Колдовской замок. Часть V. Интермеццо, интермеццо

– Т-так, благородный сеньор!

– И что же мне теперь делать? За невыполненное обещание, скреплённое честным словом купца, я должен заколоть тебя, как свинью! Но за посредничество в знакомстве с высокородной сеньоритой я в долгу перед тобой, Лимо! Так что же мне делать?

Какие бы чувства я не испытывал к низкому предателю, голова которого сейчас лежала на столе, как на плахе, мне стало его жаль, и я даже начал придумывать предлог, чтобы заступиться за него перед доном Самбульо.

– А, придумал! – вдруг воскликнул последний, как Архимед открывший принцип измерения объёма тела. – Я сохраню тебе жизнь, это будет моей первой благодарностью! А чтобы ты не говорил, что потомок князей Самбульо был с тобой скуп и не справедлив, держи вот это!

При этих словах сеньор Санчес отпустил Лимо и бросил ему увесистый мешочек, в котором что-то мелодично звякнуло. Купец, несмотря на то, что был наполовину задушен, поймал этот мешочек и спрятал его в складках одежды с ловкостью фокусника.

– П-покорнейше благодарю! – пролепетал он, согнувшись пополам. – Но, дон Самбульо!..

– Значит так! – прогремел наш гостеприимный хозяин, сделав вид, что встаёт с табурета. – Твой корабль был атакован, командой этой благородной доньи, не правда ли?

– Д-да!

– Твои люди оборонялись?

– Конечно, мой сеньор, но…

– Ты ведь заплатил им за работу?

– Запла…

– Но они её не выполнили?

– Не вы…

– Ну, так с них и спрашивай, если недоволен их работой! Тебя атаковали по-честному! Силы противника были намного меньше, а значит, все шансы были на твоей стороне, но ты ими не воспользовался! Так на что же ты жалуешься? На то, что потерпел поражение от девушек? Уйди с моих глаз и не показывайся до тех пор, пока не позову, иначе, даю слово дворянина – вышвырну тебя за борт связанного по рукам и ногам, понял?

Лимо понял и исчез с такой скоростью, какую никак нельзя было ожидать от человека его комплекции.

– Откровенно говоря, я потрясён вашей командой, сеньор Драгис! – сказал дон Самбульо, поворачиваясь ко мне. – Девушки, взявшие на абордаж судно, наполненное дюжими мужиками, половина которых не так давно служила в городской страже! Ради такого зрелища стоило съездить в этот захолустный и холодный Амстердам!

– Благодарю за похвалу, дон Санчес! – ответил я.– Правда, команда не моя, а моей племянницы. Я лишь немного подучил девушек фехтованию, не более того. А если не секрет, что привело вас в Амстердам?

– Я был там по поручению моего покойного батюшки, дона Диего де Самбульо. Он в своё время задолжал некоему Сигурду, который является толи князем, толи королём в северных землях. Отец очень беспокоился по поводу того, что этот старый долг так и не был отдан при его жизни, вот я и приехал, чтобы разыскать того, кто выручил его однажды в молодости. Однако мои поиски закончились неудачей. Что купцы, что рыбаки в Амстердаме ни за какие деньги не пожелали отвезти меня к норвежским берегам! Два месяца потрачены впустую, и сейчас я вынужден вернуться, так и не совершив того, для чего проделал такой долгий путь.

– Вот, каррамба! – не удержался от комментария Огнеплюй, забыв о своём хлебе.

Дон Самбульо удивлённо посмотрел на попугая, проявившего чересчур много ума, и мне пришлось прийти брату на выручку.

– Вы сказали, что команда этого судна состояла по большей части из бывших стражников? – спросил я, чтобы отвлечь его внимание.

– Ну, да! Лимо нанял их после того, как бедолаг повыгоняли со службы в этом их Амстердаме. Они недавно упустили каких-то викингов, напавших на трактирщика, после чего впали в немилость у местной купеческой администрации. Мне действия нашего купчишки показались тогда разумными, ведь в здешних водах пошаливают пираты… Но, мой бог!

При последнем восклицании сеньор Самбульо уставился на Анхе, которая до этого момента сидела, молча и только заворожено смотрела ему в рот.

– Так что же, значит, Лимо был прав? – воскликнул этот благородный дон до которого только сейчас, похоже, начало доходить в компании кого он пьёт вино в своей каюте.

