Путь Смолы

– А чем? – недоуменно прошептал Шпала.

– Душой.

– Как, если само её существование под большим вопросом?..

Фёдор недовольно хмыкнул.

– Вот, ещё одно доказательство, а ты представь, что она есть.

Шпала попытался представить в себе душу. Но как он ни старался, ничего не получалось, точнее постоянно возникала некая фигура, тело человека, напоминавшего его самого, и как-то ассоциировать эту фигуру с абстрактной душой он не мог, более того, эта фигура стала настойчиво твердить, что души нет. В конце концов Шпала отказался от своих попыток после того, как фигура попросила ещё один стакан самогона и продолжения банкета, но уже вместе с бабами.

Колян тоже попытался представить душу. Но вследствии полнейшей пустоты и представленное им выглядело как ничто. То есть это было что-то, оно ощущалось, но не имело ни форм, ни значения, просто более плотный сгусток пустоты, который несмотря на то что имел место быть, вроде как бы и не был, и уж совсем не походил на вечную душу. Но Колян в своём неудачном эксперименте всё же произвёл небольшое открытие. Он вдруг понял, что его мыслеобразующее Я не только не совместимо с представленным сгустком пустоты, но и с той частью головы, что является мозгом. Увидеть он, конечно, этого не мог, но отчётливо ощущал и понимал. И в этом ощущении знал, что как раз и застыл где-то посередине между тем и другим, между вновь открытым сгустком пустоты и мозгом.

Открытие было странным, слегка беспокоящим и не очень приятным. Для него вдруг стало ясно, почему он всё забыл и не ассоциирует себя с окружающим миром, не ощущает себя его частью. Вследствии сотрясения его Я просто сдвинулось с места и покинуло пределы мозга, обратно судя по всему возвращаться пока не собиралось и к тому нечто, сгустку пустоты, которое он определил как предполагаемое место души, тоже сильно не стремилось. И это межначимое пребывание его слегка удивило, озадачило и стало угнетать. Стоило как-то определяться. Получалось, что в его положении он выглядит полным придурком как в глазах других тел, так и в глазах других душ. Не рыба, не мясо – фрикадельки в томатном соусе.

Колян тряхнул головой, то ли чтобы занять одно из двух предполагаемых мест постоянной дислокации, то ли чтобы отогнать мысли, которые, как ни крути, не приближают к видению белого шара.

– Нет, – Фёдор махнул рукой, – ничего у вас не получится, слишком сильна в вас программа, а она позволяет видеть только то, что надо видеть. Инстинкт самосохранения программы, человек, увидевший что-то сверх неё, может в ней усомниться, разочароваться и стереть.

– А что это за сгусток? – спросил Колян.

– Души, не понятно что ли. В ожидании, когда пройдет сорок дней, они собираются вместе и коротают время, рассказывая истории своей жизни. Им сейчас страшно, они вышли из программы и не понимают, что с ними происходит, потому и жмуться друг к другу, пытаясь побороть страх воспоминаниями о программе.

– Бред какой-то, – громко сказал Шпала, – фуфло, Федя, гонишь. Обожрался самогонки. Ты чудо-травку какую случайно в неё не добавляешь?

– Добавляю, – честно признался мужчина, – чтобы выйти из рамок программы.

Шпала ехидно ухмыльнулся. Фёдор схватил его за руку и прошептал:

– Тихо, тихо, прислушайтесь…

Молодые люди, несмотря на многий пессимизм, прислушались, но до их слуха не доходили никакие посторонние шумы.

– Во, во, слышите, как они перешептываются…

Вдруг киднепперы, видимо вследствии наконец-то дошедшего до них эффекта чудо-самогонки, отчётливо услышали сначала непонятный шум, похожий на гомон воскресного базара, потом стали различимы отдельные голоса.

