Путь Смолы

– Тогда и бандит тоже никогда не станет человеком, потому что имеет лишь одну мысль о преступной наживе, – тихо проговорила Лиза, опасаясь вызвать гнев Шпалы. – И каких бы денег ты не заработал, какого бы авторитета ты в своей среде не добился – останешься бандитом навсегда. Тебя это не угнетает?

– Ну вот и выходит, – сказал Шпала, – что стать человеком почти невозможно, зато дорогой или бандитом запросто. И ты останешься лишь тем, кем был на пути к званию человека. Так кто же тогда человек?

– Ну вероятно, – сказала Лиза, – человеком является тот, кто куда бы ни двигался, чего бы ни достигал, никогда не забывает, что он в первую очередь человек. Ну это как про дорогу, если она думает лишь о дороге, то она и есть дорога, но если кто-то к чему-то стремясь в первую очередь думает и знает, что он человек, то он и есть человек.

– Не, опять хрень какая-то, – возразил Шпала, – откуда он знает, что он человек. Вот я знаю, почему я бандит – потому что совершаю преступления. А он-то откуда это знает, если становится человеком, лишь когда начинает думать и знать, что он человек. Скорее он просто никто, думающее, что оно человек, и вследствии этого превращающееся в него. Тогда опять же, как оно может думать, что оно человек, если ещё не стало человеком и не знает, что значит быть человеком.

– Да, загадка, – Лиза тяжело вздохнула.

– А по-моему всё просто, – сказал Колян, в каком-то смысле превзойдя всё то, что он говорил ранее, – человек – это понятие абстрактное, кем-то выдуманное и возвеличенное в образец. На самом деле индивидуум лишь то, о чём преобладают его мысли. Шпала – бандит, Лиза – девушка из высшего общества, а я пока что – никто.

– Да уж, Колян, судя по твоим словам, ты минимум Сенека, – усмехнулся Шпала. – Страшно с тобой общаться.

– Получается, что всё-таки человеком стать нельзя? – сказала Лиза.

– Наверное, можно, – Колян вновь озвучил неизвестно откуда пришедшее, – только надо мыслить не мыслями, рождающимися в мозгу, а чем-то другим, которое не озабочено мыслями о дороге к светлому будущему твоей персоны.

– Непонятно, – усомнился Шпала, – конкретней можно.

– А что тут непонятного. Ты думаешь, как раздобыть деньги или как занять определённое положение в обществе, чтобы в результате стать человеком, ничего другого, как совершить преступление тебе в голову не приходит, и ты вместо человека становишься бандитом. Напомню, любая мысль о достижении – дорога. А вот если бы ты не был озабочен этой дорогой, то возможно бы и стал человеком. Мозг же индивидуума, как ни крути, всегда будет озабочен мыслями о том, чтобы стать кем-то, добиться чего-то, такое у него строение и суть, он хочет выделиться в безликой массе таких же мозгов, выделиться в сравнению с другим, конкурирующим мозгом. В этом людская природа.

– Но мыслить можно только мозгом, ты тут Федора из себя не корчь, он в морге работает, ему ещё можно глючить, – сказал Шпала. – Душой мыслить, да, так я понимаю. Нет её, понимаешь, нет.

– Ладно, тогда по-другому, – поправился Колян. – То что не будет озабочено мыслями о дороге, не будет озабочено мыслями стать кем-то, мыслями стать человеком, кем оно может быть?

Шпала пожал плечами.

– Не знаю, совсем уже запутался с вами.

– Да тем, о чём не думает, чего не пытаетя достичь, – сказал Колян.

– Не понял?

– Вот ты бандит, мечтаеешь ли стать бандитом, думаешь об этом?

– За каким хреном, если я и так бандит.

– Во, значит и то, что не озабочено мыслями достижения звания человека, какими бы то ни было путями, на самом деле и есть человек. То есть мыслить надо тем, что уже является человеком, а так как оно не будет загруженно лишними мыслями о том, как стать человеком, то рано или поздно осознает, что оно человек.

– Угу, получается надо быть бомжем без всяких устремлений, чтобы быть человеком.

– Необязательно, у бомжа мыслей на достижении чего-то ничуть не меньше, чем у президента банка, уровень разный. В нём, кстати, желание о хлебе насущном перевешивает желание быть дорогой, то есть быть человеком. Он, конечно, в тайне желает стать полноправным членом общества, но вот кушать больно хочется. И он в предверии нового дня засыпает с одной единственной мыслью о том, что он завтра вкусного найдёт на помойке, в результате он становится помойкой, а так таковые мысли в нём преобладают, то он уже помойка навсегда. Чтобы в нём что-то изменилось, надо в корне изменить его образ мыслей, а значит накормить, обогреть. Ну да ладно, мы не об этом.

