«Полонез». Книга фантастики

«Полонез»

Книга фантастики

Павел Парфин

Редактор Павел Парфин

Дизайнер обложки Павел Парфин

Корректор Павел Парфин

© Павел Парфин, 2017

© Павел Парфин, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4490-0765-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Чужая мечта

Мир раскололся. Я оказался на той его половине, которую называют гетто неудачников. Таких, как я, – легион. Мы – таксисты. Возим мечты счастливчиков. Деньги, власть, бизнес и разные материальные блага давно не имеют значения для наших клиентов. Все это давно у них есть. То, что когда-то принадлежало мне и подобным мне, с некоторых пор перешло в собственность тех, чьи мечты с утра до ночи и с ночи до утра обслуживают люди, называющие себя «таксистами».

Когда денег не счесть, хочется невозможного. Прогресс дошел до того, что научились материализовать мечты. В это трудно поверить, но это и в самом деле так. На мечты нарастили мясо людей, насадили головы, наделили рассудком и членами людей… Теперь практически не отличить девушку-человека от девушки-мечты. Нет, лукавлю, конечно, можно отличить. Мечта выглядит как леди после фитнеса или массажа. Холенная, спокойная и беспроблемная. А заказчица, как бы ей хорошо ни жилось, явно проигрывает своей мечте. Такое время настало: люди, даже успешные и состоявшиеся, не дотягивают до своих мечтаний даже внешне. О внутреннем отрыве и говорить не приходится: он – непреодолимая пропасть. И изменить ничего нельзя.

Такие, как я таксисты, привыкли собираться вечером по пятницам в баре «Полонез». В нем нет ничего особенного, просто невесть когда появилась эта традиция – по пятницам сюда приходят таксисты, пьют горькую до утра, пока не погаснет на небе последняя звезда, слушают старый, замшелый блюз, отдающий дешевым виски и крепким табаком, и плачутся друг другу в жилетку.

– Я обозлился на весь свет, – говорю я Михаилу и Дику, с которыми свел меня сегодняшний вечер, и они понимающе кивают, с безразличным видом потягивая виски. Сегодня на удивление немноголюдно. Обычно в это же время в баре не протолкнешься, сигарный дым стоит в спертом воздухе плотной завесой, от блюза и громких выкриков подвыпивших таксистов ломит в ушах, зубы ломит ото льда в стаканах с виски, чешутся натруженные кулаки в ожидании слепой драки, а глаза горят лютой ненавистью – ко всему миру…

В такие часы я по обыкновению замыкаюсь в себе, у меня нет ни малейшего желания излить кому-нибудь душу – к бесу такие откровения, когда бар похож на базар или место боевых действий!.. Но сегодня иначе. Сегодня на редкость тихо и почти пустынно. Вероятно, эта нетипичная для «Полонеза» обстановка и виски, ударившее в голову, развязали мой язык, отпустили мне душу…

– Я обозлился на весь свет, – повторил я и снова замолчал, прислушиваясь к себе, к тем тайным токам, которые постоянно будоражат душу где-то глубоко-глубоко и лишь в редкие мгновения выходят наружу, превращая нас в объекты насмешек, любви и ненависти, в мишень для Бога… Наконец, я продолжил:

– Неудачи слились в бесконечную череду. Да что вам говорить, вы, может быть, лучше меня это знаете. От жизни радостей никаких. Да тут еще вдобавок участились ссоры с Еленой, моей женой. Мы были не расписаны, но жили вместе много лет… Она пыталась рассказывать мне о своих мечтах, а я кричал в ответ, что не верю, чтобы у кого-то из нас еще оставались мечты. Я стал все чаще срываться, устраивать скандалы, но так и не посмел поднять на нее руку… Видимо, в моей душе еще теплился огонек нежности к Елене, и, бессознательно щадя ее, я ушел из дома. Стал работать как проклятый, без конца подменяя напарника и не только его. Словно одержимый, я искал приключений на свой зад, искал повода на ком-нибудь отыграться…

Легче сорвать свою злость на бестелесном, кто не может дать тебе отпор. Наверно, ангелы, в этом смысле, идеальные объекты для наших нападок и нашей злости. Но ангелов нет, они – предмет нашей больной, ранимой фантазии… Зато есть чужие мечты.

