Однажды в Челябинске. Книга первая

Я же побрел в сторону выхода и собирался попросить водителя нашего автобуса метнуться со мной на его махине до ближайшего рентген-кабинета. На протяжении всех разъездов мне не давал покоя только один вопрос: «Что Бречкин, черт возьми, там делал?»

***

Опасения относительно тяжести моей травмы оказались напрасны. Ни перелома, ни трещин, ни смещений, слава Богу. Тем не менее обидно… и больно. Снимать верхнюю одежду, браться за ручки, чтобы открыть двери, и вообще задействовать правую руку и правую сторону собственного тела неприятно. Еще и бинты немного сковывают движения. Хорошо хоть, что я левша, и данное обстоятельство меня особо не выбило из колеи.

Я вернулся в нашу гостиницу-общагу. Днем в ней тихо и практически безлюдно. Я посетил столовую внизу – кормят сносно, особенно когда умираешь с голоду. Я неторопливо поднялся в номер и до возращения команды попытался обеспечить себе рекомендованный врачом покой. Однако думки об игре не давали расслабиться. Увидев свой дневник на тумбочке, я вообразил, сколько туда запишу на страничке с сегодняшней датой – день при этом еще в самом разгаре. Потянуло что-нибудь прочесть. Как и минувшим вечером, я открыл ежедневник на случайной страничке:

«…неожиданно появилась стройная эффектная блондинка, одетая в недлинное черное пальто, которое отлично гармонирует с ее сапогами на высоком каблуке. Светлые-светлые волосы и миниатюрное лицо, голубенькие глазки.

Не успел я открыть рот и набрать воздуха для какой-нибудь пространной фразы, в которой планировал объединить и комплимент, и приветствие, и восхищение, и удивление, как особа целеустремленно прошла в тренерскую, стуча каблуками.

«Важная штучка! Что привело ее сюда?» – подумал я, не отрывая взгляда от ее изящного стана.

– Алина Вильде, – сходу представилась она. – Я в курсе, как нужно разговаривать с такими, как ты.

– Здравствуйте, Алиночка, – фамильярно и с неестественной улыбкой поприветствовал нежданную гостью я. – А я наслышан о вас.

– Я являюсь… – начала она, присев на стул напротив, положив ногу на ногу, но я бесцеремонно ее перебил.

– Девушкой Степана Кошкарского, нападающего «Магнитки-95» с джерси под номером 27, ростом 190 сантиметров, весом пока в пределах 80-ти килограмм, уроженца республики… жаль только, что не нашей.

– Знаешь, значит, – она одна из первых людей в мире, кого нисколько не удивили мои глубокие познания.

– 1:1! Я тоже не дурак. Тоже могу важно ворваться. Что вас конкретно здесь интересует? Мне нужно работать, – проговорил я официально. Про работу я, естественно, наврал.

Тут мы оба услышали из коридора, как Степанчук драл глотку на хоккеистов на льду.

– Да какая у тебя здесь работа? Прихвостень тренера, – возмутилась она.

– Я как истинный джентльмен сдержусь от непроверенных высказываний о вашем роде деятельности, – сдержался я.

– Послушай меня. Я уверена, что ты в глубине души совсем не подонок, а умный человек, который поможет мне в одном деле, – смягчилась она. – Моя встреча со Степой была подарком судьбы, который я ни за что не упущу. Я люблю его. И я хочу знать только одно…

– Он тебя тоже любит. Вопрос решен!

– А любит ли его кто-нибудь на стороне? – закончила фразу Алина. – В твоих силах втихаря понаблюдать за ним. Не отвлекается ли на кого-нибудь?

«Ах, ревность. Не доверяешь ты ему. Хе-хе, нашла ведь, к кому обратиться. У тебя прям глаз-алмаз, милочка», – подумал я.

