Сказка о сказке

Но фонарики уже еле-еле моргали, вот-вот обещали погаснуть. И тогда подруги, почти не думая (думать уже было некогда) просто взяли и приладили рюкзаки не сзади, а спереди, на коленки, на грудь.

– Ну что, попробуем?

Эли это почти смелым голосом сказала. Ей явно мерещилось, что они покатятся и в темноте наткнутся на что-то страшное. Хотя, если наткнутся, рюкзаки их спасут, может быть. А Лю́си, похоже, ничего страшного не видела. Она покатилась вперед, хватаясь за ступеньки и стены. Выглядела она странно: в темноте её плохо было видно, и Эли казалось, что перед ней какое-то странное существо переваливается на корточках, то вверх тянется руками, то направо, то налево.

– А знаешь. А по этой трубе. Очень даже. Можно катиться. Представляешь? Если б мы просто. На корточках. Или ползли. На четвереньках. А так. Просто здорово. Получается. И быстрее.

Голос Лю́си тоже был странный – она запыхалась. И говорила отрывисто, запинаясь через слово. И пока говорила, как удобно катиться по трубе, наверное, целая минута прошла. Эли хотела кивнуть в ответ, но в тот же миг поняла, что Люсино «быстрее» прозвучало не просто так. Теперь подруги уже не за каждую ступеньку хватались, а пропускали одну – две – три – сразу пять. А когда труба чуть накренилась, они и вовсе отпустили лестницу, и завизжали от маленького страха, и быстро-быстро понеслись по подземной трубе.

– Ой, мамочка, дар! Ой, шмякнемся мы обо что-нибудь! – крикнула Лю́си почему-то весёлым голосом, словно видела, как они шмякнутся, да целы останутся.

Тут труба ещё накренилась и подруги полетели по ней, как две маленькие ракеты, а внутри у них всё замирало от какого-то быстрого страха. Но думать им опять было некогда: сейчас только ветер в ушах свистел, и труба на поворотах извивалась, как живая. Думать девчонкам было некогда, но удивиться они один раз успели, когда заметили, что темноты стало меньше. Непонятно откуда, но по подземной трубе шёл слабый свет. А потом в нём появились блестящие точки, потом – блестящие полоски. Теперь даже ступеньки стали видны, но они так быстро бежали над головой, что сливались в одну полосатую ленту. А слабый свет очень хитро трубу подсвечивал, её стенки то серебрились, то золотились, то переливались радугой, а на поворотах становились узорными, будто девчонки попали в огромный калейдоскоп.

И вдруг свет в подземелье – ворвался! Его стало так много, что Лю́си и Эли прикрыли глаза ресницами, но продолжали смотреть, как одна лента несётся под коньками, а вторая над головами. И тут, следом за первым вдруг, пришло ещё одно: верхняя лента улетела куда-то далеко в высоту, а нижняя стала подниматься так круто, что какая-то сила чуть не вдавила девчонок и в их роликовые коньки. На них навалилась такая тяжесть, что и дышать под ней было тяжело. И тут, вместе с третьим вдруг, стенки подземелья пропали, исчезли в один миг, а Эли и Лю́си как из пушки выстрелило куда-то высоко-высоко, выше всего на свете, под самые облака. И закувыркало в воздухе. Света стало ужасно много, со всех сторон было ужасно много света. И от этого глаза захотели закрыться, но не смогли! Напротив, они так ужасно раскрылись, что на лицах у девчонок ничего кроме глаз не осталось.

– Ма-амочка!!!! – Эли и Лю́си как бы кричали, но крика своего не слышали; только ветер в ушах свистел и ревел, а подруги лупили по воздуху руками, ногами, и головами вертели, будто тонули в огромном океане. Воздух всё жужжал, кувыркал и всё время показывал что-то синее. И это синее приближалось!

– Нееее-боооо!!! – Эли и Лю́си так заверещали, что на этот раз сами себя услышали. Но тут их крик оборвался, потому что девчонки плюхнулись в очень красивое озеро.

