Раб колдуньи

Наездница помахала им в воздухе, прислушиваясь к тончайшему свисту, который издавало это орудие наказания и пытки. Звук ей тоже явно понравился. Как и сам стек.

Ох, не завидую я вице-мэру сегодня вечером, ох как не завидую…

Взмах белой пухлой ручки всевластной вице-мэрши, тонкий свист стека и первая обжигающая полоса появилась на жирной спине нашего борова. Он тяжко вздохнул, затоптался на месте и потащил пролётку вперед, не дожидаясь второго удара.

Евдоха радостно замахала рукой леди Стефании и послала ей воздушный поцелуй. Госпожа тепло улыбнулась ей вслед.

Пролётка, описав по двору короткую дугу, устремилась к шоссе. Цезарь Карлович, хоть и просидел последние лет тридцать в разных креслах и тяжелее собственного члена ничего не поднимал, но всё же от рождения имел неплохие физические данные, и потому потащил свою ношу на первых порах довольно уверенно. А его супруге такая поездка прибавила восторга, и она замахала стеком безо всякой надобности, каждые три-пять секунд. Последнее, что мы увидели – это согбенную потную жирную спину чиновника, тащащего пролётку и танцующий на ней тонкий стек…

– Вот так, девочки! – задумчиво посмотрела на нас наша повелительница. – Такое вот будущее ожидает мужскую половину человечества после того, как победят оголтелые феминистки, и наступит тотальный матриархат. Так что вам, считайте, повезло – вас не запрягли в телеги и на вас не катаются с-ума-сшедшие от лени и зазнайства домохозяйки. По крайней мере, пока не катаются.

– Кстати, не думайте, что я о вас забыла, – заявила нам леди, отведя нас наверх, в гостиную. – Вот…

Она достала откуда-то прямо из воздуха две одинаковые коробочки с логотипом какого-то крутого западного секс-шопа. Открыла их и перед нами сверкнули хромом и никелем точно такие же клетки-мышеловки для мужских половых органов, которую увозил сейчас на своем пенисе многострадальный Цезарь Карлович.

– Это ваша сбруя и вы сейчас сами наденете их на себя…

Она на миг о чем-то задумалась и тут же добавила:

– Хотя нет, не смогу отказать себе в удовольствии лично заковать ваши бесполезные, но ненормально распухшие от постоянного вожделения клиторы в эти чудесные клетки. Вонючка – начнем с тебя!

Я заметил, что Коля выглядит теперь намного лучше, чем час назад. Левый сосок его был заклеен крест-накрест черной лентой, и никаких кровавых следов вокруг не наблюдалось. Правда, он постоянно облизывал пересыхающие губы, но это, видимо, от посттравматического шока.

Всё-таки хозяйка его незаметно, но подлечила. Шаманка она была посолиднее, чем даже Акулина. Той приходилось проводить какие-то ритуалы, а эта умела ворожить незаметно для окружающих и практически на ходу, не отвлекаясь.

Брат подошел к ней первым и задрал подол платья, обнажив скукожившееся от страха и предвкушения хозяйство. Леди Стефания с садистской улыбочкой запихнула его орган в клетку и с силой защёлкнула первый ободок, перетягивающий мошонку и отделяющий её от остального прибора. Затем, всё так же хищно улыбаясь, защёлкнула и второй – контролирующий сам пенис.

– Не больно? Не жмёт? – с фальшивым участием спросила она, и по тому, как скривился Коля, я понял, что и жмёт, и мешает, и немного больно, но придется теперь привыкать к еще одной тюрьме, в которую закуют уже наших солдат…

А что же мне теперь по ночам делать? – вдруг совсем некстати вспомнил я позапрошлую ночь, когда ублажал леди Стефу самым настоящим, традиционным сексом.

Она, кажется, тоже уловила эту мою мысль, потому что, защелкивая на мне аналогичное устройство, кокетливо подмигнула. Все-таки настроения у неё менялись по несколько раз за полчаса!

Но мошонку сдавила явно сильнее необходимого. Я даже вздрогнул от боли, но тут же пристыдил сам себя – Коля в этот вечер вынес несравнимо больше меня, а я тут вздрагиваю как кисельная барышня оттого, что слишком туго затянули корсет!

