Власть меча

– Дай мне неделю – всего одну неделю, Сантэн, это все, о чем я прошу, – униженно произнес он, и тут же ему стало ясно, что он неверно ее понял.

Выражение ее лица не изменилось, но по глазам Сантэн он догадался: то, что он принял за сострадание, было отблеском глубокого удовлетворения. Она добилась того, чего желала много лет.

– Я говорила тебе, чтобы ты никогда не называл меня по имени, – сказала она. – Я говорила тебе это, когда узнала, что ты убил двух человек, которых я любила так искренне, как никогда никого не любила. Я снова тебе это повторяю.

– Неделя. Всего одна неделя.

– Я уже дала тебе два года.

Теперь она повернулась к окну, не в силах больше игнорировать звуки грубых голосов, как будто где-то там шел кровавый бой быков.

– Одна неделя только увеличит твой долг и принесет мне больше потерь. – Она покачала головой.

Лотар тоже устремил взгляд в окно, и тут ее голос зазвучал резче:

– Что там происходит на причале?

Она оперлась ладонями о подоконник и всмотрелась в даль.

Лотар подошел к ней. На причале столпилось множество людей, и с завода туда спешили бездельничающие рабочие.

– Шаса! – вдруг воскликнула Сантэн, охваченная взрывом материнской интуиции. – Где Шаса?

Лотар с легкостью перепрыгнул через подоконник и помчался к причалу, затем растолкал толпу вопящих мужчин – как раз в тот момент, когда два мальчика раскачивались на краю причала.

– Манфред! – взревел он. – Прекрати! Отпусти его!

Его сын и Шаса сцепились намертво, Манфред зажал голову противника и наносил по ней удары сверху вниз. Лотар услышал, как кулак треснул по черепу Шасы.

– Дурак!

Лотар бросился к ним. Они не слышали его голоса за шумом толпы, и Лотар всерьез испугался за мальчика, понимая, какой будет реакция Сантэн, окажись он ранен.

– Отпусти его!

Но прежде чем он успел добраться до бешено дерущейся парочки, мальчики свалились с края причала.

– Ох, боже мой…

Он слышал, как они ударились о палубу траулера внизу, а к тому времени, когда он добежал до того места и посмотрел вниз, они наполовину скрылись в грудах блестящих сардин.

Лотар постарался добраться до приставной лестницы, но там толпились цветные рыбаки, не желавшие пропустить ни единого момента схватки. Он лупил их кулаками, расчищая себе дорогу, отпихивал людей в стороны, а потом наконец очутился на палубе траулера.

Манфред лежал на другом мальчике, удерживая его голову и плечи под массой сардин. Его лицо, искаженное от ярости, покрывали синяки. Он выкрикивал бессвязные угрозы сквозь окровавленные и распухшие губы, а Шаса уже не сопротивлялся. Он наполовину исчез под рыбой, но его туловище и ноги слегка дергались в спонтанных нервных судорогах, как у человека, получившего пулю в голову.

Лотар схватил сына за плечи и попытался оттащить прочь. Это оказалось все равно что стараться разделить пару взбесившихся мастифов, и ему пришлось приложить все свои силы. Он поднял Манфреда и швырнул его к рулевой рубке с такой силой, что разом выбил из него всю воинственность, а потом схватил Шасу за ноги и выдернул из груды мертвых серебристых сардин. Тот выскользнул на поверхность, мокрый и покрытый чешуей. Его глаза были открыты, но закатились, открыв одни белки.

– Ты убил его! – заорал Лотар на сына.

Яростная кровь отхлынула от лица Манфреда, оставив его бледным и дрожащим от потрясения.

– Я не хотел, па… я не…

Из расслабленного рта Шасы торчала рыбина, душившая его, а в ноздрях пузырилась слизь.

– Ты дурак, маленький дурак!

Лотар сунул палец в угол рта ребенка и вытащил сардину.

– Прости, па… я не хотел… – шептал Манфред.

– Если ты убил его, ты совершил самое ужасное преступление в глазах Бога!

