Лелег

С продвижением границ Русского государства к югу старые полосы, естественно, не уничтожались, наоборот, усиливались, на очередных рубежах возводилась линия крепостей, укреплённых городов, впереди которой создавалась новая засечная черта. Особо знаменита засека Белгородская. Совершеннейшая, без которой Русь многого бы лишилась. К концу семнадцатого века противник, решившийся бы напасть на Москву с юга, должен был преодолеть восемь засечных черт общей глубиной восемьсот километров! Ни одной армии мира, даже современной, такой труд непосилен. Но, даже если предположить невозможное, и противник всё это преодолел, претерпев многие страдания, лишения и жертвы, его ждала свежая, полностью отмобилизованная, готовая к бою русская армия.

Дикое поле Приднестровья. Дикое с позиций цивилизованного европейского варварства, стало самой, пожалуй, важной стратегической засекой Российской империи на юго-западном рубеже. Века, мудрые, героические, неподкупные, справедливые, всегда были благосклонны к этой узкой полоске сорок восьмой параллели, сконцентрировав на ней могучую космическую неоплазму. События, здесь произошедшие, теперь происходящие, отмечены совершенно необъяснимыми с позиций простых обывателей, пусть даже наделённых учёными степенями, феноменами, самым из которых уникальным является предсказанная гетманом Сагайдачным и воссоединившаяся здесь земная святая троица: Россия, Украина, Молдавия.

– Ты должен усвоить несколько первостепенных истин, дорогой мой Рыдва, – князь Янош, он же бывший королевский канцлер, великий гетман Замойский, он вообще непонятно теперь кто и как его настоящее имя, они с Альгисом засиделись уже за полночь, впрочем, времени не замечая, уж очень важная вершилась беседа. – Молдаване отнюдь непростые. Ты ведь знаешь, какие миловидные женщины, но они в своём большинстве не только красавицы. Это хитрющие, обладающие всеми магическими секретами бестии. Колдовство – их любимое занятие. Так и чешется язык назвать исчадиями ада. Однако к этим созданиям благосклонно само солнце, божественное наше ярило. Что ж так покраснел?

Альгис вдруг смутился, потупился взором. Этот княже насквозь видит, мыслей от него не спрячешь. Скольких красивых девиц на своём уже не малом веку встречать доводилось, и кареоких брюнеток, словно цыганки, и голубоглазок с золотыми волосами, нежных, ласковых. Были и настоящие воительницы, храбрые, отчаянные, достойные легенд и сказаний. Он их всех, чего греха таить, любил страстно, горячо, ответные эмоции были не менее бурными, незабываемыми, с громами и молниями, сердечными страданиями. Но… не более того.

И вот оно случилось, волшебство то ли земное, то ли небесное. Или вовсе космическое, параллель-то сорок восьмая, раскрытая, будто нимб для звёзд и планет, а также иных измерений. Боярин Рындин свет Олег, Романов сын, непобедимый, крепче скалы гранитной, искуснейший из воинов, с особой, непробиваемой даже пулями кольчугой, был сражён стрелой, прямо в сердце. Не коварный крымский татарин, не искусный турецкий янычар натягивал тетиву для рокового выстрела. Решил судьбу нашего героя стрелок, вообще никогда не промахивающийся. Верный паж небесной царицы Афродиты, по сути сам божество, незримый воин любви по имени Амур.

В городе Яссы в соборе Святого Николая короновался на княжество Александр Ильяш. Боярин Сабаляускас был направлен в молдавскую столицу лично Сигизмундом. Не столько оказать почёт и партнёрское уважение вновь явившемуся господарю, сколь для сбора подробной информации, ибо лучше Альгиса вряд ли кто сумел бы. Ротмистр обрядился во все регалии, отобрал самых представительных из своей хоругви, красавцев, также их обрядил в золото и серебро, отчего отряд светился под сентябрьским солнцем. Сбежался весь город поглазеть именно на них. Боевые крылья с ярко раскрашенными перьями громко трепыхались на ветру. Так, наверное, шумят крылья орла, когда он атакует жертву. Горожане не скрывали восторга, подспудно переходящего в оторопь от возникавшего где-то под ложечкой ощущения страха.