Было уже темно, двор утонул в ночных шуршащих тенях и таинственных поскрипываниях. Старые перекошенные сараи и дровяные склады приобрели на фоне темно-синего неба очертания полуразрушенной крепостной стены. Мы словно оказались внутри фантастического Стоунхенджа, сумрачного и наступающего на нас со всех сторон. Захотелось поскорее погасить лампочку над дверью и спрятаться в доме.

– Ты чем-то была весь день недовольна, Стелька? – спросила меня леди, когда мы уединились в её спальне и я согласно своим обязанностям стелил ей новое постельное бельё. Таково было правило – каждую ночь новое постельное бельё. Дважды она не спала на одних и тех же простынях. Тут у неё целые громадные шкафы были завалены кипами наволочек, одеял, пододеяльников, простыней и покрывал. А использованное бельё я был обязан сжигать в печке каждое утро.

– Я всем доволен, леди Стефания, – поклонился я как можно ниже.

– И тем, что я вас гоняла два дня как проклятых? И тем, что сегодня вечером пустила кровь Вонючке – твоей единоутробной сестричке? Знаешь, как ей было больно, как она страдала, пока ты глазки там закатывала, сучка?

Я хотел вздохнуть, но посчитал это неуместным.

– Мы ваши рабыни, леди Стефания, – сказал я кротко. – Мы полностью в вашей власти.

Она переодевалась прямо при мне, не стесняясь, я ведь был её горничной, её ДОПУЩЕННОЙ в святая святых – в её спальню, и даже больше – в её постель служанкой-сисси. А я не знал, куда прятать глаза – ну не пялиться же на её почти голое тело, немного полноватое, как на мой вкус…

Она в эти два дня так напиталась человеческой энергетикой, что даже её шелковая ночная сорочка заискрила, едва не запалив бархатные драпировки роскошного антикварного балдахина, когда она напяливала её на себя. А я ощущал, что вот-вот рухну прямо на пол от усталости. Спать, только спать, – сверлило у меня в мозгу.

– Жаль, что тебе сегодня не удастся выспаться, – словно прочитав мои мысли, меланхолично промурлыкала эта стерва, забираясь в огромную постель и шурша наглаженными простынями и пододеяльниками.

– Мне ложиться у ваших ног? – робко поинтересовался я, так как никакого приказа на этот счет не последовало.

– Да, как всегда. На своё место, – сказала она, распуская роскошную копну своих непонятного цвета волос.

Они меняли свой оттенок от бронзово-рыжего, до классического каштанового, видимо в зависимости от настроений и пожеланий хозяйки.

Я ящеркой занырнул под одеяло, стараясь не дышать и лишний раз не беспокоить госпожу. Она нащупала моё лицо своими ножками и поудобнее положила на него ступни.

Вот тут только я позволил себе вздохнуть полной грудью и заодно перевести дух.

Леди слегка пнула меня пальчиками в нос и приказала уже сонным голосом:

– Не спать и целовать ноги всю ночь.

Я буквально охуел, когда почувствовал, как мой солдат распирает никелированную клетку, в которую его сегодня заперла эта… эта…

Так кто же она такая?

***

Губернатора хоронили ночью. Тайно, на каком-то старинном деревенском кладбище. И никого из официальных лиц, родственников, или даже просто друзей на этих странных похоронах не было. У гроба, при свете факелов, стояли в два ряда лишь одиннадцать женщин в черных шёлковых балахонах, а в изголовье читал молитвы старенький священник, который старался не отвлекаться на столь необычную публику и вообще явно стремился закончить всё как можно скорее.

Потом он обошёл гроб по кругу, помахал быстренько кадилом, посыпал землицей сверху на покрытое саваном тело и махнув на прощание рукой (всё, мол, можно хоронить), поспешил в свою крохотную церквушку, настолько древнюю, что казалось она давно уже врастает в землю и скоро там совсем исчезнет.

Было уже за полночь. Косой острый месяц постепенно заволокло черными тучками и порывы ветра стали отчетливо прохладны, намекая, что обещанный дождик уже не за горами. Мы с братом расчехлили две совковые лопаты и одну штыковую, и приготовились исполнять обязанности могильщиков.

Но обряд прощания с покойным еще не то чтобы не закончился, оказывается, он даже толком и не начинался! Губернатора хоронила не администрация, которая почему-то от него отвернулась, не сослуживцы, поспешившие его «забыть», не родственники или друзья, тоже весьма поспешно «потерявшиеся» еще накануне, – его хоронил тайный дамский орден Розовой Зари – так теперь именовалась созданная леди Стефанией община местных радикальных феминисток. И этот орден проводил все церемонии по своим собственным законам.