Огнеплюй покачал головой совсем не по попугайски, но на сей раз, это не было замечено. Я понял, что будет лучше рассказать всё.

– Я могу вам помочь в деле с долгом вашего покойного родителя, дон Самбульо! – сказал я, поставив свой кубок на стол. – Но для этого мне придётся поведать вам весьма длинную историю. Итак начну с того, что вы видите перед собой урождённую принцессу фьорда Скулланд, внучку того самого Сигурда, который по своему положению и в самом деле являлся князем и хозяином своих северных земель и вод…

Не буду повторять здесь тот рассказ, ведь он состоял из историй поведанных мне Ванхагеном и тех, в которых я сам принимал участие. Я все их уже рассказывал. Скажу только, что к концу у меня пересохло горло и лишь кубок доброго вина спас мои пылающие связки.

В окно уже светили первые звёзды, когда я закончил своё почти правдивое повествование. В общих чертах я не отошёл от истины, но кое о чём ведь совсем нельзя было говорить, а что-то пришлось изменить, чтобы сделать понятным для того кому нельзя всё рассказывать.

Умолчал я, например, о том, что мой брат, воспитавший Анхе, является драконом по своей природе, а в настоящее время сидит на спинке свободного стула в образе попугая и согласно кивает головой на каждое моё слово, (я представил его пиратом, захватившим судно на котором плыла Анхе, будучи ещё младенцем).

О переходах между мирами я тоже умолчал, рассказал лишь об острове не известном мореходам, где сеньорита Анхелика провела годы своей юности, а пираний представил, как девушек местного племени. Больше всего я при этом боялся, что Анхе начнёт меня опровергать и поправлять, но она, похоже, вообще ничего не слышала. После того, как я закончил, дон Самбульо молчал некоторое время, а потом произнёс следующее:

– То, что вы сейчас рассказали, дон Драгис, потрясло меня до глубины души! Я восхищён вашей доблестью, великодушием вашего высокородного брата и чудесной историей прекрасной сеньориты Анхели! Теперь я чувствую себя обязанным принять участие в судьбе этой восхитительной девы и таким образом исполнить долг, завещанный мне отцом!

При этих словах попугай встрепенулся, наклонил голову и посмотрел на говорящего с явным неодобрением. Меня тоже несколько удивила торопливость дона Самбульо взять Анхе под своё покровительство, но когда я посмотрел на девушку, то понял, что она-то, как раз, ничего против этого не имеет.

Огнеплюй кашлянул. От этого звука все как будто проснулись и внезапно вспомнили о времени.

– От всей души благодарим вас, дон Самбульо! – постарался, как можно любезнее откланяться я, почти силой вытаскивая Анхе с её места. – Мы обязательно вернёмся к этому вопросу завтра, а нынче уже поздно, и потому разрешите откланяться!

Огорчению и разочарованию нашего любезного хозяина не было предела! Анхе вообще не понимала, зачем её уводят из такого места, где ей так хорошо? Я чувствовал себя палачом-изувером, но делать было нечего, этих двоих следовало развести по разным углам, пока не случилось чего-нибудь непредвиденного. Кроме того, мне необходимо было переговорить с Огнеплюем наедине.

Когда мы вышли на палубу, мои самые худшие опасения подтвердились – оставшиеся в живых матросы вовсю любезничали с пираньями! Но больше всего нас с Огнеплюем потрясло то, что те отвечали им с неподражаемым дикарским кокетством, и это приводило обе стороны в неописуемый восторг! Стало ясно – оба корабля взяла на абордаж любовь! Я сразу вспомнил о древнем поверии, что женщина на корабле приносит несчастье. Теперь было понятно, о чём там шла речь, но ведь имелась в виду одна женщина, а тут…

Одно обстоятельство меня чрезвычайно порадовало – когда после сердечного прощания с доном Самбульо мы вступили на борт своей галеры, Анхе, как будто проснулась, оглянулась вокруг с удивлением и вдруг издала резкий, почти птичий крик, от которого попугай чуть не слетел с моего плеча.

Этот звук я слышал и раньше, (он означал полный сбор), а потому не слишком удивился, когда через секунду пираньи, как горох посыпались с чужого борта на галеру. Здесь им был устроен изрядный разнос за плохое поведение в то время как начальство, (то есть Анхе, а не я; я по-прежнему имел неопределённый статус), было "на переговорах"! После этого последовала перекличка и подсчёт потерь, которые оказались неожиданно большими.

