«Полонез». Книга фантастики

– Спокойно, малыш, ты слишком близко все принимаешь к сердцу.

– Близко?! – ослепленный яростью, Дик накинулся на девушку. – Почему ты с ним, почему ты… Променяла шкуру мечты на удобный тампакс!

Ворскли не обиделась. В ее взгляде не было ни осуждения, ни жалости.

– Такое у меня предназначение – вытягивать тех, кто в этом особенно нуждается. Идти ради этого на любую жертву… Даже предавать свою любовь и становиться мечтой-амфибией, мечтой-невидимкой…

– Но ты ведь больше не амфибия!

– И для кого-то давно не невидимка. Мечта – это необязательно то, что ты о ней думаешь.

– А что же, мать твою?!

– То, что нужно на самом деле человеку. Помощь, поддержка, забота, любовь, наконец… Если ты его убьешь, то умру и я. Ведь я жива до тех пор, пока жив он.

– Но почему он?! Ведь первым был я!

– Ошибаешься. До тебя были сотни… тысячи… сотни тысяч тех, кто мечтал. И я была с каждым из них. Пока они мечтали – я была им нужна.

– Но я ведь мечтал, не бросал мечтать, а ты бросила меня!

– Ты сильный, а он – слабый. Ты сам стал мечтой – для нее, – едва улыбнувшись, Ворскли посмотрела поверх плеча Дика. – А я останусь мечтой для него. Может быть, навсегда. Видно, такой мой крест.

– Это он задурил тебе голову?! А ведь он тогда стрелял в тебя и мог убить!

– Он промазал. А бочку разбила я. Изнутри…

– Черт!!

– Ладно, иди. Оставь нас. Лучше позаботься о ней.

Дик не хотел уходить, как заведенный, продолжал упрямо что-то доказывать. Потом приехали скорая и машина ГАИ. Двое в белых халатах, не выпуская изо рта сигарет, подняли Нею на носилки и поставили их в скорую.

Подошел начальник патрульной службы ГАИ, спросил, кивнув на Берроуза.

– Вы знакомы с потерпевшим?

– С потерпевшим? – переспросил Дик. – С ним, что ли? Да, конечно. Я эту сволочь очень хорошо знаю. И ее тоже, – Дик показал глазами на Ворскли, забившуюся в угол.

– Это вы о ком? – офицер проследил за его взглядом и невесело усмехнулся. – Шутите?

– Какие еще могут быть шутки, капитан? – фыркнул Дик. – Я что, полный кретин шутить в такой ситуации?

– Но здесь только один человек, и он – мужчина.

– Не иначе как травматический психоз. Галлюцинации, – безапелляционным тоном заключил врач скорой помощи, незаметно подошедший сзади. Он взял Дика под руку и приказал санитару, сопровождавшему его: – Проводите молодого человека к машине.

Бормоча что-то себе под нос, Дик послушно побрел за врачом и санитаром. Накатила дикая усталость, Дик ссутулился, вжал голову в плечи. Сделав шагов десять, он не выдержал, обернулся – Ворскли продолжала глядеть на него, не мигая, словно ожидала увидеть в нем разгадку какой-то тайны.

«Галлюцинации… Я вижу ее, а другие – нет, – вздохнув, Дик отвернулся. – Выходит, она меня опять обманула. Улизнула, обвела вокруг пальца, как последнего мальца… А впрочем, Ворскли осталась самой собой. Это я не исполнился, не воплотился ни во что, лишь приблизился на шаг к своей мечте. Недостижимой, как и прежде…»

Дика усадили в скорой, и в тот момент, когда за ним собирались захлопнуть дверцы, со стороны парапета донеслись взволнованные крики, а мгновеньем позже снизу раздался резкий, тяжелый всплеск воды. На краю моста поднялся сущий переполох, врач и санитар, бросив Дика, помчались туда. Дик тоже вылез из машины, но, ступив три шага, остановился. У него не осталось ни сил, ни воли куда-либо бежать. Наполовину оглушенный, наполовину потерянный, он и без того знал, что стряслось. Это рухнула с моста «Тойота», унося на дно холодной реки его извечного врага и несбывшуюся мечту…

– Эй, не бери в голову! Теперь все позади, – позвал Дика знакомый голос. Это была Нея. Она выбралась из скорой следом за Диком и стояла в шаге от него. Вид у нее был как у победительницы: с левой щеки содрана кожа, рана кровоточит, сама едва держится на ногах – а глаза сияют!

