Черный человек

Поначалу всё шло хорошо. У меня неплохие лёгкие, поэтому могла долго находится под водой. Но всё кончалось. И терпение, и время, и воздух. Сомнения выбирались на поверхность, как мухи, слетающиеся на мёд. Разум убеждал, что призрак врёт, что он просто пытается убить меня таким вот глупым способом. Мысли роились, множились, желание вдохнуть стало нестерпимым и тогда вынырнула из воды, кашляя и жадно глотая воздух.

– Эх, а я уж было понадеялся, что всё получится с первого раза, – разочарованно протянул он. – Ещё раз.

– Ты знал, что у меня не получится, – отвечаю, прислонившись лбом к краю ванны и тяжело дыша.

– Ни у кого не получится. Это невозможно. Человеческий организм слишком любит жизнь, чтобы самостоятельно с ней расстаться. Ты можешь перерезать вены, застрелиться, выброситься из окна или прыгнуть под поезд, просто решившись на этот поступок, когда дальнейшее уже от тебя не зависит. Но вот так, осознанно себя убивать… нет, рефлексы не позволят. Я бы посоветовал тебе напиться или наглотаться снотворного, но тогда ты и правда умрёшь, а это не наш выбор. Так что пробуй снова и снова, и будем надеяться, что тебе удастся достигнуть нужного состояния, чтобы перейти.

– Состояния?

– Я должен коснуться тебя, Элли, – он присел на корточки и посмотрел мне в глаза. – Без песен и плясок, но я должен за руку тебя туда отвести.

И мы попробовали снова. И снова, и снова, и снова. В какой-то момент усталость превысила желание что-либо делать, но остановиться уже не смогла. Головокружение, тошнота, страшная сонливость, всё накатило разом, поэтому не сразу поняла, что всё изменилось.

Моя ванная была полна лаймовых и белых оттенков. Сочные, яркие цвета, всё, как любил мой отец, когда обустраивал наш дом. В стеклянных вазах стояли неживые цветы, а на широком подоконнике саше из зелёных лепестков. Кафельная плитка, белый пластмассовый потолок, который я так не любила мыть, ванна с закруглёнными краями, на которые обычно ставила ароматические свечи, когда хотела расслабиться. Яркий, но регулируемый тёплый свет из крупных ламп, расположенных вокруг высокого зеркала. Комната была достаточно большой и светлой, в ней всё дышало свежестью и лёгкостью, поэтому, когда вынырнула в очередной раз, сразу почувствовала перемену, но не смогла уловить, что случилось. Все предметы стояли на своих местах, и лампы, и свечи на полках, и банки, и склянки. Но что-то изменилось, причём настолько кардинально, что запуталась в своих ощущениях.

– Элли, – раздался голос рядом со мной, звучащий как из-под воды.

И в это же мгновение осознала – моя одежда сухая, а ванна пуста. Все поверхности комнаты поддёрнуты текущими лентами дождя. Повернув голову увидела Вертуна, выглядевшим мутным, водянистым, как будто смотрю на него сквозь плотный ливневый поток.

Он протянул руку и дотронулся до меня.

– Возьми меня за руку, Элли. Скорее! – он кричал, но голос был сух и невыразителен, будто говорит с ртом набитым ватой.

Крепко сжимаю влажную ладонь, а затем сердце замирает – он резко тянет за собой и я проваливаюсь сквозь бортик ванны, ниже, ещё ниже, пролетаю сквозь серые массы и падаю на кафельную плитку с таким знакомым узором.

– У нас получилось, – Попрыгунчик нагнулся и похлопал меня по плечу. – Ты молодец, справилась, признаюсь думал, застрянешь в воде и умрёшь. Было бы глупо так умереть, не правда ли?

Не смогла ответить, в горле стояла бесконечная вода, которую невозможно выкашлять. Я обхватила шею руками, пытаясь выдавить хоть слово, но всё тщетно. Мои попытки заметил призрак, отчего широко улыбнулся.

