Хроники Нордланда. Грязные ангелы

– Неужели он в самом деле собирается его искать? – Недоумевали дамы и рыцари. – После стольких лет, после стольких поисков его высочества! Быть того не может, ведь всё давно ясно!

– Вы не ошиблись, дама Лемель? – Рискнула обратиться к Авроре Мина. – Ведь это так…

– Нет, не ошиблась. – Повела плечом Аврора. – Они заговорили о брате его светлости, и он резко осадил свою кузину. Сказал, что если она хоть слово ещё скажет о его брате, они поссорятся.

– Наверное, ему просто больно говорить об этом. – Рискнула предположить Мина. Есть такой тип людей – и мужчин в не меньшей мере, нежели женщин, – которые, в глубине души сознавая, что объект их желания слишком хорош для них, стараются выискать в нём изъян, что-то такое, что будет отталкивать от него обычных людей, а его, (её), образец благородства, не оттолкнёт, а напротив. И тогда их кумир, потрясённый и благодарный им по гроб жизни, станет со всеми потрохами принадлежать им одним. И это вовсе не в упрёк им – просто все мечтают и о счастье, и о какой-то гарантии это счастье не только получить, но и сохранить. Хотя бы и так. Для Мины Мерфи, которая отдавала себе отчёт только в том, что никогда и ни за что не хотела бы себе такого любовника, как Гарет Хлоринг, вполне понимала, что ей и думать о нём не следует, таким изъяном показалась его безнадёжная любовь к брату. Погибшему давным-давно. Все осуждают его, – думала Мина, работая над сложной вышивкой у ажурного окна, – но разве это вообще можно осуждать?.. Они ведь были близнецами, для него, бедняжки, это был самый близкий человек… Нет, она не думала – сознательно, – что на самом деле ищет для себя причину любить Гарета и надеяться на что-то. Она считала, что просто… просто по-человечески ему сочувствует. Он ведь даже не посмотрел на неё, уходя. Зато уделил столько внимания Авроре! И есть, за что. – Должна была признать себе Мина. Красавица, яркая, статная, гордая… Из небогатой семьи, но всегда с таким вкусом одетая! А её волосы, о-о-о! Такой роскоши нет и у королевы! И какие бы шляпки и украшения не накручивали себе остальные дамы, Аврора всех их затмевает простой косой – какой косой! – Мина думала об этом и таяла от собственного благородства. Ведь она не ненавидит свою соперницу, а восхищается ею – ещё бы, она ведь справедлива и реально смотрит на вещи… Наслаждаясь своей справедливостью, Мина весь остаток дня старалась быть поближе к Авроре, которая не особенно благодарна была за такое внимание, но и не избегала его. У девушки не было здесь подруг: во-первых, она была очень красива и горда, во-вторых, много читала, а Габи, не читавшая ничего, и большинство её дам, читавших редко и мало, считали, что она просто «выделывается», ведь чтение – это такая скука! И в – третьих, её не любила Габи, а уделять внимание тем, кто вызвал недовольство Габриэллы – значило вызвать огонь и на себя. Мина Мерфи, вдруг воспылавшая к Авроре симпатией, была девушке не совсем понятна, но ничего против общения с нею Аврора не имела. Тем более, что Мина, как оказалось, тоже читала, хоть и не так много, как Аврора, и им было, что обсудить. Неизбежно разговор зашёл о Гарете – о нём сегодня здесь говорили все. И Аврора сказала, привычно дёрнув красивым плечом:

– Красивый, мерзавец. Но такой самовлюблённый, просто ужас!

– Вам так показалось? – Помрачнела Мина. Ей хотелось бы думать, что Гарет Хлоринг недооценивает себя.

– Давай на ты? Я не так уж и младше тебя. – Младше шестнадцатилетняя Аврора была Мины ровно на десять лет, но решила сделать той комплимент. – Разве это незаметно?.. Он уверен, что неотразим, и, увы, прав. Он неотразим. Наглый, обаятельный, неотразимый мерзавец.