Молодые девицы проглядели все глаза, сверкавшие подобно чистым бриллиантам. Альгис её почувствовал ещё издали. Личика под вуалью было не разглядеть, однако над ней висело облачко лёгкого свечения. Это видел только он. Воздух как бы струился, испускал к небу лучики. Встрепенулось в груди мужественное сердце, тело невольно напряглось, приосанилось. Ахалтекинец вдруг забеспокоился, стал отстукивать подковами, будто краковяк плясать собрался.

Их ждали. Когда подскакали к собору, заиграла музыка, задорная молдавская мелодия, похожая на свадебную. Парни, девицы в красивых национальных нарядах, взявшись за руки, закружили волшебную хору, сопровождавшуюся песенными приветствиями. Претендент на престол со свитой вышел навстречу, широко улыбаясь. Альгис легко соскочил на землю, почтительно склонился. Начал пафосно произносить дипломатические приветствия, совсем при этом не слыша слов своих и вообще ничего, никого не замечая, кроме божественного облачка.

Ильяш, польщённый таким посольством, помпезно сиял и радовался удавшейся жизни. Как же, сам пан ротмистр Сабаляускас, легенда и гордость Речи Посполитой, склонил пред ним седовласую свою главу, овеянную такой славой, что мог бы и не склонять, всё одно за честь любой господарь бы почёл. Потом начались представления бояр, князей и выдающихся прочих. Наконец, на светский поклон подошла она. Альгис дышать перестал.

– Позвольте представить Вам, домнул ротмистр, дочь мою, Михаэлу.

Девушка подняла вуаль, присела в реверансе. Солнце, увидев это личико, поспешило за облако, чтоб случайно не выдать собственную неловкость от внезапного чувства зависти к необыкновенной красоте, которую описать можно было одним словом – божественная. Как во сне, Альгис поклонился, трепетно принял в свою огромную ладонь протянутую руку, поцеловал её. Как будто к лепестку розы прикоснулся губами.

Раздался цокот множества копыт, явилась янычарская когорта от представителя султана. Ильяш вынужден был оставить Альгиса и скакать навстречу, чтобы лично расшаркаться в тысяче шагах от храма. Таков протокол. Начинать лебезить перед турками требовалось показательно, после чего подобострастно сопровождать посла к месту инаугурации.

Султаны, даже не они, а их пронырливые визири, меняли в княжестве господарей, как перчатки. Чуть ли не каждый год. Ставили того, кто больше выложит за свою персону золотых монет. Да ещё чаевые в виде баснословных взяток, царских подарков. Великодержавными стараниями незабвенного Стефана Великого Молдавия добилась невероятных взлётов и побед, а также независимости. Она стояла на равной ноге с передовыми государствами Европы. Но последующие так называемые господари потихоньку стали разваливать былую государственную мощь. Османы не преминули сим воспользоваться и несколько раз молдавскую армию потрепали, дав понять, что главные на европейской арене не молдаване, а турки.

Однако, будучи не вполне в своём могуществе уверены и зная о недюжинном потенциале Молдавии, оснащённости, а главное, доблести её вооружённых сил, османы решили предоставить господарям некую свободу действий и, что немаловажно, самостоятельность этих действий. При обязательном условии ежегодного оброка в немалую сумму в золотом эквиваленте, который с каждым разом всё увеличивался и увеличивался. Это, в принципе, была главная ошибка турецких султанов. В конце концов, молдаване их от утомительных сборов подати освободили, а сами подались под крылышко вначале Польского королевства, а позже Российской империи. Но это потом.

Они так и продолжали стоять, рука в руке, ошеломлённые неожиданными эмоциями, впервые в жизни возникшими. Михаэла знала Альгиса по прежним его визитам в Яссы. Восхищалась им и его хоругвью. Чувствовала, что необычный человек, как и воины его. Особенно когда демонстрировали боевые приёмы, фехтование, джигитовку и прочее. Она знала, что сей офицер далеко не молод, старше даже отца её. Но сейчас, когда оказалась рядом с ним, когда почувствовала жар его ладони, подумала, что обманывалась относительно возраста. Пред ней стоял совершенно молодой с виду человек, мужественный, сильный, честный, она это сразу почувствовала, надёжный и… такой красивый! И, не произнеся ни слова, он признался ей в искренней любви. Как будто уже такое происходило не однажды между ними. Она тоже молчала. Устами. Но о любви, что вспыхнула и в ней, как пожар от удара молнии, поведала ему во всех подробностях.