– Не пытайся говорить, твоему разуму нужно время, чтобы привыкнуть. Ты утонула и в тоже время нет. Сложно такое понять, но он скоро адаптируется и всё вернётся в норму.

Я зло посмотрела на него, а затем поднялась на ноги. Это всё ещё была моя комната и мой дом. Только всё вновь переменилось. Теперь краски, бывшие тёплыми и светлыми, потускнели, в них появилось множество холодных оттенков, из-за чего ванная превратилась в поистине потустороннее место. Подошла к зеркалу и невольно улыбнулась. Матовая поверхность, в ней угадывались лишь тени предметов, отражения скрыты от любопытных глаз. Обернувшись, прислонилась к раковине, скрестив руки на груди, выжидательно глядя на призрака.

– Хочешь, чтобы я ушёл? – дождавшись моего кивка, он скривился. – Что же ты здесь делаешь, Элли? Может мне стоит наведаться к Белому человеку и спросить у него? – увидев, как похолодело моё лицо, он расслаблено махнул рукой. – Не бойся, не собираюсь этого делать! Мне не нравится видеть, что они творят на Изнанке, поэтому предпочитаю держаться стороны.

Призрак повернулся к окну, закрытому лёгкими шторами, будто услышал знакомый голос. Он нахмурился, но затем черты лица быстро расслабились, как будто он боялся показать мне свою реакцию.

– Мне пора. Увидимся, – быстро попрощался Вертун, даже не обернувшись на прощание. Он просто растворился в воздухе.

Я сделала несколько бесполезных вдохов\выдохов, помотала головой, а затем быстрым шагом направилась к выходу. Мне нужно многое сделать. Карман неприятно оттягивало моё преступление, отчего порывалась сорваться на бег, боясь быть застуканной. Боже, надеюсь, у меня всё получится…

***

Когда путешествуешь по Изнанке с кем-то, то перед тобой предстаёт калейдоскоп образов, видений, иллюзорных или настоящих событий, ежесекундно происходящих в этом мире. Одиночное путешествие – это бесконечное напряжение, усилие, сосредоточенность на конечной точке пути. Ты должен быть максимально собран, иначе заблудишься, попросту пропадёшь.

Но иногда и этого оказывается недостаточно и тогда ты оказываешься на глубине Изнанки, там, куда не проникает тусклый солнечный свет светил этого мира. Говорят, что даже крошечный шанс выбраться оттуда невозможен. Говорят, что дно Изнанки – место невозврата. Там свободными себя чувствуют только монстры. Никто не любит монстров.

Я не такая опытная путешественница, как местные жители. Для меня каждый шаг – это как толкать в гору неподъёмный камень, отчего сводит всё тело. Напряжение невыносимо, но раз за разом, мне удаётся достичь цели. И этот раз не стал исключением.

Детская площадка. Розовые качели с причудливыми завитушками, песочница, доверху наполненная песком, украшенная различными куличиками и воздушными замками, несколько горок, соединённых в высокую крепость с башенкой для секретов. Вокруг густые кроны деревьев, листва, шепчущая свои тайны. Небо пронзительно голубое для Изнанки, лишь вдалеке, на горизонте виднеются кучерявые облака. Солнце в зените, жарко, но не обжигающе, приятный ветерок сдувает жар, оставляя после себя лёгкую свежесть хорошего дня.

– Элли! – раздался восторженный детский голос и на меня налетает маленькая девочка.

Она доверчиво обхватывает ниже талии – до куда смогла достать, прижимается крепко-крепко, дышит глубоко. Несмело провожу рукой по рыжим кучерявым волосам, не веря, что это…

– Марго?

– Маргоша! Так меня мама называет! – девочка говорит назидательно, отлепляется от меня и широко улыбается. – Ты меня нашла!

Я в растерянности. О таком и подумать не могла! Что они с ней сделали?