– Он так мил…

– Не были бы они такими милыми, разве были бы они так опасны для нас, девушек?.. Ох, прости, Мина, ты же замужем… вдова, верно?.. Прошу прощения, я…

– Я давно перестала оплакивать своего Мерфи. – Мина успокаивающе положила ладонь на руку Авроры. – Не думай, что разбередила старую рану. Да, это было ужасно… Он был такой молодой, и попался этому кабану… Я очень тогда горевала, даже болела. Но это прошло, и могу об этом говорить, и слушать. Всё в порядке!

– А ваши детки?..

– Я была беременна, но скинула ребёнка, из-за шока. Когда я его увидела… хоть его и обмыли, и привели в порядок…

– Ой! – Аврора закрыла губы рукой. – Ой, наверное, это было… ах, прости, Мина, я не хотела! Сколько же ты пережила, бедняжка?!

– Спасибо его высочеству. – Мина при воспоминании о том страшном дне чуть побледнела, но и улыбнулась. – Я так ему благодарна! Он прислал мне письмо, где выразил соболезнование и пригласил в Хефлинуэлл, чтобы я не чувствовала себя одинокой… Обещал своё покровительство. Если бы не это, родные отдали бы меня в монастырь. Я ведь всего лишилась. Имение мужа переходило наследнику мужского пола, женщине в правах наследования в их семье отказано.

– Его высочество, – с искренним благоговением признала и Аврора, – просто святой. Я так ему благодарна, так его уважаю! Так жаль, что он болен… Так жаль!

– О, да. – Вздохнула Мина, склоняясь над шитьём. – Я ещё помню, какие пиры и турниры устраивались здесь… Я была маленькой, мне было лет двенадцать, меня только-только начали вывозить в гости, мы приехали в Хефлинуэлл с покойным батюшкой, и словно в сказку попали. Я до сих пор вижу фейерверк над Ригиной, это так волшебно! Столько было цветов, такие были красивые столы… И его высочество, прекрасный, как сказочный принц, и его сын, тоже прекрасный… – Мина покачала головой. – Жаль, что всё кончилось вот так.

– Я слышала, – Аврора от волнения уколола палец и, ойкнув, пососала его, – что удар хватил его высочество из-за самозванца?

– Да. Я тогда только прибыла к его двору, в трауре ещё ходила. Это было… Года два назад?.. Да… осенью, ещё до Михайлова дня. Появился молодой человек, высокий такой, полукровка, я видела его мельком. Черноволосый, голубоглазый. Заявил, что он и есть пропавший сын его высочества, показал родинки на руке, ожог на плече. И шрам, у младшего сына его высочества должен быть шрам на губе, брат случайно уронил на него котёл с кипятком, и разбил лицо, и обварил плечо… Такая страшная история. У этого юноши всё было, как надо. Его высочество обрадовался, приказал готовить пир, собрался писать сыну в Европу, он был так счастлив, так счастлив! – У Мины задрожал голос. – Сэр Тиберий с самого начала был против, настоял, чтобы самозваного принца показали врачу, и тот сказал, что ожогу не больше полугода, и шраму на губе – примерно столько же, а родинки – татуировка. Вот тогда и случилось это… страшное.

– Боже, какая жестокость! – Искренне воскликнула Аврора. – Так сыграть на чувствах несчастного отца, и ради чего?! Ради денег!

– Ради богатства и титула люди готовы пойти и не на такое. – Возразила Мина. – Этот самозванец мог бы, страшно подумать, чего натворить! Избавиться от его высочества и Гарета, и стать единоличным наследником трона! Слава Господу, у него ничего не вышло! Но здоровья его высочеству уже никто не вернёт. Так же, как и радость в его сердце, и веселье в этот замок.

– Я не думаю, что Гарет Хлоринг будет вести затворнический образ жизни. – Хмыкнула Аврора. – Он не из тех, о, нет! Вот увидишь, что здесь будет если и не так, как прежде, но и не так, как теперь. Такие, как он, тихо жить не умеют.