Ничего подобного я в своей жизни не видел даже в фильмах ужасов. И некоторые подробности я опущу, дабы не травмировать и вашу психику, и свою – вспоминать такое и заново переживать, поверьте, нелегко.

Я стоял справа и чуть позади нашей хозяйки, готовый уловить любой её приказ, выраженный во взгляде или лёгком жесте, и потому хорошо всё видел.

Леди Стефа откинула саван, чтобы все смогли еще раз внимательно рассмотреть лицо покойного – белое, с обострившимися чертами и ввалившимся глазами. Глаза, кстати, были полуприкрыты – меня словно током ударило, когда я заметил это! Разве бывает такое на похоронах, чтобы глаза покойника не были полностью закрыты? Никогда ничего подобного даже не слышал, а вот тут впервые увидел воочию.

– Как видите, дамы, его превосходительство мёртв. Надеюсь, ни у кого нет сомнений в подлинности сего факта? – спросила леди, обведя всех строгим и даже немного скорбным взглядом.

– Мертвее не бывает, – отозвалась стоявшая в конце правой шеренги полная фигура, в которой я узнал Вертухайку.

– Поставьте его на грешную землю, – коротко через плечо бросила мне хозяйка и мы с Коляном тут же подхватили вожжи и, приподняв на них дьявольски тяжелый гроб, выбили из-под него табуретки, на которых он стоял. Гроб оказался на земле, у ног собравшихся женщин.

– Вы можете убедиться в этом сами, пощупав покойника! – хищно улыбнулась леди Стефания и, неожиданно скинув изящную черную туфельку, поставила голую ногу на лоб мертвеца.

По шеренгам сестёр ордена пронёсся легкий восхищенный полу вздох-полушёпот. В этот момент она была похожа на Юдифь, попирающую стопой отрубленную ею голову ассирийского военачальника Олоферна, какой её изобразил средневековый художник Джорджоне.

Предложение было неожиданным, но заманчивым. Всем захотелось слегка так, игриво, потоптать ножкой поверженного и ненавистного им мужчину. Поэтому дамы, недолго поколебавшись, последовали примеру своей предводительницы. И кто, также разувшись, а кто и в обуви, поставили ноги на тело покойного.

– Как ледышка холодный и жёсткий, словно замороженный сайгак – прокомментировала свои ощущения леди Евдокия, стоявшая напротив нашей госпожи.

– Однако стоять так неудобно, надо бы присесть, – уже своим обычным насмешливым тоном сказала Стефания. – Принесите-ка, девки, (это уже обращаясь к нам с Колей) – нам скамеечки – разговор будет интересным.

Мы с братом метнулись и притащили две добротные скамьи, заранее приготовленные нами же еще вчера, специально для этих поминок, на которых и разместились уважаемые дамы. Сами мы, понятное дело, опустились на землю и постарались затаить дыхание, слившись с пожухлой травой. Чтобы про нас поменьше вспоминали.

– Я не буду говорить про нравственность покойного – это смешно, а здесь всё-таки похороны. – Начала свою речь предводительница Ордена. – Бывший губернатор бросил жену с тремя детьми, хотя официально с ней и не развёлся. Распутничал, как Нерон, пил, как Бахус, но воровал по чину. И если бы не внезапная кончина в одной весьма пикантной ситуации, – многие дамы на этих словах многозначительно усмехнулись, – то, скорее всего, Пал Палыч из губернатора вскоре превратился бы в зампреда по федеральному округу. А это, как вы сами понимаете, совсем иные горизонты чтобы расправить крылья такому орлу как наш… – тут леди Стефания презрительно пнула ступней в нос покойного.

– Однако не сложилось, – продолжила она издевательскую надгробную речь. – Хотя кто знает, кто знает… Может, ещё и сложится. Как вам такой поворот, дамы?

Дамы ко всему уже привычные, сделали удивленные лица.

– Впрочем, не будем забегать вперед. Сейчас мы говорим о прошлом губера. Который, как известно, любил пошалить. И шалил весьма подло. Он любил, чтобы самые развратные женщины садились ему на лицо и не давали дышать. От этого у него вставал пенис, но он начинал задыхаться. Он вырывался из-под женской попы и при этом глубоко вдыхал самые сокровенные ароматы…

– Фу, как мерзко! – зашелестело по рядам почтеннейших дам. – Каков извращенец! Ничтожество! Как земля таких носит! Грязное животное! Фуу! Бр-ррр…

Все без исключения леди Розовой Зари состроили презрительные гримасы. И если бы мы с братом не знали что из себя представляют собравшиеся жрицы этой тайной секты, мы бы подумали, что присутствуем на воскресном чаепитии пуританок Салема.