– Марго…ша? Что с тобой случилось?

– Я платье испачкала, – доверительно сообщает она, демонстрируя испачканный подол чёрного платья.

– Бабушка будет ругаться, – она мрачнеет и хмурит брови. – Бабушка здесь ещё хуже, чем раньше.

– Бабушка? – я всё меньше понимаю, что происходит.

За секунду погода меняется до неузнаваемости. Порывы ветра, в небе как из ниоткуда появляются грозовые облака, цвет с солнечно-тёплого трансформируется в холодные зимние краски. С деревьев облетает листва, качели закачались сами по себе, а замки развалились на куски.

– Она идёт! – испуганно закричала Марго, хватая за руку. – Бежим, скорее, пока она не пришла!

Миг и мы оказываемся в огромном богатом поместье. Из-за скорости, с которой девочка тащит за собой, всё перед глазами плывёт, только золото и остаётся. Тяжёлое мёртвое золото стиля барокко.

Мы поднимаемся по лестнице, Марго тяжело дышит, но упрямо ведёт вперёд. На лестничном пролёте огромное от пола до потолка окно, за которым вижу в отдалении детскую площадку. На ней чёрная едва видимая фигура, она стоит, не двигается, и смотрит в нашу сторону.

– Скорее! – кричит, задыхаясь Марго, уводя всё дальше и дальше.

Комнаты словно близнецы, повторяются. Паркетные полы, книжные полки, заставленные бесконечными рядами книг в дорогих обложках, хрустальные люстры, торшеры, камины, картины в позолоченных рамах, небольшие столики из орехового дерева, кожаные кресла, диваны с маленькими подушечками, мягкие персидские ковры, подсвечники без свеч, рамки без фотографий, зеркала без отражений, покрытые чёрной полупрозрачной тканью.

Этот дом – как набор детских воспоминаний. Всё иллюзорно, переменчиво. Каждый шаг и все предметы меняются, что-то исчезает, что-то появляется как из ниоткуда, нет постоянства, как и наша память, хранящая лишь отдельные моменты прошлого. Я начинаю понимать, где мы находимся. Всё вокруг кричит о том, что случилось в детстве Марго. Смерть бабушки. Её первый призрак. Вот, что они задумали. Вернуть девочку и заставить заново пройти через это. Но только всё гораздо хуже, ведь брат уже не на её стороне, а значит Марго осталась один на один со своими страхами.

– Где твой брат? – задаю очевидный вопрос, когда она распахивает передо мной дверь и закрывает её за нами.

Мы оказались в детской, но очень строгой комнате. Никаких личных вещей, ничего, чтобы говорило о том, что здесь живёт маленькая девочка. На стенах волнистые морские узоры, кровать узкая, стоит рядом с окном, а с правой стороны дверцы в стене, за которыми скрывается шкаф. Марго не отвечает, она стремительно пересекает комнату и, махнув рукой, залезает в него. Следую за ней и вот, через небольшую щёлочку, мы смотрим на освещённую тусклым светом, комнату. Стало очень тихо, только слышно, как сильно шумит за окном листва деревьев, клонящихся к земле.

– Он приходит иногда, – шепчет Марго. – Говорит, что мне помогут, если попрошу. Но я не хочу просить, его новые друзья плохие.

– Как давно ты здесь?

– Не знаю, – она отмахивается от вопроса, хмурится. – Тебя долго не было. Я была взрослой совсем чуть-чуть, у страшного человека были вопросы ко мне. Когда он не получил ответов, я оказалась здесь.

– Что сейчас будет?

– Бабушка будет ругаться, – в её голосе проявился страх.

Мы одновременно услышали, как ручка несколько раз дёрнулась, а затем со скрипом отворилась дверь.

– Негодная девчонка!

Злобный голос наполнил комнату тьмой. Теперь и мне стало страшно.

