Эхо прошлого

Убить Лиззи, чтобы спасти новорожденного? Нет. Если дойдет до этого, то лучше убить плод в утробе и спасти Родни мать, а Джо и Кеззи – жену. Но сама мысль о том, чтобы раздробить череп здоровому, доношенному ребенку или обезглавить его петлей из тонкой проволоки…

– У тебя с утра нет аппетита, тетушка?

– Э-э… я не голодна. Спасибо, Йен.

– Что-то ты бледная, саксоночка. Ты не заболела?

– Нет!

Прежде чем они продолжили расспросы, я торопливо встала и, взяв ведро, пошла за водой к колодцу. Вовсе необязательно, чтобы кто-нибудь еще мучился из-за моих переживаний.

Возле хижины Эми развела костер под большим котлом для стирки и теперь подгоняла Эйдана и Орри, которые собирали хворост неподалеку, время от времени останавливаясь, чтобы запустить друг в друга комком грязи.

– Вам нужна вода, a bhana-mhaighstir?[31] – спросила она, увидев в моей руке ведро. – Эйдан принесет.

– Нет, все в порядке, – заверила я. – Просто хочу подышать свежим воздухом. Утром сейчас так хорошо!

Так оно и было: немного зябко, потому что солнце висело еще довольно низко, но зато свежий воздух пьянил запахами травы, набухших смолистых почек и первых сережек на деревьях.

Я поднялась к колодцу, наполнила ведро и медленно пошла вниз по тропе, внимательно оглядываясь по сторонам, всматриваясь в окружающий меня мир. Так обычно делаешь, когда знаешь, что, возможно, очень долго не увидишь всего этого снова. Или вообще никогда не увидишь.

В Ридже все сильно поменялось с тех пор, как сюда пришло насилие вместе с разрухой войны и сгорел Большой дом. И изменится еще больше, когда мы с Джейми уедем.

Кто станет настоящим вожаком? Общину рыбаков-пресвитерианцев, которые перебрались в Америку из Терсо, фактически возглавляет Хирам Кромби, но он – суровый, лишенный чувства юмора человек, и скорее спровоцирует стычки с остальными обитателями Риджа, нежели поддержит порядок и укрепит сотрудничество.

Бобби? После основательных раздумий Джейми назначил его управляющим, поручив следить за нашей собственностью, вернее, за тем, что от нее осталось. Но, если не принимать в расчет его способности или отсутствие оных, Бобби был молод. Его, как и многих других мужчин Риджа, могло смести надвигающейся бурей. В любой день Бобби могли забрать в ополчение, правда, ему не грозило стать солдатом короля, хотя когда-то он и служил в британской армии. Семь лет назад он служил в Бостоне, где на него и его товарищей напала толпа из нескольких сотен разъяренных горожан. Спасая свою жизнь, солдаты зарядили ружья и направили их на толпу. Полетели камни, в ход пошли дубинки, в ответ раздались выстрелы – кто именно стрелял, так и не установили, а я никогда не спрашивала Бобби, – и погибли люди.

Последовал суд, Бобби помиловали, но выжгли на его щеке клеймо – букву «У», что означало «убийство». Я понятия не имела о его политических взглядах – Бобби никогда о них не говорил, но точно знала, что в британскую армию он никогда не вернется.

Я распахнула дверь в хижину, чувствуя, что немного успокоилась.

Джейми и Йен теперь спорили о том, кем будет приходиться Родни новорожденный – родным братом или сестрой, или только единоутробным.

– А как ты определишь? – сказал Йен. – Никому не известно, кто отец малыша Родни, Джо или Кеззи. То же самое и с этим ребенком. Если отец Родни Джо, а этот ребенок от Кеззи…

– Это не имеет никакого значения, – вмешалась я, переливая воду из ведра в котел. – Джо и Кеззи – идентичные близнецы, а это значит, что их… э-э… сперма тоже идентична. – Я несколько упростила, но утро было слишком раннее, чтобы вдаваться в подробности репродуктивного деления клеток или объединения фрагментов ДНК. – Если мать одна и та же – а так оно и есть – и отцы генетически одинаковые – и это тоже так, – то все рожденные дети будут родными братьями и сестрами.

