Путь Смолы

Тип присел на корточки рядом с Коляном и представился:

– Геннадий. Геннадий Александрович Губерман, философ по духу, конюх по профессии, шизофреник по диагнозу.

– Колян, – молодой человек протянул руку, – потерявший память и бандит.

– Очень приятно, – Геннадий пожал протянутую руку. – Мы с вами, можно сказать, коллеги. Вы из какой психбольницы к нам прибыли: из Каменска или из Борочат?

Колян подумал и ответил:

– Нет, просто по голове ударили.

– Понимаю, – сочувствующе сказал Геннадий, – взрыв. Слышали такую теорию, что изначально наша вселенная представляла собою некое тело, ядро очень большой плотности, которое взорвалось, и образовалось то, что мы имеем сейчас: галактики, звёзды, планеты, черные дыры – и вселенная расширяется до сих пор, и будет расширятся пока не достигнет своего логического конца. Я этот конец обозначил и назвал Конкретиумом. Но конец этот не обозначает полный конец – это лишь переход в другую фазу существования, последует новый взрыв и новое расширение.

Колян вопрошающе уставился на собеседника.

– Понимаете, есть какая-то частица очень большой плотности, после её взрыва образуется множество более мелких частиц, которые в свою очередь тоже взрываются, делясь на ещё более мелкие, которые тоже взрываются, и так пока не будет достигнута полная осмысленность, то есть состояние полного ноля, ничто. Конечная частица станет ничем по сравнению с изначальной частицей, но в то же время наполнится большим значением.

Колян удивлённо выпучил глаза и пытался переварить сказанное.

– Ракетница, салют, – продолжил объяснение Геннадий, – взорвавшись, разлетаясь яркими светящимися частицами по сторонам, первичный твердый заряд ракетницы вдруг начинает познавать, что есть ещё что-то вокруг, кроме самого плотного ядра заряда. В свою очередь отдельные разлетающиеся частицы тоже взрываются, делясь на ещё меньшие, охватывая ещё большую площадь познания, и так пока не превратятся в ничто, полностью слившись с окружающим миром, тем обретя полное его осознание, став им.

– И что? – по-прежнему мало что понимая, спросил Колян.

– В вашей голове, после удара, произошел взрыв, ваш мозг перешёл в иную, более высокую, более близкую к полному осознанию фазу существования. Но, должен вас огорчить, что вряд ли он когда-нибудь достигнет ноля, высшего смысла познания, поскольку вас надо долбить по голове ежедневно, вы просто не выдержите и помрёте. Вот именно поэтому человек никогда не достигнет высшего смысла, после которого ему станет всё ясно и понятно и обретётся счастье.

Колян покачал головой, честно говоря он не ожидал от деревенского типа такой мистической глубины понимания вопроса познания человеком высшего смысла и счастья. Но деревенский объяснил, что он не совсем деревенский:

– У нас в богадельне есть один человек, который близок к этому, ему осталось всего несколько взрывов.

– И что?

– Сейчас он уже на пороге счастья. Полностью отрешенное состояние, невосприятие этого мира, кормят с ложечки. Почти достиг Нирваны.

– Я понял, – радостно воскликнул Колян, – понимание высшего смысла и полное счастье – это когда человек ещё живой, но уже полностью отрешённый, то есть не живет потребностями тела и земными понятиями.

– Молоток, – похлопал по плечу молодого человека Геннадий. – Но есть ещё один вариант познания высшего смысла, надо просто умереть, а это не всегда лучше, потому что человек ещё должен выполнить свою земную задачу. Ускоряться никак нельзя.

Коляну стало грустно, он подумал, что так никогда не обретёт себя. Новых ударов по голове он может не выдержать, а свою земную задачу, судя по всему, он не выполнил, хотя в чём она состоит, было совершенно неизвестно.

– А земная задача в чём? – спросил он у Геннадия.

– О, хороший вопрос. Её понимание определяется достижением высшего смыла.

Колян встряхнул головой, ответ Геннадия внёс ещё большую путанницу.

– Это что получается, что не выполнив земную задачу, человек не достигнет высшего смысла, а выполнить земную задачу можно только познав высший смысл?

