Наследие предков. Том 1. Горы будут молчать

Отец Серафим долго отряхивал грязь с сапог, прежде чем войти в квартиру на втором этаже двухэтажного дома довоенной застройки. Первое впечатление от квартиры Семёна Ильича было таким, что здесь словно застыли шестидесятые годы прошлого века: мебель, книги, вязаная скатерть, черно-белые фотографии в рамочках на стене – все дышало советской стариной, «чистенько-бедненько».

Семён Ильич, высокий худой старик в домашнем халате, еле-еле передвигался по дому. Встретив в коридоре батюшку, он с трудом наклонился, поцеловал ему руку и жестом пригласил на кухню.

Воскурив ладан, отец Серафим принялся махать кадилом и гнусавить молитвы, а затем провел положенные священнодейства с больным стариком. После всех необходимых процедур по подготовке вступающего в вечность Семёна Ильича, пришло время и для последних земных радостей – чая с бубликами. За чаепитием старик долго собирался с силами и наконец выпалил:

– Отче, я кое-что рассказать хотел, да все не решался.

– Что, либо, какой грех вспомнил? – с подозрением посмотрел пожилой иеромонах на старика.

– Да и не знаю, грех это или нет, но ты, батюшка, послушай.

Далее последовало длинное-предлинное повествование, чуть ли не от сотворения мира про то, как тогда еще молодого специалиста по санскриту Запрудского партия направила сюда. Долго ли, коротко ли, но пока отец Серафим дожевывал очередной постный бублик, прихлебывая крепким чаем, Семён Ильич, вздохнув, молвил:

– Я ж по гроб жизни под подпиской о неразглашении, чем мне приходилось заниматься по приказу Родины. Это же только на вывеске было название «Конструкторское бюро горнопромышленного оборудования».

– Так я ж священник, а не следователь, и соблюдаю тайну исповеди. Ты, это, если что гложет душу – лучше открой, как есть. Я-то все равно не разбираюсь в ваших секретах, Семён Ильич. Да и спросу-то с меня!

– Ты все же послушай, отец честной! Мой дед был иранцем, знал в совершенстве двенадцать языков, включая несколько древних. Приехал он в царскую Россию по приглашению одного из высокопоставленных чиновников как специалист по древним текстам для работы над каким-то секретным проектом. Что это был за проект ни я, ни мой отец, ни мама не знали, потому как дед не рассказывал. Революция и гражданская война прервала все планы: на деда и отца насели из ВЧК. Мама говорила, что их использовали в качестве специалистов по переводу древних текстов в каком-то спецотделе, но, когда в 1936-м началась глобальная чистка, оба были расстреляны вместе с руководителем отдела товарищем Бокием. Нам с мамой каким-то чудом удалось избежать репрессий и под девичьей фамилией мамы дожить до хрущевской оттепели. Потом я пошел по стопам отца и деда, став военным переводчиком. Только вот поработать за рубежом мне не посчастливилось, так как мои таланты к языкам стали интересовать «языковедов» в штатском и меня взяли в оборот.

Тут старик встал и мелкими шашками добрел до окна, всматриваясь подслеповатыми глазами в очертания заводской стены за окном, и продолжил:

– В шестидесятые годы наше бюро занималось конструированием специальных атомных горных тоннелепрокладчиков – это такие автономные буровые машины, которые роют тоннели в горах и глубоко под землей. Задача была поставлена конструкторскому бюро еще до моего назначения. Были какие-то интересные разработки, опытные образцы, но ничего не удавалось довести до какого-либо приемлемого результата. Я, будучи на тот момент в столице, был вызван на Лубянку, где мне показали несколько тележек макулатуры на санскрите, описывающей какие-то странные древние механизмы. В марте 1966 года в бюро пришел целый железнодорожный состав с огромным количеством кагэбэшной охраны. Ну и меня, как необходимое приложение к тому составу, переправили сюда с грудой старинной технической документации. Со всей нашей рабочей группой, естественно, был проведен детальный инструктаж, и только после этого нам удалось взглянуть на то, что было в вагонах. Нашему вниманию был представлен почти нетронутый временем образец совершенно удивительной машины неизвестного происхождения. Позже выяснилось, что эта машина была привезена из гитлеровской Германии в качестве трофея. Это была самоходная буровая установка, подземная лодка, если хотите. Но компетентно заявляю: ее не могли изготовить в Германии. В этом мы все вскоре убедились. Потому как принцип действия этого образца немыслим даже для современной науки: эта штуковина улавливала колебания земли, передавая энергию на резонатор, посредством которого происходило колоссальное усиление колебаний. Энергия аккумулировалась и передавалась на механизм запуска бура. По сути, механизм был оснащен вечным двигателем. А металл, отец Серафим! Какой там был металл! Это настолько сложный сплав, что до конца разобраться с ним наши химики так и не смогли. Ни один наш инструмент с победитовым наконечником не мог оставить на буре даже царапины.