– С уверенностью заявляю, что с ним все в порядке. Он всецело твой, – я припомнил все случаи, когда Кошкарский вспоминал свою пассию. – Любовь, подобная вашей, нынче большая редкость. В таком-то возрасте.

– Но ты в нее не веришь, по тебе видно, – меня раскусили. Я молчал и внимал каждому ее слову. – Наверное, ты в курсе, что производишь впечатление очень уж грустного человека…»

В дверь неуверенно постучали. Я отложил чтение. Спустя секунду в комнату стыдливо, словно нашкодивший щенок, вошел поникший Антон Филиппов. Но поникшим он был лишь на первый взгляд – в его тихом омуте уж точно водились разъяренные черти. Он был в верхней одежде – из правового рукава почему-то ничего не выглядывало. На груди под застегнутой спортивной курткой виднелся бугор неизвестного происхождения.

«Знакомая картина», – подумал я, погладив свой забинтованный ушиб.

Я медленно поднялся с места и сочувствующе посмотрел на него:

– Что случилось?

Все стало ясно, когда Филиппов расстегнул куртку, под которой скрывалась его правая рука. Согнута в локте и прижата к груди. На повязке. В гипсе.

***

Степанчук вышвырнул Филиппова на лед, на котором уже давно выстроились команды: «Мечел» в темной домашней форме и «Магнитка» – в гостевой светлой. Антон хотел, легко оттолкнувшись от бортика, проплыть до своего места в шеренге, как внезапно коньки и сантиметра не проехали. Застыли на месте как вкопанные – валенки и то резвее по льду скользят. Ноги Филиппова из-за плохо зашнурованных коньков чуть не оголились. Парень потерял равновесие и смачно припал к ногам Арсения Митяева под смешки окружающих. От такого конфуза он уже готов был вздернуться, но подавил гордость и как ни в чем не бывало заставил себя подняться. Ему повезло, что он не приметил, как раскраснелся Степанчук, словно в солнцепек заснул на пляже в Египте: тренерские желваки нервно шевелились, губы задрожали, извергая невнятные проклятия.

– Тоха, – поглядывая на российский флаг, еле слышимо выцедил Митяев, – шнурки завяжи.

Он серьезно или глумится?

– Странно, на раскатке все было норм, – попытался оправдаться Филиппов. Его прервал государственный гимн Российской Федерации.

После него команды уселись на скамейки – на льду остались первые звенья.

– Филиппов, – Степанчук подобрался к защитнику, – ты что, в яслях?!

– Никак нет, тренер, – готов под землю провалиться Антон.

– Мигом шнурки завязал, дурень, – сказал ему Степанчук и прокричал всем. – А ну-ка собрались, обормоты! Вывели мне из строя помощника и расслабились?! А не тут-то было. Я еще здесь!

Антон принялся перевязывать шнурки, даже не подозревая, что дело не в них. Парень мельком отмечал на себе чьи-то взгляды – паршивое чувство, однако.

– Филиппов! – окликнул его тренер. – Модник ты наш! Ты готов?!

– Да. Я в деле, – неуверенно отреагировал он.

– Еще раз такое увижу, – пробормотал Степанчук, – и будем прощаться. Честное пионерское.

Команды обменялись неопасными атаками. И вот, казалось, парни что-то дельное соорудили в зоне «Мечела». Но прозвучал свисток – вбрасывание в зоне соперника.

– Смена!

На лед вышло звено с Филипповым. И вот до него дошло: без разницы – что шнурки завязаны, что развязаны. Кошмар продолжился. До своей позиции он добрался с большим трудом, будто не катался на льду, а взбирался по отвесной скале, нелепо и неумело. Антон будто столкнулся с невидимой стеной, которую натужно двигал вперед всем телом.

– Он издевается, – прошептал Степанчук, прикрыв лицо ладонью.

– Коньки тупые, что ли?

– Их владелец тупой, – переговаривались хоккеисты.

