Эхо прошлого

«И как это не пришло мне в голову раньше? – с тоской думал Йен, но вслух ничего говорил. – Арч Баг пообещал забрать то, что мне дорого. И вот ты сидишь рядом со мной, и только слепой тебя не увидит».

Когда эта мысль появилась впервые, он отогнал ее: старый Арч обязан дяде Джейми за все добро, что тот сделал Багу и его жене. А старина Баг из тех людей, что признают долги, хотя, похоже, он скорее готов взимать их с других. В любом случае Арч уважает дядю как мужчину. На какое-то время Йен успокоился.

Но потом у него возникли другие мысли, они стали приползать, как кошмарные многоножки, бессонными ночами с тех пор, как он убил Мурдину Баг.

Арч Баг – старик. Крепкий, как закаленное в огне копье, и вдвое опаснее копья, но все же старик. Он сражался еще при Шерифмуре, должно быть, ему лет восемьдесят. На какое-то время жажда мести поддержит в нем жизнь, но всякая плоть в конце концов умирает. Арч вполне может решить, что у него нет времени ждать, пока Йен обретет что-либо по-настоящему ценное. Если Баг намерен осуществить свою угрозу, ему придется действовать, и очень скоро.

С другой стороны костра до Йена донеслись едва различимые шорохи, приглушенный шепот и шевеление, и у парня пересохло в горле. Йен сглотнул. Старина Арч может попытаться забрать его тетю, потому что он, Йен, конечно, любит и ее. А убить Клэр гораздо легче, чем дядю Джейми. Но нет… Арч, может, и ополоумел от горя и гнева, но он не сумасшедший: обидеть тетушку Клэр, не прикончив до того дядю Джейми, сродни самоубийству.

А может, старику уже все равно? Йену показалось, что от этой мысли по телу пробежали холодные мурашки.

Йен понимал, что должен уйти, оставить дядю и тетю. Он и хотел… И все еще не передумал. Он решил, что подождет, пока они не уснут, а потом встанет и незаметно ускользнет. Тогда они будут в безопасности.

Но сердце подвело его той, первой ночью. Тогда у костра он пытался собраться с силами и уйти, но дядя догадался, он вышел из леса и молча сидел с Йеном, пока тот не почувствовал, что может снова заснуть.

Завтра, подумал Йен. В конце концов, со дня похорон Мурдины от Арча Бага не было ни слуху ни духу. Как ни крути, он стар и одинок, может, он уже умер.

А еще Йен подозревал, что, если уйдет, не сказав ни слова, дядя Джейми отправится за ним. Он ясно дал понять, что Йен вернется в Шотландию, даже если придется запихнуть его в мешок. Несмотря на мрачные мысли, Йен невольно усмехнулся, и Ролло заворчал, почувствовав, как грудь хозяина под его телом вздрогнула от беззвучного смеха.

Йен почти не думал о Шотландии и о том, что ждет его там.

С другой стороны костра внезапно донесся сдавленный стон, а за ним два одновременных выдоха, настолько знакомых, что Йен мгновенно и очень живо представил, что могло вызвать подобные звуки. «А может, в Шотландии я найду себе жену?» – подумал он.

Нет, нельзя. Или можно? Способен ли Арч Баг последовать за ним так далеко? Возможно, старик уже умер, снова подумал Йен и пошевелился. Ролло заворчал, но, поняв намерения хозяина, сполз с него и свернулся калачиком неподалеку.

Там, в Шотландии, рядом с Йеном будет его семья. В окружении Мюрреев он и его жена наверняка будут в безопасности. Это здесь, в густых горных лесах, легко затаиться или незаметно подкрасться к добыче, но в горах Шотландии все по-другому. Там глаза остры у всех, и никто не пройдет незамеченным.

Йен не знал, что скажет мать, когда его увидит, но, когда попривыкнет, возможно, найдет девушку, которая не слишком его испугается.

Он услышал звук всасываемого воздуха и почти всхлип, который издал дядя, – он всегда так стонал, когда Клэр приникала к его соску. В тусклом свете тлеющих в очаге углей Йен пару раз видел, как она это делает: глаза закрыты, мимолетный влажный блеск зубов, волосы скользят по обнаженным плечам облаком света и тени.