– Ну и кто же тогда ближе всего к званию человек, ведь все люди к чему-то стремятся, они все по-своему дороги? – спросила Лиза.

– Не знаю, чё вы до меня доколебались, – сказал Колян, видимо вернувшись в свой изначальный образ.

– Так бы сразу и сказал, мол в башке у меня дурдом и он рождает другой дурдом, – криво усмехнулся Шпала.

– Думаю, всё-таки такие люди есть, – заступилась за Коляна Лиза. – Священники различных конфессий, святые разные, блаженные…

Шпала захохотал во всё горло, перебив девушку, и похлопал Коляна по плечу.

– А ты говорил, что не знаешь себя, оказывается ты единственный из нас человек, блаженный идиот, блин, – он повернулся к Лизе и добавил: – Но факт тот, что они тоже к чему-то стремятся. К Богу, к познанию веры, к истине наконец.

– Ну правильно, – ничуть не смущаясь, ответила девушка, – стремясь к истине, мысля её понятиями, они и приобретают образ истины. А истина, полагаю, и рождает человека. Получается, что они ближе всего к званию человек. Ну так как-то.

– Из всего тут сказанного, я согласен лишь с одним, – сказал Шпала, – теперь я понимаю пациентов психушек, больное сознание рождает свои дороги, вот откуда берутся Наполеоны и прочая хрень. Да и вообще, два придурка в одной машине – это слишком. Кто не забивает голову подобной хренью, тот нормально и живёт, а главное – в обществе адекватных людей считается человеком, настоящим человеком, а не тем понятием, которого достичь практически невозможно. Кто в обществе по-вашему считается настоящим человеком во всех смыслах – бомж, придурок романтик-идеалист, блаженный поп или банкир?!

– Вот поэтому в обществе всё так и хреново, – высказался в пустоту Колян.

– Что хреново, а, что хреново, всё ништяк, – нервно задёргался Шпала. – Банкиру хреново или вон Лизавете?! Хреново тому, у кого бабла нет, и вообще ничего нет, даже звания человек. Вот такой тип и ищет себе подмену реалиям, тоже хочет считаться человеком, живёт, блин, в виртуальном мире блаженства. И религия ваша понтовая нужна лишь лохам, чтобы хоть изредка чувствовать себя людьми. У настоящего человека одна религия – деньги, и жить надо по законам, диктуемым ими. Для меня бог – бабки, для Лизиного папаши – бабки, даже для убогих покойных тёток продавщиц божеством тоже были бабки. Вся наша жизнь построена на бабле, и любовь, и ненависть, и уважение. Когда человека уважают – когда у него бабок много, когда жена любит мужа – когда у того бабки есть, когда человек ненавидит другого человека – когда тот живёт богаче. Вот истина, и нет другой истины.

– А смысл? – только и сказал Колян.

Но эта короткая фраза вызвала в Шпале такую бурю эмоций, что он, вскипая от злости, подскочил на сиденье, ударился головой в потолок и резко нажал на тормоз.

– Смысл!!!!! – заорал он в лицо Коляну. – А нету, нахрен, его и никогда не было. Есть цветок нет цветка, есть камень нет камня, есть человек нет человека – одна фигня, ничего не меняется.

Шпала выскочил из машины, озлобленно, дико осмотрелся по сторонам. Он явно был не в себе. Метрах в пятидесяти на краю леса сидели грибники, в ожидании автобуса, старик и женщина. Они с любопытством наблюдали за разворачивающейся перед ними картиной, а именно за странным парнем, нервно и зло озиравшимся по сторонам, строя догадки, что могло произойти.

Шпала заметил людей и какими-то невероятными скачками двинулся в их сторону. Приблизившись, злорадно улыбнулся и громко, чтобы слышали его спутники, спросил:

– Вы кто?

Люди растерялись, чувствовалось, что ими овладел испуг.

– Я спрашиваю вас, вы кто? – повторил свой вопрос Шпала, было заметно, что молчание незнакомцев начинает его раздражать.

Старик, не глядя в глаза настойчивому и, видимо, неадекватному просителю, ответил:

– Грибники.

– Во, – заорал Шпала, – они грибники. А кто я по-вашему?

