Марсельская сказка

– Эйла, даже сейчас ты продолжаешь рассуждать о материальном, – он горько усмехнулся. – Мне не нужны деньги. И никогда не были нужны. Я скиталец. У меня нет адресов и остановок. То, что ты называешь моей расплатой за ошибки, я называю свободой. Я всегда найду способ их заработать, если мне нужна будет пища или ночлег. Я же отличный рыбак, забыла?

– Ты даже не сможешь купить бензин, – мои плечи тряслись от немых рыданий, но я смеялась, старалась делать вид, что смеюсь, изо всех сил, до последней слезинки. – Боже, я не верю, что говорю это. Я думала… думала, мы поедем к тёте, что всё решится…

– И что было бы дальше? Ты думала об этом? Я не зря сказал тебе, Эйла, что ты не знаешь, чего хочешь. Представь меня в Шотландии рядом с собой. Или представь себя рядом со мной в Швейцарии. Какая из судеб тебе ближе? Ты не знаешь. Вот, в чём наше с тобой различие. У тебя есть почва под ногами и уверенность в завтрашнем дне, но ты понятия не имеешь, чего хочешь. А я подвешен в воздухе всю свою жизнь. Но я чётко знаю, что мне нужно.

– Ты пытаешься меня упрекнуть?..

– Я пытаюсь показать тебе реальность. Какую есть. Без прикрас. Не нужно плакать, Эйла, ты бы всё равно не выбрала мою жизнь, – прошептал Реми, проводя ладонью по моей мокрой щеке. – А я не смею влиять на твой выбор. Твой кошмар закончился. Сейчас ты в раздрае, но пройдёт несколько дней, и всё вернётся на круги своя. Будешь носить дорогие платья, отваживать ухажеров и мечтать о собственной книге, так и не решаясь начать её писать. Всё будет как раньше. Ты обо мне не вспомнишь. Лучшее, что может случиться с тобой после всего пережитого – возвращение домой. Нам пора попрощаться. И карты… – он сунул руки в карман и достал оттуда колоду, протягивая её мне. – Ты хранила их самого первого дня. Пусть они будут с тобой и дальше. Что бы это ни значило для тебя.

Я взглянула на эти карты, как на что-то жуткое, как на оружие, как на склянку с ядом, и всё же сжала их в своей руке. Мне отчаянно не хотелось верить в происходящее. Я чувствовала себя почти как в день похорон отца. Панихида закончилась, люди начали расходиться, а я замерла у его гроба, понимая, что это конец, что мне действительно нужно попрощаться с ним. Оставить в этом гробу рядом с ним надежду на то, что он может вернуться. Появиться на пороге нашего поместья, расставить руки для самых крепких на свете объятий и сказать: «Я так скучал по тебе, моя девочка». Быть может, с Реми я сгущаю краски, но ведь это прощание… и я тоже его не увижу. И он тоже меня не обнимет.

Шотландия… Швейцария… «не знаешь, чего хочешь»… возвращение домой… вечные скитания…

Как справиться с этим ворохом сомнений в одиночку? Почему он не хочет мне помочь? Почему не хочет меня направить? Я всегда самостоятельно принимала решения, но сейчас мне была просто необходима его помощь!

Внезапно жгучая злость охватила меня своим бешеным пламенем. Он трус! Просто трус! Винит меня в том, что я не знаю, чего хочу, а сам… сам-то он знает? Для чего тогда морочил мне голову, для чего делал вид, будто я ему дорога? Если всё равно с самого начала собирался сбежать в Швейцарию! Меня никогда не было в его будущем! Я утёрла слезы ладонью и сделала шаг назад, сверкнув в его сторону озлобленным взглядом. В это же момент раздался гудок клаксона. Полицейский выкрикнул что-то, и это только подстегнуло меня к дальнейшим словам:

– Я рада, что все это закончилось! И что я больше никогда не увижу твоего лица! Ты прав, в Шотландии я и не вспомню о тебе! Там меня ждёт прекрасная жизнь, а ты продолжай скитаться! Чёртов гордец! – выкрикнула я и прежде, чем развернуться и сбежать по ступенькам вниз, я бросила эти несчастные карты ему в лицо.