– Семён Ильич, то, что ты говоришь, конечно, очень интересно, но для меня, человека плохо образованного и недалекого умом, сия тема вредна. Потому ты как-то давай ближе к духовной стороне вопроса переходи! – смиренно слукавил бывший доцент-физик в штопаном подряснике.

– Прости, отче, заболтался я! Я ж с этим со всем наедине сорок лет живу. Только вот это не всё! Попытки перевести документацию на санскрите лишь отчасти возымели успех, так как в текстах было много непонятных терминов, но тем не менее основные технические решения неизвестных инженеров нам удалось воплотить в опытном образце. После чего было принято решение произвести испытания на Северном Урале. Результат нашего коллективного труда оказался выше всяческих похвал. Принцип работы двигателя мы, конечно, повторить не смогли, но миниатюрный атомный реактор вполне справлялся с задачей. Опытный образец мог бурить тоннели в твердых породах, таких как гранит и базальт, а уж в обычном грунте скорость движения составляла от трех до пяти километров в час. Только вот углубившись на приличное расстояние в недра горного хребта, произошла катастрофа – бурильная установка взорвалась. Произошел, по сути, ядерный взрыв малой мощности. Незадолго до взрыва руководитель испытателей передал информацию, что буровая машина уперлась в гладкую металлическую стену, непонятно откуда взявшуюся на глубине около одного километра под Уральским хребтом. Далее начали происходить уж совсем странные события. Наш штаб, располагающийся на поверхности, ночью подвергся нападению. Трое моих коллег, несколько офицеров КГБ и солдаты из охраны периметра испытательного полигона были убиты при загадочных обстоятельствах. Я был тяжело ранен в живот из пистолета, но хорошо запомнил одного из нападавших – высокого подтянутого блондина с ледяным взглядом. Он ворвался к нам в вагончик, расстрелял инженеров и офицеров госбезопасности, а затем выгреб всю имевшуюся у нас документацию по буровой машине. Понимаешь, отец Серафим, ему в глаза смотреть было страшно, в них было что-то нечеловеческое.

Отец Серафим внимательно поглядел на старика и отхлебнул еще чая, решив не перебивать, а обветшалый советский лингвист продолжил:

– После того случая меня спрятали в хорошо охраняемую больницу, а испытательный полигон расформировали. Оставшиеся документы с предприятия вывезли в неизвестном направлении, а меня и моих коллег еще три месяца не отпускали из изолятора чекисты, выведывая, кто же мог оказаться предателем Родины и помочь врагу угробить чудо-машину. Наконец, все благополучно разрешилось после беседы с каким-то полковником, который долго пристально смотрел в мои глаза, а потом просто сказал: «Возвращайтесь к своей работе!». Я и вернулся, да только работа была уже совсем не та. Мне и потом в Москве часто приходилось переводить древние тексты даже по приказу оборонного ведомства, но это все было не то, совсем не то, с чем мы столкнулись в 1966 году. Всем было приказано о том забыть, мы приказ исполнили.