Часть вторая

I

Да, плюхнулись. В очень красивое озеро. Вернее, не так: когда в озеро плюхаются, раздает громкое «плюх», а девчонки так долго падали, так закружились, завертелись, что просто жужжащими шариками в воду вошли. Вот и не вышло никакого «плюх», а только «вжжжж», «пшшшш» и мелкие брызги. Но Лю́си и Эли этого не слышали и не видели, они ушли под воду и уже там продолжали медленно кружиться, перекручиваться. Глаза их ещё больше стали, хотя, казалось, куда больше? А перед огромными глазами белыми стайками проносились пузырьки – это воздух вырывался из рюкзаков и одежды.

А потом Эли и Лю́си перестали кружиться, просто медленно уходили на глубину, опускались всё глубже. Глубже и медленнее, пока не уселись на самое дно. Крик их давно оборвался, все пузырьки улетели наверх, а девчонки всё еще не понимали, вообще не понимали – где они? Где они? Глаза у них стали обычными, не огромными, но в глазах и перед глазами всё продолжало мелькать и крутиться. Слишком много и быстро случилось-нахлынуло: бешеная гонка в подземелье, сумасшедшее кувырканье в воздухе и, наконец, целое море пузырьков, целое озеро не очень холодной воды.

Всё большой чехардой скакало в глазах и перед глазами. Но прошли какие-то длинные, не короткие секундочки, и чехарда с картинками поостыла – вода в красивом озере была не холодная, но и не тёплая. А потом и вовсе растворилась чехарда.

Эли и Лю́си удивленно посмотрели вокруг, перед собой. И ещё больше удивились. Рядом с ними преспокойно лежал их старый знакомый – кудлатый шерстяной клубок. И вид у него был довольный-довольный, как у смайлика. Словно он сделал всё – довёл девчонок, куда надо. Подруги на него уставились, рассмотрели хорошенько, и только в этот миг начали что-то соображать.

Потом они посмотрели наверх и увидели, что высоко над ними искрятся солнечные лучи, весело сверкают, но очень высоко. И тогда им стало ясно, что сидят они под водой, на большой глубине. Что на ногах у них тяжёлые-тяжёлые ролики, а на груди – жутко тяжёлые рюкзаки. И ещё они вспомнили, что Лю́си почти не умеет плавать, а Эли – вообще никогда не умела. И от этого им сделалось не по себе, очень не по себе, и снова захотелось кричать, да под водой не очень-то покричишь.

И потому девчонки только вытянули губы, как рыбки, которым дышать хочется, да нечем дышать, и ещё раз выпучили друг на друга ужасные глаза. Да так подпрыгнули, что оторвались от песочка и стали тянуться наверх, туда, где солнышко играло золотыми лучами. Руки у них сами собой подтягивались и опускались, а ноги, хоть и мешали им тяжёлые коньки, всё отталкивались, отталкивались, будто от воды можно оттолкнуться. Но, видно, всё можно, когда дышать хочется. И солнышко приближалось, приближалось, приближалось, пока не раскрылась вода, и не вырвались подруги на свет и свежий воздух.

Вырвались! На одну секунду! Успели схватить немного воздуха и снова ушли под воду – тяжёлые ролики с рюкзаками их обратно потащили. И тогда начались новая чехарда, всё снова запрыгало вверх и вниз, вправо и влево. Руки мелькали, ноги мелькали, брызги летели. Так летели, будто кто-то большую акулу поймал за хвост…

Господи! Какая акула? Не до неё сейчас было девчонкам! Они, конечно, любили фантазировать и выдумывали самые невероятные вещи. Например, что однажды на главной площади Птибудошта вырастет баобаб, на котором будут расти французские батоны, а на батонах будут расти круассаны, а на круассанах – канапешки, а на них – монпансье. И так до бесконечности, подруги просто остановиться не могли, одну выдумку меняли на другую, совсем чудну́ю, почти в космос улетали, пока на Земле что-то не случалось. Ну, например, торт у них начинал подгорать или в кофике кто-то просил чашку кофе принести или лимонада бокал.