Вот уже три часа я послушно и монотонно возил по гудящему, ослепленному неоновым светом, офанаревшему от людских страстей и пороков городу мечту какой-то крутой заказчицы, кажется, мадам Р. Супермаркеты, салоны, солярии, бутики, бары и даже Улица сиреневых снов, где мечты могут обмениваться телами, – повсюду следовало побывать. Чужая мечта была вызывающе молода и хороша собой, в ней было столько апломба и самолюбования, что она отказалась меняться телом с желтолицей, как луна, мечтой какого-то африканского шамана или афериста.

По большому счету, мне дела не было до той девицы-мечты. Я просто решил сорвать на ней, призрачной, свою злость – гораздо более телесную и реальную, чем мечта. Я хотел досадить. Кому? Да всем! Заказчице, Елене, чужой мечте – ведь своей у меня, наверное, отродясь не было. Нечего плодиться, мысленно заводил я себя, нечего раздражать своим неприступным видом таких, как я. Нечего! Счастья в жизни нет, а классовые различия – есть. Сегодня с этим никто уже не спорит. Мы не знаем своих классовых врагов – зато мы знаем их мечты. Поэтому мы можем ненавидеть только их, чужие мечты, они нам понятны, а те, кто породил их на свет, кто мечтал и продолжает мечтать, – нет.

Я зажал мечту мадам Р. в салоне своего старенького такси и взял ее силой. Вы когда-нибудь трахали чужую мечту да еще против ее воли?..

Я на мгновенье оборвал свой рассказа и исподлобья оглядел своих приятелей. Они сидели молча с отсутствующим выражением на лице. В какой-то момент мне захотелось плюнуть в их равнодушные мины и уйти. Но я удержался, поддержанный неведомым чувством. Возможно, гордыню мою усмирил дождь, вдруг как из ведра обрушившийся на тротуар. Его жадные крупные капли залетали внутрь бара сквозь полуоткрытое окно. Как бы там ни было, я продолжил:

– Тогда мне трудно передать вам те ощущения, которые испытываешь при совокуплении с чужою мечтой… Расплата настала уже через день. Меня били… Меня могли бы убить. Спасла от неминуемой смерти чужая мечта. Я видел ее один раз и больше никогда не встречался с ней… Говорят, за нее кто-то отвалил бешеные бабки. Не знаю. Я хотел поделиться новостью с Еленой, узнать, может, она что-то слыхала про эту шальную мечту, что чудом спасла меня… Но Елена пропала. Ее не оказалось ни дома, ни у знакомых. Не знаю, зачем мне это было надо, но в поисках Елены я обзвонил ближайшие больницы и морги. Везде мне отвечали одно и то же: не знаем, не видели, не поступала…

Спустя почти месяц после ее таинственного исчезновения один мой знакомый рассказал, что Елена стала чем-то вроде бродяги или битника, потому что заложила все, что у нее было и оттого оказалась на улице. «Зачем ты это сделала?» – спросил у нее мой знакомый, когда однажды нос к носу встретился с ней у черного входа в какой-то ресторан, где часто паслись бомжи в ожидании дармовой кормежки. Знаете, что ответила Елена моему приятелю? «Чтобы оплатить одну мечту», – скупо ответила она. Какую мечту, она так и не призналась.

А я, парни, до сих пор жив. И, как ни в чем не бывало, разъезжаю в новеньком такси. Купить его мне помогла чужая мечта – та самая, которую я когда-то «згвалтував». Когда я спросил, почему она так ко мне отнеслась, она ответила: «Мне было так одиноко, а ты единственный, кто принял меня за живую».

Да вот и она!