Выйдя досрочно на пенсию, я переехал сюда из столицы. Я уже давно был в разводе, детей у нас женой не было. Я остался совсем один и все свободное время посвящал изучению древних архивных документов, которые только мог найти в библиотеках и спецхранах, объясняя свое любопытство чисто научным интересом. Как ни странно, меня никто не трогал, и неведомые мне тайные покровители все мои запросы по интересующим документам одобряли. Но с началом перестройки неожиданно мне перекрыли кислород и более не подпускали к секретным архивам. Только вот, видимо, Господь мне припас финальное испытание под конец жизни. Пару лет назад один исследователь всяческих загадок из Москвы вышел со мной на связь и, показав копию той самой карты, которую я видел в 1966 году, просил поспособствовать с переводом. Я очень напугался и отказал ему. А видно, зря, хороший он парень. Я испугался за него, потому что с такими тайнами он долго не протянет. Но самое страшное случилось позже. Несколько месяцев тому назад, еще до моей болезни, я прогуливался рядом с воротами нашего завода, я всегда любил там ходить. Присел на лавочку, смотрю на заброшенные цеха и заросшую кустарником железнодорожную ветку, как вдруг рядом со мной садится тот самый блондин, который перебил наш испытательский штаб на Урале. Не просто похожий, а именно тот самый, причем ни капли не постаревший! Меня охватил такой ужас при его появлении. Страх, отче, лютый страх обуял меня. Воля отказала. Язык сам собой и развязался. А ведь клялся хранить секреты по гроб жизни.

– Ты, Семён Ильич, ничего не путаешь? – пожилой священник испытывал явное подозрение насчет полной адекватности восприятия реальности своим прихожанином.

– Чего-чего, отче, а галлюцинаций и слабоумия Божьей милостью я избежал, несмотря на телесную немощь.

– Да ладно, прости, продолжай! Он беседовал с тобой?

– Да, причем так, как будто я был его хороший знакомый, и мы встретились после долгого расставания. Он спрашивает меня: «Ты помнишь, кто выбирал место испытания машины?»

Я отвечаю: «Нам, мол, не докладывали». А он и говорит, что полковник, который проводил проверку после инцидента с буровой машиной, как раз и стоял не только за созданием самого проекта, но и полностью руководил всеми нашими испытаниями. Потому как точно знал, какая конкретная цель лежит на пути буровой машины. И ядерный взрыв был частью плана по сокрытию того, что покоилось в недрах Северного Урала.

– А что он от тебя хотел. Ну, тот блондин? – иеромонах постепенно начал вникать в байки, вещаемые старейшим прихожанином храма.

– Он спрашивал, помню ли я тексты, которые мне довелось читать на санскрите.

Тут старик затрясся, и на его глазах появились слезы, но он нашел в себе силы продолжить:

– На испытательном полигоне у нас практически не оставалось подлинников древних текстов. Были только какие-то старинные карты, которые меня просили переводить. Но технических описаний древних машин мы на испытания не брали. Да и зачем, если скопировать принцип работы машины мы так и не смогли из-за недостатка информации в текстах. В руки этих негодяев попали именно эти карты и техническая документация на наш, а не на древний опытный образец, но это было лишь жалкое подобие той машины, что построили таинственные предшественники.

Тут старик начал бледнеть и тяжело задышал.

– Ты чего это, Семен Ильич? – священник испугался, что его прихожанин преставится до окончания исповеди, и бросился за валерьянкой.

Немного придя в себя, ветхий санскритолог продолжил:

– Отче, я же столько узнал за все годы моих исследований! Это же великие тайны, способные перевернуть современный мир и даже уничтожить его. Я попытался встать и уйти от этого ужасного человека, но тот крепко схватил меня за руку и сказал: «Как хочешь, старик, а вспомнить придется!» После этого он сжал мне шею и пристально посмотрел мне в глаза. Больше я ничего не помню… Прохожие вызвали скорую помощь, и меня беспамятного увезли в больницу. Вот я и начал таять на глазах с каждым днем после того случая. Дни мои сочтены. Но прошу тебя, отче, как помру, сообщи об этом куда следует. Сам я уже не выдержу допросов и прочей волокиты. Не знаю, что этот демон смог выудить из моей памяти и как этим воспользуется, но похищенные им в 66-м году карты содержали информацию о подземных ходах подо всем Уральским хребтом вплоть до Северного полюса. Бог свидетель, не по своей воле я снабдил этого беса ценными сведениями. Вот такая исповедь получилась.

После этого старик взял священника за руку и отвел в крохотную кладовую, полностью забитую рукописными материалами.

– Вот, отче, здесь все мои записи за годы работы в архивах. Что смог понять из древних рукописей, все изложил в своих журналах. Ты даже не представляешь, что там такое!