– Ага, – радостно подтвердил Геннадий. – Это и делает человеческое существование абсурдным. Мы движемся по замкнутому кругу, выбраться из которого не в состоянии. Человеческая жизнь по этой причине становится как бы нереальной. Она есть, но её как бы и нет – поскольку основные задачи и счастье не достижимы. Не имея счастья, человек считает, что его жизнь бессмысленна. А не понимая, в чём состоит смысл жизни, человек не в состоянии получить счастье.

Геннадий вытер руковом под носом, вздохнул и продолжил:

– И быть бы человеку абсолютно несчастным и всю жизнь мучиться осознанием своей несчастности, если бы человек не нашёл себе замену счастья, точнее подмену – мимолётное счастье. Само понятие мимолётное многое объясняет, то есть по сути пролетевшее мимо, лишь краешком своим коснувшееся той части человеческой натуры, что отвечает за физические наслаждения. В этом смысле оно хоть немного, на мгновение наполняет человеческую жизнь осмысленностью. То есть, не само счастье, а обманчивое ощущение счастья, некую иллюзию, можно сказать галлюцинацию. Человек от безысходности выдумал себе искусственный смысл и задачи, охарактеризовав их как цель. Приобрёл какую-нибудь дорогую вещь – приобрёл смысл жизни на некоторое время, сходил в ресторан, отдохул – ещё смысл, снял проститутку – опять осмысленность получил. Чем дороже вещь, тем осмысленности больше. В ходе достижения поставленной цели у человека идет постоянная подпитка осмысленностью. Тут даже не совсем понятно, что важнее, сама цель или процесс её достижения, но это уже другой вопрос. При непосредственном достижении цели человеческий организм вырабатывает особое вещество – эндорфин, внутренний наркотик, гормон счастья. Но сам понимаешь, всё, что созданно искусственным путём, априоре не может быть вечным. Нужна постоянная подпитка, поддержка, сервисный центр по эксплуатации и замене испортившихся деталей. Физическое и материальное может поддерживаться исключительно тоже физическим и материальным. Нужен некий движетель для поддержки всего процесса, и движетель далеко не духовный. И такой движетель есть – деньги. Вот тут-то и проявляется вся убогость искусственного процесса получения счастья. Как говорят, денег много не бывает, их всегда не хватает, иначе перестает вырабатываться эндорфин, наступают психологические ломки – депрессия, ощущение себя абсолютно несчастным, неудачником и тд. Вот поэтому процесс получения счастья надо постоянно поддерживать всё новым и новым материалом, создающим энергию, в противном случае крах, остановка движетеля, потеря последнего смысла и самоуничтожение. Опять же, сам понимаешь, материал для выработки энергии не бесконечен, весьма ограничен и доступ к нему затруднителен, ну а энергии человеку нужно всё больше и больше. Это как наркомания, для ощущения эйфории человек принимает наркотик, действие наркотика ограничено, наступает ломка, следовательно нужно принять новую дозу, затем ещё одну и ещё, человеку требуются всё большие ощущения эйфории, чтобы не сойти с ума от ломки и не потерять ощущения счастья. Материала для выработки энергии требуется всё больше и больше. И наступает момент, когда человек ради выработки этой энергии готов пойти на всё. Ему начинает казаться, что главнее этого движетеля, этой энергии нет ничего на свете. Постепенно подменяется все сознание человека, получение эйфории для тела, его кайф он начинает считать высшим смыслом. Но человек при этом забывает, что тело не вечно и рано или поздно перестаёт существовать, а значит никак не может быть наделено высшим смыслом. Ну а сервисный центр по полной замене испортившихся деталей человеческого тела пока ещё не придумали, и поверь, не придумают, покольку ту часть, где у человека находится душа, ничем не заменишь, иначе это уже будет не человек, а машина полная копия человека. Наличие души, вот что отличает человека от машины. Отсюда вывод, этот движитель, то есть деньги, и та энергия, которую они вырабатывают для получения эйфории – являются большим понтом, всё той же кратковременной иллюзией счастья. Но тем не менее , как я уже говорил, и вечное настоящее счастье, и высший смысл всё-таки есть.

– Но где же они, если человек не способен вырваться из замкнутого круга? – спросил Колян.

– Про это я тоже говорил – познать их можно или полностью освободившись от тела, мозгового воспрития мира, то есть умереть, или с помощью множественных ударов по голове.

Колян заскучал. Варианты Геннадия ему явно не подходили, образуя всё тот же замкнутый круг.

– А по-другому?