Мина, вроде бы, и поверила своей новой приятельнице, но в то же время верить ей не хотела. В её мечтах они жили именно тихо. Вернувшись к себе в комнату, Мина села к окошку, уже в домашнем платье – робб, с волосами распущенными и уложенными служанкой в сеточку. Села, и принялась мечтать… В её мечтах Гарет лишился титула и денег, попал в темницу, она спасла его оттуда, увезла на север, в некий замок, который, видимо, остался собственностью Хлорингов потому, что был очень скромным и бедным, и там они вдвоём… Мина мечтала, кстати, и о том, что Гарет частично лишился своей красоты. Стал, к примеру, хромым. Сильно хромым. И руку повредил. Не совсем потерял – всё-таки, безрукий муж – это… Но повредил. Так, что нужен стал одной Мине. И тогда они с ним зажили счастливо и мирно. Такие вот мечты.

В разгар её мечтаний постучала служанка, общая на этаж, и сказала, что к ней господин. Мина, волнуясь, вышла, и увидела итальянца, спутника Гарета. Не красавец, но яркий, харизматичный, со светлыми пронзительными глазами и опасной улыбкой, он с нездешней вежливостью поклонился Мине:

– Сеньора Мерфи?.. Вы совсем итальянка, темноглазая, белла, белла донна Мерфи! Меня прислал мой патрон, сеньор Хлоринг, с комплиментом прекрасной сеньоре. – Он с новым поклоном вручил Мине плоскую шкатулочку. Она открыла и ахнула:

– Я… я не могу это взять! Заберите! – Но итальянец поклонился вновь, прижав руку к сердцу:

– Не могу! Скузи, прекрасная сеньора, прошу прощения, я не могу, не имею права вернуться к патрону с этим, он решит, что я не выполнил его приказ, мой патрон в гневе – о-о-о! Если вы хотите вернуть патрону это, сделайте это сами! И умоляю, не доверяйте слугам – вещь безумно дорогая.

– Я знаю… – Мина с тоской рассматривала ожерелье с тёмными топазами, глубокими, сияющими, сочными… прекрасными. – Но я не могу принять, и пойти туда не могу, это же…

– О, не волнуйтесь! Никто не будет в известности, слово чести! Вот ключ, прекрасная сеньора, от калитки во внутренней стене, и если вы появитесь там, вас встретят и проведут к моему патрону. Наденьте маску, тёмный плащ, и ни одна живая душа не опознает вас, а от меня никто ничего не узнает, клянусь честью! Если сегодня вы не принесёте подарок обратно, патрон будет считать, что он принят, и вы…

– Я принесу! – Быстро сказала Мина, забирая ключ и краснея. – Я… я не такая! Может, в Европе женщины и готовы были на всё, как только им свистнут, то здесь – нет! Я отнесу вашему хозяину подарок, и я… – Мина задохнулась, полная решимости высказать Гарету всё. Да как он смеет?! Он что, думает, что её можно вот так… Игнорировал её, даже не смотрел, заигрывал с Авророй… Значит, комплименты – Авроре, а ей просто… а ей – что?! Молодая женщина искренне готовилась к гневной и гордой отповеди, но когда её привели в покои Гарета, где давно было убрано, давно горел огонь в камине, было тепло и уютно, Мина оробела и слегка ослабла и духом, и телом. Гарет был в белой рубашке навыпуск и чёрных эльфийских штанах, освещённое огнём свечей лицо его было таким красивым, что Мина отвела взгляд, боясь сама себя и своих чувств.

– Я принесла… – Пробормотала она, упрямо пряча глаза, – я хочу сказать…

– Что купить тебя нельзя? – Гарет подошёл близко, так близко, что Мина почувствовала его запах – от него пахло свежим распилом ясеня, свежо и терпко. – Дорогая Мина! Я не покупаю никого, даже таких обворожительных созданий, как ты! Это просто подарок.

– Но почему мне? – Прошептала Мина.