Как только шайба вылетела из рук арбитра и коснулась льда, ее забрал нападающий «Мечела». Антон мог легко его обокрасть, но его коньки магическим образом успели затупиться за каких-то 15 минут между раскаткой и игрой. Или нет? Он рвался вперед, чуть ли не падая, надеясь, что вот-вот все вернется на круги своя. Выигранное вбрасывание мигом переросло в атаку «Мечела» – на переднем крае обороны находился растерянный Филиппов. Бойкий Антон Малкин умудрился отобрать шайбу у противника – его мигом окружили защитники «Мечела», и Малкин в последнее мгновение отдал диагональную передачу Филиппову. Тот спокойно принял шайбу – до чужих ворот рукой подать, но к нему уже несутся игроки челябинской команды.

Излишнее трение не позволило Антону даже сгруппироваться. На него набросились, сцапали, будто он зазевался. Один из форвардов «Мечела» развил приличную скорость и неудачно сшиб беднягу с ног. Вдобавок Филиппов хорошенько получил от бортика и бессильно сполз на лед – его обидчик развел перед арбитром руками. Спустя мгновение путем простейших комбинаций «Мечел» забросил первую шайбу в этой игре.

Филиппов почувствовал накрывающую его боль (не от досады): кости на руке, кажется, либо покинули место своего постоянного нахождения, либо раскрошились в пыль. Каждая пульсирующая судорога сковывала его и не давала подняться – через секунду боль обрела характер постоянной и невыносимой.

Пока челябинская команда радовалась голу, Филиппова аккуратно тащили в медпункт. Любое сотрясение, любое прикосновение откликалось нестерпимой болью – все вокруг как специально обращались с ним точно с мешком картошки. Он был готов откусить собственный язык. Слезы на глазах выступили сами собой.

Все тот же фельдшер, с которым ранее познакомился Елизаров, встретил хоккеиста с распростертыми объятиями. Шабашкин и Малкин дотащили до кушетки корчившегося от острой боли и толком не успевшего взмокнуть от игры Филиппова. Поломанный только и твердил:

– Парни, я, правда, не специально, – таким скованным и беспомощным он не был никогда. – Коньки… Что-то с коньками… Что-то не то…

– Хорош себя жалеть, – отрезал Малкин. – Возвращайся скорее.

Партнеры по звену оставили Филиппова один на один с медработником: «Будь на моем месте Митяев или Брадобреев, – досадно подумал Антон, – все было бы по-другому. Они бы остались, доктору ассистировали, пылинки с них сдували. Бля, как же больно», – Филиппов чувствовал себя чужим в «Магнитке-95».

Степанчук рвал и метал – пяти минут еще не сыграли. Арбитры подъехали к скамейке запасных гостей для выяснения состояния здоровья защитника. По мнению тренера «Мечела», все в пределах правил.

– Он как в неравных составах нас оставил, – ругался тренер. – Малкин, чего там?!

– Минимум растяжение, если судить по его жалобам.

– Малкин, а ты, что ли, врач?!

– Вы спросили – я ответил.

– Мне до лампочки твое мнение. Чего профессионал говорит?!

– Да там…

– Ясно. Не жилец, – заключил Степанчук. – Он издевается сегодня.

Но игра должна продолжаться. И тренер, скрипя сердцем, принял очевидное решение, ибо выхода не было:

– Гори оно все огнем! Бречкин! Играешь вместо Филиппова.

Бречкин коварно улыбнулся и победоносно взглянул на тренера.

– Сейчас увидите, кто здесь решает, – хвастливо объявил он окружающим. На него глянули с недоверием.

Как только прозвучал свисток, Леха ринулся в бой и всю игру носился по площадке как угорелый. Однако он понял, что одноклубники взаимодействуют с ним неохотно.

– И когда Тоха успел в коньках по асфальту прогуляться? – спросил Зеленцов.

– Не к добру это, – выдал Волчин.

