Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 2

Кое-кто, особенно китайцы, предлагали за это имущество некоторое вознаграждение, но, во-первых, оно было мизерным, а во-вторых, интенданты просто боялись подпустить этих покупателей близко к складам, полагая, что те додумаются захватить понравившееся им силой.

Кроме перечисленных, в Харбине появлялись и другие коммерсанты – обычно мало кому известные люди, платившие за взятый товар аккуратно, и не какими-то там колчаковскими или керенскими бумажками, а иенами или даже настоящим золотом. Такие покупатели не могли сразу купить много, но зато, куда-то исчезнув с приобретённым, через некоторое время появлялись снова и покупали следующую партию.

Эти сделки интендантам приходились по вкусу больше всех: они ничем не могли угрожать, а самое главное, обе стороны были одинаково заинтересованы в тайне сделки.

Один из таких покупателей, увозивший свой товар по железной дороге куда-то в сторону Гродеково, в течение 1919 года появлялся не один раз, был самым аккуратным плательщиком и почти не торговался. Интендантскому полковнику было только не совсем понятно, зачем этому рыбопромышленнику, покупавшему оружие для охраны своих промыслов, нужно его так много. Но если покупатель хорошо платит, то зачем же задумываться, для чего ему нужен приобретаемый товар?

Этот же чиновник, вероятно, удивился бы ещё больше, если бы узнал, что коммерсант, покупающий у него самое разнообразное оружие, боеприпасы и снаряжение, в каждый свой приезд появляется в доме машиниста Щукина и о чём-то с ним долго беседует.

Встречи с Щукиным коммерсант устраивал очень осторожно, обязательно переодеваясь в одежду железнодорожника и, очевидно, имея при себе соответствующие документы. Возвратившись в город, он превращался в изысканно одетого барина, который мог свободно зайти на квартиру любого крупного интенданта, где и совершал свои торговые операции.

Беседы коммерсанта с железнодорожником, очевидно, были важны для обоих. Они случались редко, но в каждый приезд происходили обязательно.

Очень долго Щукин ничего не знал о своем госте. Тот приезжал, привозил ему после того, как они уже познакомились и обменялись парольными фразами, небольшие суммы для харбинского подполья, к которому Щукин имел отношение, политическую литературу и владивостокскую газету (в ней часто писал сам Лазо), передавал на словах то, что ему было поручено, забирал необходимые сведения от Щукина и опять исчезал на несколько месяцев или недель.

В последний приезд, происшедший уже в январе 1920 года, коммерсант кое-что про себя рассказал. Зачем он это сделал, сказать трудно. Оказалось, что фамилия этого коммерсанта Алёшкин, звали его Пётр Сергеевич. Он был сыном известного рыбопромышленника во Владивостоке Сергея Карповича Алёшкина, имевшего на побережье Тихого океана, а точнее, залива Петра Великого, в ста верстах от Владивостока, богатую заимку. Отец Петра Сергеевича умер лет семь тому назад, мать живёт с ним, других детей в семье не было, и он по окончании коммерческого училища Владивостока внезапно стал обладателем крупного состояния. Шесть лет тому назад он женился, поселился на доставшейся ему заимке и с тех пор живёт там.

Ещё в период учения Пётр Алёшкин был связан с РСДРП, и хотя сам в партии не состоял, членам её довольно часто оказывал существенную помощь. На заимке отца, делавшего вид, что он ничего не замечает, прятал литературу, оружие, а иногда и кое-кого из людей, разыскиваемых царскими жандармами. Немудрено поэтому, что с возникновением партизанского движения на Дальнем Востоке кое-кто из большевиков, пользовавшихся в своё время помощью Алёшкина, вспомнил про него и решил вновь прибегнуть к его услугам. Это решение укрепилось, когда узнали, что он теперь стал полноправным хозяином заимки и может там распоряжаться.

Заимку Алёшкина, расположенную на берегу небольшой бухты, окружали со всех сторон сопки, заросшие кустарником и лесом. Её первый хозяин земледелием не занимался, имел лишь небольшой огород. Основным его занятием было рыболовство, хотя поговаривали, что, кроме этого, он промышлял контрабандой. Лес не заготавливал, поэтому и тайга вокруг заимки находилась в первозданной красоте, позволяя подойти скрытно почти к самому дому. Расположение же её на берегу моря давало возможность иметь морскую связь с бухтами Ольги, Находки и Владивостока, а это представляло для партизанских отрядов Сучана, Шкотово, Ольги и других районов большие удобства.