Лотар поднял на руки безжизненное тело Шасы.

– Ты убил своего…

Он не произнес фатального слова, успел закусить губы и повернулся к лестнице.

– Я его не убил! – умоляюще убеждал его Манфред. – Он не мертвый! Все будет хорошо, ведь так, па?

– Нет. – Лотар мрачно покачал головой. – Хорошо уже не будет… никогда.

Неся бесчувственного мальчика, он поднялся на причал.

Толпа молча расступилась перед ним. Как и Манфред, люди почувствовали себя пристыженными и виноватыми и не находили в себе сил смотреть Лотару в глаза, когда он проходил между ними.

– Темный Хендрик! – закричал Лотар поверх их голов, обращаясь к высокому чернокожему. – А ты куда смотрел? Ты должен был их остановить!

Лотар миновал причал, и никто не последовал за ним.

На полпути к заводу его ждала на тропе Сантэн Кортни. Лотар остановился перед ней, держа на руках бесчувственное тело мальчика.

– Он умер… – безнадежно прошептала Сантэн.

– Нет! – страстно воскликнул Лотар.

Думать о таком было слишком ужасно, и, словно в ответ, Шаса застонал, и его вырвало.

– Быстрее! – Сантэн шагнула вперед. – Переверни его, положи на плечо, пока он не захлебнулся рвотой!

Держа Шасу, болтавшегося, как заплечный мешок, Лотар бегом преодолел оставшиеся до конторы ярды, и Сантэн мгновенно сбросила все с письменного стола.

– Клади его сюда! – приказала она.

Но Шаса уже слабо зашевелился и попытался сесть. Сантэн поддержала его и вытерла ему рот и нос своим тонким рукавом.

– Это был твой ублюдок! – Она через стол обожгла Лотара яростным взглядом. – Это он сделал такое с моим сыном, да?

Она увидела в его взгляде подтверждение, прежде чем он успел отвернуться.

Шаса закашлялся, выплюнул еще немного желтой рвоты и рыбьей слизи, после чего сразу почувствовал себя лучше. Его взгляд стал осмысленным, дыхание выровнялось.

– Убирайся отсюда! – Сантэн наклонилась над сыном, словно защищая его. – Увижу вас обоих в аду – тебя и твоего выродка. А пока исчезни с моих глаз!

* * *

Путь от Китового залива шел через извилистые долины между огромными оранжевыми дюнами все тридцать километров до конечной станции железной дороги на Свакопмунд. Дюны поднимались по обе стороны на три и четыре сотни футов. Горы песка с острыми как ножи гребнями и гладкими скользкими склонами задерживали между собой пустынную жару.

Дорога представляла собой просто глубокие колеи в песке, отмеченные по обе стороны блестящими стеклами разбитых пивных бутылок. Ни один путник не выезжал сюда без соответствующего запаса питья. Кое-где колеи были разрушены неопытными водителями, незнакомыми с искусством пустынных поездок, – им приходилось вытаскивать свои машины из упорно державшего их песка, и на этих местах образовывались глубокие ловушки для тех, кто ехал после них.

Сантэн вела машину быстро и резко, не позволяя мотору сбавлять обороты даже на перепаханных участках и ямах, оставленных другими машинами; она направляла большой желтый автомобиль умелыми короткими поворотами руля, так что песок не успевал сбиться в кучи и задержать ее.

Она держала руль хваткой гонщика, отклонившись назад на кожаное сиденье и выпрямив руки, готовая к неожиданным движениям рулевого колеса, внимательно следя за дорогой впереди и угадывая каждую аварийную ситуацию задолго до того, как та возникала, и иногда выезжала в сторону от колеи, чтобы миновать опасный участок. Она презирала даже элементарные предосторожности путешественника, вроде пары черных слуг на заднем сиденье «даймлера» на случай, если придется вытаскивать машину из песчаной ловушки. Но Шаса не помнил такого – чтобы его мать завязла в песке, даже на худших участках дороги к руднику.