Но это были не пуританки. Это были солидные матери семейств, молодые аристократки, готовившиеся поступить в столичные ВУЗы, жены уважаемых городских чиновников и бизнесменов. И в начале этого лета они жестоко изнасиловали и чуть не запороли до смерти двух мужиков, сделав их своими сексуальными рабами – моего брата и вице-мэра. Вскоре и меня ожидает точно такое же «посвящение»…

А вот, поди ж ты – морщат носики и делают фи – лицемерные двуличные матроны…

– Да, уважаемые сёстры нашего Ордена, такое вот не скажу оригинальное, но весьма пикантное увлечение было у его превосходительства. И разве мы его за это осуждаем?

Уважаемые сёстры навострили ушки, спеша узнать за что же, если не за это, следует осуждать его превосходительство губернатора?

– Нет, не за само грязное увлечение мы осуждаем его превосходительство, а за его подлость. Выразившуюся в многолетнем и целенаправленном истреблении наших несчастных сестёр, которым не повезло в жизни и которые по воле мужчин вынуждены были заниматься позорным промыслом – торговать своим телом.

Все собравшиеся закивали. Да, мол, вот за что следует осудить злодея-губернатора. А вовсе не за грязные сексуальные игрища. Как им самим еще минуту назад казалось.

При этих словах глаза покойника неожиданно открылись.

***

А началось всё с того, что три дня назад, под вечер, в кабинете губернатора раздался длинный телефонный звонок. Звонили на тот аппарат, который не имел кнопок вызова, и по которому сам Пал Палыч никогда никому не то что не звонил, но и не решился бы позвонить ни при каких обстоятельствах.

Пал Палыч от неожиданности чуть не поперхнулся коньячком, который уже было пригубил по случаю окончания рабочего дня, и внезапно вспотевшей рукой потянулся к трубке.

– У аппарата! – сказал он известный всем высоким чинам должностной пароль.

На том конце защищённого спецсредствами провода тихо, но вкрадчиво поинтересовались его здоровьем и, не дожидаясь ответа, пригласили в ближайшее время приехать в Москву. На консультацию – как было многозначительно сказано.

Пал Палыч был старый аппаратный волк, прошедший долгий путь от схваток с бульдогами под ковром, до тёплого места у хозяйской двери, и он отлично понимал, о каких таких «консультациях» будет идти речь. И тут же, не мешкая, наполнил коньячком уже не дежурную рюмку, а полновесный стакан – по старинному русскому обычаю.

Это означало, что сегодня всё уже случилось, и больше никаких неприятностей ждать не надо. А жизнь его снова делает крутой вираж, и надобно просто немного задержать дыхание, чтобы не закружилась голова и ненароком не вывалиться из такого удобного седла, разжав пальцы и выпустив золотую гриву Её Величества Удачи.

Пал Палыч принял положенный «груз двести», как он любил с черным юморком называть коньяк, выпиваемый стаканом, и открыл мини-холодильник, где у него всегда хранились свежие нарезки балычка, колбаски и прочих вкусностей. Наложил себе икорки – без хлеба, разумеется. Жрать икру с хлебом он считал мещанством и с этим боролся.

И то ли коньячок так легко и мягко лёг на душу, то ли волнение последних месяцев сказалось, а вернее всего внезапная хорошая новость во всем оказалась виной, но только Пал Палыч взял да и налил себе второй стакан.

И зря. Второй стакан как раз оказался лишним.

После него Пал Палычу совсем расхотелось заниматься делами. Вернее главным теперь делом – созвониться с преемником. У него уже давно была предварительная договоренность с парой-тройкой верных соратников, которых он мог бы, при желании, назвать в высоком кабинете в момент, когда у него спросят, кого бы он мог рекомендовать на своё, освобождающееся, место.

И он мог бы порекомендовать сразу двух. Разумеется, решали бы там, в высоком кабинете, но к его рекомендации, скорее всего бы, прислушались.