– Все кончено, – сказал Дик и махнул в сторону поломанного ограждения, возле которого столпились люди.

– Нет, все только начинается, – мягко возразила Нея. – Только избавься от прошлого, и сразу станет легче.

Она нетвердо шагнула к нему, тут же покачнулась и стала оседать на бок, но Дик вовремя подхватил ее на руки. И когда девушка уже была в его объятьях, она запустила руку ему за пазуху и выкинула прочь пистолет Берроуза.

Тень слона

Мари была ужасной мещанкой.

Жена Михаила была помешана на постельном белье с рюшами и на кристальной чистоте, считала, что самое главное в жизни жены и матери накормить мужа и ребенка; для пущего уюта разводила комнатные цветы, окуривала дом ароматными свечами, а месяц назад, начиная с новогодней ночи, стала собирать слоников. Мари искренне полагала, что слоновые, бронзовые, мраморные и даже деревянные фигурки слоников придадут спокойное очарование их жилищу и укрепят в нем мир.

Она же и нарушала этот мир. Мари была вспыльчивой, нередко вздорной молодой особой, крайне темпераментной и склонной к перемене настроения. Она любила заниматься любовью с мужем и могла отказывать ему в сексе неделями. Она любила выходить с Михаилом на люди – в театр, филармонию или, на худой конец, в его треклятый бар «Полонез». Но бывало запиралась в своей комнате, отказывалась готовить обед и купать Сему и часы напролет валялась на кровати, уставившись в телевизор.

В один из таких дней Михаил как раз вернулся со смены, ночь прошла напряженно, нервно, он чертовски устал, был как волк голоден и зол, но Мари даже не пошевелила рукой, не повернула к нему головы и не обронила слова. Хоть бы выругалась, сука, поморщился про себя Михаил. Потный, грязный, проигнорировав душ, он грубо подмял под себя жену, она пыталась вырваться, кричать, но он так придавил ее, что у нее не осталось ни единого шанса не кончить в один миг с ним… Отдышавшись и приняв душ, Мари закатила скандал, Михаил впервые ударил ее, а к вечеру у Семы поднялся сильный жар. Мальчик побледнел, заметно ослаб и стал бредить.

Супруги, не мирясь, замолчали, заговорили о чем-то бессвязным, извиняющимся тоном. Мари дала сыну лекарство и принялась окуривать квартиру.

– Что за дрянь воняет? – недовольно повел носом Михаил.

– Сам ты дрянь, – огрызнулась Мари. – Это смесь трав, которую я делаю сама из шалфея, полыни, зверобоя и можжевельника. Дым от них очистит наш дом от энергетической паутины и поправит здоровье Семочке.

Она потушила в детской люстру, оставила включенным лишь ночник, горевший на тумбочке в изголовье кроватки. На тумбочке, помимо лампы, стоял еще стакан с водой, лежал градусник и были разбросаны пластинки с таблетками. В стакане рыбьим глазом поблескивал серебряный перстень Мари, доставшийся ей в наследство от предков Иштлильтона – ацтекского бога здоровья. На этот перстень женщина рассчитывала больше, чем на лекарства, веря в них так же слабо, как в то, что земля круглая.

Около часа ночи Семе стало хуже: он начал метаться, бредить вслух, температура зашкалила за 39 – а на стене, вдоль которой стояла его кроватка, появились тени.

Первым их обнаружил Михаил.