Старик замялся, обдумывая ответ и стараясь найти подходящие слова, чтобы не обидеть агрессивного молодого человека, неизветно какая реакция могла последовать с его стороны, в случае если бы ответ ему не понравился.

– Человек, – наконец тихо выдавил из себя старик.

– Слышали, я – человек, а они – грибники. А всё почему? Потому что я выгляжу человеком, уверенным в себе хозяином жизни, пусть и на время оказавшимся в трудных обстоятельствах. Я люблю деньги, а они – грибы. И какой тут может быть ещё смысл?!!!!!

Шпала достал пистолет и направил в сторону людей. Женщина отпрянула в сторону и нечленораздельно заголосила, старик стал нелепо жестикулировать, в попытке остановить молодого человека.

У Коляна в очередной раз перемкнуло, он выскочил из автомобиля и навёл свой пистолет на Шпалу.

– Не трогай их! – заорал он что есть мочи.

Но было уже поздно, его крик слился со звуками выстрелов. Через пять секунд у ног Шпалы лежали бездыханные тела.

– Что изменилось?! – истерично вскричал Шпала. – Одним грибником больше, одним меньше – какая разница?!..

Колян зажмурился и, мало отдавая себе отчета в собственных действиях, нажал на курок. Но выстрела не последовало. Смола забыл, да и откуда мог помнить, что пистолет предварительно надо снять с предохранителя.

Шпала обернулся в сторону машины и заметил действия подельника. На мгновение он опешил, затем пришло осознание, что настал момент, когда можно и даже нужно избавиться от попутчиков. Он издевательски усмехнулся, достал запасную обойму, последнюю имевшуюся у него, зарядил пистолет и медленно направился к машине.

Колян дёргал пистолет во все стороны, но никак не мог с ним справиться. Лиза вжалась в сиденье, сильно сожалея о разговоре с неадекватным отмороженным бандитом, приведшим к данной ситуации.

– Где смысл, в чём смысл? – шёл и издевательски радостно орал Шпала. – А смысл лишь в том, что существую я, и мир лишь такой, каким я его вижу. А вижу я, что человек в нём лишь тот, кто сильнее и кого уважают, боятся, и главный закон в нём – деньги. И я знаю, что в этом мире, если не убью я, то убьют меня…

Он орал ещё что-то, но Колян уже не слушал. Молодой человек в спешке открыл дверь и с трудом выволок отчаянно сопротивлявшуюся девушку из машины. Лизу охватила паника, она мало что понимала.

Шпала наблюдал за наивной попыткой сбежать от него и ехидно улыбался. Расстояние сокращалось, никто не сбежит, пуля догонит… При этом Шпала не видел истинной причины, что заставила Коляна настойчиво вытаскивать девушку из автомобиля. Смола, конечно, понимал, что Шпала в неадеквате и запросто может применить оружие против них, но заставило его совершить попытку побега совершенно другое.

Сзади, метрах в двадцати, притормозил чёрный джип и из него вышли четверо дюжих парней характерной наружности. Они держали в руках пистолеты и застывшим, уничтожающим взглядом смотрели в сторону "десятки".

– Эй, блин, – Шпала фонтанировал массой эмоций на лице, – психи, анекдот на память, – он приподнял пистолет, прицелился, и звуками изобразил выстрел, – пух, пух, пух… Мужик после операции спрашивает:" Доктор, операция прошла успешно?". Человек весь в белом отвечает: " Я не доктор, я апостол Пётр".

Наконец Лиза поняла, что хочет от неё Колян и уже не сопротивлялась.

Шпала засмеялся булькающим мрачным смехом, воздел руки к небу и продекламировал:

Я ваш апостол, дети солнца

Я ваша смерть и ваша жизнь

В моём кино вы только роли

Хозяин я, а вы лишь мысль

И изменения, в натуре

Одним движением вношу

Одной лишь мыслью беспричинной

Я ваши роли погашу.

– Эй, поэт хренов, обернись, – раздался со стороны чей-то уверенный и спокойный голос. – Не дёргайся только.

Шпала застыл на месте как вкопанный, он не мог понять, кто посмел нарушить так талантливо срежиссированную им постановку. Медлено поворачивая голову на голос, так и не опустив воздетые к небу руки, что выглядело будто он сдаётся, Шпала мысленно приготовился ко всем, даже к самым мрачным неожиданностям. Завершив оборот, он обнаружил стволы двух пистолетов, нацеленные ему в голову не далее как в десяти метрах от него. Ещё два были направлены в сторону Коляна и Лизы. Сами обладатели оружия Шпале были как-то неинтересны.