В душе горела обида, горечь заполонила рот. Я неслась вниз, не боясь споткнуться, но отчаянно страшась обернуться и пожалеть о своих словах. Рывком распахнув дверь автомобиля, я забралась в салон и велела водителю трогаться с места. Мне хотелось плакать, кричать, убежать куда-то далеко-далеко, а лучше вернуться назад и крепко его обнять, сказать, что я сожалею… гнев затуманил мой разум, взял над чувствами контроль. Накрыв лицо руками, я горько заплакала, даже не почувствовав прикосновение тёти к своей руке.

– Эйла, услышь меня, – где-то вдалеке гулко слышался её голос. – Что произошло между вами? Почему он не поехал с нами? Разве мы не должны отплатить ему за твоё спасение?

Я ничего не ответила ей, чувствуя, как с каждой секундой от меня отдаляется моё сердце, оставленное где-то на ступенях полицейского участка. Мне не хотелось слушать ни её вопросов, ни собственных рыданий – всё это в какой-то момент показалось мне слишком отвратительным. Тогда она положила ладонь на моё бедро и, вздохнув, пробормотала:

– Я всё поняла, моя дорогая, в дело вмешались чувства. Он показался мне очень гордым и очень упрямым молодым человеком, немудрено, что он решил отказаться от денег.

Каждое её слово – капля лимонной кислоты на сочащуюся кровью рану. Я отчаянно не хотела её слушать и даже была близка к тому, чтобы нагрубить ей. Зачем же она говорит столь очевидные вещи? Зачем ранит меня?

– Тем не менее, Эйла, всё к лучшему. Ты справишься и с этим. Ты ведь всегда знала, чего хотела. Это поможет тебе двигаться дальше…

Внезапно я словно прозрела. Эти слова стали моей пощечиной. Я убрала ладони с лица и в замешательстве посмотрела на тётю. «Ты всегда знала, чего хотела». Конечно, конечно же, я знала! Я не осталась в Шотландии вопреки желаниям родителей, я выбрала тот факультет, который хотела, я жила там, где хотела, дружила и флиртовала с теми, с кем хотела, установки общества меня не смущали и не страшили, и бестирийцы тоже не смогли удержать меня, не смогли лишить меня свободы! Так почему же сейчас я позволяю всем вокруг решать, что мне действительно нужно? Вернуться в Шотландию? К своей матери, которой на меня плевать? Чтобы остаток жизни провести вдали от человека, в которого я влюблена? Вдали от жизни, которая за всю эту неделю вопреки всем трудностям стала для меня самым прекрасным и захватывающим приключением?

– Эйла! – вдруг донёсся до моего слуха неясный крик откуда-то с улицы.

Боже мой, я даже голос его теперь всюду слышу! Разве это не знак? Знак остановить машину и вернуться к нему, бежать за ним, что есть мочи, заставить его взять меня с собой…

– Эйла!

– Мадемуазель Бэлфор, там какой-то безумец бежит за машиной, – вдруг проблеял водитель, и мы с тётей в унисон обернулись к заднему стеклу. – Мне стоит поддать газу?

– О, боже… – со всхлипом слетело с моих уст.

Это Реми! Он бежал по тротуару вдоль набережной прямо за машиной, размахивая руками и выкрикивая моё имя. Неужели всё это происходит на самом деле? Я закричала, моля водителя остановиться, и как только авто затормозило, я рывком открыла дверь и выбралась из салона. Реми в этот момент уже почти настиг нас. Бег его сменился на шаг, и когда он остановился напротив – мокрый от пота, тяжело дышащий, со спутанными и упавшими на глаза волосами – я не поверила своим глазам.