Но сейчас подругам было не до фантазий и не до смеха – глаза у них только и успевали закрываться от тысячи летящих водоворотиков, снова открывались, и опять их вода заливала, не давала смотреть, как миллионы капелек сверкают, как маленькие радуги в капельках светятся.

И кто знает, что было бы дальше? Только рядом с новой чехардой проплывала по красивому озеру длинная-предлинная труба, кажется, резиновая. И когда девчонки совсем выбились из сил, уже не знали, что их на воде держит, как они ко дну не пошли, длинная труба прямо к ним в руки приплыла или попалась прямо под руки. Девчонки, конечно, не могли её разглядеть, они лупили по воде – руками, ногами, колотили, чем попало. Но как почувствовали, что по чему-то твёрдому бьют, сразу за это твёрдое схватились. Скользнули по мокрой резине. И ещё крепче схватились, и ещё раз покрепче ухватились. И только тогда – ф-уххх!!! – только тогда чехарда как-то сама улеглась, успокоилась. И девчонки отдышались, успокоились. Помолчали немного, даже поболтали где-то внизу тяжёлыми роликами.

– Ф-уххх! Дааар! – серьёзно, как усталый дельфин, выдохнула Эли. – Это самый приключенистый день. Во всей моей жизни.

– Ага, – Лю́си кивнула в ответ. – И в моей тоже самый приключенистый. Только, нам ещё! Только нам ещё до берега надо добраться. И вот, краска наша потекла. Этого ещё не хватало!

Лю́си недовольно сморщила нос, будто только что не было жуткой борьбы со спокойной водой, и показала на зелёное пятно, что медленно расплывалось от рюкзаков, которые перестали быть зелёными, опять превратились в жёлтый и красный. Или почти превратились, зелёное облако расплывалось от них в прозрачной воде.

На самом деле, ничего страшного в том облаке не было. Это была простая краска-гуашь, но маленькие рыбки от любопытства подплывали к ней, пугались и улепётывали подальше, на всякий случай. Подруги стали смотреть на забавных рыбёшек, как вдруг – опять вдруг! – раздался такой звук, что им снова сделалось не по себе.

– Ап-п-п-п-чхи!!! – кто-то рядом так громко чихнул, что даже труба под руками вздрогнула, а рыбёшки бросились бежать врассыпную. Ну, не бежать, а плыть, конечно, но быстро бросились, в разные стороны.

– Я бы сказала «будь здорова», только, кажется, это не ты чихала.

Девчонки от испуга снова заговорили хором. Они ещё хотели что-то сказать, но раздумали и прислушались. А вокруг было тихо, только маленькие волны шелестели. Но тут громкий чих повторился и снова всё заколыхал. А совсем рядом замигали два огонька, похожие на две буквы «V», только одна лежала на правом боку, а другая – на левом.

– Господи, дар! Что это такое? – девочки ещё больше испугались. – Тебе не кажется, что труба наша живая?

– Кажется! – ответила живая труба насмешливым, чуть хриплым голосом, а две буковки опять зажглись и как бы зажмурились, моргнули сначала левой, а потом правой буквой.

Эли и Лю́си от этого просто дар речи потеряли, посмотрели на две буковки, как испуганные кролики, и подумали, что надо тихо-тихонечко отползать от непонятно живой трубы и вслед за рыбками плыть-бежать без оглядки. Они даже отпустили трубу, на половину секундочки, но тяжёлые ролики их снова потянули вниз, напомнили про глубокую воду и песочек на дне. А ещё напомнили, что рыбки – они в воде как дома живут. А Эли и Лю́си здесь совсем не дома. И деваться им некуда, без трубы они точно утонут.

Ох! Девчонки это поняли и решили дар речи найти.

– Простите, Уважаемая Труба, это вы сейчас чихали и говорили «кажется»? – очень вежливым шёпотом спросила Эли.

– Сами вы Уважаемая Труба, – ответила Труба каким-то неповторимо хриплым и насмешливым тоном.