Юноша поддался соблазну и положил руку на свой член. У Йена имелась личная коллекция образов, которые он бережно хранил для этой цели, и немалое их число так или иначе имело отношение к его кузине, хотя ему и было немножко стыдно. Ведь Брианна замужем за Роджером Маком! Впрочем, Йен одно время думал, что ему самому придется жениться на ней, и, хотя подобная перспектива приводила его в ужас (ему было всего семнадцать, а она значительно старше), мысль о том, что Брианна окажется в его постели, придавала ему храбрости.

Несколько дней он пристально за ней наблюдал и, когда она пошла купаться, разглядел под тонким муслином ее сорочки крепкую круглую задницу, темную тень рыжих волос внизу живота и представил себе, с каким восторгом увидит это ночью, когда Брианна ляжет и раздвинет перед ним ноги.

Черт, что он творит! Нельзя думать о Брианне в таком духе, ведь ее отец лежит в дюжине футов от него, Йена!

Он поморщился, зажмурил глаза и замедлил движения руки, пока подбирал другой образ из своей коллекции. Не ведьму, только не сегодня! Воспоминание о ней сильно возбуждало Йена, порой до боли, но к желанию примешивалась толика беспомощности. Мальва… Нет. Йен побаивался вызывать ее образ, поскольку считал, что ее дух все еще где-то неподалеку.

Малютка Мэри. Точно, она. Рука Йена ритмично задвигалась, и он вздохнул, с облегчением вызывая в памяти маленькие розовые грудки и ободряющую улыбку первой девушки, с которой переспал.

Чуть позже, уже паря на краю сна, в котором маленькая светловолосая девушка была его женой, Йен сонно подумал: «Да, может, он уже умер».

Ролло утробно заворчал, словно не соглашаясь, и перевернулся лапами кверху.

Глава 14

Деликатные материи

Лондон. Ноябрь, 1776 г.

«И у возраста есть свои преимущества», – думал лорд Джон. Мудрость, широкий кругозор, положение в обществе, чувство удовлетворения от достигнутого и от того, что время потрачено не зря, роскошь любви к друзьям и близким… А еще то, что не нужно вжиматься спиной в стену, когда беседуешь с лордом Джорджем Жерменом. Хотя и зеркало, и камердинер уверяли, что он по-прежнему великолепно выглядит, лорд Джон был, по меньшей мере, лет на двадцать старше, чем объекты пристрастий государственного секретаря по делам колоний, который предпочитал юношей с нежной кожей.

Секретарь, жестом пригласивший его войти, полностью подходил под это описание и к тому же обладал длинными темными ресницами и мягкими, капризно надутыми губками. Грей едва удостоил юношу взглядом: его собственные вкусы были более брутальными.

Было уже довольно поздно – хорошо зная привычки Жермена, Грей дождался часа пополудни, – но последствия бессонной ночи все еще сказывались на государственном секретаре. Под его глазами набрякли синюшные мешки, напоминающие яйца всмятку, и он смотрел на Грея без особого энтузиазма. Тем не менее Жермен попытался соблюсти правила приличия, предложив Грею присесть и послав секретаря с телячьими глазами за бренди и печеньем.

Грей почти никогда не пил крепкого спиртного до вечернего чаепития и сейчас хотел сохранить свежую голову, и потому только пригубил бренди, который оказался превосходным. Жермен погрузил в бокал свой знаменитый сэквиллский нос, длинный и острый, как нож для вскрытия конвертов, глубоко вдохнул и выпил до дна, а потом налил еще. Судя по всему, жидкость обладала восстанавливающим действием, ибо, когда Жермен оторвался от второго бокала, он выглядел несколько веселее и наконец спросил, как дела у Грея.

– Прекрасно, благодарю вас, – любезно ответил Джон. – Я недавно вернулся из Америки и привез вам несколько писем от общих знакомых.

– Неужели? – Жермен немного просветлел. – Очень любезно с вашей стороны, Грей. Как прошло путешествие? Удачно?

– Довольно сносно.

На самом деле плавание оказалось прескверным: на пути через Атлантику они попали в штормовой фронт, который несколько дней болтал корабль и швырял его из стороны в сторону, да так сильно, что Грею захотелось, чтобы судно затонуло и мученьям пришел конец. Но сейчас он не хотел тратить время на праздные разговоры.

– У меня произошла весьма интересная встреча, как раз перед отъездом из колонии Северная Каролина, – сказал Грей, решив, что Жермен уже готов его выслушать. – Позвольте мне рассказать о ней.