– Что ты делаешь? – спросила я дрожащим голосом. – Реми, это…

Он не позволил мне договорить, подойдя вплотную ко мне и обхватив моё лицо ладонями.

– Ты права, – выдохнул Реми прежде, чем крепко поцеловать меня.

Мои руки упали по швам, сердце пустилось вскачь, стоило мне только ощутить его пылающие требовательные губы на своих губах. Это было что-то совершенно невероятное, исцеляющее, правильное и безумное… мы замерли на узком тротуаре на набережной Сены, и люди проходили мимо нас, оглядываясь, но нам не было никакого дела до них. Я всхлипнула ему в губы, поднялась на носочки и всецело утонула в этом поцелуе – выстраданном, долгожданном, необходимом, как воздух. Вихрь чувств овладел мной, но в каком-то другом мире, а сейчас я замерла в этом сладком миге, в ощущении полной безопасности и свободы, в его крепких руках, сжимающих моё содрогающееся в рыданиях тело. Он не уехал, он выбрал меня! И я, я непременно выберу лишь его!

А когда мы отстранились друг от друга, Реми ещё крепче прижал меня к себе и, соединив наши лбы, прошептал:

– Ты права, Эйла, я трус. Я побоялся предложить тебе поехать со мной, побоялся посягнуть на твоё будущее, объясняя это глупыми обвинениями в том, что ты сама не знаешь, чего хочешь, – его ладонь накрыла мою щёку. – Я не оставил тебе выбора. Поступил, как последний эгоист. Но я не мог уехать, имея даже малейшую надежду на то, что будь он у тебя, этот выбор, ты бы выбрала меня.

– Я выбрала, – немедленно ответила я, обхватывая его щёки ладонями и заставляя посмотреть его мне в глаза. – Реми, я выбрала тебя. Ещё вчера, на ирисовом поле, я говорила тебе об этом, и не отказываюсь от своих слов сейчас. Лучшее, что может случиться со мной, Реми, это не возвращение домой, где меня не ждут, это будущее с тобой. Это неизвестность, которая всегда манила меня.

– Ты… ты хочешь сказать, что поедешь со мной в Швейцарию? После всего, что с тобой произошло, ты выбираешь меня?

– Да, – твёрдо ответила я, чувствуя, как мои слёзы падают на наши ладони. – Если и ты выбираешь меня.

– Эйла, – выдохнул Реми и снова меня поцеловал. Я плавилась под ласковым напором его губ, и когда он разорвал поцелуй, мне ещё несколько секунд не хотелось открывать глаза. Не хотелось думать, что всё по-прежнему может закончиться в любой миг. – Ты самая невероятная женщина из всех, которых я когда-либо встречал.

– Погоди, – я усмехнулась, убирая непослушную светлую челку с его лба. – Не спеши разбрасываться комплиментами. У меня есть условие.

Он недоумённо покачал головой. Я шагнула в сторону, открывая ему обзор на автомобиль, в котором сидела моя тётя.

– Ты прав, я привыкла к тому, что у меня под ногами есть почва. И я хочу, чтобы так и было. У нас нет ни гроша. Нам нужны деньги хотя бы для того, чтобы добраться до Женевы. Деньги, а ещё силы и немного еды.

– Я понял, – Реми рассмеялся, вскинув голову. – А что с бестирицапми? Твоей матерью?

– Комиссар дал мне понять кое-что совершенно отвратительное. Пожалуйста, давай сядем в эту машину и поедем к тёте. Нам обоим нужно прийти в себя.

Сердце сжалось от волнения, и я замерла, ожидая его ответ. Тогда Реми погладил меня по волосам и, улыбнувшись, слабо кивнул.

В этот миг я почувствовала, будто снова могу дышать.

***

Я сразу узнала этот особняк.