– Шпала? – вопрошающе раздался голос хояина одного из стволов.

Молодой человек рефлексорно согласно кивнул головой.

Лиза с Коляном замерли, бежать было поздно. Застыв в паре шагов от машины, они напряжённо наблюдали за развитием ситуации.

– А тот козёл у машины – Смола, он же Колян?

Шпала вновь согласно кивнул головой.

– А сучка кто?

Только теперь до киднеппера дошло, кем являются новоприбывшие и чего от них можно было ожидать. Он улыбнулся улыбкой свихнувшегося, даже не свихнувшегося, а буйно помешанного. Улыбкой сумасшедшего монстра, от которого надо было бежать сломя голову. Стало понятно, что малой кровью тут всё не закончится.

– Сучка, – спокойно ответил Шпала, – она и есть сучка. А вам что, сучка нужна?

– Остришь…

Обладатель ствола ещё что-то хотел сказать, но не успел. Шпала резко опустил руку с пистолетом и выстрелил в его сторону, через мгновение выстрелил ещё раз, но уже в другого нежданного гостя, и ещё раз и ещё. Двое упали сразу, распластавшись на асфальте, двое инстинктивно пригнулись и стали отстреливаться.

Колян и Лиза вовремя сориентировались, воспользовались ситуацией и побежали в сторону леса. Незванным гостям было уже не до них.

Шпала стрелял и с выражением декламировал:

Вся жизнь моя покрыта одинокою печалью

Судьбы моей, моих тревожных дней

Кричал во тьму – что ж было в изначалье

Рождаяся в ничто средь адовых огней

А дальше ада было только больше

Встречал рассвет, закат я в адском полыме

Мечтал, страдал, душою становясь всё тоньше

Подозревая, что и сдохну в адской я жаре

И вот момент, грохочет уже рокот

Катящих валом адовых камней

Уж слышу я предсмертный мрачный топот

Явившихся за мной карающих теней…

Одна из пуль сшибла с ног ещё одного мужчину. В ответ Шпала был продырявлен в двух местах, пули пробили ногу и лёгкое. Он захрипел, но улыбаться не перестал. Оставшийся в одиночестве противник киднеппера, в ужасе глядя в обезумевшие глаза Шпалы, отступил назад. Молодой человек ослаб, упал и пополз к убитому, подволакивая за собой ногу, с целью завладения оружия. Нападавший тем временем перезарядил пистолет. Шпала наконец подполз и забрал оружие. Всё это время он не переставая из последних сил говорил:

– А в чём смысл, если все мы здесь кем-то нарисованные картинки?!.. Может пахан, мультипликатор, таким незатейливым образом закрепляет полученные в художественном училище навыки… А может он был двоечником, и уже какое тысячилетие перездает выпускной экзамен, каждую секунду рисуя всё новые персонажи, стирая старые, не оправдавшие надежд…

Шпала приподнял пистолет, хрипя, булькая кровавой слюной, с трудом чуть привстал сам. Соперник, выпучив в панике глаза, отступил ещё и дрожащей, никогда ранее не подводившей рукой навел пистолет на рененого. Шпала пронзительно посмотрел на него.

– И кто?.. Кто ты?..Что значат твои нелепые движения?.. Рисунок, блин, убогий понтовый рисунок… Всё логично, чьи краски ярче, у того шансов больше… Ну а в чём всё-таки смысл?.. Кому, нахрен, кроме мультипликатора нужны эти рисунки?.. – изо рта Шпалы показался кровавый ручеёк, силы покидали. – Да я сильно сомневаюсь, что и ему они нужны… Просто руку набивает, двоечник… В натуре, какая разница, есть рисунок нет рисунка… Большой понт, что рисунок имеет значение… Значение имеет лишь процесс проецирования мысли на бумагу, оно рождает смысл, а совсем не то, что получается в конечном итоге на белом листе… Да и то, он давно уже поставил весь этот процесс на поток, мысль уже отключена, рука рисует по инерции, от дурака… Карикатура на работу мысли, нелепые чёрточки, рождённые хватательными движениями руки, взявший в пальцы карандаш… Понт, всё понт, один большой понт…

Ошарашенно глядя на раненого противника, нападавший поддержал трясущуюся руку второй рукой и выстрелил одновременно с выстрелом Шпалы, выплеснувшим из себя последние остатки сил. Обе пули попали в цель, стерев ставшими ненужными персонажи.