Сергей Карпович Алёшкин женился в своё время на дочери этого рыбопромышленника, приехав на Дальний Восток в последней четверти XIX столетия. После смерти тестя он стал хозяином заимки и продолжил заниматься рыбным промыслом. В свою очередь, его сын Пётр унаследовал эту заимку от отца.

Штаб партизанского движения Приморья поручил одному из своих членов связаться с Алёшкиным. Получив согласие Петра Сергеевича, с этого времени заимка превратилась в тайную партизанскую базу. Само собой разумеется, об этой функции её знали очень немногие. Для своих городских знакомых Пётр Сергеевич Алёшкин оставался обыкновенным рыбопромышленником, успешно продолжавшим дело отца.

Когда в штабе партизанского движения через харбинских подпольщиков стало известно, что колчаковские интенданты не прочь кое-что из имевшегося вооружения и снаряжения потихоньку ликвидировать, то лучшей кандидатуры для совершения этих коммерческих операций, чем Алёшкин, не нашлось.

После довольно длительных переговоров и обещания определённой прибыли тот согласился на выполнение этой, не такой уж простой и безопасной миссии.

Товар, приобретаемый одновременно с различными рыболовными снастями, проходил таким путём: вначале всё приобретённое грузилось в товарный вагон и следовало по КВЖД через Гродеково до Никольск-Уссурийска, там перегружалось на китайскую шаланду, спускалось вниз по реке Суйфун, а затем по Амурскому заливу в море и, пересекая залив Петра, к заимке Алёшкина. Здесь шаланда разгружалась, и груз немедленно забирал тот или иной отряд.

Понятно, что Алёшкин приезжал в Харбин не с пустыми руками. Он привозил с собой определённое количество рыбопродуктов, которые в Харбине ценились гораздо дороже, чем во Владивостоке. Эти коммерческие мероприятия хотя немного и замедляли операцию, зато служили надёжным прикрытием.

Частые путешествия богатого рыбопромышленника не особенно бросались в глаза, потому что в это время в Приморье сбежавшими из Центральной России купцами всяких гильдий, заводчиками и фабрикантами была развита такая большая спекуляция, что попытка нажиться кого-нибудь на чём-нибудь никого не удивляла. Во Владивостоке торговали в это время всем: от Бакинских нефтяных промыслов до галантерейных магазинов, находившихся в Петрограде или Москве, от железнодорожных акций центральных линий России до мешков керенок, привезённых с собой некоторыми запасливыми коммерсантами.

Алёшкин же торговал настоящим товаром, платил устойчивой валютой и щедро «смазывал» всякое гражданское и железнодорожное начальство. Поэтому его вагоны с товаром как в ту, так и в другую сторону продвигались с максимальной быстротой. Все считали, что коммерсант, так щедро раздававший взятки, имеет от грузов, перевозимых туда и обратно, солидный барыш, ну а в то время таких ловких дельцов уважали, хотя и завидовали им.

Само собой разумеется, что поставка необходимого количества рыбной продукции не обходилась без помощи партизан, это и явилось той дополнительной прибылью, которую имел Алёшкин. Кроме того, на закупку оружия Алёшкину выдавались значительные суммы денег.

Конечно, всего этого Пётр Сергеевич Щукину не рассказывал, о многом тот сам знал, о многом догадывался, а о целом ряде вещей ему и знать было не нужно. В те тревожные времена чем меньше знал каждый из участников того или иного рискованного дела, тем лучше было.

Пётр Сергеевич за 1919 год совершил пять поездок, а в последнюю, состоявшуюся в январе 1920 года, заметил за собой слежку как со стороны колчаковской разведки, так, что в особенности пугало, и со стороны китайских властей, поэтому после совещания со Щукиным было решено, что эта поездка будет последней.

Очевидно, что и свою настоящую фамилию-то Алёшкин раскрыл Щукину только потому, что опасался за свою жизнь и хотел, чтобы о нём в случае чего могли узнать те, кто ему доверял.

Услышав от Петра Сергеевича его настоящую фамилию, Щукин удивился: Алёшкин – фамилия нечастая, а тут на протяжении короткого отрезка времени ему пришлось встретиться с двумя её представителями. До сих пор за всю свою жизнь он её и не слышал.