Каждое лето отец лично привозил нас с Шарлотт к тётушке, чтобы, по его словам: «Меррон не расслаблялась, наслаждаясь одинокой размеренной жизнью под ласковым парижским солнцем в компании виноградников и привлекательных мужчин». С июня по август мы были предоставлены сами себе, всячески игнорируя приставленную к нам гувернантку и погружаясь в тонкости французского языка всеми возможными способами. Ах, как я любила приезжать сюда, как тосковала по своей тётушке Меррон! Что совершенно удивительно, являясь родной сестрой Розалинды, она не имела ничего общего с ней. Она всегда стремилась к свободе, а потому, получив нескромное наследство от дедушки, с концами перебралась в это чудное местечко в пригороде Парижа. Я мечтала о такой жизни, ах, как же я ей завидовала! И этот особняк, утопающий в зелени и солнечном свете, всегда был для меня синонимом к слову «счастье».

Теперь счастье звенело в моей душе сотнями колокольчиков. Я не могла перестать улыбаться, поднимаясь с Реми по каменным ступенькам прямиком к двойным дверям из белого дуба. Нас встретил дворецкий Жозе – приветливый мужчина преклонных лет. Он широко улыбнулся, увидев меня, и сообщил, что нисколько не сомневался в том, что меня найдут целой и невредимой. «Что ж, я сама нашлась», – с ответной улыбкой проворковала я и крепче сжала руку Реми. Правда, Меррон не разделяла нашего настроения. Неужели она не была рада тому, что мы выбрали друг друга, тому, что мы решили связать нашу судьбу? Она провела нас в гостиную и велела нам сесть, когда как сама принялась расхаживать по комнате, нервно заламывая запястья. Любопытно, она слышала то, о чём мы говорили снаружи? О нашем решении сбежать в Швейцарию? Неужели она против? Мы с Реми переглянулись.

– Эйла, ты должна кое-что знать о своём отце, – решительно сказала она, остановившись напротив меня. – Полагаю, тебе лучше услышать это от меня, а не от полиции, которая сейчас уже наверняка обыскивает ваше поместье.

Сердце моё пропустило удар.

– Что?! Н-но зачем?

– Томас действительно был связан с криминалом. Когда наш с Розадиндой отец, твой дедушка, передал фабрику ему, она уже переживала не лучшие свои времена. Он влез в долги, производство простаивало, рабочие бастовали. А потом в один миг произошло нечто странное. Он выплатил зарплаты рабочим, но объявил о закрытии фабрики. Мы с Розалиндой и вообразить не могли, где он взял деньги. Томас стал чаще пропадать. Мы не хотели пугать тебя этим, не сообщали тебе, когда ты была в Кембридже, но всё это очень нас беспокоило. В итоге Розалинда наняла частного детектива. Выяснилось, что почти каждый день он встречается с некой женщиной по имени Фиона.

Кровь отхлынула от моего лица. Я забыла, как дышать, и имя, имя, которое не раз повторяли эти мерзавцы, запульсировало у меня в голове. «Фиона»… Отец назвал лодку в честь неё.

– Фиона оказалась гражданкой Франции, вполне возможно, что она была как-то связана с бестирийцами. И, скорее всего, именно она подала ему идею взять у них в долг. Вот только Томас поступил весьма странно и непоследовательно. Часть суммы он выплатил рабочим. А часть – вывез на лодке в неизвестном направлении. Вероятнее всего, Фиона присвоила их себе. Твоему отцу очень просто заморочить голову.

Я чувствовала, как с каждой секундой в лёгких становится всё меньше воздуха. Безумие. Это какое-то безумие. Мне всегда казалось, что мой отец – почти святой человек. Неужели он правда изменял матери? С женщиной из криминального мира? Которая была с ним лишь ради денег? Скорее всего, она не могла получить у бестирийцев эту сумму, поэтому использовала отца. Невероятно.

– Как вы узнали обо всем этом? – подал голос Реми, крепче сжав мою ладонь.

Я отправила ему благодарный взгляд.

– Томас признался в измене Розалинде перед самой своей смертью.