– Гляди, твои слоны.

– Нет, – приблизив лицо к стене, покрутила головой Мари. – Не похожи. Здесь два слона, а у меня их уже пять.

– Ты проверяла?

Мари подошла к книжной полке, где стояли фигурки слонов, пересчитала их и утвердительно кивнула: – Слоны все на месте.

– Да я так сказал… Надо ж как-то объяснить это наваждение.

– Чего захотел. Это не для среднего ума, – не глядя на мужа, ухмыльнулась Мари. – Я сейчас.

Она сходила в их с Михаилом комнату, порылась в комоде и вскоре вернулась с полотняным мешочком и курительной трубкой. Развязав мешочек, она взяла из него щепотку сушеной травы и принялась набивать трубку.

– А может, эта твоя вонючая трава… того?

– Чего того?

– Ну, вызвала эти глюки? Тени слонов – такого у нас еще не было.

Набив трубку, Мари раскурила ее, затянулась и, низко-низко наклонившись над больным ребенком, выдохнула дым ему в лицо.

– Ты чего, совсем спятила?! – Михаил оттолкнул жену от сына, попытался отнять у нее трубку. Но Мари сама вдруг протянула ему трубку.

– На, затянись. В душе твоей не меньше энергетической пыли, чем снаружи.

Михаил медлил. Тогда Мари затянулась в другой раз, кошкой прыгнула мужу на грудь и – он опомниться не успел, как она припала губами к его губам и отдала ему весь дым без остатка.

Михаил ничего не почувствовал. Ровным счетом ничего. Но у теней слонов произошла явная перемена: они ожили, задвигались и, задрав кверху хоботы, беззвучно затрубили. Стена приобрела перспективу и глубину, на ней обозначились очертания редких деревьев и кустарника, остальное пространство, как по мановению волшебной палочки, покрылось колышущейся от ветра растительностью: громадная бескрайняя тень таинственного растительного покрова, волнуясь и перекатываясь, подобно морю, настойчиво вплывала в сознание людей.

– Это что? – почувствовав вкус крови во рту, спросил Михаил.

– Тень саванны, – не в силах отвести глаз от чудесной картинки, ответила Мари. – Не видишь, что ли?

– Я о том, что на горизонте, – несколько озабоченный, Михаил указал на линию на стене, которую и вправду можно было бы назвать горизонтом. Там происходило что-то непонятное, с первых мгновений вызвавшее у Михаила беспокойство и тревогу. Поначалу нарисовались какие-то завихрения, которые уже спустя несколько мгновений стали рвать в клочья тень саванны, безудержно закручиваясь в спираль и разрастаясь в размерах. И вот уже юла, мрачная, черная, растущая, будто на дрожжах, устремилась к тому краю саванны, где паслись тени слонов.

– Это – смерч, – после минутного молчания наконец заключила Мари. – Самое страшное, что он сейчас будет здесь.

– Как здесь? – опешил Михаил.

Мари не отвечала. Как загипнотизированная, она смотрела на слонов, которых охватила паника. Слоны стали метаться из стороны в сторону, но вскоре смерч, настигнув их, поглотил их, словно песчинки. А в следующее мгновенье смерч ворвался в детскую. Он не стал кружить и крушить все вокруг – лишь подхватил трех людей и унес с собой. В царство теней…

Стоило этому произойти, как тени на стене тут же исчезли. Словно кто-то выключил невидимый кинопроектор. Детская мигом опустела, наступил долгожданный покой.

Люди превратились в тени, слоны так и остались тенями. Мари странным делом удавалось узнавать в двух тенях мужа и сына, а в других – слонов. Но уже в скором времени – Мари упустила момент, когда это сталось – к сумрачным призракам вернулись знакомые черты: тени Миши и Сени счастливым образом перевоплотились в родных и близких ей людей. А чужие, незнакомые тени слонов ожили, материализовались, обрели форму и телесность и превратились в десяток слонов – грозных с виду, но мягких в обхождении. Особую симпатию к людям проявлял совсем юный слон, видно, еще подросток. С первых же мгновений он попытался подружиться с Семой и, чтобы развлечь его, ловко ловил хоботом диковинных бабочек, которых в саванне было видимо-невидимо.