Отец Серафим задумался, помолился, попрощался со стариком Запрудским и озадаченный потопал в храм.

Старик отдал Богу душу на следующий день после литургии в храме, куда его привели две пожилые прихожанки. После похорон для иеромонаха Серафима остро встал вопрос: «Как же надлежит лучше исполнить волю усопшего?». Дилемма виделась в следующем: сообщи он по церковной линии наверх о таком странном случае, то и его самого, и покойного прихожанина однозначно сочтут умалишенными, и толку от этого не будет никакого. Примерно такая же судьба его ждала и при обращении в местный отдел ФСБ. Тут еще и по допросам затаскают у всех на виду. Решил священник поехать к своему духовному отцу для совета. Закрыл он храм, бабкам раздал указания на всякие непредвиденные случаи, собрал с собой в дорогу скудные харчи и потопал на автобус в сторону столицы.

Где и с кем советовался отец Серафим доподлинно неизвестно, только после встречи со своим духовным руководителем, всецело положившись на Божию волю, провинциальный священник бодрым шагом пришел прямо на Лубянку и принялся досаждать дежурному странными просьбами «позвать начальника для сообщения информации по подземным ходам на Урале». Восприняв посетителя сначала за очередного умалишенного, дежурный офицер уже было усомнился в подлинности его документов, но позвонив в епархиальное управление, все-таки решил выслушать странного посетителя и протянул ему несколько чистых листов и авторучку, мол, излагайте, батюшка, все что накипело. Плюгавенький иеромонах ни за что не желал писать, продолжая требовать к себе начальника.

Когда терпение у дежурного уже стало подходить к концу, отцу Серафиму пришла милость свыше в виде заглянувшего в кабинет отставного полковника Битюцкого, который в свою бытность курировал крупные оборонные предприятия центрального региона. Полковник, услышав обрывки фраз про Тленск и конструкторское бюро горнопромышленного оборудования, весь напрягся и что-то шепотом затараторил на ухо дежурному.

Через несколько минут отца Серафима тщательно обыскали и, отобрав вещмешок с сухарями, сопроводили в кабинет, куда через пару часов зашел человек средних лет в сопровождении нескольких сотрудников, среди которых была стройная черноволосая девушка в элегантном темно-сером костюмчике.

Отец Серафим недоверчиво смотрел на чекистов, но представившийся полковником Субботиным человек неожиданно быстро расположил его к себе и завел спокойный разговор. Через десять минут иеромонах уже сбивчиво, но подробно излагал всю ситуацию по существу. А когда речь зашла об интересном наследии усопшего, полковник резко оживился и прервал беседу:

– Отец Серафим, скажите, а где сейчас материалы, показанные вам покойным Запрудским?

– Так я сложил их в сундук и прикопал в укромном месте, – с подозрением ответил настороженный священнослужитель.

– Это хорошо, что в укромном! Но их как можно скорее нужно будет откопать и доставить нам сюда. Я распоряжусь.

Полковник обернулся к стоящему за спиной оперативнику Зарубину и что-то коротко шепнул на ухо, после чего офицер юркнул за дверь.

– На этом беседу мы прервем. Прошу вас сейчас с моими людьми выехать к себе в Тленск и передать им все материалы.

Через полчаса черный тонированный внедорожник, набитый вооруженными людьми, мчал перепуганного батюшку в родной городок. Отец Серафим и не подозревал, что дорога из столицы может оказаться такой недолгой. Приехав на место, батюшка кряхтя выбрался из зловещей машины, перекрестился, глядя на храм, и вдруг заметно напрягся, вглядываясь в темноту. Прибывшие вместе со священником эфэсбэшники вышли из внедорожника и начали обходить периметр храма.

– Кошки нет. Странно, она меня всегда встречает! – словно ребенок, проскулил священник, глядя в глаза крепкому стриженому сотруднику в черной кожаной куртке с автоматом в руках. В ту же секунду крепыш молниеносно толкнул священника в грудь и сам грохнулся на него в весеннюю грязь, а из темноты зашуршали звуки выстрелов бесшумных автоматов, высекая пулями фонтаны искр на металлической обшивке сторожки.

– Отползай за угол! – прошипел спаситель, но в следующий момент справа от них раздался оглушительный взрыв гранаты, прервав процесс осознания действительности у двоих лежащих в апрельских жиже мужчин.