Страх не был осознанным. Он не был наполнен чувственными переживаниями. Он не из прошлого, не из древнего, не тот, что снится по ночам, окружённый сомнениями и переживаниями. Это чистый детский страх перед несправедливым наказанием. Перед жестокостью, с которой встречается только ребёнок. С ожиданием боли и чужой агрессии.

В моём детстве такой злости не было. А вот в детстве Марго всё было именно так. И теперь Чёрный человек пользуется этим, чтобы сломить девушку и переделать в то, что нужно ему. Сделать её податливой, как масло и такой же слабой, как и её брат. Безвольной.

Двери раскрываются от невидимой силы – прямо напротив нас стоит старая бабка. Жестокое лицо искажено злобой и неприкрытой ненавистью. Губы тонкие, обескровленные, искривлены в гримасе ярости, глаза, налитые кровью, сверкают красным, как у настоящего полтергейста, потерянной души. В чёрном бесформенном платье, делающем её ещё более костлявой, чем она есть на самом деле, старуха тянет к девочке руки с когтями, сжатыми и напряжёнными, длинными и невообразимо острыми.

Полтергейст, как есть полтергейст. С тоской подумала о Андрее. В одиночку с такой тварью мне не совладать. В период открытой ярости я училась в Институте убивать мёртвых, но так и не смогла преодолеть последний рубеж и убить собственной рукой. На такое не способен ни один медиум, поэтому пришлось усмирить свою горечь и уйти.

Марго тоненько закричала, вцепилась в мою руку от испуга, но это не помогло. Старуха вытащила девчонку из шкафа, даже не заметив меня, будучи настолько сосредоточенной на ней.

Она выволокла её на середину комнаты и с силой ударила по лицу, крича:

– Мерзавка! Как посмела платье испортить? Мы приютили твою семью, а ты вон как себя ведёшь! Мерзость, гнусь! – она била девочку по щекам, а затем отбросила в сторону.

Марго заходилась плачем, сквозь слёзы бормоча слова извинений.

Выбравшись наружу, бросилась вперёд, закрывая девочку от очередного удара.

– Пошла прочь! – закричала громко, выставляя вперёд руки, отчего старуха попятилась и застыла. Душа не ожидала встретить такую, как я.

– Марго! – голос окреп, я, не отводя взгляда от мёртвой, наощупь ухватила девочку за руку. – Держись крепче, мы уходим.

Мне нужно отвести взгляд. Закрыть глаза и представить, куда идти. Нужно сделать это очень быстро, иначе старуха очухается и нападёт, и даже я не могу представить, что из этого выйдет.

Три, два, один… и мы падаем на песчаный пляж.

– Ух ты, как здорово! – раздаётся позади восторженный вопль.

И правда красиво – над почти чёрными волнами в небе разыгралось настоящее северное сияние. Краски сочные, яркие, насыщенные, переливаются среди тёмно-синей небесной палитры. Заворожённо гляжу на светопреставление и через силу улыбаюсь. Последний раз была здесь вместе с ним. Это было единственное безопасное место, к которому смогла легко и быстро найти дорогу.

***

– Маргоша, подойди ко мне.

Мы провели на пустынным, залитом светом в противовес морской тьме, пляже несколько часов. Я наблюдала за тем, как девочка из песка строит замок, как бегает и резвится, играя с набегающими волнами. Для нас воды Изнанки пока не страшны. Мы слишком живые для них, чтобы они могли увлечь нас на дно.

Потребовалось время, чтобы придумать, как исправить то, что сделали мертвые. Девочка вновь должна стать девушкой, иначе вернётся во взрослое тело, оставаясь ребёнком. Страшная кара.

Я достаю из кармана джинсов маленькое серебряное зеркальце, раскрываю его и протягиваю Марго.

– Зеркало! – восторгается она.

– Посмотри на него, что ты видишь? – спрашиваю осторожно, внутренне надеясь на свою догадку.