А кандидатуры уже были на низком старте. Уже были заряжены. Нет, не чемоданами с деньгами, и даже не анонимным счетом в заокеанском банке, нет! Это всё вчерашний день. А Пал Палыч шёл в ногу со временем и у него имелся очень надёжный человек – его старший сын, который успешно стажировался где-то в Принстоне или Оксфорде, и который разбирался в кошельках и биткоинах.

В которых сам Пал Палыч – ни в зуб ногой.

Зато Пал Палыч отлично разбирался в людях. Здесь, в богом спасаемой России он умел договариваться с нужными ему людьми, а там, то ли в Принстоне, то ли в Оксфорде, а то ли в Итоне начинали своё загадочное движение невидимые цепочки цифр через запрятанные глубоко в шахтах швейцарских Альп серверы транснациональных вычислительных мощностей. И когда его сын присылал ему СМС-ку с текстом «папа, влюбился по уши в саудовскую принцессу, пришли деньги» – он знал, что значение имеют только два последних слова: «пришли деньги».

Это значит, деньги пришли. И остались.

И всё, сделку можно закрывать. Здесь, в богом спасаемой России. Потому что где-то там, в Хогвартсе, в виртуальном кошельке волшебным образом намайнилась смешная сумма – тысяча биткоинов.

Всего-то штука виртуальных баксов! Да он в молодости больше зарабатывал в день на первой своей автомойке! Только теперь один такой виртуальный бакс стоил аж семь тысяч настоящих, и рос, падла, как на дрожжах. И умножая виртуальные денежки на реальные, его превосходительство утопал в таком количестве сладостных нулей, что выбираться на берег действительности совсем не хотелось.

А надо было бы.

Надо было. Потому что время сейчас работало против губера, но он, к сожалению, об этом еще не знал. И потому после второго стакана коньяка забил болт на все свои дела и отпустил охрану, сказав, что сегодня будет до утра отдыхать и никто ему не нужен. А сам спустился в гараж.

Здесь у Пал Палыча в самом дальнем углу стояла неприметная старенькая «девятка», цвета грязный баклажан. Для чиновника его уровня не машина, а сплошной конфуз. На такой даже на рыбалку не съездишь – стыдно. Засмеют. Начнут припоминать святые девяностые, кто, где и чем в то время занимался. И как бандитничали именно на таких вот девятках.

Но Пал Палыч никому никогда эту девяточку и не показывал. Более того, старался, чтобы вообще никто про неё не знал. Он выезжал на ней только под покровом ночи, не включая фар, и сразу стартовал с прогазовкой, так, чтобы гравий летел из-под колёс.

Направление он выбирал всегда наугад. Обычно это был один из небольших городков его вотчины. Недалеко, так чтобы доехать часа за два-три. Стёкла в девятке было сплошь тонированы, а номера менты знали и никогда не останавливали.

Приехав в городок, Пал Палыч всегда направлялся в самое злачное место, обычно он знал, где кучкуются нужные ему особы лёгкого поведения, и, остановив машину где-нибудь подальше от уличных фонарей, начинал наблюдение. Он всегда выбирал самых наглых, отвязных уличных проституток, вышедших в тираж и отдающихся теперь исключительно за пузырь или «самокруточку». Он сажал к себе в машину сразу двух, а часто и трех таких девиц, поил их тут же вискарём какой-нибудь самой дорогой марки, и увозил в ближайший придорожный мотель на трассе. Там Пал Палыч снимал сразу весь этаж, чтобы не было посторонних глаз, и до утра предавался самому разнузданному веселью.

Он угощал девок таблетками, срывающими крышу кому угодно. Поил вусмерть и подзуживал: а слабо вам, девочки, попрыгать попами у дяди на лице? А слабо задушить его своей пиздой? А сможете нассать ему в рот и не засмеяться? А спорим, что не хватит вам смелости сесть всем сразу дяде на голову и пропердеть на нём гимн «боже, царя храни» сразу в три задницы?

Он вытворял страшные вещи! Заставлял проституток снимать их рваные, вонючие колготки и засовывать грязные ноги ему сначала в рот, потом в жопу, а потом снова в рот. Подмывал их шампанским, а потом лакал это самое шампанское из миски, стоя на четвереньках на полу, а девкам велел еще и мочиться в эту миску по очереди. Особенно ему нравилось, чтобы гулящие девахи долго били его по щекам своими трусами и засовывали потом ему их в рот. Причем он требовал, чтобы они заталкивали эти трусы как можно глубже ему в глотку.