– Попытайся жить понятиями души, а не тела, и ты сделаешь первый шаг на пути к этому.

– Но как, если я и себя-то не понимаю да и само наличие души бездоказательно, я её не ощущаю, какие там могут быть понятия.

– Ну не знаю, я тоже если честно, душу не ощущаю. Попроси, чтобы тебя ещё раз ударили по голове, может что и прояснится, или вон, обратись с этим вопросом к нашему постояльцу, который близок уже к этому ощущению, может что подскажет. Хотя нет, он не реагирует на человеческую речь, ну это и понятно, человек душой начинает жить, к чему ему все эти пошлые слова…

– Знаками объясняется? – ставшего на время просветляться Коляна вдруг резко отбросило назад.

– Я бы тебе на это ответил крылатой фразой из популярного кинофильма – кто ж его посадит, он же памятник. Да ну впрочем ладно, пора мне, завтрак скоро, очередь занимать надо. Тут борьба за мимолётное счастье набить желудок чем повкуснее ни чуть не меньше, чем в большом мире. Даже этот, что как памятник, и то начинает при этом проявлять признаки жизни, что-то мычит и глаза таращит. Адью, желаю удачи в постижении высшего смысла, авось скоро где в психушке встретимся…

Ну не стоит, наверно, говорить, что следующим эпизодом повествуемой истории были звуки раздавшихся выстрелов со стороны магазина, донесшиеся до Коляна. Он не удивился, да и чему было удивляться, выстрелы воспринимались уже как дань традиции. Конечно, Смола не знал, каким именно способом Шпала решил добыть деньги, но в его понимании различие способов, касательно подельника, не имело никакого значения. Даже если бы тот просто зашел поговорить, всё могло закончиться печально для его собеседника. Колян не сомневался, что живых в магазине вряд ли теперь встретишь. Колян пожал плечами, сплюнул и сел в машину. Уже находясь в автомобиле подумал, что если бы не сошёл с ума, то скорее всего был бы рядом со Шпалой в момент убийства или даже скорее вместо него. Вследствии чего ему в голову пришла ещё одна мысль, что сумасшедшим в этом мире быть как-то проще, спрос меньший да и вообще.

Через минуту заявился Шпала с пакетом продуктов и деньгами, торчащими у него из всех карманов. Никто никаких вопросов не задавал, всё и так было до предельного ясно. Минут через десять машина уже выезжала из гиблого места на трассу.

Лиза молчала, стараясь ни о чём не думать. В состоянии недуманья мир вокруг принимает расплывчатые черты, ничего конкретного, а следовательно нет ни плохого, ни хорошего, соответственно и мучительных переживаний нет. В конце концов всех убивает не она. Она сама жертва, и жива лишь потому, что у отмороженного киднеппера по её поводу не созрело пока ещё какого-либо решения. Да и придурочный Колян рядом, а он по непонятной причине уже заступался за неё. Так что Лиза жила лишь тем моментом, что был в данную минуту, и старалась не оценивать происходящее вокруг.

Колян, напротив, был чрезвычайно занят собственными мыслями, валом валившимися вследствии закупоривания черной дыры в голове. Но как-то понять их, проанализировать, до конца впустить в себя он пока не торопился, опасаясь свихнуться окончательно. Единственное, что ему уже было ясно – это то, что исполняемая им роль бандита далеко неоднозначна, проще сказать, она не является его судьбой и изменить её при желании можно в любой момент. Он осознал, что свою роль человек выбирает сам, и этот выбор зависит от глубины понимания мира и себя самого. Но так как ни мир, ни себя Колян до конца ещё не понял, то он и продолжает играть всё ту же навязанную ему роль, разве что не исполняя обязанностей, значащихся в характерных признаках роли. Также у Коляна появилась уверенность, что переодические ощущения себя зрителем возникают у него не зря. Только с положения зрителя можно понять всё вышесказанное о роли, то есть всю неоднозначность роли можно ощутить только выйдя из неё, взглянув со стороны как на весь фильм, так и на саму роль. Сама же роль, судя по всему, не в состоянии осознать того, что может приобрести другие формы и характеристики, измениться. Но как бы то ни было, вопреки всем своим открытиям, Смола по-прежнему не понимал значение роли, её суть, зачем и почему она вообще существует. И именно это не позволяло Коляну что-либо менять ни в себе, ни в самом фильме, всё пока что выглядело бессмысленным. Да и что значит менять? Менять что-то можно Шпале, поскольку он живет полной жизнью своей роли, хотя это и вряд ли. А вот что и зачем менять ему, когда по сути он живет отдельно от роли, он сам по себе, она сама по себе.