Посланием от провидения над Яссами пролетела пара белых аистов, радостно трещавших клювами. Альгис и Михаэла задрали головы и, счастливые, радостно рассмеялись самой лучшей из примет на свете.

Потом надо было уезжать.

– Вернусь к тебе, солнышко моё. Наверное, не так скоро, как хотелось бы, но ты жди.

– Еу юбеск ту, миу драдже![26] Ты только думай обо мне почаще. А я буду каждую минуту тебя вспоминать и ждать. Витязь доблестный мой, – она привстала на носочки, поцеловала прямо в губы, опустила вуальку и, всё время оглядываясь и махая ладошкой, побежала к отцу, который уже погрузился в процедуру приёма господарьской должности с головой и всеми потрохами.

– Ладно, не смущайся, брат. Славная девушка, знаю их семейство. Отец Михаэлы не в меру честолюбив, но дочери дал европейское образование и чуть ли не монастырское воспитание. Она вообще не от мира сего. Да ты уже знаешь, что я тут распинаюсь. Очень кстати, должен заметить, судьба свела тебя с ней. Умом достойна, поверь старому дипломату.

– Княже, дорогой, пощади!

– Да ты не одичал там, на полях своих сражений, вконец осолдафонился?! Я тебе о любви толкую, – князь хитровато прищурился, помолчал пару секунд, потом улыбнулся, как улыбается мудрый отец в беседе с любимым сыном. – Твоя Михаэла, как бы это правильнее… Ну, в общем, она и есть твоя Молдавия. Какую ты полюбишь не меньше России-матушки.

– Уже люблю, княже, – простодушно выпалил Альгис и вновь раскраснелся, как вьюнош.

– Вот-вот. Молдаване – народ, как я сказал, необычный. Хитрющие, изворотливые, я бы сказал, даже лживые не в меру, но просты до невозможности. Обманет сто раз, но, если потребуется, жизнь за тебя отдаст, не задумываясь. Понимаешь? Так вот, чтобы не появилось у него повода задуматься, многое зависит от тебя. И от Михаэлы твоей.

– Но как же украинцы, русичи? Всех чтобы поровну.

– Сагайдачный сей вопрос не из пальца высосал, давно обдумывает. Совместно с учёным братством, им же организованным. Там великие умы, не нам чета. Историки, богословы, экономисты, филологи. У них богатейший исследовательский материал. Включая скрупулёзные опросы населения всех стран, с которыми нам предстоит строить партнёрские отношения. Ну и, разумеется, бесценные разведданные. Оптимальные параметры будущей государственности, именно те, о которых Пётр Кононович поучал. Русские, молдаване, украинцы. Самая действенная модель православного общества в приднестровском регионе.

– Любая модель требует мощного материнского оплота.

– Естественно! Развивая Приднестровье, мы прежде всего беспокоимся о могуществе и процветании матушки нашей. Именно в Приднестровье сложится так, что ни одна дикая собака с юго-запада не сунется, какой бы могучей сворой ни поддерживалась. Всем зубы обломаем.

– Приднестровье… Но как же сама Молдавия?

– Здесь посложнее. Опутано, понимаешь, так, любая нечисть ногу сломит. История почти тысячелетняя. Тут ведь как, и вроде воюют за неё, а как завоюют, то начинают спихивать какому-нибудь соседу-простофиле. Клубок, конечно, распутывать нам, но процесс, думаю, затянется на столетия.

– Откуда они вообще взялись, молдаване эти? Кроме того, что пошли от римлян, ничего другого не слышал.

– Тоже вопрос интересный. Что такое история? Это, брат, прежде всего информация. Дело архивное, пыльное. У кого ключики от хранилищ, тот и вершит. Коли недобросовестный правитель, он и архивы поправит. Бывало, вообще сжигали, правды чтоб никто не узнал. Так и римские упыри поступали. Целые века выпали из информационного поля благодаря их вероломным стараниям. Однако в этом плане передовые умы работают, рук не покладая, добывают и перебирают факты, сопоставляют. Всё в ход идёт. Фразы, слова, корни слов, имена, закономерности их возникновения, названия земель, рек. По-научному сие называется этимология, топонимика. Бумажки-то можно сжечь. Но живущее в народе – руки коротки.

– Мне Сигизмунд расска…

– Кто, этот инфантильный мерзавец? – гневно перебил Янош Альгиса при упоминании о короле. – Он главный фальсификатор и есть. Всю печатную продукцию взял под жёсткий контроль. Пропускает в свет лишь то, что выгодно его лживому иезуитскому трону. Да вот недавно запретил издание Яна Длугоша.