– А меня, – жаловался один из голосов, – сын в богадельню отправил, сноха настояла, разводом пригрозила. Тяжело жить вместе, ведь их в двухкомнатной квартире и без меня пятеро, а я больная была, под себя ходила… А я что, за мной тут сестрички ухаживали, правда, у них тоже семьи, тоже жить надо, где мяска со столовой прихватят, где конфеток детям, где новую наволочку… А я что, мне многого не надо, вот и батюшка с Кирьяновки приходил, на храм божий денюжку собирал, две пенсии ему отдала. Батюшка у нас хороший, пока все богадельни обойдет, так все ноги пособьёт, вот и прикупил на благое дело нерусскую машину… А мне что, я и рада, вот только завхоз наш доски каким-то коммерсантам продал, гроб сделать не из чего, жаль, замёрзла я уже здесь, поскорее бы в землю…

– А я, а я, – затараторил другой голос, – как жила, как жила. Муж у меня в горкоме партии работал, машина, квартира, дача, шубки, курорты. Детей на мамку оставлю и на юга. А потом перестройка, демократия, такое началось, воровать теперь по-другому надо было, со стрельбой. Мой же тюха не вписался в новую действительность, всё по старинке, на партийных харчах привык. Тяжело стало, да и дети подросли, ну я мамку в богадельню, и нам легче и за ней уход должный. Муж умер, дети выросли, трудно им тоже было, ну они меня в богадельню сдали. Может и их когда-нибудь…

– А я артисткой была, – сказал ещё один голос, – в театре, в кино, вот жизнь была, толпы поклонников, рестораны, дорогие подарки, любовники, зарубежные гастроли. Не родила детей, некогда было, да и лишними казались, жизнь и без них была полна. Постарела, ролей не давали, пенсия маленькая, трудно стало, а как заболела, то и ухаживать некому было. Походотайствовали за меня, вот в богадельню пристроили…

Самое поразительное, что усердно жалующиеся друг другу голоса совсем не слушали своих собеседников, чужие жизнь и проблемы были им совершенно не интересны, поскорее хотелось высказаться о собственном наболевшем. Они и в потустороннем мире оставались холодны и безразличны к себе подобным, сожалея лишь об утрате своего, как оказалось, никому не нужного тела.

– О, блин, вот так тутти-фрутти, – открыв от удивления рот, промычал Шпала, – чё они жуют тут, и все в один голос, повеселее историй нет что ль, всё нытьё какое-то.

– Ну так, не забывай, тут богадельня всё-таки, а не клоунада весёлого пенсионера Петросяна, здесь в принципе счастливую старость не встречают, – горько усмехнувшись, ответил Фёдор. – Ну, правда, был у нас тут один счастливый старичок, так у него и при жизни был диагноз шизофрения. Они тут только разговорами тоску и разгоняют, согреваются душой жалобами своими, высказался о наболевшем, глядишь и полегчало… Ладно, пошли, по стаканчику замахнём, а то тоже что-то продрог.

Они вышли из холодильника и сели за стол, выпили.

– Нет, – полулёжа развалившись на лежаке, сказал Шпала, – это не души.

– А кто? – с ухмылкой спросил Фёдор.

– Глюки, рождённые твоей чудо-самогонкой.

– Можешь думать что хочешь, только они есть. А чудо-самогонка – окно в другой мир, которое помогает человеку заглянуть в него, поскольку он сам, своими силами, из-за заложенной в мозгу программы по сохранению тела, не может открыть в себе это видение. Вот святым такое окно не нужно, они живут в этом видении, и мир для них другой, такой, какой он есть на самом деле.

– Какой же он на самом деле? – многозначительно улыбнулся Шпала.

– Словами этого не объяснишь, твой мозг-компьютер не поймёт этого, зависнет.

– А..а..а.., – протянул Шпала, – хрень всё это. Если есть душа, значит должен быть Бог, вот интересно, где находится его офис? А то, глядишь, сходил бы на приём, с просьбой какой, да и так, поболтать о насущном.

– Отойдёшь в иной мир, узнаешь и на приём попадёшь, – ухмыльнулся Фёдор. – А Бог на самом деле непонятен нашему мозгу. Компьютер и программа не знает ничего о своем программисте. Бог настолько больше и шире, чем мы о нём думаем, что это просто не может уместиться в нашей голове. Это и не человекоподобное существо и не сгусток энергии, это и не совокупность всего окружающего и даже не пресловутый программист. Это абсолютно чуждое нашему представлению и пониманию нечто, не вмещающееся ни в какие земные законы и понятия. И чем оно обладает, что несёт в себе – неизвестно и абстракто для ума человека.

– Ну ты грузишь, батя, крутая самогоночка у тебя, – покатываясь со смеху, выдавил из себя Шпала. – Только хрень всё это, хрень для лохов.

Колян по поводу слов Фёдора ничего не сказал. Он неожиданно ощутил сдвиг своего Я ближе к ранее обнаруженному сгустку нечто. Сдвиг настолько поразил его, что что-либо осмысливать и вступать в дебаты показалось ему излишним.