Если я говорю большими, то имею в виду, что они были большими для этой команды, которая к потерям не привыкла – за всю недолгую историю пиратствования "Белой Ярости", погибло всего две пираньи, но они утонули во время шторма ещё в те времена, когда девушки только учились ходить по морю на своей галере.

Теперь же мы недосчитались четырёх воительниц моря, и ещё не меньше десятка девушек было ранено, из них две достаточно тяжело, хоть и не смертельно. Я не мог отделаться от мысли, что это произошло, в значительной степени, по моей вине, но когда поделился своими соображениями с Огнеплюем, то получил следующую отповедь:

– На войне, как на войне! Мы вышли не на увеселительную прогулку. Пираньи вообще полудикие создания, они не боятся ни крови, ни опасности, а возможность погибнуть в бою, в волнах или на охоте, вообще принимают, как должное! Так, что не морочь себе и мне голову, а давай подумаем, как нам быть с доном Самбульо и нашей по уши влюблённой пираткой?

Интермеццо четырнадцатое – Вселенская катастрофа

То, что Анхе, в самом деле, влюблена "по уши", я понял ещё, до того как мы успели зайти в каюту к любезному сеньору, но что делать с этим обстоятельством не представлял совершенно. Правда через некоторое время мне показалось, что решение этой проблемы может подождать, и я, почувствовав сильную усталость, устроился спать, завернувшись в запасной плащ.

Анхе удалилась в свою каюту похожую на шкаф, что было для неё необычно – как правило, она спала на палубе с пираньями, а каюта служила ей личным складом. Вскоре уснули и пираньи, тоже смертельно уставшие за день. Никто из нас не подумал о том, чтобы выставить вахтенных, ведь корабли, сцепленные не хуже сиамских близнецов, дрейфовали сейчас при относительном штиле, ожидая, когда их капитаны примут решение о том, куда и как им двигаться дальше.

Я до сих пор не понимаю, откуда взялась подобная беспечность? Анхе страшно устала за день, к тому же нельзя забывать, что её поразила стрела Амура, которая, как известно, имеет свойство плохо влиять на разум. Я не хочу себя оправдывать, но у меня совсем не было опыта в таких делах, как безопасность во время военного похода. Но скажите на милость, где был Огнеплюй? Почему в его попугайскую голову не стукнула мысль о том, что недурно было бы хоть одним глазком следить за судном?

Короче, когда непреодолимая потребность отдать природе часть переработанного организмом вина, которым нас угощал дон Самбульо, подняла меня через пару часов с жёсткого, но такого манящего ложа, я увидел, что мы дрейфуем в полном одиночестве, а корабля достопочтенного Лимо и след простыл!

Не зная, что и подумать, я бросился к борту и обнаружил там лишь несколько аккуратно обрезанных верёвок. Ситуация складывалась не из лучших. Утешало только то, что нас не перерезали спящих, и, кстати, было совершенно непонятно, почему нас не перерезали? Что ещё скажет Анхе, когда проснётся? Кто будет призван к ответу, я, попугай, пираньи или все сразу? Как бы то ни было, я решил пока тревоги не подымать, и потихоньку вернулся на своё место. Однако сон теперь не шел, и я принялся размышлять о происшедшем, любуясь при этом на звёзды.

Каков, однако, этот дон Самбульо! Прикинулся таким дружелюбным, а сам дождался, пока мы ослабим бдительность, и смылся под шумок! А может он здесь вовсе не причём? Тогда кто же это сделал? Стоп! А куда девался Лимо? Я не видел его с тех пор, как сеньор Санчес выкинул купчишку из каюты. Но мог ли Лимо проделать такую штуку один? Может и мог, это как раз в его духе, а я даже не могу осуждать его за это, ведь он спасал своё добро, а может быть и жизнь! Кроме того у него наверняка нашёлся сообщник и не один, а несколько из его собственной команды. Это похоже на правду, но всё же… Вопросы, вопросы! А самый главный вопрос – чем всё это кончится?

Размышляя подобным образом, я не заметил, как задремал, но точно знаю, что спал совсем не долго. Дикий вой вырвал меня из объятий сна и заставил вскочить на ноги раньше, чем я открыл глаза и вообще сообразил, где нахожусь и, что вокруг происходит? Было раннее утро. Тонкая розовая полоска уже появилась над горизонтом, но солнце ещё не вынырнуло из океана. Галера напоминала пчелиный улей, в который попал кирпич. На мачте висела дюжина пираний, и все они всматривались вдаль в разных направлениях. Остальные бестолково бегали по палубе с совершенно круглыми глазами и что-то выкрикивали, ни к кому не обращаясь.