Я снова прервал свой рассказ, на этот раз окончательно. Потому что именно в этот момент, развевая полами плаща, на которых живыми брильянтами сверкали капли дождя, стремительно вошла молодая девушка. Она была восхитительно красива.

– Мечта-а-а! – тут же оживившись, изумленно воскликнул Михаил.

– Ага! – расплывшись в довольной, счастливой улыбке, поддакнул ему Дик и поднялся навстречу красивой незнакомке.

– Парни, это – моя мечта! – я коротко представил друзьям свою девушку и, тут же простившись с ними, быстро вышел с ней из бара.

Оазис

В пятницу 4 октября мы по обыкновению собрались в таксистском баре «Полонез» – и не узнали его. Герц, хозяин бара, за неделю сделал такой ремонт, что камня на камне не оставил от старой обстановки. Не стесняясь в выражениях, Михаил и Дик крыли на чем свет стоит Герца, посмевшего разрушить привычный образ разгульного уюта, который сложился в наших головах за долгие годы. Я же делал вид, что ничего страшного не произошло, и равнодушно помалкивал. В тот вечер мне было не до барных пертурбаций. Накануне я впервые крупно повздорил с Юти, своею мечтой, оттого ушел в себя, зациклившись на бесконечном внутреннем диалоге с Юти.

Моя мечта отказалась принять от меня цветок, я бессмысленно вертел в руке его сломанный стебель и был одержим одной-единственной мыслью – как можно скорее и больше сегодня выпить. Однако в следующую минуту взорвался и я, когда не обнаружил стола, за которым мы пили не один год. На месте старого стола стоял новый. Недовольно помявшись и поскрежетав зубами, мы уселись за него, всем своим видом показывая Герцу, что нам глубоко наплевать на те перемены, которые он устроил в наше отсутствие.

Герц принес бутылку виски и три стакана. Он налил нам, мы сделали по глотку – и почти одновременно выплюнули содержимое на стол.

– Вода! – фыркнул Михаил.

– Блин, да это же вода! – возмутился Дик.

– Какого черта, Герц?! – вышел из себя я и в сердцах отпихнул в сторону Герца бутылку.

Хозяин бара спокойно парировал на наши внезапные выпады:

– Что за идиотские шутки, парни?

С невозмутимым видом он отпил из моего стакана – и тоже выплюнул.

– Дерьмо! – выругался он и сходил за второй бутылкой. Подойдя к нашему столу, налил в стакан, осторожно попробовал – и вновь с шумом выплюнул назад.

– Что за хрень?! Коэн, сволочь, у кого ты купил эту партию виски?

Угрожающе размахивая руками, Герц пошел разбираться с Коэном, а мы остались не солоно хлебавши. Точнее, ни в одном глазу. Перед нами стояла литровая бутылка воды.

– Вот это облом! – саданул кулаком по столу Дик.

– Не помню, чтоб меня еще когда-нибудь так прокатывали, – покрутил головой Михаил и сплюнул себе под ноги.

А я ничего не сказал. Молча опустил поломанный цветок в бутылку из-под виски. И тут случилось необъяснимое. Прямо на наших глазах цветок выпрямился, посветлел и заалел.

Мы были в шоке, не находя объяснения случившемуся.

– Святая вода! – наконец, обретя дар речи, смело предположил Михаил.

– Аспирин, – снисходительно махнул рукой Дик. – В воду кинули аспирин, вот и весь секрет.

– Оазис, – ни с того ни с сего вырвалось у меня.

Парни с недоумением уставились на меня, взглядами требуя объяснить, что я хотел этим сказать. Но не успел я открыть рот, как из-за барной стойки донесся счастливый крик Герца: – Есть! Я нашел путевое виски!

Он почти бежал к нашему столу с вытянутыми вперед руками: в одной сжимал бутылку, уже третью сегодня по счету, в другой – пустой стакан. На ходу Герц налил и протянул стакан мне: – Вот, попробуйте.

Я сделал глоток и, удовлетворенно хмыкнув «Вполне», – передал стакан Дику. Он тоже отпил и поставил стакан на стол.