– Кто это?

– Не слыхал? Польский историк, весьма уважаемый в научных кругах. Хорошо, я успел пролистать в архиве рукопись. Датированная пятнадцатым веком, представляешь? Прелюбопытнейшие исследования, скажу тебе. Если вкратце, достоверные данные о том, что предками влахов, именно тех, что заселили территорию Молдавии, были вольски – коренные жители Италийского царства.

– Вольски – это потомки готов?

– Ну да. Ты, наверное, слышал, что вольски жили в центральных Апеннинах ещё до того, как был основан Рим? Вели войны не только с прибывшими сюда троянцами под предводительством Энея, но впоследствии и с римлянами, потомками этих троянцев и латинов. В конце концов, земли и города вольсков были римлянами завоёваны, а сами вольски или их значительная часть, вероятно, стали на своей родине изгнанниками и были вынуждены уйти в другие края.

– Получается, наши молдаване намного старше Рима?

– Сведения о том, что древними предками молдаван были коренные жители Италии, а вовсе не римские колонисты в Дакии, подтверждаются и другими источниками, драгоценными летописями, например. Читал некоторые из них. Да и Длугош ссылается постоянно на летописи.

– Значит, они всё-таки итальянцы.

– То, что предки молдаван, их ещё не совсем правильно называют влахами, волохами, валахами, переселились из Венеции, совершенно очевидно и, считай, доказано. В основном на территорию Болгарии и Сербии, образовав так называемый Старый Рим. Король Венгрии будущих молдаван так и называл тогда – «старые римляне». Кстати, где-то в середине тринадцатого века он их просит помочь надрать хвосты татарам. За это обещает земли в своём королевстве. «Старые римляне» помогли, после чего массово рванули на обещанные угодья в Трансильванию. Пожили, притерпелись к новым условиям и через несколько десятков лет переселяются южнее. Уникальная земля, мало кем освоенная. Река течёт, Сирета. От неё приток отходит, большой такой, многоводный. Знаешь, как называется? Молдава! Вот и стали величать землю, которую облюбовали, Молдавией. В переводе с германского означает земля, богатая водой.

– То есть эти готы, вольски, валахи и как там ещё, стали называться молдаванами из-за местности, куда переселились? Где основали своё государство?

– Ну да. Сие случилось, дай Бог памяти, в конце тринадцатого века.

– Но почему эти сведения считаются крамольными? Это же история, настоящая, правдивая.

– Да потому, что многие учёные, особенно эпохи Возрождения, считали, что даже даки времён императора Траяна – славянские племена. Понимаешь, славянские! Это крах всему их гнилому мировоззрению, навязываемому Европе, о каком-то национальном превосходстве потомков великих римских легионов. Однако же вся политическая система современной русофобской Европы на этом и держится. Ложь, как любит фарисействовать Сигизмунд, тысячу раз повторенная, уже не ложь, а образ жизни.

– Ты ж ему на трон помог вскарабкиваться, насколько я знаю.

– Конечно. Мало того, долгое время был у него поверенным человеком, потом вообще канцлером. Польша – это коридор, по которому к нам беспрепятственно шастали захватчики. Что же ты хотел, чтобы в короли пролез нам неподконтрольный какой-нибудь выродок, потом ищи-свищи, как обротать каналью? Нет, сын мой, это была огромного труда многолетняя работа. И то, что именно Сигизмунда, самолюбивого ханжу, а по большому счёту болвана и мерзавца первостатейного, на Речь Посполитую снарядили, наша огромная историческая победа.

– Твоя победа, княже.

– Говорю же, пришлось попотеть. За мной стоит государство Российское, Посольский Приказ, выдающиеся личности современности. Не только в России. Я со всеми и в Европе знаком, и в азиатских краях, даже в Китае. Все помогали. Сигизмунд Третий Ваза, хоть и сволочь иезуитская, но предсказуем, потому под наши гусли в основном и пляшет. Но, повторюсь, даётся сие вельми не просто.

– О-о-о… Княже, голова кругом. И оттого, что узнал, и оттого, сколько предстоит в этой исторической каше париться. И что крепости ставить, и оборону засечную возводить, и за нос водить всяких там Сигизмундов.

– Кстати, о засеках. Ты слышал о Траяновом вале?