– А давайте играть, а не болтать, – рявкнул Митяев, принявшись обсуждать с Кошкарским очередную схему, как зажать «Мечел» в зоне.

– Просим прощения, ваше преосвященство!

Как не пыжилась «Магнитка-95», первый период целиком и полностью остался за «Мечелом».

Антон Филиппов сидел на кушетке в медицинском кабинете, согнув больную руку и грустно уставившись в пол, поглядывая на коньки, которые сегодня так подвели. Фельдшер готовил шину – опять молча. Еще пара минут, и Филиппов на скорой без мигалок поедет в травмпункт.

– Грустно. Понимаю. Но бывало и хуже.

– Куда еще хуевее? – не сдержался Филиппов.

– Давай не будем выражаться. Так больно? – спросил медработник. От его легкого прикосновения Антон чуть не проломил головой потолок. – Ясно, – больше не предпринимал попыток фельдшер.

Филиппову было больно не только физически.

– Я искренне не понимаю почему…

– О чем ты?

– О коньках. Их как подменили.

Фельдшер нагнулся, чтобы хорошенько приглядеться:

– Выпрями-ка ногу, боец, – попросил тот. Антон выпрямил. Медработник схватил его за пятку и потрогал лезвие конька на левой ноге. – Кто-то над тобой хорошенько подшутил, парень, – сочувствующе сказал он, что-то соскребая с лезвия.

– Что там?

– Скотч.

В тот момент Антону стало еще больнее: «Кто?!»

Как раз грянул первый перерыв. В медкабинет ворвался Степанчук. Его опередил фельдшер:

– Вы прям сегодня мне клиентуру поставляете.

Степанчук проигнорировал его фразу.

– Что по моему защитнику?

– В ближайшие пару-тройку недель можете на него не рассчитывать.

Виталий Николаевич матюгнулся и покинул комнату.

– И вам спасибо, – растерянно произнес в пустоту молодой фельдшер.

***

Проиграли.

Виталий Николаевич влетел в наш номер – заряженный как никогда прежде. Хоть опрокидывай стол и отстреливайся.

– А эта паскуда чего тут забыла?! – указал на Филиппова он.

Ранее Антон не без скованности поделился со мной историей, что с ним приключилась, а сейчас резко захотел удалиться.

– Там не все так просто, – начал я.

– Не знал, что тебе так легко можно лапши на уши навешать.

Моими выводами на основе рассказа Антона и увиденного в раздевалке я вновь делиться не стал. Как ни странно, сжалился над Бречкиным и его будущим. За полдня он напакостил жутко. За сим в довесок последовал проигрыш.

– Тем не менее…

– Мне до фонаря! Сложно или просто! Результат отрицательный!

«Видимо, я невольно стал талисманом команды, – подумал я. – Нет меня – проигрыш. Есть я… Там уже от других причин зависит».

Тренер продолжил яростно размахивать руками:

– В жизни не видел такой отвратительной игры! – он громко выдохнул. – Так, уроды сейчас внизу в столовой жрут. Собирай их в холле через пять минут. Я еще не все им высказал, – распорядился Степанчук.

Оказавшись в столовой, я сразу же приметил, что в команде царит уныние. Почти никто не обратил внимания на мое появление. Хоккеисты сидели с такими кислыми рожами, что посторонним страшно было заходить. Мне пришлось звать всех наверх – Степанчук явно решил их добить.

– С каждым днем вы меня удивляете все больше и больше, – вещал тренер в холле без оглядки на постояльцев гостиницы. От такой громкой и злобной речи все сидели в номерах, молчали в тряпочку и боялись выходить. – Вы дегенераты! После такого провала возникает вопрос: вы способны вообще хоть на что-нибудь внятное?! Откровенно слабый 1996 год вас в два счета разнесет. Когда вы перестанете собачиться и членами мериться? Когда до вас дойдет? Когда вы уже сообразите?! Петь, ты знаешь, когда настанет этот светлый момент?