– Вы нас простите, мы вообще-то не местные, то есть мы здесь впервые. И даже не знаем, как вас получше называть.

– Хм. Можете не извиняться так часто, и не надо меня называть получше.

Труба продолжала насмешничать. И тут же, подняв голову, поднесла её к личикам девочек, так что каждой досталось по буковке «V». Эти две буквы, каждая на своем боку, оказались лукавыми и серыми глазами Трубы. Или не трубы? Непонятно чего-кого.

Да, всё было непонятно и странно, необычно. Но серые глаза Непонятно Кого почему-то не казались страшными, испуг сам собой прошел, а в воздухе мелькнула знакомая тишина, не очень полная, и застыла на пару минут – девчонки просто не знали, что ещё можно сказать.

Они молча держались за Трубу, руками её перехватывали, перехватывали, пока не услышали ещё один странный звук. Точно! Теперь не только волны шелестели, но и какой-то отчетливый стук стучал, будто маленький розовый кролик часто-часто бил в маленький барабан, бил-бил-бил. Девчонки ещё раз удивленно посмотрели друг на друга и только теперь поняли, что они замерзли в не очень холодной воде! Так з-з-амерзли, что кроме холода уже нн-ничего не чувствуют, только зз-зубами вовсю стучат-постукивают.

– П-послушайте. У-у-важаемая, – начала дрожащая Эли.

– Хм. Скорее, уважаемый! – растягивая и обрывая хриплые звуки, поправил ее странный Непонятно Кто.

– Х-х-орошо. У-у-важаемый. В-вы и-зз-вините нас. А вы как бы кк-то?

– Я как бы удав! – короткий ответ сейчас не казался насмешливым, он казался шипящим. – А если точнее, Удав Вэ. Рад с вами познакомиться.

Тут Удав Вэ вежливо наклонил голову, а его лукавые глаза засветились и засмеялись, и в них, казалось, читаются целые слова, а не две буквы, только в холоде сложно разобрать, что это за слова. И вообще, сейчас девчонки мало что понимали, холод у них последние силы отобрал.

– Ха-ха-рошо! У-у-дав-вэ-ээ. Мы-во-об-ще-то по-ня-ли, как-вас-зоо-вут. А нас-зз-оо-вут. Вот это мм-ая ппп-дру-га Лю́-си. Ааа яяя её ппп-дру-га Эээ-ли. И есс-ли вы бб-уде-те так дд-оо-бры, мм-оо-жет, вам не сс-оо-ста-вит! Осс-об-оого труу-да! Сс-дее-лать так! Сс-лоо-вом! Чч-тоо-бы мм-ыы очч-ути-лисссс! На бе-бе-бе-ерегу!

Все это Эли простучала зубами, Лю́си ей помогала, как могла, но у неё получалась плохо – какая-то неразборчивая стукотня из отдельных звуков, местами забавная. Впрочем, девчонки ничего забавного сейчас не слышали, они просто дрожали – каждая всем телом – и запинались на каждом слове под насмешливым и о-очень внимательным взглядом Удава. Только маленьким подругам сейчас было всё равно – смеётся над ними Удав или не смеётся. Они уже не дрожали от холода и зубами постукивали, они просто дикой тряской тряслись, исполняли какой-то концерт для зубов без оркестра, престо-престиссимо.

– Замечательный стук вы издаете, – Удав Вэ перестал разглядывать дрожащих подруг. – Насколько я понял, вы замерзли, просто окоченели, совершенно не умеете плавать и очень хотите выбраться из воды.

– В-всё пп-раа-виль-нно! – хором простучали Эли и Лю́си. – Ууу-дав-чик Вэ-ээ, миии-лень-кий, ты бы нас, кккк-как бы нас отвези! Ннн-ас!

– Да, бывает, бывает. Когда тебя мучает холод. Или голод. Бывает. Не до лишней болтовни, – Удав чуть отвернулся, мудро потягивая хриплые слова.