Желая как-то помочь тому Алёшкину, который прибыл из Верхнеудинска и в настоящее время находился прямо-таки в безвыходном положении, как из-за своего здоровья, так и из-за здоровья жены, которая находилась на последних месяцах беременности, он решился рассказать о нём этому Алёшкину.

«Кто его знает, Пётр Сергеевич – человек, внушающий полное доверие, может быть, поможет своему однофамильцу чем-нибудь, а то ведь здесь Яков пропадёт… У него вон старые раны начали открываться, да недолго ему и попасться в руки кому-нибудь из белых, ведь их в Харбине становится всё больше и больше. Да и жена скоро родит, на что они жить будут?» – так думал Щукин и, решившись, вкратце рассказал Алёшкину историю Якова Матвеевича, рассказал о тех опасностях, которые ожидают этого человека и его семью, и попросил совета и помощи.

Выслушав Щукина, Алёшкин был очень удивлён: до сих пор за всё время жизни на Дальнем Востоке он однофамильцев не встречал. Больше того, не встречал он эту фамилию ни в Москве, ни в Петрограде, где ему приходилось бывать до войны. Однако он был уже достаточно опытным конспиратором, и потому, не дав какого-нибудь определённого ответа Щукину, попросил его устроить свидание с Яковом, не говоря тому, с кем он будет видеться.

Как-то вечером в конце января 1920 года Щукин пригласил к себе Якова Матвеевича якобы для того, чтобы переговорить с ним о переводе его в депо, о чём Алёшкин мечтал давно. Когда тот зашёл к Щукину, то он застал у него сравнительно молодого человека в форме железнодорожного служащего, с которым Щукин попивал чаёк. Он предположил, что этот железнодорожник – кто-нибудь из деповского начальства. Удивила его только молодость начальника.

Познакомив гостей, причём фамилию железнодорожника Щукин почему-то не назвал, отрекомендовав его просто Петром Сергеевичем, хозяин предложил Якову рассказать о себе гостю всё, а сам вышел, как он сказал, погулять, на самом же деле проследить, чтобы никто не помешал беседе его гостей.

Выслушав уже знакомую ему историю о мытарствах Якова Алёшкина, Пётр Сергеевич попросил его рассказать подробнее свою биографию до войны и революции, интересовался он и прошлым его родителей. Удивившись такой любознательности начальства, тот не считал нужным скрывать что-либо из своего прошлого и, насколько было ему известно, рассказал и о прошлом своего отца, не забыв упомянуть о братьях Матвея Карповича Алёшкина, в том числе и о Сергее, уехавшем куда-то в Сибирь или на Дальний Восток.

Велико же было его удивление, когда внимательно слушавший его железнодорожник вдруг вскочил, обнял его и, не скрывая волнения, воскликнул:

– Яша, да ведь мы с тобой братья, понимаешь, братья, хоть и двоюродные! Ведь кроме тебя у меня более близких родственников и на свете нет!

Через несколько минут Яков Матвеевич уже знал, что перед ним сидит не работник депо, а Пётр Сергеевич Алёшкин, его двоюродный брат, сын Сергея Карповича Алёшкина – того самого брата его отца, который лет пятьдесят тому назад с родной Брянщины уехал за счастьем на Дальний Восток.

Когда Щукин вернулся с улицы, он застал обоих братьев за обсуждением проекта Петра Сергеевича. Тот предложил следующее. Яков немедленно собирается и вместе с семьёй выезжает из Харбина во Владивосток, затем на попутном пароходе плывёт до Находки, а оттуда берегом приезжает к нему на заимку, где и будет жить, сколько ему захочется, там он будет в полной безопасности. Деньги на переезд он уже может дать сейчас. Яков согласился и просил только два-три дня на сборы. Но Щукин, узнав о планах Алёшкиных, их забраковал:

– Как это так, грузчик, едва зарабатывающий на пропитание, со всей семьёй покупает себе билеты на поезд и отправляется во Владивосток? – говорил он, – да это кого хочешь заинтересует! Лю Фун Чен об этом немедленно станционным жандармам донесёт, ну а те сообщат контрразведке. У нас в Харбине за каждым человеком следят. Нет-нет, этот способ не годится, нужно придумывать что-нибудь другое. А потом, почему это так загорелось вам, Пётр Сергеевич, перевозить Якова во Владивосток, к себе на заимку? Наверно, было бы лучше, если вы, используя свои знакомства, поможете ему устроиться на какой-нибудь склад.