Вопль, который меня разбудил, издала одна из них, (кажется, она была в той четверке, с которыми Анхе держала тогда военный совет). Самой Анхе нигде не было видно. Она появилась из своей каюты спустя несколько минут совершенно заспанная, растрёпанная, и так и не смывшая с лица вчерашнюю сажу. Я замер, ожидая её реакции на отсутствие захваченного нами корабля. И эта реакция не замедлила последовать.

Нет, криков и плача не было, девушка даже не изменилась в лице, но её губы вдруг сложились в такую усмешку, от которой у меня по спине забегали мурашки! В следующую секунду она схватила за шкирку, пробегавшую мимо пиранью, резко встряхнула, что-то спросила и, оттолкнув её в сторону, пошла по кораблю, раздавая пинки, шлепки и затрещины.

Я аккуратно ушёл с её пути, и тут увидел Огнеплюя, который удивлённо выглядывал из открытой двери каюты. Я махнул ему рукой, и он тут же взлетел мне на плечо.

– Что случилось? – был первый, вполне естественный, но не слишком уместный вопрос, так-как случившееся было и так видно.

Я вкратце рассказал ему о своих находках и предположениях, а заодно спросил, что он делал в каюте Анхе?

– Что делал? Полночи слушал планы на будущее! Она уже "сыграла" свадьбу с доном Самбульо, а потом у неё "родилось" пятеро детей и все стали знаменитыми пиратами!

– Прими мои поздравления, "дедуля"! Вот только куда изволил отбыть твой "зять", без которого вся эта идиллия в принципе невозможна?

Огнеплюй глубоко вздохнул, но тут же вскинул голову.

– Слетаю, посмотрю! – бросил он коротко, и, снявшись с моего плеча, растаял в нежно-розовом утреннем небе.

Вернулся он, когда солнце стояло уже высоко, а галера полным ходом шла прежним курсом. Пираньи делали свою работу, молча, и только время от времени виновато поглядывали на очень суровую капитаншу, стоявшую у борта с подзорной трубой. Едва взглянув на брата, я понял, что его разведка закончилась неудачей. Стало ясно, что быстро поправить ситуацию не удастся, и оставалось надеяться на то, что судьба, богатая на всевозможные сюрпризы, милостиво преподнесёт ещё один, и тогда всё изменится к лучшему.

Состояние девушки мне было понятно, ведь я сам находился в таком же положении. Время и заботы притупляют душевную тоску, но тогда боль становится постоянной, ноющей, а это, поверьте, ещё хуже! Боль, которую испытывала Анхе, была острой и сильной, а человеку свойственно думать, что такая боль быстро пройдёт, особенно если принять своевременные меры. Видимо поэтому Анхе гнала корабль на юг с такой скоростью, на которую были способны сидевшие на вёслах пираньи и ветер, надувавший наш парус. Однако дни проходили за днями, но горизонт был по-прежнему пуст.

Интермеццо пятнадцатое – ложный путь или ведьма в таверне

Как-то вечером я подозвал Огнеплюя, который теперь не отходил от своей хозяйки, и чаще сиживал на её плече, чем на моём.

– У нас заканчивается пресная вода и продовольствие, – сказал я ему.

– Знаю! – был ответ. – Я пробовал говорить об этом с Анхе, но она вбила себе в голову, что мы вот-вот нагоним тот корабль, и не хочет терять время ради экспедиции на берег.

– Корабль Лимо – тихоход, и если бы мы шли с ним одним курсом, то давно бы уже нагнали! Скорее всего, он свернул в сторону или вообще отправился назад. В любом случае мы с ним наверняка разминулись.

– Мне это ясно! Тебе это ясно! Но вот как довести такую простую истину до девичьей головки, мозги которой перестали быть восприимчивыми от любви?

– Да, это вопрос! А что если…

Мне совестно признаться, что идея, в очередной раз обмануть Анхе, пришла в голову именно мне. Увы, но это так. Короче, когда Огнеплюй, ещё через пару дней, снова слетал на разведку, на сей раз в сторону берега, то он сообщил, что видел в бухте корабль "точь-в-точь, как тот"! Понятное дело, что галера тут же развернулась и полетела к берегу так же резво, как она до этого неслась к горизонту!