– Ой! Я здесь взрослая, как прежде, – она с изумлением рассматривает своё отражение. – А как это так получается?

– Ты ведь не хочешь вновь становится взрослой? – отвечаю вопросом на вопрос. – Ведь ребёнком быть так легко…

– Что ты такое говоришь? – девочка отложила в сторону зеркало.

Она смотрит глаза в глаза, насторожено и внимательно. Не как ребёнок.

– Всё то, что случилось… Так сложно, так громко, так сильно. Ты не справилась и теперь не знаешь, что делать. А ребёнком быть проще. Найдутся те, кто решит за тебя. Кто возьмёт ответственность и за твою судьбу, и за судьбу твоего брата. И станет легче. Можно думать и делать что угодно, не боясь последствий. Не ощущать вкус полынной горечи на губах. Быть маленькой и беззащитной.

Марго молчит и смотрит. Неотрывно, слишком пристально. Над морем прошёлся ветер, взъерошив непослушные волосы девочки. Она убрала их с лица и отвела взгляд, уставившись в тёмный горизонт, над которым расцветало северное сияние.

– Я не могу снова стать взрослой, – говорит тихо, едва слышно. – Мне было так больно. Он меня обманул. Он меня предал. Но братик не может предать. Это невозможно.

– Это было невозможно раньше, – я обнимаю её за плечи и притягиваю к себе. – Девочка, но также нельзя! Нельзя сдаваться, ведь тогда Чёрный человек победит. Тогда это будет означать, что он забрал вас обоих.

– Я хочу домой, – просто говорит она, отстраняясь.

Черты лица меняются, платье как вода стекает на песок, обнажая разноцветную майку и порванные джинсы. Теперь передо мной сидит взрослая Марго. По её щекам катятся крупные слёзы, она кривит губы, сдерживаясь.

– Наступит новый день. Всё будет иным. Это жизнь. Кто-то справляется, кто-то сдаётся. Но время идёт, песчинки падают, и мы просыпаемся по утрам, встаём и живём дальше. Тебе будет больно. Очень больно. И эта боль заполнит тебя с головы до пят. Но она пройдёт. Каждый рассвет будет сбрасывать с тебя и утрату, и злость, и обиду. Чувства уйдут, а что придёт взамен – тебе решать. Ты сделаешь выбор, как жить дальше – как пустая оболочка, или же как человек, не побоявшийся найти меня и войти в зеркало, чтобы попасть сюда. Что ты выберешь Марго?

– Я не знаю, – она закусила губу и сжала пальцы добела. – Не знаю.

– У нас будет время выяснить это, – улыбаюсь криво, а затем поднимаю и отряхиваю от песка зеркальце. – Сейчас я должна вытащить тебя отсюда. Всё остальное – потом.

– Как мы это сделаем? Тем же путём, что и в прошлый раз?

– О нет, так уже не получится.

Я вновь протягиваю ей зеркало.

– Марго, тебе же снятся сны?

– Чёрно-белые.

– Без разницы. Сейчас ты должна вспомнить самый яркий сон. Представить его от и до, всё, что ты делала, что чувствовала. Постарайся сделать это настолько реальным, насколько это вообще возможно. Как только поймёшь, что получилось – повтори, глядя на своё отражение.

– Зачем это?

– На Изнанке нет зеркал. Слишком опасно, поэтому Харон уничтожил все, что были. Раньше призраки могли с их помощью попадать в человеческие сны, с помощью зеркал, они путешествовали по Зазеркалью и, поверь на слово, это было чертовски опасно, как для мира живых, так и для мира мёртвых. Однако для тебя сейчас это единственный способ вернуться в своё тело живой и здоровой, – криво улыбнулась.

– А как же ты? – девушка быстро смекнула, что к чему.

– Мне придётся идти на поклон к Харону. Надеюсь, он не прибьёт меня за то, что я пронесла зеркало сюда.