Вскоре, допив самогонку, вся троица уснула.

Утром, едва забрезжил рассвет, Коляна разбудило чьё-то легкое прикосновение. Он открыл глаза и встретился взглядом с покрасневшим, слегка опухшим Фёдором. Видимо, чудо-самогонка не очень благоприятно влияла на его здоровье. Молодой человек впал в транс, размышляя, что же понадобилось работнику морга в столь ранний час. Но Фёдор быстро разрешил мучавший гостя вопрос.

– Пошли, на ранней зорьке кладбище особенно привлекательно. Восходящее над могилками солнце как бы ознаменует восход потусторонней жизни, навивает философско-сентиментальные мысли о смысле бытия и неизбежном переходе в иную ипостась.

Слабо разбиравшийся в иных ипостасях Колян всё же уловил общий смысл и вспомнил о вчерашнем желании совершить занимательную экскурсию на могилки. Честно говоря, зачем ему это надо, он не знал как вчера, так и сегодня, желание приходило извне, не поддавалось осмыслению, но настойчиво требовало обязательного исполнения.

Колян протер глаза, встряхнул головой, как бы отгоняя последствия вчерашней вечеринки, и спросил:

– Куда идти?

Фёдор ничего не ответил, лишь призывно махнул рукой и направился к выходу. В коридоре он притормозил, нагнулся и достал из под перевёрнутого ведра два почти полных стакана самогонки.

– Похмелимся. Без соответствующего допинга вряд ли посетит вдохновение при осмотре могилок, только тоска и ощущение полного одиночества и беззащитности перед жестоким миром.

Колян не стал возражать и выпил стакан "вдохновителя" залпом.

Особого прилива вдохновения молодой человек не ощутил, но по части здоровья заметно полегчало. Они вышли на улицу.

Обстановка, которую так и не удалось толком рассмотреть вечером, и не стоила того, чтобы её рассматривать. Типичный деревенский пейзаж, наполненный грязью, множеством ненужных ржавых железных вещей и одурманивающим воздухом, бьющим по мозгам хлеще любой самогонки. За невысоким лесистым бугром виднелась крыша богадельни или по-другому, дома престарелых и инвалидов.

– Вообще, – чуть пошатываясь, но упрямо меряя шагами узкую тропинку, ведшую к кладбищу, решил разнообразить разговорами путь Фёдор, – тяга к местам захоронений присутствует далеко не у всех людей и охарактеризовывает их как обладателей тонкой душевной конституцией и мистическим взглядом на жизнь. Не всяк сможет разглядеть в крестах и памятниках что-либо кроме тоски, скорби и чувства собственной неизбежной кончины.

– А есть что-то другое? – спросил Колян.

– Есть, но словами не объяснишь, это надо понять, прочувствовать. Это что-то сродни видению души: кто способен – видит и понимает, кто нет, как вы вчера, видит лишь мрак и скорбь, – Фёдор обернулся к Коляну, загадочно улыбнулся и продолжил: – У меня приятель был, за всю жизнь лишь три раза за пределы района выезжал: в Москву, Урюпинск и колхоз "Красный путь" на слёт передовиков. Всё свободное в этих поездках время он злоупотреблял алкоголем, но при этом имел привычку в обязательном порядке посещать одну культурную достопримечательность данных населённых пунктов, для общего так сказать развития, чтобы было что вспомнить. И всякий раз этой достопримечательностью оказывалось именно кладбище. Любитель он был подобных мест, философской направленности человек. А мечтой всей его жизни было – объехать все города страны и посетить там всё наличиствующие кладбища, с последующим составлением цветного с картинками каталога мест погребения, так сказать полного собрания и учёта всех могил России. Великий, я тебе скажу, замысел, никто до него и не задумывался над подобным проектом. Большой души человек. Но не сложилось. Начал он с перечня местных могил, возле одной из которых его в один прекрасный день и нашли заиндевевшим, мертвым то есть. Кстати, могилка была дядьки Тараса. Я говорил, гиблое место.

– Да, – только и сказал Колян, вряд ли что на самом деле хотя этим сказать.

Они вышли к кладбищу. Определить на местности его границы было трудно. Заросшие холмики и памятники виднелись повсеместно, без какой-либо упорядоченной планировки, порой возникая в совершенно неожиданных местах, где их по идее быть не должно.