От стада отделились два слона – один чуть меньше другого и с виду немного благообразней – и приблизились к людям.

– Нам нужна ваша помощь, – произнес слон, бывший поменьше: по голосу было слышно, что это самка. Слониха продолжила, обращаясь теперь больше к Мари: – Вы как мать наверняка поймете меня. Наш младший сынок в опасности, он угодил в яму. Мы, слоны, сильные и храбрые животные, но перед такой неприятностью оказались бессильными. Выручите нас, спасите нашего сыночка.

Вокруг было тихо, казалось, саванна замерла в ожидании либо новой бури, либо спасительного перерождения. Но Мари прекрасна понимала слониху. Слушая ее сбивчивую, эмоциональную речь, неведомо как проникшую в голову женщины, Мари едва не расплакалась. Этой ночью она чуть не потеряла сына, который мог сгореть от смертельной температуры; она была по-прежнему возбуждена и восприимчива к любой угрозе смерти, в особенности, если эта угроза была направлена на жизнь ребенка.

– Конечно, мы вам поможем, – поспешно кивнула Мари и, ища поддержку в словах мужа, посмотрела на него умоляющим, почти щенячьим взглядом. – Ведь правда, дорогой?

Ни слова не говоря Михаил пошел за слонами, Мари с Сеней потянулись за ним.

Саванна продолжала сохранять тишину; в ней было много хищников – львы, гепарды, шакалы и гиены встречались через каждые пятьдесят-сто метров. Занятые своей запредельной жизнью, они не смотрели в сторону странной колонны, состоявшей из девяти слонов и трех человек – не только у хищников, но и у всех, кто населял саванну: антилоп, быков, коз, зебр, жирафов, обезьян, страусов, носорогов – были свои дела и заботы. Здешний животный и птичий мир не был слеп или бездушен – просто он жил той жизнью и придерживался тех древних обычаев, которые много лет назад завели его далекие предки, а в будущем неминуемо должны были перенять потомки.

Наконец путники прибыли к цели своего путешествия.

– Там наш слоненок! Спасите его! – ступив на край глубокой ямы, из которой веяло неземным холодом, стала по-человечески всхлипывать слониха.

Внизу что-то темнело, но не двигалось, будто там был камень, а не живое существо. Придавленная с одного конца громадным булыжником вниз свешивалась тростниковая лестница. Тонкая, шаткая, сплетенная словно не из травы, а из солнечных лучей, лестница не внушала доверия.

– Веревка непрочная, хлипкая, не выдержит ни тебя, ни меня, – поглядев на нее, сказала Мари.

– Да уж, – вздохнул Михаил и безотчетным движением погладил сына по макушке. Волосы на его маленькой головке нагрелись и стали еще нежней и мягче, чем прежде.

Прислушиваясь к разговору людей, слоны как по команде повернули головы к мальчику; Мари тут же спохватилась – догадавшись, о чем думают слоны, она заслонила собой сына.

– Он еще очень маленький, он… – закричала она, всхлипывая так же, как минуту назад плакала слониха. Мари стало страшно за сына, хотя она знала наверняка, что участь ее маленького Семы уже решена.