– Ты не можешь перейти вместе со мной потому, что иначе зеркало останется здесь? – сразу догадалась она.

– Да, это так.

– Я должна извиниться за то, что сделала. За то, что поддалась…

– Это бессмысленно. Ты сделала то, что должна, иначе не была бы человеком, – мягко улыбнулась, касаясь её плеча. – Будь у нас больше времени, я смогла бы объяснить тебе, что к чему. Смогла бы научить, как бороться с Изнанкой и её обитателями. Но времени у нас не было. Марго, ты должна гордиться собой. Ты выжила и скоро будешь дома. А сейчас делай, что говорю – времени и правда очень мало.

Глава 9

Чёрные волны мерно набегали на белоснежный лёгкий песок и откатывались назад, забирая с собой мельчайшие песчинки и камни пастельных оттенков. Этот звук убаюкивал, успокаивал, настраивал на минорный лад.

Я смотрю на небо и вижу звёзды невозможных, невероятных созвездий, как рубины, горящих сквозь изумрудное северное сияние. Мне слышатся хрустальные переливы, как будто бы сотни подвесок играют, создавая удивительную музыку ветра.

Расслаблена, мне спокойно. Марго смогла уйти, теперь можно дышать. Есть время о многом подумать. О том, что случилось и о том, что будет дальше. Не бывает так, чтобы призраки похищали людей. Это нонсенс, случается только в сказках. В реальности мёртвые слишком озабочены своими проблемами, чтобы осуществлять нечто подобное. Когда это случилось со мной, то было понятным, учитывая кто я и кто он. Но произошедшее с семьёй Чернышевских не укладывалось ни в какие рамки. Это было ненормальным, отчего никак не приходило на ум, что происходит. Теперь иначе видится моё прошлое. Мысль, что за этим стоит нечто большее, чем болезненная привязанность умерших к таким, как я, принимает всё больше очертаний. Но что задумал Клаус? И… Михаэль?

На плечо опускается мужская рука.

– Давно не виделись, Элли.

– А ты совсем не изменился, Белый человек.

Я улыбаюсь, смотрю на него, любуюсь.

Он такой же высокий, как и прежде. С волосами до лопаток, белоснежными, как серебро, сверкающими неоновыми вспышками, отражающимися от сияния неба. Тревожная маска на лице, но взгляд глубоких серых глаз безмятежен, как рассветный океан. Черты внешности как будто бы стали острее на фоне бескровных мягких губ, бесцветных тонких и длинных бровей. Он выцветшая картинка, которую мне лишь единожды удалось наполнить теплом. Одетый в длинный серый сюртук с пастельно-белым галстуком, свободные брюки и ботинки под цвет его глаз.

Он белый, кристально свежий и умиротворённый. Уверенный в своих силах и целях. Мне никогда не удавалось застать его врасплох вопросом или действием. Михаэль слишком хорошо контролировал себя, чтобы могла его поймать.

Такими были и наши отношения. Мне сложно вспоминать о том, что произошло. До сих пор сложно поверить, что человек, которому мама доверила меня, оказался двуличным. Он обманул, завлёк в ловушку и только действия Харона и Института спасли меня от смерти. От того, чтобы остаться с Михаэлем в посмертии навсегда.

– А ты выглядишь не так хорошо, как я надеялся.

Опустившись рядом со мной на песок, берёт за руку, скрещивает пальцы так, как мы всегда делали раньше. От близости щемит в груди и я вырываюсь, чуть отстраняясь. Он молча принимает это, но знаю – только что сделала больно. Как и всегда.

– Как ты нашёл меня? – задаю единственно важный вопрос.

– Когда узнал, что ты забрала Марго, то сразу понял – ты не уйдёшь, не поговорив, а это единственное место, о котором никто другой не знает.

– Умирающая фантазия Ловца. Я так и не смогла его найти, а значит он всё ещё где-то здесь, – говорю с улыбкой, вспоминая, как впервые попала сюда и увидела сказку.