Остальные прибывшие сотрудники отдела «Зет» попали под шквальный перекрестный огонь и практически моментально погибли.

Полковник Субботин с момента отъезда священника в сопровождении оперуполномоченного Зарубина, Мерина и еще двух спецназовцев не находил себе места. Когда на звонок не ответил опер Зарубин, полковник Субботин напрягся и связался с командиром спецподразделения отдела «Зет» подполковником Хамсутдиновым, отдав распоряжение поднимать по тревоге весь личный состав отряда.

Глава 10. Consummatum est

5

В свете фар милицейских «УАЗиков» тленский кафедральный собор, как часто отец Серафим именовал местный храм, более напоминающий часовенку, выглядел еще более серо и уныло, чем днем. С задней стороны храма грязную жижу то и дело перемешивали колеса вновь подъезжающих авто, а так как выйти без резиновых сапог было просто невозможно, машины пробовали попытки разворота и окончательно увязали в грязи. Атмосфера возле храма из-за матерных возгласов и проклятий была под стать черной жиже внизу – при соприкосновении с ней можно было запачкаться не меньше. Местных милиционеров и сотрудников следственного комитета начали оттеснять от места происшествия прибывающие толпами эфэсбэшники. Они сильно негодовали, что на месте боестолкновения отпечатки подошв обуви, стреляные гильзы и прочие улики нещадно уничтожались местными похмельными стражами порядка, праздношатающимися по месту преступления, как по базарной площади, и втаптывающими в грязь последние скудные улики.

Микроавтобус с Субботиным, Семёнычем и Диной подъехал со стороны паперти. Полковники с фонарями подошли к месту последнего боя спецназовцев. Что-либо различить в такой грязи, да еще и ночью, было проблематично. Тело опера Зарубина лежало на одном из бойцов ничком. На грязной кожаной куртке было множество окровавленных отверстий. Головы у всех трупов были простреляны. Еще одного спецназовца нашли с тыльной части здания. Пробравшись к подсобным помещениям, Семёныч первым окликнул Ису, сидевшего на корточках возле тела старшего лейтенанта Меренкова. Тот устало приподнялся и посмотрел на приближающихся к нему полковников. Из глаз чеченца ручьями текли слезы.

Полковник Субботин наклонился над изорванным осколками гранаты телом и сказал:

– Семёныч, их всех добивали очередями в голову, кроме Володьки. После гранаты, видно, не посчитали необходимым добивать. Грамотно организованная засада, нечего сказать. Работали профи.

– Я заметил, Саш. Смотри, отсюда тело тянули, след четкий остался, – полковник фонарем обозначил длинные глубокие борозды в грязи, оставшиеся от каблуков сапог местного настоятеля.

– Володя прикрыл собой отца Серафима от взрыва. Священник, скорее всего, остался жив, – через несколько минут подытожила Дина, осмотревшая территорию вокруг.

– Документы! – полковник Субботин вскочил и, шлепая легкими туфлями по хлюпающей жиже, бросился в подсобные помещения. Следуя его примеру, презрев превратности местности, побежали остальные.

В сторожке была открыта дверца в погреб, рядом на дощатом полу везде была раскидана земля.

– Явно здесь под полом рыли! – Семёныч сунулся с фонариком вниз и отпрянул.

– Он здесь, – тихо сказал ветеран разведки, пропуская полковника Субботина.

В свете фонарей крохотный погребок сторожки показал ужасающее содержимое: на земле лежало окровавленное тело отца Серафима с выдавленными глазами, без ушей и передних зубов. Пальцы на руках частично отсутствовали.

– Уроды! Зачем это надо было делать?! – возглас непонимания вырвался даже у много повидавшей следовательницы.

– Это, Дина, экспресс-метод допроса пленного. В ход идут самые устрашающие и болезненные приемы. Сначала режут пальцы по одному, потом выдирают плоскогубцами зубы. Если это не помогает, ковыряют гениталии, слуховые проходы и глаза, – безэмоционально констатировал Семёныч. При подобном усердии трудно удержать секрет в себе. А батюшка, видать, идейный был. Таких, как он, в тридцатые годы по кускам резали и живьем сжигали, а они не отрекались.