Понятно, что такое положение вещей вносило ещё большую путаницу в его головной хаос, вследствии чего и отвлекаться на происходящие вокруг него события было совершенно невозможно и уж тем более оценивать их. Он догадывался, что Шпала делает нехорошие вещи. Но опять же, нехорошие для кого, с чьей точки зрения? Того бандита, роль которого он вынужденно играет? – вряд ли, для бандита это норма, всё закономерно и оправдано. Зрителя? Так зритель не является непосредственным участником фильма, он может лишь наблюдать, но ни как не влиять на образ роли и её поступки, как и на весь фильм в целом. Оценивать да, но никак не мыслить с позиции роли. Но и эта оценка никак не повлияет на сюжет, не изменит его. Она пуста, чтобы что-то изменить, надо быть самой ролью, но тут всё тот же замкнутый круг – роль не в состоянии оценить свои поступки. Ну а тот, кем Колян был на данный момент на самом деле, то есть и не ролью, и не зрителем, вообще лишен какой-либо оценки, он с трудом себя-то осознает, куда уж ему до оценки характеристик и действий других ролей. Поэтому и нехорошесть Шпалиных поступков было понятием абстрактным и напрямую тревожить могло лишь его жертв, вот с их точки зрения Шпала действительно был злодей. И Колян старался не осмысливать происходящие вокруг события, больше уделяя внимание головному хаосу, вот в нем стоило разобраться до конца, иначе так можно было навсегда задержаться в подвешенном непонятном состоянии.

Выехав на трассу, машина набрала скорость и устремилась к линии горизонта.

– Слышь, братва, – нарушил тягостную тишину в машине Шпала, – я вот порой думаю, что когда меньше думаю, то мне легче жить. Может и не нужно оно совсем, это мыслеобразующее тело, и прав был боксер из анекдота, вполне искренне заявлявший, что башка нужна исключительно для того, чтобы по ней стучать и в неё есть. Вот ты, Николай, сейчас полагаю думаешь мало, ну так как оно, лучше жить?

Колян пожал плечами.

– Сравнивать не с чем, я же не помню, как оно раньше было.

– Логично, – Шпала в улыбке скривил рот. – Ну а ты, подруга, что скажешь?

– Не знаю, – девушка замялась, – но если бы я на твоём месте задумывалась, то сошла бы с ума.

– Во, – в знак согласия кивнул головой киднеппер, – иногда, когда я начинаю задумываться, то чувствую, что схожу с ума, такая хрень в башке происходит, мама не горюй, и во мне тогда закипает такая злость… Вот я сегодня завалил двух тёток, сейчас ни о чём не думаю и спокойно еду. А вот если бы я задумался над своим поступком, меня бы мои мысли так взбесили, что я бы ещё кого-нибудь в ярости замочил. Нет, лучше не думать, а то так и до маньяка не далеко.

– Если тебя твой собственный поступок привел бы в ярость, ну и замочил бы себя тогда, как главного виновника что мыслей, что поступка, – в очередной раз невесть откуда взял Колян.

– Дебил, что ли, – зло процедил Шпала, – как это себя, ты во мне мазохиста увидел. Ярость требует жертв, а не собственных болевых ощущений.

В машине вновь воцарилась тишина. Продлилась она недолго, видимо Шпале не давал покоя этот вопрос.

– Я рождаю мысль, она рождает последующие мысли, – сказал он, – и они, мысли, в своем развити могут довести меня до умопомрачения. Вот как сделать так, чтобы одна родившаяся мысль так и оставалась одной единственной в своем роде, никак не влияющей на последующие мысли. Вот я подумал о тётках и всё, мысль о них тут же исчезла навсегда, без остатка, и последующая была бы уже допустим о пирожках.

– Нет, вряд ли, – ответил Колян, – тогда и Шпал было бы много, каждый со своей отдельной мыслью.