– Потому, что мне так захотелось – Пожал плечами Гарет. – Ты прелестна, эти камни – тоже. Но вместе вы и вовсе будете неотразимы. Ну же, Мина, – он приблизился ещё ближе, – давай, наденем и посмотрим… – Он взял из безвольных рук Мины ожерелье. А Мина вдруг остро ощутила, что у неё сейчас будет секс. То есть, то, что она уже почти забыла, и чего вновь почти по-девичьи боялась… Гарет застегнул ожерелье на её шее, и вправду, смотревшееся прелестно. Шейка была белая, тонкая, нежная, мягкая, от прикосновений Гарета покрывшаяся гусиной кожей. Он засмеялся, и крепко поцеловал пискнувшую Мину, стиснув так, что она и хотела бы трепыхнуться – не смогла бы. И уже через пару минут Мина, частично раздетая, отдавалась Гарету Хлорингу прямо на столе, задыхаясь от ужаса и восторга, вскрикивая и кусая губы…

– Нужно как-то оправдать твои обновки. – Говорил на рассвете Гарет, одеваясь. – Чтобы не пошли сплетни, как только ты наденешь хоть один из моих подарков. Передам-ка я тебе деревеньку Торжок… Якобы небольшое наследство после какого-нибудь дяди. У тебя есть дядя?

– Нет… не знаю.

– Значит, был. Любимый муж обожаемой троюродной тёти… – Гарет засмеялся. – У тебя такой испуганный вид! Ну, ты чего? – Он нагнулся и ласково потрепал её по щеке. – Словно я страшный серый волк, а ты – бедная сиротка!

– Я боюсь, что всё это какое-то наваждение. – Призналась Мина. – Что вы забудете обо мне уже завтра…

– А я и не собираюсь обещать тебе любовь до гроба! Мне придётся жениться на выгодной невесте, и это, увы, не ты.

– А меня вы так стыдитесь, что…

– Вообще-то, это не стыд, а забота о твоём добром имени. – Хмыкнул Гарет. – Но если ты так тщеславна, что желаешь похвастать связью со мной, я не против. Меня это никоим образом не опозорит. Даже наоборот!

– Боже! – Ахнула Мина. – Милорд! Я как-то не подумала… О, какой же вы…

– Не влюбляйся в меня слишком сильно. – Остудил её порыв Гарет. – У этих отношений нет будущего, и ты должна это сознавать.

– Я сознаю. – Прошептала Мина. – Простите.

– Нам лучше встречаться не у меня. – Продолжил Гарет. – В саду с южной стороны есть коттедж и башня, там когда-то жила мавританская любовница нашего деда. Я велю там прибраться и дам тебе ключ. – Он присмотрелся к ней, развернулся весь, приподнял бровь:

– А что у нас такой печальный вид? Нет, тебе это ужасно идёт, ты такая интересная сразу становишься, миленькая такая. Но что произошло?.. Я тебя чем-то обидел?.. Или не удовлетворил? – Он сам рассмеялся абсурдности этой мысли, абсолютно уверенный, что это невероятно. Мина вскинула на него влажные глаза, и в самом деле, очень красивые, немного близорукие, но от этого только казавшиеся ещё милее:

– Я никогда не была ничьей любовницей…

– И тебя это волнует? – Гарет подошёл к ней, потрепал по подбородку. – Ты волнуешься, не становишься ли ты блудницей?.. Я принц крови, дорогая Мина. Быть любовницей принца – не позор, а почёт. В Англии герцоги и графы дерутся между собой за право подложить под короля или принца свою дочь или жену. Мы, конечно, не столь цивилизованы, но, тем не менее, я слишком высоко ценю себя, чтобы связаться с блудницей или просто не порядочной дамой. Или у тебя есть своё мнение на этот счёт?

– Я не могу думать о вас плохо. – Прошептала Мина, страшась посмотреть ему в лицо. Даже после интимной близости она продолжала бояться его и обмирать от синевы и нереальности его глаз. Ей много хотелось ему сказать, ещё больше – попросить. Но она не смела. Молодая женщина боялась без памяти влюбиться в него и чувствовала, что этого не избежать. Ей хотелось сказать ему, что она, не смотря ни на что, какую-то гордость имеет и даже готова противостоять ему, как ни страшно ей даже подумать об этом. Но говорила она это ему только в мечтах; наяву же всю её сковывала робость перед таким ослепительным любовником. И похвастать – да, хотелось!.. Но он прав – сплетни ни к чему. Здесь, в Хефлинуэлле, в отсутствие развлечений, гостей и новой крови, сплетни и злословие цвели особенно пышным цветом, были особенно ядовитыми и вредоносными. Гарету они не опасны, а её – Мину, её они погубят на счёт раз.