Весенний рассвет окрасил все окружающее пространство в мрачные тона. Дина, шатаясь, еле вышла из сторожки, где уже заканчивали работу криминалисты, и вдруг услышала еле различимый в утренней тишине писк. Обернувшись, девушка увидела забившуюся под крыльцо маленькую кошечку. Капитанша позвала ее к себе, но та еще сильнее начала прятаться. Пришлось сходить за сумкой и отрезать кусочек колбасы из запасов Семёныча. Кошка наконец вылезла и принялась поглощать подношение. Окрас зверушки оказался почти камуфляжным – белые, коричневые и черные пятна вразнобой покрывали тощее маленькое тельце с короткой шерстью. По окончании трапезы Дина взяла животинку на руки. Размурчавшееся создание привнесло мизерную частичку тепла в окружающую обстановку. Кошка забилась за пазуху и упорно не желала покидать вновь обретенное укрытие. Да и ладно, сиди! Трясясь от холода, Дина откинулась на пассажирское кресло микроавтобуса, но как только закрывала глаза, всплывали картины изуродованных трупов.

«Да когда же это все закончится!? Будь проклят тот новогодний день, когда вылез на свет этот странник из подземки. Перестрелки, убийства, авария, Гены нет больше, да и самой Инны тоже нет, но череда ужасов не заканчивается. Теперь что ни день, то сбор трупов после каких-то больных на голову маньяков, с изысканной жестокостью убивающих всех подряд. Не могу больше!» – Дина проваливалась в сон все глубже и глубже.

Подремав немного, она встала и вышла из фургона. Кошка куда-то убежала, пока она спала. Светило яркое солнце, на деревьях из набухших почек вырывались наружу молодые листочки. Как грязь-то быстро высохла!

Дина подошла к храму и осмотрелась вокруг. Как ни странно, но рядом почти никого не было. На душе было невероятное спокойствие и легкость. Девушка подошла к двери храма и потянула за ручку. Дверь скрипнула и поддалась. Внутри был полумрак, горели свечи, в воздухе струился аромат ладана. Посреди храма стоял спиной к вошедшей Дине невысокий сухонький священник в светлом облачении, а рядом фигуры трех мужчин в военной форме. Капитанша подумала, что, скорее всего, зрительное восприятие странным образом искажалось при переходе с улицы в затемненное помещение, потому как силуэт священника отчетливо светился. Когда Дина закрыла за собой дверь, священник обернулся.

– Здравствуй, Инна! – на девушку смотрел грустно улыбавшийся отец Серафим с сияющим лицом. Как ни странно, но никакого шока у девушки не было, хотя она сама ночью видела его обезображенный труп.

– Здравствуйте!

– Вот видишь, как оно вышло. Они не все нашли, что я спрятал. Часть бумаг осталась у меня в доме. За иконостасом найдешь тайничок, там все самое ценное лежит.

– А как же они? – Инна посмотрела на троих бойцов, из которых так никто и не обернулся в ее сторону.

– А вот воинам в ближайшие сорок дней предстоит трудная дорога. Поспеши к Володе, он тебе жизнь спас однажды, а сегодня меня закрыл собой. Теперь и я его сопровождать буду всегда.

Внезапно видение исчезло и Дина вскрикнула.

– Ты что? Приснилось что-то? – полковник Субботин разливал из термоса кофе по пластиковым стаканчикам в микроавтобусе.

– Где Володя?

– Мерин? – непонимающе смотрел на нее начальник спецотдела. – Тело погрузили уже и увезли.

– Нет, остановите машину. Срочно! – заверещала Дина, выпрыгнув из фургона, но поняв, что без авто убывшие катафалки не догнать, забралась обратно, чуть ли не в приказном тоне потребовав их немедленного преследования.

«Труповозки», следовавшие в сторону столицы, на полпути подрезал микроавтобус отдела «Зет». Полковники не понимали, что происходит с новой сотрудницей, но пока не торопились вмешиваться в ситуацию, решив посмотреть, чем закончится ее пламенный порыв. Распахнув настежь дверцы судмедэкспертного «УАЗа», капитанша бросилась к окровавленному телу богатыря и истерично завопила:

– Он живой! Скорее в больницу его!