– Ммм-иленький, Ууу-давчик! Ты о-отвези н-нас! Ты паатом всё ссс-кажешь! Ттт-ы ттт-олько…

– Иногда даже маленькие девочки замечают. Что давно движутся к берегу. И что даже удавы. Кое-что соображают, – тем же мудрым потягиванием отвечал их новый знакомый, плавно извиваясь своим очень большим, очень длинным телом.

Девчонки уже не чувствовали холода, они вообще ничего не чувствовали. Но удавы плавают быстро, и очень скоро все трое выползли на берег. Для Удава Вэ это было обычное дело – удавы ползают. А бедные Эли и Лю́си так измучились, что еле-еле выбрались из воды и без сил рухнули на мокрый песок.

II

Да, сил у девчонок не осталось. Но через какое-то время они зашевелились и поползли дальше от воды на сухой песок. И снова рухнули, просто лежали и дрожали. Песок на берегу был тёплый и, хотя не согрел девчонок, всё-таки чуточку согрел, самую малость – через какое-то время они смогли приподняться и отодрать от себя ужасно мокрые рюкзаки. А потом – сесть и сбросить ужасно мокрые ролики.

– Уу, д-дар, – простонала Лю́си, выливая два маленьких водопада из своих коньков, – у меня з-зуб на з-зуб не попадает!

– Хм! Хм! Может, у тебя зубы неправильно растут?

Удав Вэ наклонил голову и лукаво блеснул буковками глаз. Он уютно свернулся на большом тёплом камне и с интересом смотрел, как маленькие подруги страдают.

– Т-тебе-то х-хорошо и с-сухо, – огрызнулась Лю́си, – а м-мы з-замерзли, к-как! К-как! К-как! – тут она приготовилась чихнуть, приготовилась, раскрыла рот и нос наморщила, но потом раздумала, не чихнула. – К-как маа-ртышки в холодильнике. В-вот!

– Да? – почему-то обрадовался Удав. – Давно не видал мартышек в холодильнике. Хотя, помню, было такое. Пять мартышек на верхней полке, пять на средней, пять внизу и ещё десяток в морозилке. Сколько всего мартышек? И что они там делают?

Удав немного помолчал, внимательно смотрел, как девчонки стараются шевелиться и почти не слышат его, ибо слишком заняты – продолжают страдать.

– Ну ладно, понимаю. Замерзли. Только стонами вы себе не поможете, и словами не поможете. Всё это не то, можно и по-другому согреться. Любую мартышку можно согреть, даже если она в морозилке сидела.

– А ты что, можешь разжечь огонь? – Эли перебила его шипящие слова, так сверкнула зелёными глазами, что видно было: она, наконец, услышала Удава. И рассердилась.

В ответ Эли получила лёгкую улыбку. Удав улыбался чуть заметно, краешками глаз, но, казалось, любое раздражение, даже сердитое, даже о-очень сердитое, попадёт в его улыбку и утонет – как колючее стёклышко в океане.

– Конечно, – ответил он с лёгким шипением («конешшшно» – будто не большой удав, а большой кот нежился на солнышке), – я могу развести огонь. Только вам это не сразу поможет, не скоро согреетесь. А вот если мы поиграем в одну игру – тогда поможет.

– Поиграем!? Да ты что, издеваешься?

Девчонки бросили ролики, чуть не вскочили на ноги, уставились на странного удава и снова закричали хором. На этот раз не от удивления, не от испуга, а от большой сердитости. Что за бестолковый удав им попался? Нет бы пожалел по-человечески, а то плетёт всякую чушь! Поиграть вздумал, нашёл время!

– Ты что, не понимаешь, что у нас сил нет! Вообще нет! Даже пальцем пошевелить не можем!

– А я не предлагаю вам шевелить пальцами. Я предлагаю чуточку поиграть. – Удав оставался совершенно невозмутимым, даже заботливым. – Вы через верёвочку прыгать умеете? Да? Или нет?

– Через веревочку прыгать? Да ты с ума спятил!!

Девчонки так возмутились, что чуть не забыли про свой холод, но опять их возмущение вылетело и сразу утонуло в улыбке Удава. Даже не утонуло, а растворилось, даже завидно было, как он ловко улыбается.