Поледним, что осознал Шпала, было видение того, как его Я, вырвавшись из цепких объятий мозга, пролетев мимо сгустка пустоты, которую Колян обозначил, как место души, стало проваливаться во тьму, в мрачный безнадёжный коридор…

В это время Колян с Лизой были уже далеко. Они бежали не останавливаясь, не пытаясь оглянуться и посмотреть, что происходит на дороге. Коряги, канавы, высокие трава и кусты – ничто не являлось для них преградой, главное лишь поглощаемые метры на пути к спасению.

Остановились и отдышались беглецы только по прошествии получаса, когда сил уже не оставалось, а расстояние, преодоленное ими, равнялось трем километрам. Они завалились в стог сена, через минут пять привели дыхание в порядок и попытались разобраться и как-то упорядочить собственные мысли, в результате панического бегства разлетевшиеся по всей голове.

Вскоре они окончательно пришли в себя и решили обсудить сложившуюся ситуацию.

– Что делать будем? – первой заговорила Лиза.

Колян скривил лицо, он не знал, что отвечать.

– Шпалу, наверное, убили..,– тихо сказала девушка. – Мне не жалко. Он ненормальный какой-то, псих отмороженный, в натуре.

Колян удивленно посмотрел на девушку. Та не поняла его и продолжила в том же духе:

– Не, сам прикинь, он, падла, хотел нас мочкануть, вот козёл-то, совсем рамсы попутал…

Колян закатился со смеху. Он ворочался в сене, тыкал пальцем в девушку и неистово, взахлёб ухохатывался.

Лиза надула губки, поведение и так не очень здорового парня слегка её обеспокоило и обидело.

– Не, подруга, ты так больше не говори, всё-таки из культурной семьи, элиты общества. Как говорится, за базаром следи.

– Ой, учитель, видели мы таких. И откуда ты знаешь, как надо говорить, ты же ничего не помнишь, может только так и говорит элита общества. Может врёшь, что не помнишь?..

Колян посмотрел на девушку, последний раз хихикнул и сказал:

– Не вру.

– Значит точно не должен знать, какой базар правильный.

– Правильный базар только у правильных пацанов, – Колян в ответ улыбнулся. – Я потерял память, но с ума-то не сошёл, слышу, как другие люди говорят, да и вообще…

Лиза фыркнула, но жаргонные словечки решила больше не использовать, в конце концов Колян не такой уж и бандит уже.

– Так что делать будем? – она вернулась к первоначальной теме.

– Не знаю, – честно признался Колян. – Иди домой, к отцу, поймай попутку. Обождать только надо, может Шпала и мертв, но есть ещё неизвестные преследователи.

– А ты? – спросила девушка.

– А что я, сложно всё. Память потерял, погоня непонятная, возможно, менты на хвосте. Уеду куда-нибудь подальше, устроюсь сторожем в морг, как Фёдор, мне понравилось, буду души наблюдать и совершенствоваться…

– Не, Колян, – девушка уставилась в удивлении на попутчика, – нельзя тебе, ещё больше свихнёшься.

– А кто тебе сказал, что духовное самосовершенствование – есть сумасшествие?

– Не знаю, странные они все, эти, которые духовно совершенствуются, на полоумных порой смахивают. А по тебе, вследствии потери памяти, это будет вдвойне заметней… Слушай, у меня есть предложение, – неожиданно сказала девушка, – а пошли со мной, в город. Я поговорю с отцом, скажу, что ты меня спас, он что-нибудь придумает. Немного в больнице полежишь, а потом моим телохранителем станешь. Будешь охранять меня от других киднепперов отморозков. Тоже хорошее дело, не то что бандитизм.

Колян пожал плечами.

– Предложение хорошее, надо подумать. Но одно ты сказала правильно, мне следует проводить тебя до города, всякое быть может, дураков много, я уже не говорю о преследователях.

