Ишь, издевается! Наверно, из буржуйского воспитания вылезти не может», – и он довольно грубо ответил:

– Комсомольцы – такие же люди, как и все, только, может быть, получше многих… И смеяться над тем, что они учатся и работают, по-моему, глупо.

Девушка, поняла, что её шутки обидели парня, она повернулась к нему, положила ему руку на плечо, ласково погладила его и, заглянув ему в глаза, сказала:

– Ну, простите меня. Это всё мой несдержанный язык, я не хотела Вас обидеть. Будем друзьями? – и она протянула Борис маленькую, но твёрдую руку.

Борис пожал её, и его гнев куда-то улетучился.

– Вот она всегда так! – сказал Женя. – Сперва разозлит человека, доведёт его, а потом с нежностями лезет.

– Ну, будет тебе меня срамить-то! – бросила ему Ася, слегка хлопнув его по затылку.

С тех пор почти ежедневно Ася, ссылаясь на то, что ей в городе осталось жить всего несколько дней, каждый день ходила в тот или иной кинотеатр, и её сопровождали брат и Боря. Впрочем, нет, так было только первые два дня. Затем у Жени начались экзамены, и в кино Ася стала ходить в сопровождении одного Бориса.

После кино они всегда возвращались пешком, иногда нарочно идя каким-нибудь окружным путём, чтобы дорога не кончилась слишком быстро. В памяти Бори эти прогулки остались как воспоминание о чём-то простом и

очень чистом. Всю дорогу они разговаривали. О чём? Вряд ли мог вспомнить Боря, да, наверно, не могла бы вспомнить и Ася, хотя она, конечно, была старше, опытнее и развитее своего кавалера. Но их разговор ни о чём и обо всём доставлял им обоим огромное наслаждение.

Ещё в один из первых вечеров Борис, по усвоенной им привычке при проводах многих девушек в Шкотове, попытался при расставании обнять и поцеловать Асю, та, видимо, не ожидавшая от него такой прыти, не сумела уклониться, и поцелуй состоялся. Но затем она вырвалась и отвесила ему такую звонкую пощёчину, что звук её, кажется, раздался на всю улицу.

– Дурак! Не смей этого никогда делать! Слышишь? Иначе я с тобой никогда больше никуда не пойду. Надо же, всё испортил!

Борис растерянно молчал. Ему было и стыдно, и неприятно. «Видно, не все девушки одинаковы!» – подумал он.

А Ася, отскочив от парня на безопасное расстояние, крикнула:

– Ну, чего надулся? Когда я захочу, я сама тебя поцелую! Понял? 3автра, если глупить не будешь, опять в киношку пойдём. Встреча на том же месте и в тот же час. До завтра! – и она юркнула в калитку.

Понятно, что такие прогулки, затягивавшиеся за полночь, не могли не доставлять беспокойства родителям. И у Бориса вновь начались конфликты с отцом, а однажды дело дошло до такой ругани, что Борис был готов немедленно покинуть дом отца и уехать куда угодно. Выход нашла мать, она перестала запирать входную дверь на задвижку, а закрывала её только на ключ, второй ключ вручила сыну. Теперь он, никого не беспокоя, пробирался в свою маленькую комнатку, в которой жил вместе с Борей-маленьким.

После наблюдения за стычками между отцом и сыном, мать поняла, что они долго вместе не уживутся, а так как этот утерянный, а затем неожиданно найденный ребёнок, выращенный ею в младенчестве и любимый, как родное дитя, ей был дорог, то она, стараясь предотвратить возможные скандалы любыми способами, в конце концов, выведала у Бори причину его частого пропадания по вечерам. Конечно, она узнала и про Асю.

Выяснилось, что Анна Николаевна училась с Асей на одних курсах, несколько раз видела её и, хотя сама с ней и не была знакома, вскоре знала про неё всё, в том числе и то, что Ася – дочь богатого человека, крупного инженера, что она старше Бориса, по крайней мере, на четыре года.

После этого она посоветовала сыну прекратить всякую связь с этой девушкой, так как если её родители узнают о его ухаживании, то не поздоровится ни ей, ни ему.

Борис искренне возмутился: если не считать того неудачного поцелуя, то у него никаких попыток ухаживания за Асей и не было, просто ему нравилось проводить вечера с развитой, весёлой и остроумной девушкой. Никаких особых чувств он к ней не испытывал, да и она, кажется, тоже.

Впрочем, это знакомство вскоре прекратилось само собой.

Уже более 20 дней Алёшкин Борис регулярно отмечался на бирже труда, а пока никаких перспектив на работу не предвиделось. Не желая идти курьером в папино учреждение, он уже начал подумывать, чтобы через Асю или Женю попросить их отца об устройстве его на работу на Дальзавод, но вот однажды его положение неожиданно изменилось.

Бродя как-то по залу биржи труда после получения очередного известия о том, что работы нет, Борис обратил внимание на объявление, прикреплённое кнопками на перегородке около первого окошечка, в котором он встал на учёт. В объявлении говорилось следующее: «Владивостокская контора Дальлеса открывает курсы десятников по лесозаготовкам, на которые приглашает мужчин в возрасте до 25 лет, имеющих законченное среднее образование. Курсы двухмесячные. По окончании их слушатели будут отправлены в различные уезды и волости Приморья для работы на лесозаготовках или на лесопильных и ящичных заводах».

Борис постучал в окошко, его открыла та же самая девушка, которая его регистрировала в первый раз. Каким-то образом она запомнила его, потому что сразу спросила:

– Что, ещё не получили работу?

– У вас тут получишь! Я всё ещё где-то в пределах полутора тысяч очередников числюсь.

– А! Я думала, что вы что-нибудь нашли и пришли с учёта сняться.

– Нет. Я вот тут прочитал объявление Дальлеса, хотел узнать, как на эти курсы поступить.

– Да ведь тем, кто окончит их, в городе остаться нельзя будет, их в тайгу пошлют.

– Ну и что? Я тайги не боюсь. Где этот Дальлес находится?

– А потом, они берут только комсомольцев и тех, кому исполнилось восемнадцать лет.

Борис задумался. Он – комсомолец, с этим порядок, а вот с возрастом дело плохо, ведь только совсем недавно ему исполнилось I7 лет. Но он всё же решился попробовать.

– А кто посылает на эти курсы?

– Я даю направления, они у меня заготовлены и заведующим биржей подписаны, и печати поставлены, только фамилию вписать нужно.

– Ну так дайте мне, пожалуйста, направление.

– А вы комсомолец?

Вместо ответа Борис протянул свой комсомольский билет. Нужно вспомнить, что в то время билет этот представлял собой небольшую картонку красного цвета. Напечатан этот билет был во Владивостоке, ведь каждая губернская организация и даже некоторые уездные тогда печатали свои билеты. В билете обычно писалась фамилия, имя, отчество и возраст владельца, внизу стояла подпись секретаря укома.

Девушка внимательно рассмотрела билет и с сожалением возвратила его Борису.

– Ничего не получится, товарищ Алёшкин. Они требуют только тех, кому уже исполнилось 18 лет.

– А вы пошлите меня, а я там договорюсь!