– Их семя тоже одинаковое? – недоверчиво переспросил Йен. – А ты откуда знаешь? Ты что, смотрела?

Он уставился на меня с ужасом и любопытством.

– Нет, – строго ответила я. – Да мне и не нужно, я и так знаю.

– Ах да, конечно, – уважительно кивнул Йен. – Иногда я забываю, кто ты, тетушка Клэр.

Я не знала, что именно он имел в виду, но, по крайней мере, не пришлось ни уточнять, ни объяснять, что мое знание некоторых интимных деталей из жизни братьев Бердсли было академическим, а не сверхъестественным.

– Отец этого конкретного ребенка Кеззи, так ведь? – вставил Джейми, хмурясь. – Я отослал Джо прочь, и весь прошлый год Лиззи жила с Кеззи.

Йен бросил на него сочувственный взгляд.

– И ты думаешь, он ушел? Джо?

– Я его не видел, – сказал Джейми, но густые рыжие брови сошлись на переносице.

– Само собой, – согласился Йен. – Они весьма осторожны на этот счет, не хотят тебя злить. Ты никогда не увидишь больше чем одного из них… зараз, – небрежно добавил он.

Мы с Джейми уставились на него. Йен оторвал взгляд от куска бекона, который держал в руке, и поднял брови.

– Я знаю, о чем говорю, – мягко сказал он.

* * *

После ужина домочадцы засуетились и принялись готовиться ко сну. Все Хиггинсы удалились в спальню, где все они спали на одной кровати.

Я как одержимая развернула свой акушерский сверток и разложила аптечку, чтобы в очередной раз проверить ее содержимое. Ножницы, белая нить для пуповины, чистые тряпицы, многократно выполосканные, чтобы удалить все следы щелочи, ошпаренные кипятком и высушенные. Большой квадратный кусок вощеного холста, чтобы защитить матрас от протекания. Бутылочка спирта, наполовину разбавленного кипяченой водой. Маленький мешочек с рулончиками хорошо промытой, но не вываренной шерсти. Скатанный в трубку пергамент вместо сгоревшего в пожаре стетоскопа. Нож. И кусок тонкой проволоки с заостренным концом, свернувшийся, словно змея.

Я почти не ела за обедом, да и в течение дня тоже, но постоянно чувствовала, что к горлу поднимается желчь. Сглотнув, я вновь завернула аптечку и туго обвязала бечевкой.

Почувствовав на себе взгляд Джейми, я посмотрела на него. Он ничего не сказал, лишь слегка улыбнулся, тепло глядя на меня, и я сразу успокоилась. А потом сердце снова сжалось при мысли о том, что он подумает, если произойдет самое худшее и мне придется… Джейми заметил, как мое лицо исказилось от страха. По-прежнему глядя мне в глаза, он достал из споррана четки и начал беззвучно молиться, потертые деревянные бусины медленно скользили под его пальцами.

* * *

Через две ночи я внезапно проснулась от звука шагов на тропинке и вскочила на ноги, натягивая одежду, еще до того, как Джо постучал в дверь. Джейми впустил его, и я слышала их приглушенные голоса, когда доставала из-под скамьи свою аптечку. Джо явно волновался и немного тревожился, но не паниковал. Добрый знак, ибо, если Лиззи сильно испугалась или ей что-то угрожало, он бы сразу понял: близнецы ощущали ее настроение и состояние почти так же хорошо, как чувствовали друг друга.

– Мне тоже пойти? – прошептал Джейми, возникнув за моей спиной.

– Не нужно, – шепнула я в ответ, касаясь его для моральной поддержки. – Ложись спать. Я пришлю за тобой, если ты понадобишься.