И всё-таки, как бы все удивились, узнав, какого мужчину отхватила себе скромная дама Мерфи!!!

Мария лежала, скорчившись, на своём тюфяке, с трудом найдя позу, в которой было не так больно, и держа перед собой на весу изуродованные руки, которые то и дело дёргала сильная боль. Услышав шорох возле своего стойла, она сначала удивилась, потом насторожилась: ничего хорошего она ни от кого здесь не ждала. Когда дверь открылась, и к ней склонилась высокая фигура, она дёрнулась и чуть не заорала, но Гор зажал ей рот, прошептал:

– Тихо, тихо… Я тебя не обижу.

– Ты кто?! – Прошептала Мария, дрожа.

– Не важно. Друг.

– Друг?!

– Ну… считай, да. Ну, точно не враг.

– Что тебе нужно? – Мария тяжело дышала. Изуродованные пальцы дёргало болью так сильно, что она сама вся вздрагивала и непроизвольно стонала на выдохе.

– Сам не знаю. – Искренне признался Гор. – Смотрел на тебя эти дни, и не мог успокоиться. – Мария видела в темноте только чёрный силуэт и блеск зрачков – полукровка. Что это Гор, ей в страшном сне не могло присниться, и она гадала, Арес это, Эрот или Янус?.. – Очень больно?

– А ты как думаешь?

– Что мне думать, я знаю. Я тоже… тоже всё это вытерпел. – Он присел рядом, волнуясь и стараясь скрыть это, чтобы она не испугалась и умерла спокойно, быстро, не страдая. – И тоже ради друга сдался. А тот меня предал потом, чтобы сюда, в Приют, попасть.

– Вас что, тоже бьют?..

– И как! – Невесело усмехнулся Гор.

– А от вас чего хотят?

– Того же, что и от вас. Пацанов здесь тоже насилуют, как и вас же, и чаще, чем вас – здесь в основном содомиты, тех, кто девок любит, сюда ходит мало, от силы двое-трое в день. Дай, пальцы намажу мазью… Она боль снимает. И выпей вот это, уснёшь. – Он заботливо придержал Марию, пока она жадно пила – пить девочкам давали очень мало, и они всегда чувствовали жажду и голод. Даже такое усилие утомило её, и она приникла к Гору, почувствовав себя так уютно! Он обнял её, придерживая, погладил плечо:

– Ничего. Эльдар быстро поправляются, быстрее даже, чем полукровки.

– Почему ты мне не помог? – Прошептала она, прижавшись к нему крепче. От его одежды пахло соломой, а от него самого – свежим распилом ясеня и хвоей. Он был горячим, горячее, чем она, кожа его была гладкой и мягкой, мускулы под кожей – почти железными. У Марии мелькнула мысль, что он совсем, как Гор, но она тут же испугалась этой мысли и прогнала её. Может, все мужчины-полукровки пахнут одинаково?..

– Нельзя. – Тихо сказал он, уткнувшись в её волосы. – Нам запрещено вас жалеть. Если меня только заподозрят, это, что мне тебя жаль, заставят бить тебя до смерти… А если я откажусь, сначала тебя убьют на моих глазах, а потом меня самого убьют. Я тебе помочь ничем не могу.

– Но ты помогаешь. – Так же тихо прошептала Мария. – Ты сейчас мне помогаешь. – Мазь и напиток начали действовать, боль притупилась, стало легче, и Мария обмякла в его руках, пригрелась, перестала стонать, дыхание успокоилось. – Спасибо тебе… Мне бы поговорить с Трисс, просто поговорить, побыть с нею…

– Вы подруги?