Первой встреченной ими на пути могилой оказалось основательно заросшее захоронение, с вросшим в землю, покосившимся, ржавым до неприличия железным памятником с огромной звездой на вершине. Медная табличка на нём гласила:

"Плутовский С.С. офицер НКВД, погиб в боях с частями Красной армии."

Колян прочел надпись и недоумённо уставился на Фёдора. Несмотря на отсутствие памяти, он понял нелогичность данного словосочетания, откуда-то он знал, что офицер НКВД вряд ли мог погибнуть в боях с частями Красной армии.

– Прикол, – выдавил из себя молодой человек.

– Скорее драма, – тяжко вздохнул Фёдор. – Я тебе говорил, что только тут начинаешь многое понимать, всю несуразицу и абстракность жизни. Разведчик, был внедрён в части "СС" и застрелян в первом же бою с нашими частями. За что боролся, на то и напоролся. Тем более что в отличие от официальной версии на самом деле всё обстояло несколько иначе. Его взяли в плен и очень мнительный коллега по НКВД на допросе бедняги, подозревая, что пленный над ним издевается, то и дело выкрикивая – "Слава коммунистической партии", "Слава товарищу Сталину" – пристрелил его. Кстати, позже того НКВДшника тоже расстреляли за то, что он расстрелял героя разведчика. Самое поразительное, что и тех других, кто расстрелял мнительного НКВДшника, тоже расстреляли за то, что они расстреляли честного, пунктуального товарища, исполнявшего свой долг, который расстрелял другого честного товарища, исполнявшего свой долг. Короче, полный абзац. Полагаю, и тех других, кто расстрелял тех других, тоже расстреляли, но об этом история уже умалчивает.

Впрочем, и откуда Фёдор знает о трёх первых расстрелах странной цепочки, Колян выяснять не стал, в гиблом месте – гиблые люди, и откуда они что знают, пусть лучше остаётся тайной.

Они подошли к следующей могиле, одиноко торчащему из земли мощному дубовому кресту. Надпись на нём была весьма лаконична:

"З.Ч.С.Т.С. 18771938"

Колян включил на полную мощь все свои умственные способности, но продвинулся лишь в опознании цифр. Он решил, что это номер телефона, но кому и зачем понадобилось его размещать в столь необычном месте, было загадкой ещё большей, чем буквы перед ним. Единственной стоящей мыслью, посетившей мозг молодого человека, было предположение, что предусмотрительный З.Ч.С.Т.С. оставил потомкам свои координаты, дабы облегчить его поиск на том свете. Но как ни крути, эта версия даже в свихнувшемся мозгу Коляна вызывала по меньшей мере недоумение, по большей – подозрение в колдовстве. Дабы не прослыть мистиком, он вновь переключил внимание на аббревиатуру и вдруг расшифровал её:

"Заказ Чудо-Самогонки Телефон Для Связи…".

Отсюда стало понятно и наличие номера. Оставалось лишь непонятным, почему реклама размещена в столь странном месте. Возможно, подумал Колян, для вдохновления посетителей или может для более чуткого восприятия скорби – и то, и другое, как по мнению Фёдора, без самогонки невозможно. Но полёт мыслей киднеппера нарушил Фёдор, совершенно обыкновенно расшифровав аббревиатуру:

"Зайцев Чингиз Самуилович, товарищ из Совнаркома, год рождения 1877, год смерти 1938".

Несмотря на разгадку, Коляну по-прежнему что-то не давало покоя. Он вопросительно посмотрел на Фёдора, правда, и сам не совсем понимая, что именно его интересует и тревожит.

Опытный Фёдор и без всяких слов догадался о мыслях молодого человека и сказал:

– Глубоко верующим он был, хотя и товарищем из Совнаркома. Я уже говорил про призрачную комиссию. Есть человек, а есть его тень. Вот та комиссия полностью состояла из теней, из призраков. А этот Зайцев ещё себя до конца не потерял, в Совнаркоме он был тенью-призраком, но перед смертью возжелал быть захороненным, как человек. Его из Москвы привезли, отпели и тихо похоронили, сверху водрузив крест с аббревиатурой, чтобы никто не догадался. А то ведь знаешь, что тогда могло быть за похороны по церковному обряду.

– Кому, покойнику? – удивлённо спросил Колян.