Шпала удивлённо посмотрел на подельника, предполагая, что болезнь того дала осложнения. Колян заметил странный взгляд товарища и пояснил:

– Вот сам прикинь, допустим ты подумал о себе, о том, что ты есть, и уже хотел подумать о том, кто ты есть, как твою данную мысль в мгновение заменила совершенно другая мысль, без остатка уничтожив предыдущую и никак с ней уже не связанная, предположим она о тех же пирожках. И получится так, что ты вдруг стал пирожком, потом подумал о дороге, и стал дорогой, потому что ничего другого в этот момент в твоей голове нет. Ты в этом случае так бы никогда и не понял, кто ты есть на самом деле, то есть никогда бы не понял, что ты Шпала. И следовательно тебя было бы столько, сколько независимых одиночных мыслей.Ты бы мог стать и матершинным словом, и дерьмом и даже мной. А если бы следующей мыслью, пришедшей тебе в голову, была мысль, что ничего нет, то ты бы стал никем или ничем, а это уже фигня какая-то, раз есть мысль, то и есть ты. Мы о чём-то подобном уже говорили. Первая мысль, приходящая на ум индивидууму, вдруг ощутившим своё существование, всегда является мысль своего отождествления с окружающим. Вот в это и вся загвоздка, твои независимые одиночные мысли тебя постоянно отождествляли с чем попало, что приходило бы тебе в голову в качестве последующей независимой одиночной мысли.

– Блин, и откуда ты всё это берешь? – Шпала внимательно посмотрел на Коляна. – Может ты казачек засланный. Идентификация Смолы, амнезия, всё забыл, в том числе и то, что раньше был шпионом, нет гуру, да, именно гуру, какой-нибудь секты кришнаитов. Впрочем, больше похоже, что беглецом из психушки. Да, я бы так и подумал, если бы не знал тебя сто лет, с самых твоих прекрасных сторон, а они у тебя, я скажу, ещё те… Хотя другой вариант, ты заслан намного раньше, ещё до встречи со смной, но ты всё это время тщательно камуфлировался, и если бы не удар камнем, вскрывшим твою истинную суть, мы бы так и оставались в неведении… Ладно, не парся, кришнаит так кришнаит, член там какой секты так член, мне пофиг, лишь бы человек был хороший.

Колян поёрзал на сиденье, пространно посморел в даль убегающей к линии горизонта дороги и коротко ответил на подозрения товарища:

– Сам дурак.

– Ну вот, узнаю брата Колю, давно бы так, а то тут целое философское учение развел. Странное, я тебе скажу, учение, психушкой попахивающее.

В машине вновь возникла пауза, которую опять первым нарушил Шпала, всё это время, если судить по его глубокомысленному виду, о чём-то усиленно думая, вопреки его заветному желанию не думать совсем или хотя бы отчасти.

– Ну а если и так, – сказал он, – то выходит, что дорога, потому и дорога, что имеет лишь одну мысль о том, что она дорога. И машина, и дома, всё так. А вот человек имеет много мыслей, все они взаимосвязаны и последовательны, поэтому он и человек. Расширь границы сознания дорога, глядишь, и она была бы человеком, а человек, ограниченный одной единственной мыслью, стал бы дорогой.

– Наверное, – ответил Колян, – хотя я думаю, что суть осознавшей себя дороги от этого бы не изменилась, не стала бы она человеком, но вот душой возможно бы и обзавелась. Тогда как твой человек, наоборот, потерял бы душу, но и дорогой бы не стал. Сложно всё, – вздохнул Колян, – дурак, наверное, я стал совсем.

– Полностью поддерживаю, – заржал во всё горло Шпала. – Ты уж совсем заговорился, порой сам себе противоречишь, то я у тебя могу стать дорогой или хренью всякой, то не могу, то у тебя душа отдельно от мозга, то её наличие полностью зависит от мозга, от способности думать и разнообразия мыслей. Ты определись как-нибудь, прежде чем нормальным людям своё секстанское учение втирать, плохой из тебя проповедник, сразу видно, камнем стукнутый…

– Ничего я не проповедую, – казалось Колян обиделся на бездоказательное предположение Шпалы, – я уже говорил, что и сам не знаю, откуда что берется, само рождается в голове.

– Да ладно, хрен с ним. Ты лучше вот что скажи. Вот я, по твоим словам, становлюсь собой не только потому, что себя ощущаю, но главным образом потому, что имею множество мыслей, умею их анализировать, то есть создавать некий мыслительный процесс, в отличии от дороги. Но как только я перестаю думать – меня уже как бы нет. И выходит, что когда я предпочитаю не думать о произошедших событиях, то как бы на время исчезаю, ну скажем так, становлюсь призраком, о которых так любит говорить Фёдор.