Здесь ничего не изменилось, а значит душа ещё не приблизилась к свободе. Но Ловец силён, когда-то он мечтал покорить Антарктиду. Он умер далеко от неё, по глупости, случайно, и после смерти нашёл свой север, север невиданной красы.

– Не думал, что ты решишься остаться здесь. Ты ждала меня, – утвердительно сказал он, глядя на меня да так пристально, так жадно, так, как никто другой никогда не смотрел.

Мне трудно дышать, на этой стороне слишком сложно плакать, поэтому просто дышу – вдох/выдох, медленно, как учили. Он смотрит неотрывно, но ничего больше не говорит, пауза звенит, наполняясь морской холодной влажностью.

– Когда-то ты водил меня сюда как в сказку, созданную только для нас двоих. Ты учил меня принимать Изнанку, учил видеть её иначе, чем остальные медиумы. Я была счастлива и хотела быть как можно ближе к тебе, иметь возможность касаться тебя, любить тебя не через призрачные стёкла. Я помню всё, что ты говорил. Помню и последнюю нашу совместную прогулку на мой день рождения. Мне исполнилось восемнадцать лет и это были самые счастливые дни моей жизни. Тогда ты впервые засомневался, но всё-таки привёл меня сюда, чтобы я осталась с тобой навсегда. Тебе даже не хватило смелости спросить, хочу ли я этого! – закусив губу, отвернулась. – Спустя столько лет, теперь яснее вижу всё, что тогда происходило. Все те слова, которые пропускала сквозь уши, обрели реальность и плоть. Ты говорил об общем благе как для мёртвых, так и для живых. Говорил о справедливости и несправедливости. Ты вербовал меня, а я просто любила тебя так, как можно любить в восемнадцать лет. Я ждала тебя только чтобы спросить, что вы делаете? Ты, Клаус и остальные. Что вы задумали? Я имею право знать.

– Я не могу тебе ответить, Элли. Мне очень жаль, – говорит со всей искренностью, от которой становится горько.

Он вновь отстраняется от меня, как и прежде, когда касалась чего-то запретного. Например, зеркал или его взаимоотношений с другими обитателями Белого дома. Он оберегал от своих тайн, как будто зная, что не смогу смириться с тем, что они делают. Он агитировал, показывал, что происходит с призраками, но даже не пытался действительно рассказать, что происходит. Так берёг он меня или же не доверял? Я игрушка для него или же он и правда любит меня?

– Значит не скажешь, – соглашаюсь, понимая, что даже если буду молить – не ответит.

– Это вопрос выживания, Элли. Ты должна знать, я никогда не хотел, чтобы ты во всём этом участвовала. Всё, чего хотел, это чтобы ты была счастлива. Я хотел любить тебя, но ты же знаешь, мы не умеем любить так, как любят живые. Ведь только рядом с тобой, я мог хоть что-то почувствовать, ощутить тепло. Когда касался тебя, внутри словно вспыхивал яркий белый пожар. Когда мы были вместе, хоть ненадолго, но становился живым. Ты ждёшь извинений, ждёшь, что буду просить прощения за то, что пытался удержать тебя на этой стороне, но я не могу их дать. Потому что я люблю тебя. Знаю, ты живёшь не на той стороне, знаю, рядом со мной тебе было бы легче. Но я принимаю твоё решение, как и принимаю всё то, что ты делаешь. Я люблю тебя.

Он руками дотрагивается до моего лица, притягивая к себе, касаясь губами лба. Он целует нежно, так осторожно, как будто бы я хрустальная статуэтка и от малейшего неосторожного движения могу рассыпаться. Мурашки бегут по коже от каждого его прикосновения. Я закрываю глаза, касаясь губами его губ, касаясь пальцами его лица. Это так, как и должно быть. Так, как бывает только раз в жизни. Первая яркая влюблённость, первая любовь, от которой бросает то в жар, то в холод.