– Даже предположить боюсь, – ответил я.

– А говорил, что все знаешь, – вмешался Волчин.

– Все проще – все из-за тебя, – тихо произнес Бречкин в мою сторону.

– Даже он не знает, представляете? – продолжил тренер. – Я не буду говорить об ошибках – сегодня плохо было абсолютно все! По глазам некоторых вижу, что самим тошно. Поганое чувство, да? Вдвойне поганее, когда осознаешь, что это ваша вина. Целиком и полностью. Но один из вас сегодня отличился, – я стал размышлять, кому же достанется? – Филиппов, ты меня прости… хотя чего я извиняюсь?!

– Виталий Николаевич, – вступился Митяев, – здесь наша общая вина – мы могли сыграть лучше и без оглядки на травму Тохи.

– Думаю, что не все с тобой согласны, – вставил я.

– Во-о-о! – продолжил тренер. – Он думает, а я вижу. Похвально, Митяев, что ты, когда капитан язык в жопу засунул, постоянно заступаешься за друзей, выгораживаешь команду, прикрываешь всех своей задницей. Но твои же коллеги тебя в эту задницу и трахнут – помяни мое слово. Поэтому не хуй распыляться. Нечего тут свою значимость показывать, звезда ты наша! «Молчание – золото», знаешь такое выражение? – Степанчук переключился на Филиппова (почему же не на Бречкина, не мог сообразить я). – Знаешь, Филиппов, ты после сегодняшнего просто не хоккеист! Ты поломойка! Вечно ползаешь на коленях. Кто тебя так кататься учил?!

– Виталий Николаевич, меня… – попытался оправдаться Антон.

– Захлопни пасть! Ты выбыл на неопределенный срок. И подставил команду.

– Мне кто-то коньки скотчем залепил!

– А я думал, тебе рожу дерьмом обмазали, – в стане хоккеистов послышались смешки. – Экипировку проверять нужно, если ты не знал. И вовремя шнурки завязывать – ясно тебе, мудила?! Поняли теперь, что в хоккее как в танке – насрал один, а плохо всем. Дальше думайте сами, что с ним делать. Но это еще не все, – опомнился тренер. – Вы все должны осознать свою вину. Она ведь общая, да, Митяев? Осведомлен о том, как вы любите шляться на выездах, так что выкусите в этот раз! Сегодня сидите здесь взаперти. Вы наказаны. Никто никуда не выходит. Кто нарушит запрет – пеняйте на себя!

– А если случится пожар? – спросил Зеленцов.

– Те, кто выживет, могут на тренировки больше не приходить, – ответил Степанчук. – Даю вам время хорошенько подумать над сегодняшними ошибками. В связи с этим задание: в этой дыре наверняка должен быть телек – садитесь и смотрите жесткую порнуху. Заодно увидите со стороны, как вас драли сегодня. А если завтра посмеете повторить – я с вас живьем кожу сдеру. Доброго всем вечера, – отправился восвояси Виталий Николаевич.

– У меня есть дополнение, – выступил я, когда все намеревались расходиться.

– А не послать ли тебя куда подальше? – выдал Патрушев.

– Я смотрю, у кого-то еще и смелости хватает дерзить, – спокойно отреагировал я.

– Поверь, – огрызнулся Бречкин, приближаясь ко мне, – у меня еще есть силы, чтобы закончить начатое. Ребятки помогут.

– Леха, да ты серьезно, что ли?! – спросил растерянный Кошкарский. – Все с тебя началось.

– Еще заплачь, тряпка! – огрызнулся Бречкин. – Мне вот насрать, что там и у кого. Игра есть игра! Нужно работать до победного.

– Вот, значит, как? – лез на рожон я, видя, как впился взглядом в нас с Бречкиным Арсений Митяев.

«Если он не успеет, я труп», – думал я.

– Ты и без этого много сегодня вложил в игру, не так ли? – с намеком спросил я.