– Ах, – воскликнул Пётр Сергеевич, – да ты ведь ещё ничего не знаешь, Василий! Яков-то мой брат оказался, двоюродный!

– Что? Брат? Вот так штука. Ну, ребята, да это же чистый роман! Как же это так получается-то: живут люди в разных концах России, ничего друг о друге не знают, судьба их случайно сталкивает лицом к лицу, и они, пожалуйста, братьями оказываются! Нет, что ни говори, а в жизни такие штуки бывают, что их и писатели не придумают. Вы мне всё-таки расскажите, как же это так, что между вами родство определилось?

Выслушав рассказ Якова, коротко повторившего свою родословную, переплетающуюся с родословной Петра Сергеевича, Щукин ещё поохал, поудивлялся, а затем сказал:

– Ну вот что, братцы, всё это хорошо, а теперь нам надо действительно хорошенько обдумать, как вывезти отсюда Якова. И это тем более необходимо сейчас, когда не только родство с тобой, Пётр Сергеевич, но даже и знакомство скоро будет грозить большими неприятностями.

Много они говорили и предлагали разных проектов в этот вечер, но так ничего и не придумали.

На следующий день Пётр разработал-таки план, который на этот раз одобрил и Щукин. Он предложил, чтобы Яков поступил к нему грузчиком, которого он отправит сопровождать приобретённый груз, ну а уж там он может и не вернуться в Харбин. Ехать придётся в одном из товарных вагонов, в котором будет погружена часть груза, в него же можно будет взять и семью, и вещи, места хватит.

Вагоны под погрузку подавались на следующий день. За это время Пётр Сергеевич должен был договориться с Лю Фун Ченом и заплатить ему за переманиваемого грузчика отступные. Он не сомневался, что, получив щедрую подачку, китаец согласится отпустить Алёшкина и будет молчать об этой сделке, так как знает Петра Сергеевича как богатого человека, пользующегося известностью.

В течение этого же дня Яков должен был собраться, чтобы немедленно тронуться в путь. Задержка вагонов на станции Харбин не входила в интересы покупателя и тех, кто продал груз, а в конце концов, и самого сопровождающего. Кстати сказать, сопровождающего не поставили в известность, что за грузы он везёт. В накладной значились рыболовные сети, манильские канаты, тара, хозяйственные товары. Верный конспиративным законам, Пётр Сергеевич даже брату не счёл нужным сказать, что за товар в действительности находится в вагонах.

В тот вечер, когда в квартире Щукиных состоялась вторичная встреча братьев и был окончательно выработан план отправки Якова из Харбина, Щукин вышел из комнаты и, вернувшись через несколько минут с толстым пакетом в руках, вручил его Якову Матвеевичу, при этом он сказал:

– Ты уж извини, Яков Матвеевич, с содержанием этого письма мы ознакомились. Здесь о тебе всё подробно описано. Может быть, когда-нибудь тебе пригодится. Да, вот возьми и это: твои, честно заработанные, – и он протянул на ладони два Георгиевских креста.

В то время царскими наградами не очень-то дорожили, поэтому Яков пренебрежительно сказал:

– А ну их, впрочем, один давайте, когда-нибудь ребятишкам покажу, а второй оставьте обо мне на память. Кто знает, свидимся ли ещё когда-нибудь.

Яков отправился домой. На улице шёл мокрый снег, пробивавшаяся временами сквозь снежную пелену луна бросала тусклый свет и освещала одиноко идущего по широкой грязной улице Харбинского железнодорожного посёлка человека.

На душе у него было и радостно, и тревожно: «Подумать только, как удивительно всё получилось – нежданно-негаданно брата нашёл! Кажется, он человек богатый, ведь для того, чтобы вагонами грузы из Харбина во Владивосток отправлять, немало денег надо! Но если он капиталист, то почему он знаком со Щукиным? Многое непонятно. Куда он меня привезёт? Как на новом месте жить будем? Ну да, наверно, не хуже, чем сейчас, уж хуже-то некуда!.. Жаль, что Ане ничего сказать нельзя. Брат почему-то настаивал, чтобы никому ничего об отъезде не говорил, и чтобы на работу отправлялся, как всегда. А всё-таки как-то предупредить Аню нужно, пусть хоть немного соберётся. Да и как она поедет? Это в её-то положении…».