– Погоди, Маш, – Михаил неожиданно отстранил жену от сына и развернул ее к Семе. Поглядев поверх его светлой головки в светлую даль, он произнес чуть дрожащим голосом: – Здесь все по-другому. Ведь это не саванна, а что-то такое, большое и невообразимое, чье имя мне неизвестно. Пока – неизвестно. Но главное, Маш, это наш сын. Его же не узнать! Гляди, как он подрос, повзрослел прямо на наших глазах. Я уверен, Сема справится, он сможет помочь… Надо только в него поверить и дать ему шанс…

Мари хотела что-то сказать, но слова застряли у нее в горле, на глаза вновь навернулись слезы, они застлали собой белый свет, скрыв от нее сына. Пока она утирала слезы, Сема повернулся лицом к матери и отцу, поставил ногу на первую ступень, махнул родителям и, пошатнувшись, сорвался вниз. Он наверняка бы упал, если б не молодой слон, отныне не отходивший от своего нового друга: в тот момент, когда Сема оступился, слон тоже был рядом. Он на лету поймал мальчика и помог ему снова забраться на лестницу. Отдышавшись, улыбнувшись перепуганной матери, Сема начал спускаться вниз.

Его не было минут десять. Слоны и люди заглядывая в яму, в беспокойной немоте наблюдали за тем, как Сема ходит вокруг слоненка.

Встав на колени на краю ямы, Мари зачем-то водила рукой из стороны в сторону, словно приветствуя или наоборот навсегда прощаясь с сыном. Волосы упали ей на глаза, мешая смотреть, но вот подул ветер и невидимой рукой отбросил волосы. В тот миг лицо Мари было прекрасно, как никогда, несмотря на мучившую ее тревогу и беспокойство.

– Будь осторожен, ребенок, будь осмотрителен, мой мальчик! – как заклинание бормотала она. – Ой, я обронила свой перстень!

Прижав пустую руку к груди, Мари неуклюже отползла прочь…

Выбравшись наконец из ямы, Сема с опущенной головой прошел мимо слонихи и с растерянным видом остановился против слона-отца. Вскинув на него заплаканные глазенки, он протянул слону руку, зажатую в кулачке.

– Мой перстень!.. не удержавшись, воскликнула Мари, но ребенок даже не повернул в ее сторону головы.

Когда он разжал пальцы, все увидели на ладони мальчика крошечный бивень.

– Мой сын – он умер!

Тишину саванны разорвал отчаянный, исступленный трубный рев слона. Убитая внезапным горем слониха желала умереть здесь и сейчас. Она бы наверняка прыгнула в яму к сыну, если б не неожиданный, странный поступок ее мужа. Слон вдруг обвил хоботом талию мальчика, подхватил его, как пушинку, и одним точным движением усадил себе на спину. Ветер заметно усилился, гнул к земле траву и безнаказанно ерошил волосы на голове ребенка.

– Мальчик останется с нами, – твердо сказал слон, не обращая внимания на поднявшийся ветер.

– Нет, вы не поступите так с нашим сыном, – предостерегающим тоном заявила Мари; щеки у нее побледнели, глаза, напротив, загорелись – но тут же померкли. – Вы слышите? Почему вы молчите?!

– Мой муж хочет, чтобы человеческое дитя осталось в стаде, – глухим голосом объяснила слониха. Она решительно встала между людьми и слоном, на чьей большой сильной спине кротко покоился мальчик.

– Твой муж… растерянно повторила Мари. В следующую секунду она была вне себя от ярости. – Твой муж!!

Она закричала, но ветер тут же разнес ее крик по саванне, словно пепел. Тогда Мари перевела гневный взгляд на Михаила. Не проронив ни слова и даже не попытавшись вступиться за сына, он, как завороженный, глядел в сторону горизонта, откуда в их сторону шла черная туча.

– Через минуту здесь будет буря страшнее той, что принесла нас сюда, и тогда… тогда у нас есть шанс, – думая о чем-то своем, пробормотал он. Затем, с трудом скрывая охватившее его возбуждение, обратился к слону, забравшему у него сына: – Если вы отдадите нам Сему, мы спасем вашего старшего сына. Мы заберем его с собой в наш мир. Обещаю.

Под напором ветра трещали ветки одиноких деревьев, в лица людей и слонов летели пучки травы и комья земли.