– Убрать тебя хотя б на время – уже победа, – ответил Бречкин.

– Дело не во мне.

– Рот закрой свой.

– Кому интересно, о чем я?! – во всеуслышание объявил я. Уходящие по номерам хоккеисты задержались. Я убедился, что Филиппов в их числе. – Антон, ты говорил пацанам, что произошло с коньками?

– При чем тут я?! – занервничал Бречкин.

– Говорил, – спокойно ответил Антон.

– Петь, не томи, – требовал Митяев.

Какая же загадочная улыбка была у меня в тот момент – я мог размазать Бречкина по стенке на глазах у всех и отомстить за посланную в мою сторону шайбу.

– Бречкин, ты так пыжился на льду сегодня. Скажи, что ты сделал для победы?

– Больше, чем ты!

– Ты хорошенько меня ранил. Таким макаром ты и убьешь кого-нибудь случайно. Так что ты сделал, дабы удостоиться чести играть сегодня?

– Прекрати нести ахинею! – взорвался Бречкин. – Ты кем вообще себя возомнил?!

– Я, может, и не имею большого влияния. Но я хотя бы не мотал скотч одноклубнику на коньки, чтобы выйти на лед вместо него!

– Лжешь, сука!

– Собственными глазами видел.

– Надо было целиться выше, – выцедил Бречкин. Его распирало от злости. – Парни, он… он мне мстит. Что этот слепой книжный крот мог видеть и где?!

– А чего ты оправдываешься сразу? – вмешался в разговор Малкин.

Антона Филиппова осенило. Видимо, от болевого шока он не сопоставил очевидные факты.

– Я тебе голову оторву сейчас, мразь! – зарычал Леша.

– Только притронься к нему, – предостерег Митяев, но Бречкин уже кинулся на меня. Молниеносно Арсений вместе с Кошкарским и Зленко схватили разбушевавшегося форварда.

«Мы остались с ним в раздевалке одни. Там больше никого не было. Все уже вышли», – вспоминал Филиппов. Он снял коньки, отлучился к умывальнику, вернулся. И тут залетел тренер. А то хитрое выражение лица Бречкина. Это он? Это сделал он!

– Гнида! Это был ты! – выкрикнул Филиппов. – Там больше никого не было! И ты это сделал! Псих! – теперь уже Антон хотел наброситься на обидчика и прибить его (даже одной рукой).

– Ебанный в рот, Бреча, ты ненормальный, – выдал Брадобреев.

Стоявший в стороне Сергей Смурин, припомнивший вчерашние речи Бречкина, даже и предположить не мог, как стремительно тот перейдет от слов к делу: он чуть не покалечил Елизарова, сломал Филиппова и за счет этого пытался получить игровое время. Дело пахнет керосином.

– Докажи, что это был я, урод!

Бречкин пытался вырваться из хватки трех человек. С другой стороны Костицын и Абдуллин пытались удержать свихнувшегося от такого удара в спину Филиппова. Антон не мог поверить, что во всех его муках виноват брат по оружию.

– Там был только ты и никого больше!

– А если меня подставили?! Если это все он?! – Бречкин кивнул в мою сторону. – Он уже делал такое!

– Тебе лучше заткнуться, – посоветовал Кошкарский.

Я не растерялся:

– У меня были важные дела после того, как ты чуть не зашиб меня шайбой.

– Это я еще плохо прицелился!

Арсений не мог больше терпеть и прописал Бречкину упреждающий удар в живот.

– Любишь слабых обижать, да? – приговаривал Митяев. – Тебя казнить мало. Все же могло закончиться хуже…

Внезапно Бречкин плюнул прямо в рожу Арсению и дьявольски засмеялся. Взамен мигом получил по носу, откуда тут же хлынул поток бурой крови, что ничуть не смутило Лешу:

– Я сглупил, Арс, – приговаривал Бречкин. – Надо было твои коньки заклеить.