«Боже… поэтому она сожгла сад», – я всхлипнула, не веря своим ушам. Мне казалось, всё это – сюжет какой-то прочитанной мной книги, знакомой едва ли не наизусть… ах, если бы это действительно оказалось так!

– Эйла, – тётя обращалась ко мне. – Томас просил Розалинду уничтожить все бумаги, которые хранились в его кабинете в поместье и на Фабрике. Но это не гарантирует то, что полиция не найдёт на него компромат. Боюсь, что с бестирийцами здесь никто разбираться не будет – полиция не станет с ними связываться. Их слишком много, они слишком влиятельны и заметают следы преступлений намного лучше, чем твой отец. Но они охотно возьмутся за дела Томаса. В первую очередь, они начнут таскать тебя по допросам, ведь это ты сообщила полиции в Париже о лодке и долге.

– Чёрт возьми, – я вздрогнула, накрыв рот ладонью. – Я говорила это, строго веря в непричастность отца… Говорила все, что помнила, не зная…

– Это неважно. Твоя мать справится, она наймёт лучшего адвоката, как и всегда, – прервала меня тётя.

– Как она отнеслась к новости о том, что я жива? О том, что ей больше не нужно спекулировать на моей смерти?

Меррон промолчала, отведя взгляд.

– Шарлотт рвётся в Париж, чтобы как можно скорее тебя увидеть, – заявила она с улыбкой.

Я горько усмехнулась.

– Эйла, послушай, сейчас тебе лучше не возвращаться в Шотландию. Здесь тоже небезопасно, но там ты можешь просто стать мишенью для полиции. Обществу плевать на то, что ты жертва похищения. Им нужно знать, куда твой отец отправил деньги.

Её слова лишь укрепили веру в правильность нашего решения. И подтвердили: у нас больше нет прошлого. Чем я буду заниматься в Швейцарии? Будущее заволокло туманом, но у нас было наше настоящее. И, обменявшись с Реми взглядами, мы поспешили сообщить Меррон правду.

– Мы собираемся сбежать в Швейцарию. В Нёвшатель. Родственники Реми оставили ему дом. Может быть, когда всё наладится, мы вернёмся во Францию или… или отправимся в Шотландию. Мы не знаем. Но сейчас мы решили. Мы оставим этот кошмар далеко позади.

Тётя широко улыбнулась нам. Что ж, другой реакции я от неё и не ждала.

– Любопытно будет узнать реакцию Розалинды, когда она узнает, что ты опять от неё сбежала. Что ж, я попрошу Алена приобрести вам билеты на утренний поезд. А на ночь останетесь здесь. Месье Атталь, вы ведь не против?

Я с надеждой взглянула на Реми. Он едва заметно напрягся, но всё же кивнул.

– Замечательно. Вы кажетесь надёжным мужчиной, Реми, – сказала тётя, доставая из футляра, лежащего на маленьком кофейном столике, свой мундштук. – А вот у моей племянницы характер довольно взрывной. Но, думаю, вы об этом уже знаете. Надеюсь, совместная жизнь вас обоих не напугает. А если и напугает, осмелюсь предположить, вы двое убьете друг друга в первую же неделю.

Мы расхохотались, на миг опустив весь груз свалившихся на нас событий. Убьём друг друга в первую же неделю… что ж, тётушка явно меня недооценивает.

***

В ванной я провела больше часа. Мысли окутали меня, как и остывающая вода, и я не знала, как из них выбраться. Трудно было поверить в то, что отец изменял матери, в то же время, новость об этом отчего-то казалась такой знакомой… словно я уже знала об этом, давно знала, словно кто-то мне об этом уже сообщал. И этот отъезд в Швейцарию… чувство какой-то торжественности бушевало в душе, перекликаясь с другими чувствами, они обуяли меня, выдернули из реальности. После плотного обеда и бессонных ночей так и хотелось провалиться в сон прямо в этой опьяняюще горячей воде, но я упорно держалась, отгоняя лишние раздумья и переживания и сочиняя письмо для Шарлотт – наш разговор по телефону накануне показался мне несколько смазанным и был прерван требованием Розалинды: «Немедленно возвращайся в Шотландию».