– Когда она увидит, что там нет никакого корабля, что ты ей на это скажешь? – спросил я своего эксцентричного братца, который совсем не по попугайски угощался ромом из моих личных запасов.

– А почему ты решил, что там нет корабля? – преспокойно ответил он. – Корабль есть, и он на самом деле смахивает на нужное нам судно. По-твоему, зачем я тянул время? Подыскивал удобное место для стоянки, богатое селение для грабежа и подходящую декорацию для спектакля, который мы сейчас с тобой разыгрываем!

– Так мы, что, ещё и селение грабить должны?

– А, по-твоему, откуда мы возьмём провиант? Может, предложишь вспахать поле, вырастить урожай, собрать его, а потом плыть дальше?

– Ну, можно было бы, что-то купить у местных жителей. У тебя же полно золота!

– Хм-м, об этом я как-то не подумал! – Огнеплюй почесал крылом хохолок. – Понимаешь, я никогда не рассматривал золото в качестве платёжного средства! Я люблю на нём лежать и играть с ним! В походе это делать невозможно, а потому я не взял с собой ни монетки! К тому же ни я, ни Анхе, ни пираньи, не умеем этого делать. В смысле, что-то продавать и покупать. А ты умеешь?

– Нет, но я видел, как это делается. Но что толку, ведь денег-то всё равно нет!

Огнеплюй глубоко задумался. Казалось, он решает в уме какую-то сложную задачу. Я решил ему не мешать, и занялся тем, что стал рассматривать приближающийся берег, который казался мне скалистым и неприветливым, не хуже чем фьорд незабвенного ярла Ванхагена. Впрочем, за линией скал угадывались живописные зелёные холмы.

– Эврика! – вскричал Огнеплюй так неожиданно, что я чуть не свалился за борт.

– И что ты надумал? – спросил я, восстановив равновесие.

– Скоро узнаешь! – загадочно подмигнул мне брат, бросил на палубу опустевшую флягу и взмыл в воздух.

Берег приближался, но медленно. Анхе, стоявшая на носу с подзорной трубой в руках, была похожа на кошку, наблюдающую за птичкой. Как ни старались пираньи, напрягавшие свои не девичьи мускулы, быстро достичь желанной цели мы не могли.

Я решил, что лично мне незачем без толку пялиться на однообразный пейзаж и прилёг, чтобы подремать часок-другой. Не знаю, сколько на самом деле прошло времени, может действительно пара часов, а может больше, но проснулся я от ощутительного удара в живот. Я очутился на ногах и схватился за оружие раньше, чем открыл глаза, но сообразил, что на меня никто не нападает.

Все были заняты своим делом, и только две-три пираньи удивлённо посмотрели в мою сторону. Окончательно продрав глаза, я увидел у своих ног небольшой мешочек, весь расшитый узорами, и с аккуратными ремешками – завязочками.

Когда я развязал эти завязочки, внутри оказалось именно то чего нам так недоставало для мирного посещения берега – приличная кучка золотых и серебряных монет. Уже догадавшись обо всём, я поднял голову и увидел попугая, кружившего над палубой. Вид у него был усталый и немного потрёпанный. В следующую секунду он спикировал на край бочки с водой, стоявшей у мачты, но не удержался и плюхнулся внутрь. Как знать, может быть там он и нашёл бы свой конец, если б я не извлёк его за хвост и не встряхнул, как следует!

– Откуда взял? – спросил я, когда глаза у него прекратили вращаться в разные стороны.

– Что взял? – он изобразил недоумение и попытался вырваться.

– Не надо считать меня дураком! Ты знаешь, о чём я говорю!

Я помотал у него мешочком перед клювом, будто собирался припечатать по чайнику в воспитательных целях. Огнеплюй обиженно на меня покосился и сплюнул, на сей раз без искры.

– Ну, спёр на берегу! А где мне ещё денег добыть? До дома далеко…

– Ты, что, хочешь, чтоб нас встретили с дубьём и дрекольем?

– А с чего они должны подумать, что это мы? Меня никто не видел, кроме местных голубей, а они в свидетели не годятся по той причине, что, в отличие от меня, являются самыми обыкновенными птицами! Когда толстопузый лавочник, у которого я увёл этот кошелёк, обнаружит пропажу, мы будем только подходить к берегу. Так что, бери денежки и давай без глупостей!