Слониха переменилась. Приближавшийся ураган, казалось, отвлек ее от душевной боли. Смиренно поникнув головой, слониха втянула хоботом землю и высыпала ее в яму. Потом еще раз, еще… Ее муж, большой сильный слон, и все остальные слоны последовали ее примеру. Глядя на них, люди тоже стали бросать горсти земли в яму. Хоронили маленького слоненка.

– Мы тоже погибнем, – прошептала Мари, когда яма была засыпана, а ветер нещадно хлестал ее по щекам. Но женщину никто не услышал.

– Мы согласны! – рядом протрубила слониха-мать, и ее тоже никто не услышал.

Лишь слон не растерялся – он бережно перенес хоботом Сему со своей спины на спину молодого слона и одним взглядом больших мудрых глаз простился с сыном:

– Спасите наше старшенького.

Слониха торопливо протянула хобот к сыну и, отыскав его хобот, в коротком отчаянии сжала его.

Едва они успели проститься, как подоспевший ураган, сметая все на своем пути, поглотил зверей и животных…

На столе в детской тускло горел ночник, а в стакане, как ни в чем не бывало, поблескивал перстень Мари.

– У нас не все слоны, – уложив сына в кроватку, озабоченным тоном заметила женщина.

– Как не все? – не поверил Михаил. Он подошел к полке, где стояли фигурки слонов, и стал добросовестно их пересчитывать: – Один, два, три… И вправду четыре… А-а, вот же он – пятый!

Счастливый, Михаил достал пятого слоника из-за книг, куда он ненароком завалился, и вернул его в игрушечное стадо.

– Я не об этих слонах! – Мари вдруг безжалостно смела фигурки слонов на пол. – Ты знаешь, о каком я слоне.

– Так… тебе это тоже… привиделось? – обомлел Михаил. – Но это же были глюки. Чистой воды глюки!

– Не смей! – нервно взвилась Мари, отчего Сема в испуге дернулся и заплакал. Мари склонилась над ним, тут же перестав гневаться. – Не плачь, малыш. Мне тоже страшно и обидно, что мы не спасли тех слонов. Ты очень старался, не побоялся спуститься в яму, а они такие маленькие: один, наверно, такой, как ты, малыш, а другой уже подросток – таким ты скоро станешь, когда чуть-чуть подрастешь.

– Я помню его, мама, помню! – взволновано закричал Сема и, будто распрямившаяся пружинка, вскочил на ноги, да так и замер, стоя на кровати. – Он катал меня на спине. Неужели я его никогда больше не увижу?

– Все, довольно. Это просто невыносимо! – Мари схватилась одной рукой за живот, другой прикрыла глаза, затем, неожиданно пошатнувшись, опустилась на кровать возле Семы.

– Что? Что с тобой?! – Михаил бросился к жене.

– Не кричи на меня…

– Тебе плохо?

– Мне… наверное, хорошо… – приподняв чуть голову, Мари улыбнулась мужу одновременно робко и торжествующе, как улыбалась ему лишь однажды. – У нас, кажется, будет ребенок.

Вздрогнув, Михаил опустился перед ней на колени, прижался щекой к ее животу; Сема порывисто обнял маму за шею.

Так они и сидели, обнявшись, ни слова не говоря, освещенные светом своих улыбок и ночной лампы. От них на стену падала большая серая тень – одна на всех. В какой-то момент показалось, что тень похожа на слона… Но вот лампа мигнула, и наваждение исчезло.

Белый чай

Часов в девять Мари обнаружила, что нечем кормить Тиму – ее младшенького. Тиме пошел всего четвертый месяц, но грудь он брал плохо, поэтому приходилось докармливать.

Ей очень не хотелось этого делать, но другого выхода не было. Поэтому Мари, пересилив свою гордость и прикрыв глаза, зная наперед, что сейчас ответит ей муж, сказала немного усталым голосом:

– Миша, сходи за детским питанием.

– Почему не Карина? – недовольным тоном отозвался из гостиной Михаил.

– Няня не может. Отпросилась… Стряслось у нее что-то.