От мерцающих в очаге угольков на взлохмаченных после сна волосах Джейми играли тени, но глядел он бодро. Кивнув и поцеловав меня в лоб, Джейми не отошел, а положил руку мне на голову и прошептал по-гэльски: «О, блаженный Михаил, предводитель алого воинства…», затем нежно коснулся моей щеки, прощаясь.

– Утром увидимся, саксоночка, – сказал он, ласково подталкивая меня к двери.

К моему удивлению, шел густой снег. Серое небо светилось и, казалось, ожило от сонма огромных, кружащихся в воздухе хлопьев, которые таяли, едва коснувшись моего лица. Мела весенняя вьюга, я видела, как снежинки ненадолго ложились на стебли травы, а потом исчезали. Наверняка к утру снег растает, но сейчас ночь наполнилась его таинством. Я оглянулась, но хижины не увидела, только наполовину укрытые пеленой силуэты деревьев, расплывчатые в жемчужно-сером свете. Тропа перед нами тоже выглядела нереальной: путь, исчезающий в переплетении фантастических деревьев и таинственных теней.

Я ощущала себя странно бесплотной, как будто зависшей между прошлым и будущим, и ничего не видела, кроме вихря белого безмолвия, которое меня окружало. Меня вдруг охватило спокойствие, какого я давно не испытывала. Я чувствовала на голове тяжесть руки Джейми и шепот благословения: «О, блаженный Михаил, предводитель алого воинства…»

Этими словами благословляли воинов, которые шли на битву. Я сама не раз говорила их Джейми, но он никогда не благословлял так меня, и я понятия не имела, что побудило его сделать это теперь. И все же слова сияли в моем сердце, словно маленький щит против всех грядущих опасностей.

Снег укутал землю тонким одеялом, которое спрятало темную почву и пробивающуюся поросль. Джо оставлял четкие темные следы, по которым я шла за ним вверх по склону. Холодные пахучие иголки пихт и елей касались моей юбки, и я прислушивалась к звенящей, словно колокол, тишине.

Я подумала, что если случаются ночи, когда ангелы сходят на землю, то пусть сегодня будет одна из них.

* * *

При свете дня и в хорошую погоду до хижины Бердсли было около часа ходу, но страх ускорил мой шаг, и Джо – по голосу я решила, что это именно он, – с трудом поспевал за мной.

– Когда у нее начались схватки? – спросила я.

Трудно представить, но первые роды Лиззи оказались стремительными: она родила малыша Родни совершенно одна и очень легко. Я не думала, что сегодня ночью нам так же повезет, но невольно представляла, как мы приходим в хижину, а Лиззи уже качает младенца, который без всяких затруднений выскочил наружу.

– Недавно, – задыхаясь, выдавил Джо. – У нее внезапно отошли воды, когда мы все были в постели, и Лиззи велела, чтобы я срочно привел вас.

Я постаралась не заметить этого «все в кровати», в конце концов, он и/или Кеззи вполне могли спать на полу, но семейные отношения Бердсли были буквальным воплощением двусмысленности; и все, кто знал правду, не мог думать о них, не представляя…

Я даже не стала спрашивать, с каких пор они с Кеззи оба живут в хижине. Судя по тому, что сказал Йен, близнецы жили там все это время. Учитывая обычные условия жизни в глуши, никто бы и глазом не повел, узнав, что супруги живут в одном доме с братом мужа. Население Фрэзер-Ридж считало мужем Лиззи Кеззи, и, собственно, так оно и было. Но после ряда хитроумных махинаций, которые до сих пор меня изумляют, Лиззи вышла замуж и за Джо, однако по приказу Джейми все семейство Бердсли держало это в секрете.

– Ее папаша тоже придет, – сообщил Джо, выдыхая белое облачко. Тропинка стала шире, и он поравнялся со мной. – И тетушка Моника. Кеззи пошел за ними.

– Вы оставили Лиззи одну?

Словно защищаясь, Джо неловко втянул голову в плечи.

– Она сама так велела, – просто сказал он.