– Знаешь, братец, ты после этого…

– Что? Плохой? Ах, вот как! А ты, значит хороший? Тогда брось кошель в море и попытайся удержать пираний от грабежа и убийства!

– И попытаюсь! А ещё верну деньги владельцу, когда найду его!

Огнеплюй переменился в лице, потом поглядел на меня с тревогой в глазах.

– Дрась, ты хорошо себя чувствуешь? – спросил он без тени иронии. – Я это к тому, что если ты заявишься к местным с этим мешком и расскажешь, что получил его от брата – попугая, который раньше был драконом, то тебя посчитают либо колдуном, либо чокнутым! Выбирай, что лучше?!

– Ну, я могу сказать, что нашёл его…

– В море?

– На берегу! Сразу, как сошёл на берег!

– Не выйдет! Там уже всё обшарили и сейчас ещё ищут! Посмотри – вон он, тот богатей! По пристани бегает!

Я почувствовал, что он прав, и хоть мне это всё было не по душе, махнул рукой, спрятал деньги в карман, посадил попугая на плечо и пошёл проводить беседу с Анхе. Она выслушала нас, молча, и сразу согласилась со всеми доводами, которыми её засыпали мы с братом. На берег было решено сойти не всей толпой, а только нам с Анхе и двум пираньям из четвёрки приближённых. Впрочем, остальные и сами не рвались посмотреть настоящее человеческое селение. Абсолютно бесстрашные в бою, здесь они дичились и боялись, сами не зная чего.

Вступив на скрипучие доски причала, я ощутил тревожное дежавю. Совсем недавно, точно так же я сошёл с корабля на амстердамскую пристань вместе с отцом этой девушки и двумя викингами. Отличие было в том, что тогда у меня была чисто мужская компания, а сейчас, даже если посчитать Огнеплюя, женщины составляли большинство.

Конечно, наше прибытие не осталось незамеченным. Все жители довольно крупного посёлка, выстроенного на берегу удобной бухты и вся команда корабля, который и впрямь смахивал на судно Лимо, высыпали гурьбой, чтобы посмотреть на длинноволосого бородатого мужика с попугаем на плече, в сопровождении трёх вооружённых до зубов "хромых" девиц с диковатыми настороженными глазами.

Хромыми они были по моей вине. Это я настоял на том, что бы девушки обули сапоги с широкими раструбами, (других на корабле просто не было). Понятное дело, что бедняжки спотыкались на каждом шагу, ведь на судне, как и на берегу, из всей нашей компании, обувь носил только я. Даже Анхе, выросшая на тёплом тропическом острове, презирала этот элемент одежды.

Итак, мы вступили на берег под гробовое молчание местных жителей, кое-кто из которых уже потянулся к оружию. Я шёл во главе нашего маленького отряда, со скучающим видом, специально не торопясь, чтобы хорошенько оглядеться вокруг. Честно говоря, внутренне я волновался не меньше моих спутниц. Молчание затягивалось, надо было что-то делать.

– Послушай, любезный! – обратился я к какому-то, безобидному на вид рыбаку. – Подскажи, где честным мореходам, впервые вступившим на этот берег, можно отдохнуть, поесть и узнать новости?

Я подкрепил свои слова звонкой серебряной монетой, которая показалась рыбьей чешуйкой в заскорузлой мозолистой лапище этого мужлана. Он едва не выронил её, отшатнувшись, словно ему дали в руку ядовитую змею. Если у этого человека, когда-то был язык, то к нашей встрече он его давно утратил. Зажав в кулаке блестящий кругляш, он, молча, указал на большой дом, неподалёку от пристани, безо всяких признаков вывески, но со здоровенным хряком, живописно развалившемся в луже у входа.

Да, это и впрямь была таверна. Внутри оказалось светло и просторно, хотя возможно это впечатление складывалось из-за отсутствия посетителей. Последнее объяснялось тем, что все бывшие в зале выскочили, чтобы на нас посмотреть, и теперь робко проскальзывали обратно к тарелкам с недоеденной рыбой и ополовиненным кружкам.

Хозяин этого заведения, добродушный толстяк, совершенно не похожий на того, которого я видел в Амстердаме, взглянул на нас такими глазами, будто к нему пожаловали в гости русалки в компании с водяным, но постарался не подать виду, и на все вопросы отвечал вежливо.