Вернувшись домой, Яков сказал жене, что он на днях перейдёт работать на новое место, и им придётся переезжать на другую квартиру. Это может произойти очень скоро, надо подсобрать вещи, чтобы их быстро перетащить. Кстати сказать, вещей-то осталось совсем немного, даже из белья и одежды. Всё, что привезли из Верхнеудинска, износили, купить новое было не на что.

На следующий день Алёшкин узнал, что его нанимает богатый коммерсант для сопровождения груза и что он должен не позднее десяти часов вечера явиться в тупик, где уже находятся вагоны с грузами. Сказано это было после окончания работы в 8 часов вечера.

Едва Яков вошёл в квартиру, как он сказал жене, что они должны немедленно выезжать из Харбина, что вагон уже стоит на станции и что на сборы у них не более часа.

Ещё по вчерашним намёкам мужа Анна Николаевна поняла, что им предстоит непростой переезд с квартиры на квартиру. В течение дня она ликвидировала свои портняжные дела и уже собрала все нехитрые пожитки. Она не представляла только, как все эти вещи и детей они смогут доставить на вокзал. Об этом подумал Щукин.

Почти одновременно с возвращением Якова с работы к дому подъехала телега, и молодой парень, кажется, один из тех, которые приносили вещи с вокзала полтора года тому назад (так показалось Анне Николаевне), погрузил узлы с вещами, посадил её, детей и повёз их куда-то в сторону вокзала. Вскоре телегу догнал и Яков.

Евграфовну не очень удивил такой поспешный отъезд постояльцев. Почему-то большинство жильцов, рекомендованных ей Щукиным, уезжали именно таким скоропалительным способом. После некоторых к ней наведывались полицейские: узнав, что жильцы съехали, злобно хлопали дверями и, ругаясь, уходили. В данном случае огорчало и беспокоило Евграфовну то, что жиличка, к которой она успела привязаться, была на сносях. Тяжело расставалась она и с детьми, за полтора года успела к ним привязаться и полюбить, особенно маленького Борьку, который уже бегал и даже кое-что лепетал. «Куда же они зимой-то? И сама, и детишек потащат… Бедные-бедные люди», – думала она.

Между тем Яков Матвеевич с семейством уже подъехал к двум одиноко стоявшим в тупике товарным вагонам, около которых прохаживался в шубе на лисьем меху и бобровой шапке молодой коммерсант. В стороне, запорошенный снегом, стоял легковой извозчик, который должен был отвезти барина в гостиницу.

«Что это вдруг важному барину понадобилось в такую погоду дожидаться какого-то оборванца, чтобы усадить его с семьёй в товарный вагон?» – удивлялся извозчик. Впрочем, может быть, извозчик думал что-нибудь и другое. Он был китайцем, а о чём думает китаец, никогда не догадаешься.

Пётр Сергеевич рассказал Якову, что ему удалось выхлопотать для сопровождающего железную печку, которую поставили в теплушку, будет тепло. Есть в теплушке нары. Второй вагон запломбировали, и без разрешения хозяина вскрывать пломбу нельзя никому позволять.

Яков удивился такому удачному стечению обстоятельств. Пётр Сергеевич только улыбнулся:

– Деньги всё сделают, – сказал он, вручая Якову несколько запечатанных конвертов. – Эти пакеты будешь отдавать начальникам станции в тех случаях, когда произойдёт какое-либо затруднение. Скажешь, что это от меня. Часа через два вагоны прицепят к поезду. Затапливайте печурку, укладывайтесь спать и поезжайте. Дня через два-три будете в Никольск-Уссурийске, там я вас буду ждать.

После этого Пётр Сергеевич уселся в пролётку и скрылся в темноте за пеленой падающего снега.

Глава четвёртая

Разобрав узлы, разостлав на нарах постели и уложив на них ребятишек, Алёшкины принялись растапливать железную печку дровами, сложенными около неё. Им досталась почти половина товарного вагона, вторая, загруженная какими-то ящиками, была отгорожена досками, прибитыми к стенкам вагона.

Только теперь Яков рассказал жене, что этот важный барин – его двоюродный брат, что они сейчас едут к нему на хутор, который здесь называют заимкой, расположенный где-то около Владивостока.

Анна Николаевна удивилась не менее Щукина, её расспросам не было конца. Но на них её муж и сам ничего определённого ответить не мог. Подложив дров в печку, оба супруга улеглись рядом с детьми и скоро крепко заснули. Они не слышали, как маневровый паровозик стукнул их вагоны, потащил их за собой и прицепил к какому-то длинному составу, который через полчаса помчался на юго-восток от Харбина.