– Совсем другое дело! – усмехнувшись, Дик похлопал Герца по руке. – Хорошее виски, чувак!

– Дайте-ка и мне, – сказал Михаил, поднял стакан и отпил из него. В следующее мгновенье лицо приятеля перекосила гримаса отвращения. – Вода! Сговорились, да? Дурацкие у вас шутки!

– Ну-ка, – метнув на Михаила подозрительный взгляд, Герц забрал у него стакан. Сделав из него глоток, он кисло изрек: – И впрямь вода.

Я и Дик тоже снова сделали по глотку: вода! Но ведь еще минуту назад в стакане было виски!

– Это стол, – вдруг решил я.

– Что? – Михаил непонимающе посмотрел на меня.

– Стол превращает виски в воду.

– Ха-ха-ха! Кто-то жестоко пошутил над тобой, Герц! – безжалостно захохотал Дик. – Сделал обратное тому, что сделал Господь, – обратил вино в воду!

– Что за чушь ты несешь? – поморщился Михаил.

– Погодите, сейчас проверим, – прервал его Герц и показал нам бутылку виски, которую продолжал удерживать в руке. Запрокинув голову, он засадил в себя из горла четвертую часть бутылки, затем, крякнув, утер рот рукой и опустил бутылку посреди стола. – Было виски… Сейчас поглядим, чем оно станет.

Мы с минуту молча подождали, уставившись на бутылку, как на нового бога, потом разлили по стаканам и также молча выпили. В стаканах была вода.

– Невероятно!

– Магия какая-то!

– Постой, как ты его назвал?

Все обратили на меня почти враждебные взгляды.

– Кого? – я машинально попятился.

– Стол, мать его! – рявкнув, напомнил Герц.

– А-а-а… Оазисом.

– О-а-зис, – по слогам повторил Герц. – Пусть будет так, – он с минуту помолчал, направив взгляд куда-то над нашими головами. Вдруг он предложил: – Знаете что? Пересаживайтесь-ка за соседний стол.

– Нет, – покрутил я головой.

– Как нет?

– Мы останемся здесь, – поддержал меня Дик. – За этим гребаным Оазисом.

– Но я не собираюсь пить воду вместо виски, – надулся Михаил и встал из-за стола. Я удержал его за руку и жестом заставил снова сесть.

– Мы будем пить виски, – твердо объявил я.

– Как?

– Вот как, – я вызывающе улыбнулся, глаза мои заблестели – наконец я ожил, забыв про свою обиженную мечту. – Герц, виски!

– Слушаюсь, сэр! – с готовностью вытянулся по стойке смирно Герц и счастливой опрометью метнулся к барной стойке.

Вскоре он принес бутылку – четвертую бутылку. Демонстративно повернувшись спиной к столу, я сделал пару глотков прямо из горлышка.

– Виски. Кто хочет?

С того дня загадочный стол, обращающий алкоголь в живительную влагу, прозвали Оазисом. Цветок в бутылке из-под виски продолжал жить и радовать глаз официанток, мы по-прежнему проводили пятничные вечера вокруг таинственного Оазиса, а вискарь хлестали, спрятав бутылку под столом.

В баре привыкли к нашему чудачеству и упрямству… Однако на этом чудеса не кончились.

Как-то в «Полонез» завалил Берроуз – Борька Зудин – известный в городе задира и забияка. Он был изрядно подшофе и прямо от порога прошел к Оазису. Стол пустовал. Как раз в ту минуту, когда Берроуз усаживался за Оазис, я слонялся по соседству в ювелирном магазине. В тот вечер мне позарез захотелось помириться со своей мечтой, и я выбирал ей дорогую безделицу. Михаил с Диком, ожидая меня, курили возле магазина. Наконец я остановил свой выбор на серебряном портсигаре с некой изюминкой внутри, расплатился за него и, выйдя из магазина, сказал, парням:

– Надо обмыть подарок. Иначе мечте не понравится.