Я ничего не ответила, но ускорила шаг и, только почувствовав острую боль в боку, пошла медленнее. Если Лиззи не истекла кровью после родов и с ней не случилось какого другого несчастья, пока она была одна, то помощь «тетушки Моники» – второй жены мистера Уэмисса – будет весьма кстати. Моника Берриш Уэмисс, немка по происхождению, плохо и весьма оригинально говорила по-английски, но обладала безграничной храбростью и здравым смыслом.

У мистера Уэмисса тоже имелось мужество, хотя и неприметное. Он вместе с Кеззи ждал нас на крыльце, и сразу стало ясно, что именно тесть поддерживает зятя, а не наоборот. Кеззи заламывал руки, переминался с ноги на ногу, а худенький мистер Уэмисс, положив ладонь на плечо молодого человека, наклонился к нему и тихо бормотал что-то утешительное. Увидев нас, они обернулись и с надеждой расправили плечи.

Из хижины донесся долгий низкий вой, и мужчины застыли, словно на них из темноты внезапно выскочил волк.

– Судя по звуку, все идет как надо, – мягко сказала я, и мужчины разом выдохнули.

Мне хотелось рассмеяться, но я сдержалась и распахнула дверь.

– О-ох, – простонала Лиззи, выглянув из кровати. – О, это вы, мэ-эм! Слава богу!

– Бог благодарить, да, – невозмутимо согласилась тетушка Моника, которая стояла на четвереньках и протирала пол тряпкой. – Надеюсь, теперь недолго.

– Я тоже надеюсь, – морщась, выдавила Лиззи. – А-А-А-Р-Г-Х!

Ее лицо покраснело и перекосилось от боли, раздавшееся тело выгнулось дугой. Казалось, Лиззи не готовится стать матерью, а страдает от острого приступа столбнячных судорог, но, к счастью, схватка оказалась недолгой, и женщина, тяжело дыша, мешком повалилась на постель.

– В прошлый раз было не так, – пожаловалась она, приоткрыв один глаз, пока я прощупывала ее живот.

– Каждый раз бывает по-разному, – рассеянно ответила я.

Один быстрый взгляд, и мое сердце подскочило: ребенок больше не лежал боком. Хотя… в головное предлежание он так и не повернулся. Он не шевелился – обычно во время родов дети не двигаются. Мне показалось, что я нащупала его головку вверху, под ребрами Лиззи, но вот как расположено все остальное?

– Дай-ка посмотрю вот здесь…

Под одеялом Лиззи была голой. Ее влажная сорочка висела на стуле перед огнем, от нее исходил пар. Кровать не промокла, и я догадалась, что Лиззи, почувствовав, как разрывается плодная оболочка, успела встать, пока не отошли воды.

Поначалу я боялась смотреть, но, взглянув, облегченно выдохнула. Самое страшное с ягодичным предлежанием плода то, что, что когда оболочка разрывается, часть пуповины может выпасть, и петля оказывается зажатой между тазовой костью роженицы и предлежащей частью плода. Но у Лиззи все было чисто, и быстрый осмотр показал, что шейка матки почти открылась.

Оставалось только сидеть и ждать, что покажется вначале. Я развязала свой сверток, поспешно затолкав моток проволоки с заостренным концом под груду тряпок, расправила навощенный холст и вместе с тетушкой Моникой перетащила на него Лиззи.

Когда та в очередной раз истошно завопила, Моника моргнула и посмотрела на низенькую кроватку, где посапывал малыш Родни. Моника взглянула на меня, словно показывая, что все в порядке, затем взяла Лиззи за руки и тихонько зашептала что-то по-немецки, пока та кряхтела и тяжело дышала.

Дверь тихонько скрипнула, я обернулась и увидела одного из братьев Бердсли: он заглядывал в хижину, и его лицо выражало страх вперемешку с надеждой.

– Уже родился? – хрипло прошептал он.