Еще ему нравилось, когда распутницы садились на него втроем, пили и рассказывали самые похабные моменты из своей блядской практики. Про всяких извращенцев и импотентов, которые ходят налево, чтобы удовлетворять свои мерзкие фантазии. Каждый раз, уединяясь с такими особами и напиваясь с ними до бесчувствия, Пал Палыч изобретал какую-нибудь совсем уж запредельную гадость и воплощал её в реальности, смакуя всё новые глубины своего падения.

Он хотел найти дно, но дна не было. А еще он мечтал умереть, задохнувшись под огромной дамской жопой, неподмытой, мокрой, горячей от возбуждения. И чтобы она непременно всосала в себя его лицо, и расплющила ему голову. Иногда ему такое даже снилось, причем сны эти были настолько реальными, что Пал Палыч в ужасе пытался проснуться, и не мог. Старался закричать, но неумолимая женская задница (на которой он успевал, словно в замедленной съемке, разглядеть мельчайшие прыщики и целлюлитную «апельсиновую» кожу) наваливалась на его лицо, ёрзала на нём, усаживаясь поудобнее, и давила, давила, давила всё сильнее, расплющивая нос и зажимая своей алчной плотью рот…

Скинуть с себя эту убийственную жопу он не мог, но в какой-то момент всё же успевал проснуться и понимал, что стоящий колом напряженный член выбрасывает в простыню одну за другой горячие порции спермы.

Блаженство было нереальным. И всегда – всегда! – на лице оставалась чья-то слизь, а во рту и в носу отчетливый привкус женских выделений. Вкус который он знал как никто другой и который он не спутал бы ни с чем.

Первый раз его даже позабавило. Наконец-то он, хотя бы во сне. Осуществил свои тайные фантазии и почти умер от столь желанного извращенного кайфа. Но с каждым разом необычные сновидения становились всё реальнее и отчетливее. И страшнее. Пал Палыч стал опасаться своих сексуальных демонов, справедливо полагая, что когда-нибудь они смогут окончательно завладеть им во сне и удушить нахер, не дав прорваться в спасительную реальность.

А потом он стал осторожно наводить справки, интересоваться всякими странными сновидениями и оказалось, что демоны сна – это не метафора, а вполне распространённое явление. Чаще всего в мировой литературе описывалась Мара – демон похоти и сонного паралича. Садившаяся одиноким мужчинам на грудь во время сна, и душившая их не давая ни проснуться, ни скинуть с себя. Мара наводила на человека сонный паралич и, пользуясь беспомощным положением спящего, высасывала его жизненную и сексуальную энергию. В Америке была даже официально зарегистрирована серия странных смертей от сонного паралича. Умирали молодые парни, все как один выходцы из малочисленной народности под названием хмонг – племени из Африки. Все случаи тщательно расследовали медики и полиция, но никакого криминала не нашли. Зато установили одну закономерность – в верованиях народа хмонг очень большое значение имели предания о ночном демоне, атакующем одиноких парней, ложащихся спать не помолившись.

При иных обстоятельствах Пал Палыч, как человек сугубо практичный и ни во что не верящий, просто посмеялся бы над подобной чепухой да и забил бы на все эти сказки. Но его собственный опыт ясно свидетельствовал – ночные дикие кошмары повторялись с пугающей цикличностью, примерно раз в пару месяцев. И главное – были реальны! Реальней некуда!

Кто-то или что-то его явно посещало в такие ночи. Вкус и запах потной женской задницы он еле-еле отмывал со своего лица утром после этих посещений. Но кому и как рассказать о таком? Об этом даже речи быть не могло.

Такие мысли и воспоминания всегда вгоняли губера в тоску и депрессию. Поэтому он больше любил вспоминать, как он лихо потом, после своих грязных оргий, поднимал свою немного пострадавшую в их процессе, самооценку. Напоив девок до полнейшей отключки (сам он мог пить в таком возбужденном состоянии сколько угодно, но никогда не отрубался), Палыч прятал в некоторых укромным местах в гостиничном номере (чаще в туалете) парочку пакетиков с запретным содержимым, затем с разных ракурсов фотографировал на телефон бардак, утроенный его командой в номере, не забывал также зафиксировать и сам мотель. И всё это сливал на следующий день одной знакомой молоденькой журналистке и параллельно начальнику горотдела полиции, на чьей территории он так смачно погулял накануне.