– На, дар, держи.

Удав не стал спорить с девчонками, а просто сунул свой хвост в руки Лю́си. И пока Лю́си соображала – держать ей хвост или сразу выбросить? – Удав дополз до ближайшего дерева, завернул за него и снова показался, мигнул буковками глаз.

– Ты держи, а Эли пусть прыгает первая. Она больше тебя замерзла.

Он ещё раз завернул за дерево, натянулся, как верёвка, и даже стал легче и тоньше. Лю́си почему-то сильнее ухватилась за хвост, а Удав снова показался из-за дерева и начал тихонько раскручиваться, как настоящая верёвка.

Да, Удав начал раскручиваться. А Эли! Она вовсе не думала прыгать. Она стояла твёрдо и хмуро. И всё больше сердилась на Удава, морщила брови, всё пыталась понять – что он за зверь такой? Что он, в самом деле издевается? Или в самом деле хочет помочь? И с чего вдруг решил, что она больше Лю́си замерзла?

Эли даже перестала дрожать, так рассердилась. Она прожигала Удава насквозь своими зелёными глазами, и уже собиралась высказать всё, что думает про его дурацкие шуточки. От неё даже пар пошел, так она разозлилась.

Но Удав посмотрел прямо в её глаза, так посмотрел, будто понимал всё на свете. И злость Эли стала уходить, она уже чуть согрелась и подобрела немного. И сквозь уходящую злость видела, что сердиться на Удава – дело бестолковое. Все равно любая сердитость растворится, не успеет до него долететь.

– Вот, умница! – сказал Удав, будто слышал все её мысли.

Эли совсем оттаяла, уже с интересом смотрела, как Удав здорово крутится, а мало соображающая Лю́си смешно дёргается, перехватывая в руках его хвост. Эли от этого улыбнулась, и ещё подумала, что через УДАВА она никогда в ЖИЗНИ не прыгала. И, если честно, даже представить себе не могла, что такое возможно.

Так она и не сказала ничего сердитого, а махнула рукой, отсчитала по привычке – раз-два-три – и проскользнула под верёвочку. То есть, под удава, конечно.

Вот тут и началось что-то попрыгучее и непонятное. Эли никогда в жизни так не удивлялась, только удивляться ей сейчас было некогда. Удав Вэ крутился не просто так: он то замедлялся, чуть не замирал в воздухе, то опять разгонялся. И снова замедлялся.

А Эли. Она как бы не прыгала, а летала. Повисала в воздухе и как во сне плавно опускалась. И снова подпрыгивала. А Лю́си. Она хоть и видела эту странную картину, да только и думала, как бы ей удержать хвост, уж очень сильно он дёргался.

И через пару минут от девчонок повалил пар. От Лю́си не очень густой, а от Эли – очень, будто её вскипятили! Про сердитость девчонки давно не вспоминали. Эли всё летала! Или не летала? Никак не могла разобрать! Внутри круга, по которому Удав вращался. Но что бы там ни было, ей ужасно нравилось всё, что сейчас было. Ей ужасно это нравилось. Она так легко могла оттолкнуться одной ногой, другой. А потом – пропустить в прыжке два вращения, три вращения. И даже сама могла перевернуться через голову. И всё было непонятно: то ли она так здорово летает, то ли Удав так ловко крутится?

А Лю́си! Она тоже согрелась и теперь смотрела на подругу не с жалостью, нет, а с такой лёгкой завистью. И сама нетерпеливо подпрыгивала на месте. И, наконец, не выдержала и закричала:

– Всё! Всё! Стоп! Теперь моя очередь!