– НЕТ! – взревела Лиззи, резко сев на постели. – Убери свою физиономию с глаз моих долой, иначе я откручу вам яйца! Все четыре!

Дверь тут же закрылась, и Лиззи, пыхтя, обмякла.

– Ненавижу их! – выдавила она сквозь сжатые зубы. – Чтоб они сдохли!

Я сочувственно хмыкнула.

– Ну, я уверена, что они, по крайней мере, страдают.

– Вот и хорошо. – В считаные секунды ярость Лиззи сменилась сентиментальностью, глаза наполнились слезами. – Я умру?

– Конечно, нет! – сказала я, стараясь придать голосу уверенность.

Лиззи вновь издала пронзительный вопль.

– Gruss Gott! – воскликнула тетушка Моника и перекрестилась. – Ist gut?[32]

Я заверила ее, что все в порядке, и спросила, есть ли в хижине какие-нибудь ножницы.

– О, ja! – ответила она и достала из своей сумки пару крошечных, очень потертых, но когда-то позолоченных ножниц. – Фы это хотеть?

– Danke.

– Ч-Е-О-О-О-О-Р-Р-Р-Р-Т-Т!

Мы с Моникой вместе посмотрели на Лиззи.

– Не перестарайся, – сказала я. – Они, конечно, напуганы, но далеко не идиоты. А еще ты пугаешь своего отца. И Родни, – добавила я, бросив взгляд на маленький холмик постельного белья на кроватке.

Лиззи затихла, тяжело дыша, но сумела кивнуть и даже чуть-чуть улыбнуться.

Затем дела пошли быстрее: Лиззи и вправду была быстрой. Я проверила ее пульс, затем шейку, и мое сердце забилось в два раза быстрее, когда я нащупала то, что явно было крошечной ножкой на пути наружу. Может, я смогу достать вторую?

Я бросила взгляд на Монику, оценивая ее размер и силу. Жилистая, словно плеть, но совсем не крупная. А вот Лиззи сейчас размером с… ладно, возможно, Йен и не преувеличивал, когда решил, что у нее будет двойня.

От ужасающей мысли, что детей там действительно двое, у меня волосы стали дыбом, несмотря на влажную духоту хижины.

«Нет, – твердо сказала я сама себе. – Никаких близнецов, ты прекрасно это знаешь. И с одним придется нелегко».

– Похоже, нам понадобится кто-нибудь из мужчин, чтобы придержать ее за плечи, – сказала я Монике. – Приведите, пожалуйста, одного из близнецов.

– Обоих, – выдохнула Лиззи, когда Моника повернулась к двери.

– Одного вполне…

– Обоих! А-А-А-А-А-Х!

– Обоих, – велела я Монике, которая деловито кивнула.

Близнецы ворвались в хижину с порывом холодного воздуха, на их лицах застыли одинаковые маски тревоги и волнения. Я не успела ничего сказать, как они тут же бросились к Лиззи, словно пара железных стружек к магниту. Лиззи с трудом села, один из близнецов встал позади нее на колени и принялся ласково разминать ее плечи, когда прошла последняя схватка. Его брат сел рядом с Лиззи, заботливо обняв то, что когда-то было ее талией, а другой рукой убирая назад со лба взмокшие от пота волосы жены.

Я попыталась накрыть ее торчащий живот одеялом, но разгоряченная Лиззи сердито его оттолкнула. В хижине было влажно и жарко от кипящего котла, пота и наших усилий. Я подумала, что близнецы гораздо лучше меня знакомы с анатомией Лиззи, и отдала скомканное одеяло тетушке Монике. При родах нет места скромности.

Взяв ножнички, я опустилась на колени перед Лиззи и быстро надрезала промежность, почувствовав на руке крохотную струйку теплой крови. Довольно редкая процедура при обычных родах, но сейчас мне требовалось место для манипуляций. Я прижала к разрезу чистую тряпицу, но кровотечение почти прекратилось, а внутренняя поверхность бедер Лиззи уже и так была вся в крови.