Колян вдруг осознал, что ему нравится быть хорошим человеком, в чьей помощи нуждаются слабые. Конечно, он по-прежнему не понимал в большинстве своём основны бытия, не знал, в чём смысл его существования, для чего он живет и что должен делать, кем все-таки хочет быть в новой для него действительности, но в нём полностью стерлось то, о чём они недавно говорили – стремление жить не хуже других, постоянно повышать свой статус, доказывать жизнеспособность, конечной целью чего было почувствовать себя человеком. Нет, человеком он, конечно, хотел стать, но не тем понятием, что подразумевало под этим словом общество, а нечто другим, нечто большим. Правда, что или кто это нечто он пока не знал, хотя чувствовал, что оно есть, и скрыто не где-нибудь, а в нём самом, в его голове, в его мыслях. Он не хотел быть просто ролью в непонятном фильме, но и понимал, что как непосредственный участник и зрителем быть не может. Да в результате травмы головы ему удалось на некоторое время побыть зрителем, наблюдая за происходящим вокруг как бы со стороны, но навсегда остаться в зале он не может. И его задача, исходя из сложившейся ситуации, как-то попробовать соединить оба значения, играть роль, но уже с оглядкой на позицию зрителя. Не быть тупой нарисованной картинкой, с единственной задачей выжить, а такой ролью, которая знает, зачем существует, может видеть и оценивать свои поступки со стороны, и вследствии этого корректировать свой путь, свои мысли, наполнить свою жизнь смыслом гораздо большим, чем бессмысленное карабканье наверх, ради доказательства своей жизнеспособности, ради получения абстрактного искусственного звания человек, принятого в качестве оценки этой жизнеспособности. Он действительно хотел стать Человеком, но таким, каким его подразумевал высший смысл. И тогда, возможно, этот смысл ему откроется, и он узнает всю правду, станет всеобъемлющим, а, возможно, и вечным…

Впрочем, пока Колян находился в полной неизвестности, а всё вышесказанное лишь слегка затронуло его и скорее являлось только предчувствием, но и этого вполне хватало, чтобы определиться, что не нужно ему, и в этот список попала роль бандита, страшная по своей сути и совершенно абсурдная.

Колян не знал, что ему даст поход с девушкой в город, не знал, поможет ли это осознать себя, но другого выхода не было, отпустить девушку одну без сопровождения он уже не мог, он стал беспокоиться о её судьбе, нет, он не влюбился, а просто стал переживать за неё, появилось некое чувство ответственности, ведь не по своей воле она оказалась здесь.

Тем временем разговор с Лизой продолжался.

– А кто они вообще такие, эти преследователи? – поинтересовалась девушка.

– Я и сам толком не знаю. По словам Шпалы, мы кого-то там убили и теперь нам мстят. Да и вообще, сейчас за нами по идее должна куча народа гнаться, менты, люди твоего отца, даже возможно те, кто тебя заказал. Так что кто это был, знают только они сами.

Они поговорили еще немного и пошли куда глаза глядят, в надежде найти ближайший населённый пункт, и уже там оценить своё положение и предпринять дальнейшие действия по возвращению в город.

Вскоре молодые люди вышли к небольшой деревеньке. Дворов пятнадцать-двадцать, совершенно непроходимые дороги, старинные колодцы, мёртвое спокойствие, самое активное население коровы, гуси и свиньи и фактическое отсутствие признаков цивилизации, будто оказались в девятнадцатом веке.

То в обычные дни, каковых триста шестьдесят четыре, но всегда в году найдётся один день, когда всё переворачивается с ног на голову, устоявшиеся порядки круто меняются, а местное население будто сходит с ума. Возможно на это влияет неблагоприятное расположение звезд или магнитные бури, вызванные солнечными вспышками, может теория Льва Гумилёва о пассионарности, впрочем, возможно просто тётка Клава при выгонке самогонки по вековому рецепту совершает ошибку, выдавая на рынок бракованный продукт. Возможно, возможно всё, и как бы там ни было, но такой день в году обязательно наступает.

Так уж случилось, что приход беглецов в деревеньку как раз и совпал с таким днём. К обычным обитателям улицы, гусям, коровам, свиньям, в большом количестве прибавились люди, даже очень много людей. Складывалось впечатление, что к немногочисленным местным жителям, в обычное время предпочитавшим скрываться в домах, присоединились блуждавшие до сего момента по лесам партизаны ещё со времён войны двенадцатого года, о чём, кстати, красноречиво говорил внешний вид заполонивших деревеньку людей – устойчивая щетина, часто переходящая в густые бороды, типично партизанская одежда и вилы в руках. Правда, присутствовали и признаки неизвестно откуда взявшейся цивилизации в лице трактора, УАЗика и пары полицейских в форме. Народ гудел, возмущался, слышались редкие призывы к бунту. Сразу было заметно, что население находится под влиянием неизвестного фактора, ворвавшегося в тихую, неторопливую жизнь, устроевшего брожение в умах.