– Так понимаю, Траян этаких укреплений нарыл на сотни вёрст, от готов?

– Так да не так. На самом деле оборонительные укрепления построили сами готы. Об этом также сказано в древних рукописях и работах учёных прошлого. Король готов, убоявшись диких гуннов, которые перешли Днестр с востока, ошеломлённый их натиском, кинулся насыпать земляные валы, воздвигать высокие стены от Прута до самого Дуная. Думал, это поможет ему для сохранения счастья и спокойствия. О том, работала схема обороны или нет, сведений не попадалось. Но свою оборонительную черту тебе придётся ставить заново. Есть у кого поучиться. После Хотинских событий когда-нибудь, если, конечно, живы будем, прокатимся по русским засекам. Обязательно в Брянские леса. Там, насколько мне известно, буквально сконцентрированы все достижения оборонительной науки.

– Так то ж Россия, князь. Есть где развернуться.

– Хочу, чтобы понял ты ещё кое-что. Засечная черта прежде всего в наших душах, исполненных святости, благородства и народной мудрости. В наших мужественных, горячих сердцах. Осознании праведности долга, освящённого великой любовью к России. Остальное приложится богоугодными стараниями и трудом.

Оба замолчали на время, обдумывая один им же высказанное, другой услышанное. Глубока оказалась мысль. Из тех, которые воспринимаются как постулат, непреложный закон жизни, особенно ратной. Потом они долго смотрели друг другу в глаза, разговаривая уже на другом, беззвучном языке, и чувство радости охватило их души постепенно. И как же стало обоим хорошо, что, не сговариваясь, громко, от души рассмеялись, потом обнялись. И так простояли долго. Олег, наконец, почувствовал, что князю пора идти к своим делам, что князь и сам об этом уже подумал, но по природному такту даже словом не обмолвится. И полушутливо перевёл разговор на более прозаическую тему.

– Так понимаю, к туркам ехать мне уже смысла нет? Как бы Осман не осерчал.

– Подумаем. Приднестровье уже точно не его вотчина. Малая Польша, Сигизмунд хозяин. После того как мы королю здесь под Хотином казаками подсобили, он туда и соваться особо не станет, всё доверие тебе. К тому же обещал реестр увеличить. Хотя… Обещания нашего Жигимонта всё равно что… Тем не менее Сагайдачный уже распорядился лично для тебя снять отсюда три сотни казаков, реестровых, естественно. Чтоб могли официально там отаборитья как подданные Его Величества, ассимилировавшись с местным казачеством.

– Может, султану подкинуть весть, что меня того… В тяжком бою. Ведь начнёт искать, головорезов подсылать.

– Тому и быть. Завтра же изобразим героическую гибель польской хоругви и её доблестного ротмистра. Парочка интересных янычар имеется. Понимаешь, да? Они снесут новость в турецкий лагерь. Пусть, кому надо, опечалятся. Целого секретного полковника не уберегли. На Днестре тебя будем звать, э… Кем хочешь? Переоформим быстро.

– Меня часто поляки зовут не Альгис, а по-своему Ольгерд. Мне нравится.

– Олег было б ещё лучше.

– Олег-лелег, – пошутил было Альгис, но продолжать не стал, заметив, как серьёзно взглянул князь, видать, легенда про лелегов ему не внове.

– Ну, если потом как-нибудь. Пока нельзя. Да хоть это своё прозвище оставь, Рыдва. А что, под стать тебе. Рыдва – это огромный, сильный, не человек, а великан, насколько я помню. Такому и город возводить не зазорно доверить. Хочешь, будь Ольгердом.

– Рыдва, Ольгерд. Без разницы, – ротмистр прилежно внимал словам друга, но во взгляде проскакивала некоторая растерянность, в глубине которой, по всей вероятности, зарождались вполне объяснимые сомнения. – Княже сказал, город?

– Ты как думал? Мы там надолго. Вначале крепостишку сообразите с казачками, чтоб шакалов крымских отгонять. А дальше с Божьей помощью начнём расширяться. Очень перспективное место, выгодные торговые пути, богатая рыбой река, опять же судоходство наладим. Потом невероятно плодородная почва, виноградники, аисты на крышах, детишек настрогаете. Лет этак через пять-семь, думаю, на карте уже появится. Но главное, конечно, роскошная в стратегическом отношении и весьма политкорректная позиция. Что задумался, аль не согласен?