Это и правда была ножка. Увидев длинные, как у лягушонка, пальчики, я машинально взглянула на босые ноги Лиззи, крепко упертые в пол по обе стороны от меня. Нет, у нее пальцы короткие и пухленькие, значит, это вклад близнецов.

Сырой, болотный запах околоплодных вод, пота и крови поднимался от тела Лиззи, словно туман, и по моим бокам тоже струился пот. Я просунула палец под крохотную пяточку, захватила ее и вытащила наружу ножку, чувствуя, как в плоти ребенка пульсирует жизнь, хотя сам он не шевелился, беспомощный, скованный процессом рождения.

Другая… мне нужна другая ножка. Наскоро прощупывая между схватками брюшную стенку, я просунула внутрь другую руку вдоль появившейся ножки и нашла крохотные выпуклости ягодиц. Торопливо поменяв руки и закрыв глаза, нащупала изгиб согнутого бедра. Черт, похоже, колено ребенка подтянуто к подбородку… Среди хлюпающей жидкости я нашла податливую жесткость похожих на хрящи косточек, эластичную плоть мышцы… нащупала один пальчик, второй, обхватила другую лодыжку и, прорычав: «Держите ее! Крепче!», вытащила вторую ножку, когда Лиззи выгнулась, а ее нижняя часть оказалась прямо передо мной.

Я отодвинулась и открыла глаза, тяжело дыша, хотя и не от физических усилий. Маленькие лягушачьи пяточки разок дернулись и повисли, когда со следующей схваткой обе ножки полностью вылезли наружу.

– Еще разок, милая, – прошептала я, положив руку на напрягшееся бедро Лиззи. – Давай еще так же.

Лиззи утробно зарычала, достигнув той точки, когда женщине уже все равно, выживет ли она, умрет или разорвется на части, и нижняя часть ребенка медленно выскользнула наружу. Петля пуповины вокруг животика пульсировала, словно жирный пурпурный червь. Я не могла отвести взгляд от этого зрелища и только мысленно благодарила Бога, когда поняла, что тетушка Моника пристально смотрит из-за моего плеча.

– Ist das яички? – озадаченно спросила она, показывая на гениталии младенца.

Меня больше беспокоила пуповина, и я не успела посмотреть, но теперь взглянула вниз и улыбнулась.

– Нет. Ist eine Madchen[33], – сказала я.

Половые органы малышки отекли и походили на снаряжение маленького мальчика, потому что клитор выступал из опухших половых губ, но все же это был не пенис.

– Что такое? Что там? – спросил один из Бердсли и наклонился посмотреть.

– У фас есть маленький дефочка, – улыбаясь, сказала тетушка Моника.

– Девочка? – ахнул другой Бердсли. – Лиззи, у нас дочка!

– Да заткнись ты на хрен! – рявкнула Лиззи. – А-Р-Р-Р!

Проснулся маленький Родни и сел, открыв рот и вытаращив глазки. Тетушка Моника тут же вскочила и выхватила его из кроватки, прежде чем он успел заплакать.

Сестренка Родни неохотно, дюйм за дюймом, выходила в этот мир с каждым толчком схватки. Я считала про себя: «Один гиппопотам, два гиппопотама…» После выхода пуповины до появления рта и первого вдоха должно пройти не больше четырех минут, иначе недостаток кислорода вызовет необратимое повреждение мозга. Но я не могла просто выдернуть малышку, боялась повредить шею и голову.

– Тужься, милая, – попросила я спокойным голосом, положив обе руки на колени Лиззи. – Давай, изо всех сил!

«Тридцать четыре гиппопотама, тридцать пять…»

Все, что нам было нужно, – это чтобы из-под тазовой кости показался подбородок. Когда схватка закончилась, я торопливо сунула пальцы внутрь, нащупала личико ребенка и нашла верхнюю челюсть. Началась новая схватка, и я стиснула зубы от боли, когда мою ладонь зажало между тазовой костью и черепом малышки, но не убрала руку, боясь выпустить с таким трудом нащупанную головку девочки.