Мне было плевать на приказы матери, так же, как ей было плевать на меня. Я думала и тосковала лишь по Шарлотт, по нашему дому, по своим ощущениям в нём. Мне хотелось рассказать сестре обо всем, а ещё лучше – крепко обнять её, но у меня не было ни малейшего шанса на это. Единственным вариантом было обнять её через строчки. И уже несколько позже, сидя за небольшим туалетным столиком и то и дело поправляя халат, я упорно расписывала на бумаге события каждого дня и каждой минуты с той самой злополучной ночи, когда бестирийцы похитили меня. Я рассказала ей о своих чувствах к Реми и посмеялась над тем, что с ним у меня всё получилось в точности как в сюжетах, которые я с иронией сочиняла для сестры. Я также попросила Шарлотт поцеловать за меня Морну и мисс Синклер, сказать им, как я скучаю. И обнять маму, зная, что Шарлотт она обнимет тепло и по-настоящему, совсем не так, как меня. Я не написала ей наш точный адрес в Нёвшателе, поскольку и сама его не знала, но пообещала обязательно вернуться в Дирлтон уже вместе с Реми, когда всё наладится. Я выразила надежду на то, что к этому моменту они с Луи уже обзаведутся детьми, которые будут любить меня так же, как мы с Шарлотт любим нашу тётю. Последние строчки письма оказались смазанными из-за моих слёз, но переписывать его я не стала – положила в конверт и оставила на туалетном столике.

Я взглянула в свое отражение в зеркале и слабо улыбнулась. Отодвинув ящик, я достала оттуда гребень, но вдруг заметила лежащую в ящике чёрную маскарадную маску. Мой взгляд переместился на закрытую дверь, ведущую в спальню, а затем снова вернулся к маске. В этот момент за дверью раздались шаги. Она приоткрылась, и в мою спальню, улыбаясь, заглянул Реми.

– Эйла, я не привык спать без тебя, – прошептал он.

Я улыбнулась, подходя к двери и хватая Реми за руку, чтобы затащить его в свою спальню.

– И не нужно к этому привыкать, – прошептала я, поднимаясь на носочки и нежно его целуя.

Реми оторвался от моих губ и взял мою ладонь в свою.

– Что это у тебя?

– Маскарадная маска, – я сглотнула ком воспоминаний, но вздрогнула, когда Реми забрал её и приложил к своему лицу.

– Никогда прежде не надевал подобной ереси.

Он усмехнулся и поднял на меня взгляд. Его голубые глаза в обрамлении чёрной бархатной маски встретились с моими глазами, и вдруг произошло что-то совершенно невероятное – я ощутила, как по всему моему телу разливается ледяной ужас. Ноги подкосились, горло сдавил тугой ком страха…

Боже, да он ведь один в один похож на того бестирийца, что танцевал со мной на маскараде в Роузфилде! Я отшатнулась назад, утопая в воспоминаниях… его руки на моей талии… умелый танец… бокал шампанского и подозрительное молчание…

– Эйла? – незнакомец коснулся моего локтя, но я вздрогнула, отвернувшись. – Эйла, в чём дело?

Глупая, это всё не по-настоящему! Он не может быть одним из бестирийцев… просто не может быть…

Я сделала несколько глубоких вздохов, прежде чем повернуться к оторопевшему мужчине и взглянуть на него, уже снявшего маску и теперь смотрящего на меня с полным недоумением в этих одновременных чужих и родных глазах. Но душу обдало знакомым теплом – это Реми, мой Реми, прошедший со мной все круги Ада, как же я смею в нём сомневаться? Всхлипнув, я бросилась к нему в объятия и уткнулась носом в его широкую грудь, ещё влажную после ванной.