– О гетмане печаль. Как так вышло, что не уберегли? Этих-то хоть поймали, кто стрелял?

– Само собой. Здесь, в замке, в подземелье этой вот башни, сидят на соломе, о жизни думают. Допросили, как полагается, с пятерых, что артачились, шкуру живьём спустили. Там их целых три десятка, представляешь? Казаки уже и кольев настрогали, рассадить хотели голубчиков прямо под стенами.

– Что ж не рассадили? Я намедни отловил их главных, Хабибрасула и Айею. Слыхал, княже, про таких?

– Непременно слыхал. Наши люди даже их разрабатывали. Хана Гирея резиденты. Предполагали, что могут покушение организовать. Шустрее наших предположений оказались, канальи. Где они сейчас?

– Мы эту шуструю татарву вырезали ночью до единого, хоть числом против нас в пятеро были. Сожгли всё, что могло гореть. А этих двоих вельми уважаемых приказал подсадить в лучших традициях, со всеми почестями. Думаю, так и сидят над степью, вороны ещё не успели склевать.

– Пётр Кононович запретил своих убийц казнить. Его воля – нам закон. Может, и прав. Наверно, с собой в Киев заберёт.

– Полагаешь, выживет?

– По крайней мере, до Днепра доедет, лекари обещают. Твой-то, молодец, толковый. Противоядие какое-то придумал, вроде помогло. Будем молиться. Не горюй, брат мой Рыдва, Олег-лелег, свет Романович, пан Ольгерд! Кстати, как тебе фамилия Смигаржевский? – князь будто лицом просиял, о чём-то вспомнив, хотя брови у него непроизвольно, как при сердечной боли, сдвинулись к переносице. – Был друг в Кракове. Светлой души человек. За меня жизнь отдал. Кабы не он… Запомни, брат, среди поляков очень много достойных людей. Возьми фамилию, очень обяжешь.

– Твоя просьба – честь для меня, княже.

– Кстати, тот же Длугош, историк, о котором я упоминал, довольно убедительно доказывает, что Киевская Русь – это не кто иные, как поляки. Что нынешняя Польша произошла от русских славян. Каково, а? Мы, коли на самом деле так, единый родственный народ.

– Не поверишь, княже, постоянно думаю об этом. Я простых поляков знаю. Люблю их, как братьев. Да вот хоть мою хоругвь возьми. Единое братство преданных друг другу людей. Кстати, добрая половина не совсем поляки. У кого матери русские либо украинки, у кого отцы. Никакой между нами разницы. Язык с русским схож опять же.

– М-да. Великие дела тебя ждут, Олег Романович. Так что пше-прошем, пан Смигаржевский. Пока Русь едина, то и Польска не сгинела.

Лекаря пан ротмистр оставил при Сагайдачном. Обратный путь через подземный тоннель совсем коротким показался. Князь шёл впереди, был немногословен, видимо, также печалился предстоящей разлукой. Кто знает, может, и навсегда. Не молоды оба. Цену словам знали. Посему и молчали. Между давнишними соратниками, тем более друзьями, такое обыкновенно. Просто рядом – уже радость, уже много. Чем дальше продвигались, тоскливее становилось. Олег смотрел в спину другу, этому великому человеку, и щемящее чувство всё сильнее терзало мужественную душу. Отнюдь не смутные прозоры навевали небывалую грусть. Он уже знал, что встреча их последняя. И не убьют князя, чего ещё не хватало при такой организации службы безопасности, но век его уже закончился.

Даже сейчас ощущал, как в груди друга борются неподвластные ни уму, ни телесной природе некие силы сверху. Одни решают: хватит, навоевался, пора на покой. Вечный! Другие назойливо доказывают, что можно с этого земного воплощения выдоить ещё, во благо поддержания процесса кипения в европейском котле с похожим на украинский борщ замесом. Но ни те, ни другие не хотели взвесить оставшийся потенциал, выделенный космосом для сердечной мышцы. У кого-то, дай бог памяти, прочитал, что сердце – это модель вселенной. У Парацельса вроде. Что вселенная также сокращается, потом расслабляется, потом опять систола-диастола, как у сердца. И если оно, сердце, начинает сбиваться, что происходит по миллиону причин, например, из-за неполадок в миллионах сердец, тебе подвластных земным предназначением, то недалёк тот момент, когда и вовсе остановится.