Парни оживились, затушили окурки, и мы втроем отправились в бар.

Однако там нас ждал неприятный сюрприз: за нашим Оазисом сидел пьяный Берроуз и, стуча рукояткой пистолета по столу, требовал выпивки.

– Герц, если ты, сволочь, снова принесешь мне воды вместо виски, я пристрелю тебя, как паршивую собаку!

Герц не издавал ни звука, укрывшись в подсобке, в баре стоял жуткий гвалт, люди с опаской отступили на несколько шагов от Оазиса, но, одержимые любопытством, не уходили из бара.

– Берроуз, какого черта ты занял наш Оазис?! – возмутился я, подойдя к столу на опасно близкое расстояние.

– Пошел прочь, Керуак! – рявкнул Берроуз. Много лет назад он клеился к моей жене, с которой я только познакомился, но тогда она отшила его, выбрав меня. Теперь Берроуза было не унять, он распалялся все больше, тыча пистолетом в сторону барной стойки. – Оазис – мой! Подгони эту собаку Герца! Если он не даст мне виски, я вас всех пристрелю!

Такой исход меня совершенно не устраивал: с минуту на минуту сюда должна была приехать моя мечта, и мне вовсе не хотелось, чтоб она застала меня с размозженным черепом.

– Послушай, Берроуз, добром это не кончится… – начал было я увещевать забияку, но тут меня перебил чей-то мягкий, цепкий по-кошачьи голосок, раздавшийся вдруг за моей спиной: – Отойдите в сторонку, мальчики!

Я обернулся: это была Ника – мечта Берроуза. Видеть эту парочку вместе было зрелищем не для слабонервных: оба темпераментные, не сдержанные в кипучих чувствах и хлестких словах, они без конца изводили друг друга ревностью и изменами.

Расталкивая толпу зевак, Ника отважно шагнула к Оазису и протянула Берроузу бутылку.

– Мечта! – вожделенно муркнул громила. – Что б я без тебя делал!

Берроуз сделал несколько жадных глотков из горлышка и одобрительно хмыкнул:

– Виски!

В следующее мгновенье он снова был вне себя.

– Не то, что твое пойло, Герц!

Я был крайне удивлен: Берроуз пил за столом, но Оазис почему-то не превратил виски в воду.

– Отныне я хозяин Оазиса! – брызжа слюной, горланил здоровяк. – Ха-ха-ха, сбылась моя мечта…

Едва он это сказал, как Ника, словно подкошенная, упала ему под ноги.

– Она… мертва, – пощупав девушке пульс, заключил один из таксистов, в прошлой жизни бывший врачом. Он метнулся к Нике из толпы – и мигом в ней растворился.

Тотчас все притихли и оцепенели. Мы с Диком обменялись тревожными взглядами и подумали, вероятно, об одном и том же: Оазис не только совершает чудеса, но и карает. За что карает, мы не знали.

Берроуз бросился к телу девушки, не веря ужасному диагнозу, он нещадно тряс ее тело за плечи, делал искусственное дыхание – все было напрасно, его мечта умерла…

– Керуак, это твой Оазис убил ее, – подняв на меня размытый, словно лобовое стекло под дождем, взгляд, неожиданно трезво произнес Берроуз. – Я требую сатисфакции. Где твоя мечта, Керуак?

– Я здесь.

При этих словах я невольно вздрогнул, но вместо того чтобы обернуться, втянул голову в плечи.

Так же внезапно, как десять минут назад голос Ники, позади меня сейчас раздался голос моей Юти.

– Что ты здесь делаешь? – опешил я.

– Как? Ты же сам позвонил, пригласил меня сюда.

Ну да, как я мог забыть, ведь я сегодня хотел помириться со своей мечтой и позвал ее в «Полонез». Я поцеловал Юти и сунул ей в руку подарок.

– Хватит там лизаться! Садись рядом, Керуак, – приказал Берроуз. – Мы будем пить виски.

Я не любил, когда мне приказывают, но все же согласился сесть за Оазис напротив Берроуза. Он передал мне бутылку, я отпил из нее, проглотив – воду.