– Ну, видимо.

– Не.., – усмехнулся Шпала, в отрицании покачав головой, – фигня это. Я не думаю о них, но у меня появляются другие мысли, о других вещах, и замечу совсем не одиночные. Ведь не думать абсолютно ни о чём не могу.

– Ну, тогда ты человеком бываешь относительно тех событий и вещей, о которых думаешь, а относительно тех, о которых ты не думаешь, ты призрак. Вот сейчас ты со мной разговариваешь, в том числе и касаясь недавних событий, и как бы становишься человеком, хорошим там плохим, не мне судить, а вот там, когда убивал и не думал о том, что совершаешь, ты вероятно и был призраком.

– Выходит, я двуличный, а то и шизофреник с раздвоением личности? И убивал не я, а тот, кто был призраком.

– Нет, всё равно убивал ты, поскольку так или иначе о чём-то думал, но ты просто принял образ призрака, удобней так было, ни тебе стыда, ни совести, ни ответственности, тупое действие, вызванное желанием обогащения.

– Всё равно хрень, – Шпала вновь потряс головой, – давай лучше сменим тему. Но опять же, человеком у нас считается тот, кто хорошо живёт. Как обычно базарят – вышел в люди, стал человеком, будто раньше этот тип был нечто иным. А вот реализовался, достиг определенного уровня благополучия и сразу вдруг превратился в человека. Не бухает, имеет стабильный доход, жену, детей, машину, дачу, а ещё лучше пару заводиков или депутатский мандат. Получается, что бомж – это некая субстанция, непонятного рода и происхождения, да и не только бомж, тюремщик тот же, нищий, поэт романтик в конце концов… Когда я был подростком прыщавым, то жил в небольшом убогом провинциальном городке. Сотовые телефоны в то время были ещё не так распространены, особенно в небольших городах, и вот один из операторов открыл своё отделение в этом городке. Если честно, то сам по себе телефон мне в то счастливое время не был нужен, звонить некому было, нищий городок, даже стационарных телефонов было мало. Но вот попала шлея под хвост, благодаря телевизионной рекламе загорелся я мыслью обзавестись сотовым. Тогда, кстати, и пошел на своё первое дело. Купил. И вот веришь, за весь последующий год звонил всего пару раз, да и то лишь для того, чтобы испытать телефон. И вот спрашивается, за каким хреном я его купил, да ещё благодаря этому ступил на криминальную кривую. А ответ прост, чтобы выглядеть крутым, а не чмырём деревенским. Чтобы стать, так сказать, человеком, как в своих глазах, так и в глазах сверсников. Врубаешься? Без телефона я как минимум простой деревенский балбес, а то и совсем никто, люди не замечают меня, меня как бы и нет, вроде я и не человек. А как достану его, покручу в руках, пройдусь по городу с прижатым телом к уху, так все взгляды на меня, и в них читается уважение, да хотя бы и зависть, завидуйте чмыри деревенские, я -личность, я – человек. И получается, что я человек – пока у меня есть мобила. Странно это, хотя, если честно, всё правильно. И я эту правильность вовремя усёк.

– Хэ..э..э.., – Колян в глупой усмешке скривил рот, – выходит, что бандит – это переходная стадия на пути к человеку.

– Одна из стадий, – вмешалась в разговор Лиза, – деньги заработать можно разными путями. Да и не деньги главное, главное – самореализация. Человеком становится тот, кто чего-либо достиг в жизни. Поэтому люди и стремятся сделать карьеру, порой многим жертвуя и отдавая всю свою жизнь ради неё. И вывод, жизнь человека уходит на то, чтобы стать человеком.

– Понт, – радостно заорал Шпала, – он становится дорогой.

Колян с Лизой вопросительно преглянулись. Шпала, явно злорадствуя, пояснил:

– Чтобы сделать удачную карьеру, человек должен сосредоточиться исключительно на ней, на пути её достижения, а путь, как известно, и есть дорога. В его в голове прочно укрепляется только одна, но обширная мысль, он думает лишь об этом карьерном пути, то есть о дороге. Ну и в полном соответствии с этой единственной мыслью он и становится дорогой. Как же при этом он может стать человеком?