– Да… С самого детства, сколько себя помню, мы вместе… Она такая добрая, и весёлая! Если бы ты только знал… Почему, почему нам нельзя говорить и общаться?! Зачем надо нас так унижать?! Я готова подчиняться, пожалуйста, раз это моя судьба, я покорюсь… Но вы отнимаете у меня меня саму! Что я вам сделала? Что вам сделала Трисс?! Она в жизни своей никого не обидела, не ударила, всегда была послушной и ласковой! Зачем?!

– Я до вчерашнего дня думал, что знаю. – Грустно сказал Гор. – А теперь сам не понимаю ничего, да. Даже в башке все перемешалось и это… хрень какая-то, словно мыши насрали. А хуже всего – что ни фига я сделать не могу. И не делать нельзя. Сказать не могу, как хреново мне от этого! Могу это… Гору сказать, чтобы он тебя к твоей подружке пустил на ночь. Только Доктор куда уедет, так это…

– А Гор? – Мария аж задрожала и от радости, и от недоверия. – Он же такой…

– Гор не такой, как ты думаешь. – После долгой паузы сказал он. – И все остальные пацаны, они, ну, это… не такие. Нас всех просто заставляют такими быть.

– Но кто?!

– Хозяин. Это всё его, всё, и мы в том числе… Ты его вряд ли увидишь, он вами брезгует, он любит пацанов.

– Тогда зачем мы ему? – Сонно спросила Мария – снотворное действовала всё сильнее, и она с трудом боролась со сном.

– А вы ему на фиг не нужны. Но гости платят за вас деньги, потому он вас и содержит… Для нас и для гостей. И для оргий.

– А это что?..

– Была бы у тебя жёлтая лента – узнала бы. А так – не узнаешь. Повезло тебе.

– У меня была… – Сонно хихикнула Мария, уже не в состоянии открыть глаза и расслабившись в тепле его рук. – Я её… наверное, потеряла…

Гор сам чуть не засмеялся, напополам с проклятием. Это надо же! Какая мелочь иногда рушит парню жизнь!

Мария уснула у него на груди, расслабившись, потяжелев и тихонечко засопев во сне. А Гор сидел и не мог решиться. Он сжимал в руке заточку и так, и эдак, примериваясь – и не в состоянии нарушить целостность живого тела, сознательно и целенаправленно причинить ему вред. Мощнейший инстинкт сдерживал его руку, не давал стать убийцей, а может, как верят некоторые, – руку держал его ангел-хранитель, кто знает?.. Мария была живая, горячая, нежная. От нее хорошо пахло, она так трогательно и очаровательно посапывала во сне! Никакая борьба с собой и никакие здравые мысли о том, что это будет наилучший исход, что убив, он избавит ее и от унижений, и от страданий, и от боли и мучительной долгой смерти, не помогали: Гор просто НЕ МОГ.

– Прости! – Прошептал, жмурясь и скалясь от невыносимого стыда, разочарования в себе и душевной муки. – Прости, прости, прости… Я не могу!!!

Бережно уложил ее обратно на тюфяк, замер, нависнув над нею. И что теперь?! Безучастно смотреть, как ее продолжают избивать и смешивать с грязью? Но этого Гор тоже не мог и потому так боялся ближайшего будущего. Спасти ее – как?! Ни спасти, ни помочь ей он не мог. Стыд, сильнее всех остальных чувств, овладел им. Он гордился собой! Считал, что чего-то достиг! Да ничего он не достиг, он по-прежнему никто, послушный раб, исполняющий только волю Хозяина и не имеющий своей! Все, что он считал своими достижениями и победами, было самообманом, и теперь Гор так отчетливо видел это, что от боли хотелось кричать. Никто, никто, никто!.. Обратно в Приют он шел, не прислушиваясь и даже не думая об опасности. Ноги несли его привычным путем, а мыслями и душой Гор был неведомо, где – в какой-то глухой, безнадежной пустоте, и не было ничего, чем он мог бы заполнить эту пустоту, чтобы избавиться от отчаяния, стыда и безнадежности.