«Шестьдесят два гиппопотама…»

Схватка ослабла, и я медленно потянула головку вниз, осторожно вытащила подбородок за кромку таза…

«Восемьдесят девять гиппопотамов, девяносто гиппопотамов…»

Синюшный, покрытый кровью младенец свисал из тела Лиззи, поблескивая в свете пламени. Он раскачивался меж ее бедер, словно язык колокола, или как висельник на… я сразу же отбросила эту мысль.

– Может, надо взять… – прошептала мне тетушка Моника, прижимая к груди маленького Родни.

«Сто гиппопотамов».

– Нет, не трогайте его… ее, – сказала я. – Пока не нужно.

Сила тяжести медленно помогала родам. Если потянуть, то можно повредить шею, а если головка застрянет…

«Сто десять гиппопотамов… много их было, этих гиппопотамов», – подумала я, рассеянно представляя, как все стадо строем марширует в лощину, где они будут барахтаться в грязи, восхити-и-ительно…

– Давай! – велела я, готовясь очистить ротик и носик, как только они появятся.

Но Лиззи не стала дожидаться понукания, она глубоко вдохнула, вся головка выскочила из нее с отчетливым хлопком, и ребенок упал в мои руки, словно спелый плод.

* * *

Я зачерпнула еще немного кипятка из дымящегося котелка и добавила холодной воды из ведра. От теплой жидкости руки защипало: кожа между пальцами потрескалась от долгой зимы и постоянной дезинфекции разбавленным спиртом. Я только что закончила зашивать и мыть Лиззи, и сейчас кровь с моих рук повисала в воде темными облачками.

Позади меня в кровати лежала Лиззи, бережно укрытая одеялом и одетая в рубашку одного из близнецов, потому что ее собственная сорочка еще не высохла. Лиззи смеялась в послеродовой эйфории и от радости, что выжила. Близнецы суетились по обе стороны от нее, что-то шептали с восхищением и облегчением. Один из них поправлял распущенные светлые волосы Лиззи, мокрые от пота, другой нежно целовал ее в шею.

– Тебя не лихорадит, любимая? – с ноткой беспокойства в голосе спросил кто-то из близнецов.

Я встревоженно оглянулась и посмотрела на Лиззи: она страдала от малярии, и, хотя приступов не было довольно давно, возможно, стресс при родах…

– Нет, – ответила Лиззи и поцеловала Джо или Кеззи в лоб. – Я просто раскраснелась от того, что счастлива.

Кеззи или Джо с обожанием улыбнулся ей, в то время как его брат с другой стороны в свою очередь принялся целовать Лиззи в шею.

Тетушка Моника кашлянула. Она обтерла новорожденную влажной тряпицей и мягкими, пропитанными ланолином клочками шерсти, которые я принесла с собой, а потом завернула малышку в одеяло. Родни уже давно наскучило происходящее, и он заснул на полу возле корзины с дровами, посасывая большой палец.

– Тфой отец, Лиззи, – с легкой ноткой неодобрения в голосе сказала тетушка Моника. – Он там софсем самерзнет. Und die Mädel он хотеть фидеть, с тобой, но не столько много с эти…

Она умудрилась кивнуть на кровать и в то же время скромно отвести взгляд от игривого трио. Мистер Уэмисс и его зятья потихоньку восстанавливали отношения после рождения Родни, но лучше было не торопить события.

От ее слов близнецы засуетились, вскочили на ноги. Один подхватил с пола Родни, обращаясь с ним с ласковой непринужденностью, другой поспешил к двери, чтобы привести мистера Уэмисса, которого в суматохе забыли на крыльце.

Он слегка посинел от холода и волнения, но его худое лицо просияло от радости, словно осветилось изнутри. Он весело и сердечно улыбнулся Монике, коротко взглянул на маленький сверток и нежно его погладил, но все внимание было отдано Лиззи, а она смотрела только на отца.