– В те времена даже покойнику, – криво улыбнулся в ответ Фёдор, – а так, конечно, тем, кто хоронил. У нас, кстати, не одна такая могила, есть и из не такого уж далёкого прошлого.

Они прошли метров двадцать и остановились у с виду ничем не примечательного памятника. Надпись на нём гласила:

" С-кин А-др П-вич 1965-1996 в-ая п-ть з-му п-ну п-му от в-ой п-ли в б-бе за с-ое б-ее ".

На сей раз Колян не стал ничего разгадывать, боясь ошибиться. Роль переводчика вновь взял на себя Фёдор:

" Стёпкин Александр Петрович, вечная память здравому пацану, погибшему от вражеской пули в борьбе за светлое будущее".

– Революционер, – с сочувствием сказал Колян, но тут же осёкся, вспомнив о датах рождения и смерти. Что это не номер телефона, на сей раз он понял сразу.

– Можно сказать и так, – ухмыльнулся Фёдор, – комиссар бархатной революции начала девяностых, браток в кожанке и с ТТ вместо "Маузера", экспроприатор экспроприированного у экспроприаторов. Вечный передел собственности под разными лозунгами о призрачном счастье. Его тоже из Москвы привезли, конкуренты писанулись достать его с того света, вот и спрятался в провинции. Хорошо лежит, надёжно, никакие конкуренты не найдут, тем более что и сами они скорее всего так же уже где-нибудь спрятались в земле от своих конкурентов. Это как в истории с НКВДшником, расстреливают расстрелявших расстрелявших и так до бесконечности, такой же как и вечная борьба за призрачное счастье…

Взгляд Коляна упал на соседнюю могилу, точнее не совсем могилу, а вырутую яму, перекрытую настилом досок, рядом с которой находился заранее приготовленный гранитный памятник. Сама могила, судя по всему, была пока ещё пуста. На самом памятнике, вместо выграверованной надписи, было нечто похожее на станок наборщика книг из типографии прошлого века, только в миниатюре. Из отдельных букв были составлены слова, которые в любой момент нехитрым способом легко можно было заменить. Колян вопросительно взглянул на экскурсавода.

– А эта могила ещё ждёт своего постояльца, – сказал Фёдор. – То есть её хозяин вполне ещё жив и не известно когда умрёт. Время такое, все живут бысто, сейчас тихим сапом счастье не поймаешь. Ну и соответственно хоронить тоже особого времени нет, про покойника тут же забывают в день его смерти, бесполезным человеком он становится для жаждущих счастья, вот поэтому могилка заранее и приготовлена. А что надпись можно поменять, так это потому, что к тому времени когда предполагаемый хозяин займет своё место, не известно какие взгляды и идеи будут преобладать в обществе. Ну вроде как соответствовать теме, не отставать от приорететов, чтоб не оказаться за бортом корабля. Быть единым духом и телом с едиными духом и телом. В общем, сам взгляни…

Колян подошёл ближе и прочитал набранную актуальную на данный момент надпись:

"… патриот, депутат, миллионер, борец за нравственность, курил, но осознал и бросил, наконец нашел своё место, но некстати отдал Богу душу…".

– Лет так несколько назад было написано, – сказал Фёдор: – "…зам. зама. по заместительству, гламурный лев, большой неизрасходованный потенциал во всех смыслах, искал тёплое местечко, но не успел, отдал Богу душу…", а ещё ранее "…экс-коммунист, экс-либерал, был дезориентирован, каюсь, хотел вступить в правильную партию, но не успел, отдал Богу душу…".

– А когда помрет нельзя выграверовать, чтоб не исправлять каждую пятилетку? – спросил Колян.

– Ну здесь обратное могилам, которые мы до этого смотрели, там люди после смерти шифровались, то есть соответствовали моменту, а здесь при жизни надо, даже обязательно. Вот приедет случайно коллега будущего усопшего, взглянет на могилку, прочитает и скажет – правильный товарищ, соответствует… Не все так просто в нынешние времена, продуманным надо быть, всё предвидеть. А то не дай Бог на мелочи встрянешь, это тебе не миллионы тырить… Ладно, пошли, тут ещё по сути смотреть не на что, полагаю, надпись ещё не раз изменится.

Они отошли на несколько метров, Колян всё это время не переставал оглядываться по сторонам. Фёдор обратил на это внимание и спросил:

– Ищешь чего?

– А где богадельные могилы? – ответил он.