– Ну что? – напрягся Берроуз и скосил подозрительный взгляд в сторону моей мечты – она была жива.

– Вода, – честно признался я.

– Как вода?! – не поверил Берроуз, порывисто отнял у меня бутылку и опрокинул себе в горло. – Виски, мать твою!

Я со спокойным видом снова взял бутылку, наполнил на треть стакан и, не пробуя, протянул его Берроузу. Он отпил и поморщился.

– Вода… И вправду вода. Керуак, ты – колдун.

– Это все Оазис, я тут ни при чем, – пожал я плечами.

– Оазис?!.. Ты нарочно подсунул его мне, чтоб убить мою мечту. Я не уйду отсюда, пока не убью твою! – зарычал Берроуз.

Он наставил пистолет на голову Юти и зловеще усмехнулся:

– Пускай теперь она сядет, выпьет со мной виски!

Берроуз перевел на меня пистолет, и мне не оставалось ничего другого, как уступить место за Оазисом своей мечте.

Юти заметно нервничала, теребя в руке крохотную серебряную коробочку.

– Что это у тебя? – Берроуз впился глазами в мой подарок.

– Портсигар.

– Дай сюда!

Берроуз торопливо открыл портсигар – в нем лежал длинный изумрудный мундштук в золотой оправе.

– Ты куришь? – он вскинул на Юти изумленный взгляд.

Да, моя мечта курила. В отличие от моей бывшей жены, на дух не переносившей запаха табака.

– Я оставлю эту вещь у себя. Пока не разберусь с тобой или с ним, – сказал Берроуз, кивнув в мою сторону.

Он спрятал портсигар за пазухой и пододвинул бутылку моей мечте. Дрожащей рукой Юти налила в стакан – жидкость была прозрачного цвета.

– Можешь не пить! – побагровел Берроуз. – Вон! Пошла прочь!

И тут же, без перехода, он заорал своим помощникам:

– Тащите сюда Елену! Уж она-то наверняка поможет мне расквитаться с ее бывшим муженьком!

Елену привезли спустя четверть часа. Войдя в бар, она отыскала взглядом сначала меня, затем мою мечту, но ни один мускул не дрогнул на ее лице. Елена была невозмутима, собрана, печальна, но как всегда прекрасна – казалось, она давно знала об этом происшествии и готовилась к нему заранее.

– Елена, ты должна помочь мне убить Керуака. Или его мечту, – зло произнес Берроуз, когда она села за Оазис. – Пей!

– Принесите мне чистый стакан! – потребовала Елена. – Я не стану пить из посуды мечты моего мужа.

Она не сказала «бывшего», и меня это насторожило.

Герц принес стакан, поставил его перед Еленой и, поклонившись, хотел было уйти, как Елена жестко его остановила:

– Стоять! Герц, ты разучился ухаживать за дамами?

От этих слов лицо Герца сильно побледнело, он снова поклонился и, что-то виновато бурча, на четверть наполнил стакан. Жидкость в нем была ячменного, золотистого цвета.

– Виски! – непроизвольно вырвалось у Берроуза, а Герц в смятении мигом отпрянул прочь.

Елена промолчала, и вновь ни одна жилка не дрогнула на ее лице.

Она медленно поднесла стакан к губам – и вдруг выплеснула его содержимое в лицо Берроузу.

– Сука! – вскрикнул он и от неожиданности прижал руки к глазам, разъедаемым виски.

Елена тотчас схватила пистолет, лежавший без присмотра на столе, и выстрелила в Берроуза.

С тонким, едва слышным звоном, будто в нем лопнула часовая пружина, он повалился под стол. Вокруг неподвижного Берроуза забегали, засуетились двое его помощников.

– Зачем ты это сделала?! – как сумасшедший, я заорал на Елену.

– Я не хотела рисковать, – просто ответила она. Затем плеснула себе в стакан виски и залпом выпила.