Когда он всё-таки вернулся к себе и уснул, снилось ему, что он занимается… любовью. С кем-то, кто был и Марией, и ещё кем-то… Не так, как привык и как делал постоянно, а именно любовью, обнимая, лаская, наслаждаясь ощущением желанного тела и ощущая его ответную ласку. И сон этот был таким блаженным и прекрасным, что, ощутив, что просыпается, и сон уходит, Гор чуть не заплакал от разочарования и сожаления.

Расставшись с Миной, Гарет с тяжёлым вздохом спросил у Марчелло:

– Кто там в приёмной?

– Кастелян Гриб, патрон. Ждёт с самого рассвета. Забавный человечек!

– Человечек?.. – Скривился Гарет. – Не-ет, надо сваливать в Анвалон! Но оставлять всё, как есть, нельзя… Вели приготовить мне коня, и сам собирайся, поедем в сады Твидла. Как только закончу с этим… Мухомором.

Кастелян Бонифаций Гриб оказался совсем маленьким человечком, пожилым, круглолицым, румяным, с белоснежным пушком на голове, сквозь который просвечивал голый блестящий череп, и с тонким, немного плаксивым голосом. Перед высоченным Гаретом он казался настоящим карликом, вдобавок, у него были не по-мужски маленькие ручки и ножки. Словно постаревший мальчишка. – Подумал Гарет. – Такой въедливый, хронический ябеда и подлиза, дотошный отличник, который придумает сам себе новые обязанности на ровном месте и даже учителям надоедает хуже горькой редьки. Он принёс Гарету списки рыцарей свиты его высочества, списки назначенного им содержания и списки их реальных расходов. В чём-в чём, а в дотошности Грибу отказать было нельзя! И не лень ему было узнавать, выпытывать, вынюхивать и скрупулёзно заносить в свои свитки, что купил сэр Юджин, что он съел на завтрак, сколько салфеток использовал и выкинул, (и в каком состоянии, подлец, выкинул вещь, которую можно было постирать и выгладить!!!). Картина получалась унылая и основательно Гарета разозлившая. Получалось, что господа сэры и в самом деле относились к казне его высочества, как к собственному карману, причём бездонному и неиссякаемому.

– Извольте убедиться, – пищал Гриб, и от искреннего возмущения и рвения у него встал дыбом пушок на голове, – ваше сиятельство, только по принадлежностям для бритья бюджет превышен в три раза! Византийское мыло было заказано и привезено кораблём для его высочества личных нужд, десять дукатов кусок, было сто кусков, осталось восемь… Из них его высочество использовал два с половиной!

– А почему у меня в покоях нет такого мыла? – Некстати обиделся Гарет. – Я каким-то обмылком мылся вечером!

– Ваше сиятельство! – Испугался Гриб. – Мне известно, что полукровки не бреются, не растёт у них, то есть, у вас, ваше сиятельство, борода, я и не подумал…

– Может, я и не бреюсь, но я МОЮСЬ! – Фыркнул Гарет. – Чтобы сейчас же у меня было византийское мыло!

– Я думал, что вам для бритья не надо…

– Я понял, понял тебя!

– Ваше сиятельство! У полукровок не растёт борода, и я думал…

– Всё, я понял и не злюсь!

– Но у полукровок бороды нет, они не бреются, и я думал, что…

– ХВАТИТ!!! – Рявкнул Гарет. Он уже заметил, что у Гриба есть несносная привычка объяснять по десять раз одно и то же. Человечек сморщился от испуга и обиды, маленькое круглое личико скуксилось, и Гарету мгновенно стало стыдно.

– Ладно, – примирительно произнёс он, – я благодарен тебе за то, что так заботишься о нашем имуществе. И за ту работу, которую проделал. Поверь, я не забуду об этом и найду, как тебя наградить. А меры мы примем безотлагательные. Теперь ничто не будет выдаваться ни из казны, ни из погребов, ни из хранилищ замка, ни одна самая мелкая мелочь, без одобрения Альберта Ван Хармена или Тиберия фон Агтсгаузена. И всё будет записываться, самым подробным образом, а раз в три месяца проводиться ревизия и все записи будут сверяться.