Фёдор тяжело вздохнул, потоптался на месте и указал на небольшой холмик, с деревянным крестом посередине и без опознавательных знаков. Таковых в округе было несколько.

Колян вопросительно взглянул на мужчину.

– Знаешь про КПД? – сказал Фёдор.

Молодой человек отрицательно покачал головой.

– Коэффициент полезного действия, – расшифровал работник морга.

Расшифровка мало что сказала Коляну, но он состроил понимающий вид.

– В общем, – всё же сомневаясь, что гость до конца понимает, стал пояснять Фёдор, – это когда при минимальной затрате сил и средств достигается максимальный результат. Чтобы не копать десятки могил, копают одну, но большую, и всех накопленных за какой-то период времени богадельницких мертвецов хоронят в ней. Они все почитай бесхозные, родня от них отказалась, сам вчера ночью слышал, редко кого дети или внуки забирают и хоронят. Ну а похороны сейчас дорогие, мрут же они как мухи, старые, больные. Был одно время директор, отдельно приказывал хоронить и даже памятники ставить, но был уволен, а потом и посажен за нецелевое расходование бюджетных средств. Ну вот нынешний от греха подальше…в тесноте да не в обиде…в конце концов им-то уже плевать, в отличие от директора…

Экскурсия закончилась через полчаса, Фёдор и Колян поспешили в сторону здания морга.

Самогон веселит, расслабляет, помогает открыть в себе мистическое видение, но желудку от этого мало пользы. Желудок требует пищи, подчас довольно настойчиво. А молодой желудок требует её вдвойне. Так что нет ничего удивительного в том, что в определенный момент в молодых людях появилось желание позавтракать. К этому времени все уже были на ногах и готовились к дальнейшему путешествию.

– Пожрать бы чего, – первым озвучил актуальный вопрос Шпала.

– В полкилометре отсюда есть магазинчик, местных лесозаготовителей обслуживает, – подсказал Фёдор.

Молодые люди не стали слишком мудрить и решили воспользоваться подсказкой мужчины. Фёдор объяснил, как проехать к магазину, с чем молодые люди и покинули полное скорби и печали заведение.

После десяти минут езды по ухабам и колдобинам машина припарковалась неподалёку от магазина. Подъехать к самому магазину не представлялось возможным по причине полной непроходимости оставшейся части пути.

Шпала пошарил по карманам – денег почти не было. Он выругался и посмотрел на Коляна, вполне логично полагая, что потеря памяти вряд ли как может быть связана с товарно-денежными отношениями. Но у того денег тоже не оказалось.

– Дас ин фантастишь, мы совсем обнищали, господа, – Шпала состроил разочарованное лицо. – Дальнейшее путешествие без наличности определённо невозможно. Тем более что жрать охота прямо сейчас. Ваши предложения, граждане попутчики…

Колян пожал плечами, Лиза озадаченно вздохнула.

– Вижу, полезные идеи на пустой желудок не рождаются – усмехнулся Шпала, – ну что ж, пойдём по старому, испытанному, давно проторенному пути.

Не вдаваясь в подробности насчет этого пути, Шпала вышел из автомобиля.

Колян вышел следом и посмотрел вслед удалявшемуся в сторону магазина товарищу. Что тот задумал, он не знал, но подозревал, что ничего хорошего в голову отмороженного Шпалы прийти не могло. В то же время к происходящему молодой человек отнёсся философски, присев рядом с машиной на пенёк, он сам себе сказал:

– Деньги – зло, но безденежье ещё злее.

Что он имел в виду, вряд ли и сам понял, но высказывание ему понравилось.

По всей видимости высказывание понравилось не ему одному. Неожиданно сзади раздался голос, подтвердивший слова Коляна:

– Да, точно замечено.

Колян обернулся. Перед ним стоял странный тип, одетый в фуфайку и кирзовые сапоги, с глубокомысленным лицом то ли нобелевсеого лауреата, то ли полного идиота. В глазах отражалась мудрость многих поколений, объединённая в одном субъекте, и своей небывалой мощью она настолько впечатляла, что становилось ясно, такая мудрость может быть только у сумасшедшего, давным-давно познавшего смысл жизни, решившего загадку вечного двигателя и больше озабоченного спасением человечества от самоуничтожения, чем сохранением своего бренного тела. Но Колян, слабо разбиравшийся в физиогномике, воспринял незнакомца буквально. То есть не стал выяснять его умственные способности, обозначив типа, как человека деревенского.