– Вечно у нее все не как у людей, – проворчал муж, накидывая на себя в прихожей куртку.

Протянув ему деньги, Мари кошкой потерлась о его плечо и вкрадчиво промяукала:

– Рядом с детским питанием мебельный магазин. Зайди, посмотри, что у них новенького.

– Это еще зачем?

– Семе нужен стол для занятий. Хватит ему уроки на кухне делать. И кроватка ему нужна новая. Из этой он уже вырос, как из детских рейтуз.

– Не знаю, – вскинув руку, Михаил посмотрел на часы: до футбола оставалось меньше сорока минут. – Будет время, зайду.

Магазин детского питания находился в двух кварталах от их дома.

На перекрестке сломался светофор, автомобили осторожно, словно боясь наехать на мины, проезжали вперед или поворачивали вправо-влево, поминутно оглядываясь, люди торопливо переходили дорогу, и лишь одна старушка, сгорбленная и сухая, казалось, целую вечность топталась у пешеходной «зебры», не в силах решиться ступить на мостовую.

– Предъяви флаер и получи вместо одного билета в цирк сразу два! – возникнув перед ним, как из-под земли, прокричала вдруг девушка в клоунском колпаке и грустными глазами. Она протянула ему рекламный лоскуток и исчезла.

– Мне только цирка не хватало, – буркнул Михаил и автоматически засунул флаер в карман.

Он огляделся по сторонам. Автомобили продолжали беспорядочно сновать туда-сюда, точно молекулы, зациклившиеся в броуновском движении, а маленькая старушка все так же стояла на краю тротуара, остерегаясь перейти вброд реку машин. «Чем тебе не цирк, грустный и чужой?» – невесело подумал Михаил, с какой-то тайной надеждой рассматривая старую женщину, будто пытаясь отыскать в ней хоть малейшее сходство со своей матерью, почти в тысяче километрах живущей отсюда…

Ему тоже было на ту сторону улицы, и он решил заодно перевести туда бедную старушку. Та вдруг оказалась очень разговорчивой и плаксивой. Вцепившись в рукав Михаила, она с мокрыми от слез глазами поведала ему жуткую историю своей семьи: у 73-летнего мужа рак простаты; у младшей дочери, прожившей всю жизнь вместе с ними и так и не вышедшей замуж, месяц назад удалили желчный пузырь, а вчера она вдобавок ко всем несчастьям сломала палец на ноге; старший сын полгода как безработный, жене его это не понравилось, и она выставила его из дому, а летом он ехал в той самой маршрутке, в которую врезался китайский джип, убивший двух пассажиров и покалечивший восьмерых (одним из пострадавших оказался ее старший сын: он все оставшееся лето и осень лечил гематому на позвоночнике); а ей самой уже 72, перенесла три инсульта, после последнего так и не смогла до конца оправиться…

Пробормотав старушке на прощание что-то вроде «на том свете вам зачтется», Михаил хотел было бежать дальше, но прилипчивая старушенция удержала его за рукав.

– Эти тебе, милок, за труды твои, – сказала она и неловким движением сунула ему руку в карман. – Эй, да у тебя тут что-то уже есть. Повернись-ка другим боком!

– Да какие уж там труды, бабушка, – попытался отказаться от вознаграждения Михаил и тоже полез в карман, чтобы вернуть деньги.

Но старушка вдруг проявила твердость и как маленькому разъяснила ему:

– Конечно, труды, а то как же? Выслушать такое, как я тебе рассказала, не каждому молодому и здоровому будет под силу. А ты ничего, сдюжил, не поморщился и не бросил меня посреди мостовой… За то тебе, милок, скромное мое вознаграждение. Не побрезгуй им и, что бы ни случилось, береги как зеницу ока. Если же дар мой не придется тебе по душе иль надоест хуже горькой редьки, прошу тебя, милок, не выбрасывай его, а прибереги для того, кто без моего дара никак не обойдется…