Жермен был тщеславен и мелочен, он в совершенстве овладел искусством политической неопределенности, но при желании мог помочь в решении определенных вопросов, особенно если ситуация сулила ему выгоду. Упоминание Северо-Западных территорий явно привлекло его внимание.

– Вы больше не говорили с этим Бичемом?

Третий бокал бренди стоял у локтя Жермена, уже полупустой.

– Нет, он передал сообщение, но я счел нецелесообразным вести с ним дальнейшие переговоры, так как выяснилось, что он не обладает свободой действий. Если бы Бичем намеревался разгласить имена своих хозяев, он бы это сделал.

Жермен поднял бокал, но пить не спешил, а крутил его в руке, как будто это помогало ему собраться с мыслями. Простой, не ограненный бокал, весь в смазанных отпечатках пальцев Жермена и его губ.

– Вы знакомы с этим человеком? Почему он искал именно вас?

«А он отнюдь не глупец», – подумал Грей.

– Я сталкивался с ним много лет назад, – ровно произнес он. – Когда работал с полковником Боулзом.

Ни за что на свете Грей не сказал бы Жермену, кто такой Перси на самом деле. Он был – вообще-то, и до сих пор остается – сводным братом ему и Хэлу, и только счастливая случайность вкупе с решимостью самого Грея предотвратила вселенский скандал во время предполагаемой смерти Перси. Некоторые скандалы со временем утихают, но этот бы не утих.

Услышав имя Боулза, который много лет возглавлял английский «Черный кабинет», Жермен приподнял выщипанные брови.

– Шпион?

В его голосе послышалось легкое пренебрежение: шпионы были вульгарной необходимостью, настоящий джентльмен никогда бы не стал с ними якшаться.

– Возможно, какое-то время. Очевидно, после этого он значительно преуспел в жизни.

Грей поднял свой бокал, сделал большой глоток – все-таки бренди был необыкновенно хорош! – поставил бокал на стол и встал, чтобы откланяться. Не стоит давить на Жермена. Пусть лучше дело останется в его ведении, а там личные интересы секретаря заставят его действовать.

Пока Жермен сидел, развалившись в кресле, и задумчиво рассматривал пустой бокал, Грей попрощался и взял свой плащ у секретаря с пухлыми губами, который как бы ненароком коснулся Грея рукой.

* * *

Заворачиваясь в плащ и натягивая поглубже шляпу, Грей размышлял. Нет, он не положился целиком и полностью на непредсказуемое чувство ответственности Жермена. Да, тот был государственным секретарем по делам американских колоний, но дело Грея касалось не только Америки. В Кабинете лорда Норта было еще два государственных секретаря, один отвечал за Северный департамент, включающий в себя всю Европу, другой – за Южный, который охватывал все остальные страны. Грей предпочел бы вообще не иметь никаких дел с лордом Жерменом, однако и требования протокола, и политические соображения не позволяли обратиться к лорду Норту напрямую, что было первым порывом Грея. Он решил, что даст Жермену день форы, а потом сообщит о возмутительном предложении Бичема государственному секретарю Южного департамента Томасу Тинну, виконту Уэймуту. В его служебные обязанности входило взаимодействие с европейскими католическими странами, следовательно, Франция тоже относилась к сфере его интересов.

Если они оба решат заняться этим делом, то оно непременно привлечет внимание лорда Норта, а уже Норт (или кто-то из его министров) обратится к Грею.

Вверх по Темзе двигался шторм. Грей видел клубящуюся черную тучу, казалось, что она вот-вот обрушит всю свою ярость прямо на здание парламента.

– Толика грома и молнии им бы не помешала, – злобно пробормотал Грей и окликнул кеб: первые тяжелые капли дождя уже падали на землю.

Дождь стоял стеной к тому времени, как он прибыл в клуб «Бифштекс», и Грей чуть не промок за те три шага, что отделяли входную дверь клуба от кромки тротуара.

Мистер Бодли, пожилой дворецкий, встретил Грея так, будто бы тот приходил сюда только вчера, а не около полутора лет назад.

– Сегодня у нас черепаховый суп с хересом, милорд, – сообщил он, знаком велев помощнику взять у Грея мокрую шляпу и плащ. – Хорошо согревает желудок. А потом подать вам превосходную баранью котлету с молодым картофелем?

– То, что нужно, мистер Бодли, – улыбнулся Грей.