Удав Вэ спокойно остановился. Его хвост сам собой выскользнул из Люсиных рук и перешёл в руки совершенно счастливой Эли. И тут снова началось что-то непонятное и попрыгучее. Сначала Лю́си по-настоящему согрелась. А потом девчонки так разыгрались, так распрыгались, что привязали бантиком хвост Удава к ещё одному дереву, и вместе не то прыгали, не то летали…

– Ффф-у-х! Всё! Не могу больше! – подруги запыхались и снова повалились без сил на песок. Только сейчас они знали, что на самом деле у них много сил, на самом деле. Надо только отдышаться, а сил у них столько, что они гору могут свернуть. Или две горы могут свернуть. Вот, сколько у них сил появилось!

– Хм. Славно! – Удав свернулся в большое кольцо, отвязал хвост от дерева. – Что вы там про мартышек в холодильнике говорили?

Эли и Лю́си засмеялись и только руками замахали в ответ, а Удав лукаво улыбнулся:

– Славно. Теперь самая пора сменить холод на голод! – И он как-то загадочно сверкнул глазами.

– Как это? – подруги не поняли и чуть приподнялись на песке.

– А вы что, есть не хотите? Совсем?

– Мы? Хотим!!! – маленькие подруги прямо зубами защёлкали и такими здоровыми голосами закричали, что Удав за камень спрятался, в шутку, конечно. А девчонкам и впрямь казалось, что они сто лет ничего не ели. И теперь готовы слона съесть, если попадется.

– Вижу, вижу! Теперь у вас зуб на зуб попадает! Только вы на своих не бросайтесь, будьте так любезны, дарагие.

Подруги сбросили веселье, выпрямили спины, ножки прямо поставили, будто на бал собрались, и, как две маленькие кокетки, стрельнули глазами:

– Что, нам даже пообедать нельзя, милостивый сударь Удав Вэ?

– Нет, пообедать уже нельзя, – сейчас Удав почему-то не шутил, его слова звучали серьёзно.

– Как это нельзя? Почему? – девчонки растерялись и почти обиделись.

– А вот почему! – Удав остался серьёзным и показал хвостом на солнышко, что вот-вот собиралось закатиться за край красивого озера.

III

Подруги с удивлением увидели, как красное солнышко медленно уходит в воду, словно решило отправиться спать на глубину, на белый песочек на дне озера. Глаза у подруг застыли, потом оттаяли и быстро-быстро заморгали.

– Господи, когда же столько времени прошло? – они ещё пару раз моргнули вслед уходящему солнышку и уставились на Удава.

– Когда прошло – тогда прошло, обратно не вернется. Так что про обед можете забыть. Но на ужин успеете, если, конечно, не будете два часа стоять и смотреть непонятно куда.

Удав чуть прикрыл свои лукавые серые глаза, он так ловко играл своим буковками «V», то расширял их, то сужал, что казалось, глаза у него совершенно не змеиные, а… чуть не человеческие. Они могли округляться в удивлении, и щуриться загадочно, сверкать озорными искрами. Могли. Но сейчас Эли и Лю́си этого на замечали. Они услышали слова Удава, задумались и сразу раздумались. И даже потёрли руки, что всегда делали перед бойкой работой. Теперь, когда ушли дрожащие страдания, маленькие хозяйки так быстро стали выкладывать всё-всё из рюкзаков, что Удав даже голову наклонил, залюбовался. Может, подруги и не были опытными путешественницами, но хозяйками они были превосходными. Всё-всё в рюкзаках, еда, вещи были аккуратно завернуты в пластиковые пакеты и ни капельки не пострадали от воды. Так что теперь оставалось смыть песок, переодеться, выстирать рюкзаки и джинсы с курточками.

Всё это для маленьких хозяек была пара пустяков. И не успели погаснуть последние лучи солнышка, как мокрая одежда развесилась на верёвках, а Лю́си и Эли разложили на земле скатерть-клеёнку и на ней стали раскладывать ужин. Удав за это время натаскал большую кучу хвороста и, пока девчонки готовили еду, умудрился каким-то неведомым способом хворост поджечь. В сумерках мягко зашевелились огоньки костра, и вся компания уютно расселась. То есть девчонки расселись на одеялах, а Удав – он просто свернул из своих колец что-то похожее на корзину, и над ней держал длинную шею, голову и чуть заметную, очень внимательную улыбку.