В тот вечер никто не умер в баре «Полонез» – ни человек, ни мечта.

Ника, мечта Берроуза, ожив, а точнее, перестав притворяться мертвой, бросилась к возлюбленному. Обливаясь слезами, она просила у него прощения, лепетала что-то о том, что хотела проверить его любовь…

Придя в себя от болевого шока, немного позже очнулся и Берроуз. Кряхтя и чертыхаясь, он о чем-то жалобно бубнил, горячо откликаясь на поцелуи своей мечты. От неминуемой смерти Берроуза спас серебряный портсигар, который он отнял у моей Юти, – пробив крышку, пуля застряла в изумрудном мундштуке, расколов его на две неравные части…

Зато утром завял цветок, стоявший в бутылке из-под виски, а виски перестало превращаться в воду. Даже в моих руках. Оазис умер, став банальным столом.

Наверное, исполнилась чья-то мечта. Но не моя – моя по-прежнему была рядом со мной.

Собиратель спичек

Михаил бросил курить в одночасье. Перестал покупать сигареты, а спички неожиданно возненавидел. Кто-то ненавидит своих подруг, соседей, боссов, депутатов парламента, президента страны – а Михаил возненавидел деревянные спички. На какое-то время, конечно, не навсегда.

Когда он рассказал мне и Дику свою историю, мы поначалу мало что поняли из его сбивчивых слов. Но, засев в баре «Полонез», пили беспробудно почти два дня кряду. Потому что если нельзя разделить чье-то горе, то его можно хотя бы залить алкоголем.

История же Михаила такова.

Год и два месяца тому назад он вдруг женился. Его избранницей стала 21-летняя Мари. Она была индианкой, родом из племени оджибве. Она досталась Михаилу с маленьким, но ярким приданным: черной косой, синими глазами и горшком с каким-то экзотическим растением, которое она называла не то «хара», не то «хура».

– Это стреляющее дерево. Слыхал про такое? – Мари шутливо нацелила на молодого мужа горшок с неизвестным цветком и, сложив губки бантиком, весело пыхнула: «Пуф-ф!». При этом у нее была такая обворожительная улыбка, что Михаил тут же затащил ее в постель.

Михаил женился – и выпал из нашей обоймы. Он перестал наведываться в «Полонез», с головой окунувшись в семейные заботы. Через год и месяц после женитьбы он стал отцом. Счастливый Мишка назвал сына ласково – Семой. А еще через месяц наш приятель вдруг ужасно овдовел и потерял ребенка.

Вот именно тогда он бросил курить, а спички стал воспринимать чуть ли не как классового врага. «У Мишки от горя крыша поехала», – говорил Дик. У любого из нас, наверное, поехала бы крыша от того, что пришлось тогда пережить Михаилу.

Надо сказать, что Мари у него была девушкой странной и неуравновешенной. Одной из ее примечательных качеств была страсть сжигать свои неудавшиеся мечты. Она могла потратить не один час на поиски их, испуганно забившихся под железную кровать, прикинувшихся паутиной в углу или ставших холодным отражением в зеркале, – но Мари разыскивала их в итоге и, переведя полкоробка спичек, сжигала прожитые мечты, как комки бумаги, в которых были смяты пустые или постыдные мысли.

В тот день Мари просила его не оставлять ее одну с малышом. Покусывая кончик косы, она предупредила, что он может больше ее не увидеть, если покинет ее. Но Михаил не слушал жену и упрямо собирался. В тот вечер ему предстояло заступить на двойное дежурство: вначале он должен был отъездить свою смену, затем отработать сутки за напарника. Когда Михаил, уставший, приехал со вторых суток, пожарники уже потушили его скромную квартирку. Мари и месячного Семы не нашли – ни живых, ни мертвых. Они, будто неугодные мечты Мари, исчезли в раскаленном от пожара воздухе. Не тронутыми пламенем оказались лишь с полдюжины глиняных горшков с домашними цветами, эмалированная ванночка, в которой купали Сему, и коробка спичек – практически полная.