Он занял свое место в столовой, несколько успокоившись при виде пылающего камина и прохладной белизны столового белья. Откинувшись на спинку стула, Грей позволил мистеру Бодли подоткнуть ему салфетку под подбородок и вдруг заметил нечто новое в убранстве зала.

– Кто это? – изумленно спросил Грей.

Напротив него на самом видном месте висела картина с изображением величественного индейца, украшенного страусовыми перьями и расшитыми тканями. Он выглядел довольно странно среди портретов выдающихся, но в основном уже покойных членов клуба.

– О, так это же мистер Брант[41], – сказал мистер Бодли с ноткой укора в голосе. – Мистер Джозеф Брант. В прошлом году, когда он приезжал в Лондон, мистер Питт приводил его сюда отобедать.

– Брант?

Мистер Бодли удивленно поднял брови. Как большинство лондонцев, он полагал, что каждый, кто хоть раз бывал в Америке, просто обязан всех там знать.

– Полагаю, он вождь племени могавков, – сказал он, тщательно выговаривая слово «могавк». – Представляете, он был с визитом у короля!

– Надо же, – пробормотал Грей. Интересно, подумал он, кого больше впечатлил этот визит, короля или индейца?

Мистер Бодли удалился, очевидно, чтобы принести суп, но через минуту вернулся и положил на скатерть перед Греем письмо.

– Это прислали для вас через секретаря, сэр.

– Да? Благодарю вас, мистер Бодли.

Грей взял письмо и сразу же узнал почерк сына. Сердце екнуло. Почему Вилли не захотел отправить письмо через бабушку или Хэла?

Разум услужливо подсказал логичный ответ: «Наверное, боялся, что они это письмо прочитают». Грей взял нож для рыбы и с некоторой тревогой вскрыл конверт.

Может, дело в Ричардсоне? Хэлу он не нравился, и не нравилось, что Вилли на него работает, хотя брат так и не объяснил, почему. Грей подумал, что, возможно, и не стоило направлять Уильяма по этому пути, тем более сам он знал грязный мир шпионажа не понаслышке.

Тем не менее тогда требовалось немедленно убрать Вилли из Северной Каролины, пока он не столкнулся лицом к лицу либо с Джейми Фрэзером, либо с так называемым Перси Бичемом.

И конечно, ты должен отпустить сына, позволить ему сделать собственный выбор в этом мире, и неважно, во что это тебе обойдется. Так говорил ему Хэл, и не раз. «Три, если быть точным, – с улыбкой подумал Грей, – каждый раз, когда один из сыновей Хэла получал патент на звание».

Он осторожно вскрыл письмо, как будто боялся, что оно взорвется. Увидел аккуратно исписанный листок и счел это дурным знаком: обычно Вилли писал довольно разборчиво, но с помарками.

«Лорду Джону Грею

Общество любителей английского бифштекса

От лейтенанта Уильяма лорда Элсмира

7 сентября 1776 г.

Лонг-Айленд

Королевская колония Нью-Йорк

Дорогой отец!

Мне нужно рассказать Вам об одном очень деликатном деле».

Грей подумал, что у любого родителя кровь застынет в жилах от подобной фразы. Неужели Вилли нашел себе женщину с ребенком? Проиграл значительную сумму в азартные игры? Подхватил венерическую болезнь? Вызвал кого-то на дуэль? Или вызвали его? А может, он столкнулся с чем-то очень опасным, пока собирал разведданные для генерала Хау?.. Грей взял бокал с вином, сделал хороший глоток для подкрепления сил и только потом вернулся к чтению письма. Как выяснилось, ничто не смогло бы подготовить его к следующему предложению:

«Мы с леди Доротеей любим друг друга».

Грей поперхнулся, забрызгав вином руку, однако отмахнулся от дворецкого, который поспешил к нему с полотенцем, а просто вытер руку о штаны, торопливо пробегая страницу глазами.

«Хотя некоторое время мы чувствовали растущее влечение, я не спешил признаваться в своих чувствах, зная, что мне скоро придется отплыть в Америку. Но случилось так, что на балу у леди Бельведер за неделю до моего отъезда мы внезапно оказались наедине в саду, и красота этого места, романтика вечера и опьяняющая близость леди Доротеи взяли верх над моей рассудительностью».

– Господи Иисусе! – вырвалось у лорда Джона. – Ради бога, скажи, что ты не лишил ее девственности где-нибудь под кустом!

Заметив, что из-за соседнего стола на него бросают любопытные взгляды, он коротко кашлянул и вновь вернулся к чтению письма.