Утром первым проснулся Борька, за ним поднялись и остальные члены семьи. Вагон трясло и подбрасывало на каждом стыке рельс, печурка остыла, стало холодно. Растопив её и согрев воду в большом чайнике, который они по настоянию Евграфовны взяли с собой, достав хлеб, варёную картошку и кусок солёной рыбы, Алёшкины позавтракали.

Вскоре поезд остановился, Яков приоткрыл дверь вагона и выглянул на улицу. Было тепло и сухо. Соскочив на землю, он увидел, что поезд стоит на большой станции, где все пути забиты составами товарных и пассажирских вагонов. Их состав стоял на самом крайнем пути, паровоза у него не было.

Вдоль вагонов шёл осмотрщик вагонов, который, постукивая по колёсам и заглядывая в буксы, быстро приближался к Алёшкину. Поравнявшись, он поздоровался и спросил, что он тут делает. Яков сказал, что он сопровождает груз, находящийся в двух вагонах, и поинтересовался, скоро ли отправят их состав.

Железнодорожник ответил, что это произойдёт нескоро, им придётся «позагорать» не менее двух суток. Расспросив о местонахождении станции, Алёшкин направился к ней, пробираясь под вагонами и через них. Зашёл в служебное помещение и спросил, где можно увидеть начальника станции. Один из стоявших в комнате показал рукой на высокого полного человека, о чём-то сердито говорившего телеграфисту. Поздоровавшись, Яков сказал:

– Я следую с грузом рыбопромышленника Алёшкина, груз скоропортящийся, поэтому прошу отправить сопровождаемые мною вагоны побыстрее. А вот это господин Алёшкин просил передать вам.

С этими словами он достал из внутреннего кармана пиджака один из конвертов, которые ему дал брат при расставании, и протянул его начальнику станции. Тот недовольно оглянулся по сторонам. Затем произнёс:

– Вот как? Господин Алёшкин теперь со своими грузами сопровождающих командирует, не доверяет нам? Ну что ж, пойдёмте ко мне, поговорим.

Войдя вслед за начальником станции в небольшую комнатку, служившую кабинетом, Яков, всё ещё державший вынутый им конверт, присел на указанный стул.

Тем временем начальник станции сел на другой, достал из стола коробку с папиросами, не торопясь вынул одну из них и, закуривая, заметил:

– Что же господин Алёшкин такого неловкого помощника себе выбрал? Разве эти дела так делаются? Хорошо ещё, что в комнате никого постороннего не было, а то мало ли что могли подумать: может, вы мне взятку предлагаете. У нас ведь за такие дела, знаете, как строго! Ну, давайте, что там господин Алёшкин пишет.

Взяв, наконец, из рук Якова конверт, он осторожно вскрыл его и заглянул внутрь. Видимо, содержимое его удовлетворило, он стал гораздо приветливее:

– Ну да ладно… Для такого обходительного господина, как Пётр Сергеевич, чего не сделаешь! Сейчас распоряжусь, чтобы ваши вагоны прицепили к первому же пассажирскому поезду. Идите к себе, ни о чём не беспокойтесь.

Забежав на маленький базарчик, находившийся сразу же за станционным зданием, Яков купил кое-какие продукты и направился к вагонам. По дороге, ругая себя за неловкость, он вспоминал наставления, полученные им вместе с этими злосчастными конвертами, от брата. Никогда до сих пор ему не приходилось давать никому взяток, и теперь, поняв, что в этих конвертах находятся деньги, и, судя по довольному лицу начальника и его быстрой реакции, немаленькие, чувствовал себя неловко.

Конверт сделал своё дело. Через час вагоны прицепили к другому составу, правда, товарному, и они снова затряслись на стыках и стрелках.

Постоянная тряска, пережитые волнения подействовали на Анну Николаевну, она стала чувствовать себя всё хуже и хуже. Когда до станции Гродеково оставалось несколько десятков вёрст, она сказала мужу:

– Ты знаешь, Яша, я скоро рожу.

Он растерялся: как быть, кто может помочь здесь, в вагоне? Сам он не справится, да и ребятишки здесь, от них даже отгородиться нечем. Он вспомнил, что Щукин при прощании посоветовал ему при любом затруднении в Гродеково обратиться к багажному кассиру и попросить его помочь. Конечно, Щукин имел в виду другие затруднения, но Яков всё-таки решил воспользоваться помощью этого человека.