– Реми, давай ляжем спать, – сбивчиво прошептала я, поднимая на него испуганный взгляд. – Я хочу, чтобы этот день поскорее закончился. Хочу сесть в поезд и уехать в новую жизнь. А ты, ты этого хочешь?

Казалось, он был совершенно сбит с толку, но всё же кивнул, подводя меня к кровати. Но я остановила его, чтобы поцеловать, убедиться в реальности этого момента, убедиться в реальности нас, прогнать прочь из головы запах сырости подвала и его ослепляющий мрак. Реми незамедлительно поцеловал меня в ответ. Я обвила руками его шею, теснее прижимаясь к нему, а он подтолкнул меня к кровати, наблюдая за тем, как я с горящим огнём взглядом размещаюсь на мягких подушках и приглашающе развожу ноги в стороны.

– Ты такая красивая, – прошептал он, нависая надо мной, а после глубоко целуя и срывая с моих губ первый стон.

Мы прижались друг к другу, отдаваясь этим обезумевшим чувствам, неспешно и плавно, несмотря на усталость и изнеможённость. Грубые руки Реми ласкали мою грудь сквозь тонкую ткань сорочки, и я выгибалась навстречу этим прикосновениям, оставляя на его горячей шее невесомые поцелуи. Когда он вошёл в меня, глубоко и медленно, я ощутила себя на вершине блаженства, самой счастливой на свете, состоящей из одних лишь чувств, без плоти – только душа. И сегодня она всецело принадлежала ему.

А он всецело принадлежал лишь мне.

Эпилог

Длинная резная стрелка на пыльном циферблате медленно подползла к полуночи. Вопреки моим ожиданиям, часы не издали бой, оповещающий о наступлении нового дня, и я благодарно прикрыла веки. Сегодня ни один звук не должен нарушить эту волшебную атмосферу. Даже наше дыхание. Даже размеренный стук наших сердец.

– Сегодня утром все будет по-другому. Ты готова к этому?

– Замолчи, пожалуйста.

Он поднял уголок рта. Я закатила глаза: как же он невыносим. И тем не менее, улыбнулась тоже. В глубоком синем мраке, разгоняемом лишь льющимся в открытое окно серебряным светом луны, его голубые глаза светились особенно ярко. Я знала, что сейчас, в этот самый миг, он счастлив, и видит бог, я была счастлива вдвойне. Оно разливалось внутри меня, искрилось, как игристое вино, это истинное неподдельное счастье, и, придвинувшись ближе, я коснулась кончиками пальцев его колючей щетины.

– Реми, – тихо позвала я, – неужели все это и правда происходит с нами?

Вероятно, он опешил от чрезмерной нежности в моем голосе. И, слегка приподняв голову с пуховой подушки, обвёл меня усмехающимся взглядом. Чёртов мерзавец.

– Не знаю. Ты мне скажи, – его пальцы настойчиво переплелись с моими под невесомой хлопковой простыней.

Прикосновение не отличалось особенной нежностью, как и все прикосновения до этого, но что-то тёплое и трепетное разлилось по всему моему телу, а после ярким румянцем выступило на щеках. Прочный мост, проложенный между нашими душами, заставлял меня чувствовать всё на совершенно новом уровне, почти неземном, в то время как сам он оставался спокоен, абсолютно невозмутим. Конечно, это выводило меня из себя.

Но впереди была вся жизнь, чтобы к этому привыкнуть.

– Мне кажется, будто я попала в сказку, – поймав на себе его изучающий взгляд, я поджала губы. – С плохим началом и хорошим концом. И без прекрасного принца, конечно же.

Реми усмехнулся и закатил глаза.

– Так ты уже знаешь, каков будет конец? – он задал не тот вопрос, который я ждала. – Напомни-ка, что там нам напророчила твоя драгоценная тётушка? Что мы поубиваем друг друга в первую же неделю?

– Разве «и умерли они в один день» – это не хороший конец?