«Чувства охватили меня до такой степени, что я не решаюсь доверить бумаге все, что случилось. Конечно, я попросил прощения, хотя, разумеется, никаких извинений не хватит, чтобы загладить столь бесчестное поведение. Леди Доротея великодушно меня простила и была весьма настойчива, убеждая меня не ходить к ее отцу, что я намеревался сделать поначалу».

– Очень благоразумно, Дотти, – пробормотал Грей, слишком хорошо представляя реакцию брата на подобное откровение. Оставалось только надеяться, что Вилли заливается краской стыда не из-за по-настоящему серьезного проступка…

«Я намеревался попросить тебя замолвить за меня словечко перед дядей Хэлом в следующем году, когда я вернусь домой и смогу официально попросить руки леди Доротеи. Однако я только что узнал, что она получила предложение от виконта Максвелла и что дядя Хэл серьезно его рассматривает. Как бы то ни было, я бы никогда не стал порочить честь леди, но при сложившихся обстоятельствах совершенно очевидно, что она не может выйти замуж за Максвелла».

«Ты хочешь сказать, что Максвелл обнаружит, что она не девственница, и сразу же после первой брачной ночи поспешит рассказать об этом Хэлу», – мрачно подумал Грей. Он крепко потер рукой лицо и продолжил читать.

«Папа, невозможно передать словами, как я раскаиваюсь в своем поступке. Я понимаю, что разочаровал тебя, и не могу собраться с силами, чтобы просить прощения, которого не заслуживаю. Не ради себя, но ради леди Доротеи я умоляю тебя поговорить с герцогом. Надеюсь, его можно убедить принять мое предложение, избежав откровений, которые могут причинить страдания леди, и он разрешит нам обручиться.

Твой покорный заблудший сынУильям».

Грей откинулся назад и закрыл глаза. Первое потрясение прошло, и разум попытался найти правильное решение.

В принципе, это вполне осуществимо. Серьезных препятствий для женитьбы Уильяма на Дотти не существует. Хотя номинально они приходятся друг другу двоюродными братом и сестрой, кровного родства между ними нет. Уильям его сын во всех смыслах, но не по крови. И хотя Максвелл молод, богат и весьма подходящая партия, Уильям – граф, наследник титула баронета Дансени и к тому же далеко не беден.

Нет, с этим все в порядке. И Минни Уильям очень нравится. Хэл и мальчики… ну, если они не пронюхают о поступке Уильяма, то наверняка согласятся. С другой стороны, если кто-нибудь из них потом узнает правду, Уильяму очень повезет, если он отделается только тем, что его высекут хлыстом и переломают все кости. И Грею тоже.

Хэл, конечно, удивится: кузен с кузиной часто виделись, когда Вилли бывал в Лондоне, но Уильям никогда не говорил о Дотти так, чтобы можно было предположить…

Грей взял письмо и перечитал его снова. Потом еще раз. Положил письмо и, прищурившись, какое-то время пристально смотрел на него и думал.

– Будь я проклят, если поверю в это! – наконец сказал он вслух. – Что ты, черт подери, задумал, Вилли?

Он скомкал письмо, взял с ближайшего стола подсвечник, извинившись кивком, и поджег послание. Дворецкий заметил и тут же подал маленькое фарфоровое блюдечко, куда Грей уронил пылающий ком бумаги.

– Ваш суп, милорд, – произнес мистер Бодли и, аккуратно развеяв дым костерка салфеткой, поставил перед Греем тарелку с дымящимся супом.

* * *

Так как Уильям находился вне пределов досягаемости, Грей решил, что первым делом нужно встретиться с соучастницей его преступления, каким бы оно ни было. Чем больше Грей думал, тем больше убеждался: что бы ни связывало Уильяма, девятого графа Элсмира, и леди Доротею Жаклин Бенедикту Грей, это не имело отношения ни к любви, ни к греховной страсти.

Но как же поговорить с Дотти незаметно от ее родителей? Он же не может слоняться по улице, пока Хэл и Минни не уйдут куда-нибудь и не оставят Дотти одну. Впрочем, даже если удастся застать ее дома и поговорить с ней наедине, слуги обязательно обмолвятся о встрече, и Хэл, который трясется над своей дочуркой, как огромный мастиф над любимой косточкой, непременно захочет узнать причину разговора.