Теперь всем миром держали еще и Митяева. Я подал Сене платок, чтобы он вытер лицо, произнеся при этом:

– А вы еще из меня сделали врага. Раскройте глаза! Взгляните, кто играет рядом с вами.

– Оба хороши, – выцедил Гайтанов.

– За такое судят, – заметил я.

– Ну и денек, – отвлеченно произнес Сергей Соловьев.

Спустя пару минут все немного остыли. Бречкин сидел на полу, прижавшись спиной к стене и вытирая тыльной стороной ладони кровь из носа.

– Живые остались. Уже хорошо, – заметил Зеленцов.

– Удивляюсь я с тебя, – истерично отметил Филиппов. – Что бы ты сказал, если б оказался на моем месте?

– Не знаю, как вы, но я просто в ауте от всего этого, – произнес Малкин.

– Напоминаю, пока что это все сугубо между нами, – сказал я, удивляясь, как на такой шум не слетелась половина общаги, включая коменданта и тренера.

Остыл и Митяев. Хотя многие сейчас хотели по очереди сделать из Бречкина котлету. Хотя этот медведь мог сопротивляться и с десятью пулями в брюхе.

– Извинись хотя бы, – потребовал Арсений.

– Выкусите, – поднялся Бречкин, чтобы пройти к умывальнику. – Может, им еще и отсосать, а?!

– Гребаный дурдом! – не сдержался Чибриков.

Богатыреву и Смурину теперь как-то не по себе ночевать в одном помещении с Бречкиным. Все отныне вели себя очень настороженно по отношению к нему. А в Антоне бурлило такое негодование, что мысли о плече ненадолго покинули его.

– Игра развалилась. Два человека пострадали. А у него даже духу не хватает покаяться, – не унимался я. – Он неисправим, – отказ Бречкина признать вину чуть не заставил меня дать законный ход столь вопиющему делу. Мало ему не покажется – все против него.

– Отстань от него – пусть проветрится, – попросил меня Волчин.

Ко мне подошел Арсений и отвел меня в сторонку. На лестничной клетке у нас состоялся разговор.

– Есть просьба, – начал Арс.

– Какая?

– Не нужно о Лехе распространяться. Особенно Степанчуку.

– Ты шутишь? – опешил я.

– Какие уж тут шутки, – с сожалением ответил Арсений.

– Сеня, дружище, после вашего конфликта на льду он бы взял твои коньки. Только вообрази, что бы произошло?

– Я не такой растяпа, как Филиппов. Я все проверяю.

– Бречкин нашел бы другой способ унизить тебя. Или еще чего похуже – поломать. У него отлично получается. Его надо остановить. К тому же я мог все предотвратить, но промолчал. В молчании нет ничего хорошего.

– Знаешь, почему мы повздорили с ним?

– Предполагаю.

– Я защищал тебя. Ты хороший человек, хотя и ведешь себя порой как идиот, – признался Митяев. – Сейчас я защищаю перед тобой Леху. Да, он вспыльчивый, но все же отличный товарищ, который любому моему обидчику башку снесет.

– Арс, он плюнул тебе в лицо, – пытался образумить Митяева я.

– У каждого свои недостатки.

– Мне очень хочется смешать его с грязью. Но я не стану. Так уж и быть, – я взглянул на Арсения. – Надеюсь, вы найдете способ пристыдить его сами.

– Разберемся.

– Но если я сейчас вернусь в холл, а он опустит тумбочку мне на голову или сломает Филиппову вторую руку, это будет на твоей совести.

– Не будет он этого делать. Я с ним поговорю. Может, поменяюсь комнатами со Смуриным или Богатыревым.

– Ты ему пару минут назад по носу съездил, – напомнил я.

– Поверь, Петь, это ничего не значит, – произнес Митяев. Я, наверное, никогда этого не пойму. – Пойдем.