Грей отказался от предложения швейцара найти ему экипаж и пошел пешком к дому матери, размышляя над способами и средствами. Можно, конечно, пригласить Дотти на ужин, но было бы странно не пригласить одновременно и Минни. То же самое с приглашением в театр или оперу. Грей часто сопровождал женщин, потому что Хэлу не хватало терпения прослушать всю оперу целиком, а большинство пьес брат считал нудной болтовней.

Путь пролегал через Ковент-Гарден, где Грей ловко увернулся от брызг воды, которую выплеснули из ведра, чтобы смыть скользкие капустные листья и гнилые яблоки с булыжной мостовой у прилавка зеленщика. Летом тротуар покрывала увядшая зелень. На рассвете из окрестных сел на телегах привозили цветы, и они наполняли площадь ароматом и свежестью. Осенью здесь воцарялся запах подгнивших раздавленных фруктов, разлагающегося мяса и треснувших овощей – признак того, что в Ковент-Гардене сменился караул.

Весь день продавцы зазывали покупателей, торговались, устраивали между собой грандиозные побоища, отбивались от воров и карманников, а вечером отправлялись в таверны на улицах Тависток и Бриджес, чтобы прокутить половину заработка. С приближением ночи Гарден заполоняли шлюхи.

Заметив парочку девиц, которые пришли пораньше и теперь прохаживались в надежде найти клиентов среди собирающихся домой торговцев, Грей ненадолго отвлекся от семейных неурядиц и мысленно вернулся к более ранним событиям этого дня.

Прямо перед ним простиралась Бриджес-стрит. Почти в самом конце улицы он видел элегантный особняк, который с изящной скромностью расположился в стороне от проезжей части. А что, это мысль: шлюхи многое знают и могли бы узнать еще больше за соответствующее вознаграждение. У Грея возникло искушение прямо сейчас навестить Несси, хотя бы для того, чтобы просто насладиться ее обществом. Но нет, во всяком случае, пока.

Вначале нужно выяснить, что известно о Перси Бичеме в более официальных кругах, а только потом выпускать собственных гончих в погоню за этим кроликом. Или встречаться с Хэлом.

Было уже слишком поздно для официальных визитов. Тем не менее лорд Джон написал записку с просьбой о встрече и уже утром собирался посетить «Черный кабинет».

Глава 15

Черный кабинет

Интересно, что за романтичная душа придумала название «Черный кабинет», размышлял Грей. Или это отнюдь не романтичное определение? Возможно, в прежние времена шпионам приходилось довольствоваться темной каморкой без окон под лестницей ныне сгоревшего Уайтхолльского дворца, и название носило чисто описательный характер. Сейчас слова «Черный кабинет» обозначали скорее род занятий, нежели конкретное место.

Во всех европейских столицах (и многих городах поменьше) были свои «Черные кабинеты» – места, где корреспонденция либо перехватывалась шпионами на пути ее следования, либо ее просто изымали из пакетов с дипломатической почтой, досматривали, с переменным успехом расшифровывали, а затем отправляли тому конкретному лицу или ведомству, которое нуждалось в добытой информации. Когда Грей работал на английский «Черный кабинет», тот состоял из четырех джентльменов, не считая клерков и мальчишек-курьеров. Теперь людей там стало гораздо больше, они ютились в разных комнатушках и закутках на улице Пэлл-Мэлл, но главный центр всех операций по-прежнему находился в Букингемском дворце.

Не в тех красиво обставленных помещениях, что предназначались для королевской семьи, их секретарей, горничных, экономок, дворецких или другой старшей прислуги, но все же в самом дворце.

Проходя мимо караульного у задних ворот, Грей кивнул – он специально надел свой мундир подполковника, чтобы было проще войти, – и спустился по ободранному, плохо освещенному коридору, где запах старой мастики для пола, смешанный с легким душком вареной капусты и подгорелого пирога к чаю, вызвал у него приятное чувство ностальгии. Третья дверь слева была приоткрыта, и лорд Джон вошел, не постучав.

Его ждали. Артур Норрингтон поприветствовал его, не вставая, и показал на стул. Грей давно знал Норрингтона, хотя они не были близкими друзьями, и сейчас его несколько приободрило, что Артур, казалось, нисколько не изменился за все годы со дня их последней встречи: все такой же крупный и дородный, с большими, слегка навыкате глазами и толстыми губами, которые придавали ему вид палтуса на льду – величественный и чуточку укоризненный.