Он сидел рядом с ней. На нем была старая, но чистая, только что постиранная рабочая одежда из кладовой консервной фабрики. Его собственный костюм, воняющий рыбой и перепачканный рвотой, лежал в багажнике «даймлера».

Его мать не произнесла ни слова с тех пор, как они выехали с фабрики. Шаса украдкой посматривал на нее, боясь ее сдерживаемого гнева, не желая привлекать к себе внимания, но в то же время вопреки собственной воле не в силах оторвать взгляд от ее лица.

Она сняла шляпку-колокол, и ее густые темные волосы, по последней моде подстриженные «под мальчика», шевелились на ветру и блестели, как антрацит.

– Кто начал? – спросила она наконец, не отводя глаз от дороги.

Шаса немного подумал.

– Я не уверен… Я ударил его первым, но…

Он помолчал. У него все еще болело горло.

– Ну? – резко бросила Сантэн.

– Все как будто было заранее подстроено… Мы посмотрели друг на друга и поняли, что подеремся.

Сантэн промолчала, и Шаса продолжил, запинаясь:

– Он меня обозвал.

– Как именно?

– Я не могу повторить. Это грубо.

– Я спросила – как именно?

Ее голос оставался ровным, но мальчик узнал в материнском тоне хрипловатую предупреждающую нотку.

– Он назвал меня soutpiel, – поспешно ответил Шаса.

Он понизил голос и отвернулся, пристыженный таким чудовищным оскорблением, поэтому не мог увидеть, как Сантэн изо всех сил старалась сдержать улыбку и чуть повернула голову, чтобы спрятать искру веселья в глазах.

– Я же сказал, это грубо, – виновато пробормотал Шаса.

– Значит, ты его ударил… а он младше тебя.

Шаса не знал, что он старше мальчишки с траулера, но его не удивило, что об этом знала мать. Она знала все.

– Он, может, и младше, но он здоровенный африканер, просто бык, к тому же дюйма на два выше меня, – попытался оправдаться он.

Сантэн хотелось спросить Шасу, как выглядит другой ее сын. Был ли он светловолос и красив, как его отец? Какого цвета у него глаза? Но вместо того она сказала:

– А потом он поколотил тебя.

– Я почти победил! – упрямо возразил Шаса. – Я подбил ему глаз и разбил в кровь губы. Я почти победил!

– «Почти» не считается, – ответила Сантэн. – В нашей семье мы не побеждаем «почти» – мы просто побеждаем.

Шаса неловко поерзал на сиденье и откашлялся, чтобы облегчить боль в горле.

– Невозможно победить, когда кто-то крупнее и сильнее тебя, – жалобно прошептал он.

– Значит, не нужно схватываться с ним на кулаках, – сказала Сантэн. – Ты не должен бросаться вперед и позволять ему засовывать тебе в горло дохлую рыбу.

Шаса отчаянно покраснел, вспомнив это унижение.

– Ты должен выждать, – продолжала она, – а когда появится шанс, сразиться с ним твоим оружием и на твоих условиях. Ты должен сражаться лишь тогда, когда уверен, что можешь выиграть.

Шаса тщательно обдумал ее слова, рассматривая их так и эдак.

– Ты именно это сделала с его отцом, да? – тихо спросил он.

Сантэн так изумилась его проницательности, что уставилась на сына, а «даймлер» подпрыгнул и вылетел из колеи.

Она быстро выровняла машину, а потом кивнула:

– Да. Я сделала именно это. Видишь ли, мы – Кортни. Нам незачем драться кулаками. Мы сражаемся с помощью власти, денег и влияния. Никто не может нас победить на нашей территории.

Шаса опять умолк, в очередной раз усваивая слова матери, и наконец улыбнулся. Он был так прекрасен, когда улыбался, даже прекраснее, чем был его отец, и сердце Сантэн сжалось от любви к сыну.

– Я запомню это, – сказал он. – И когда встречусь с ним в следующий раз, я буду помнить твои слова.

Ни один из них ни на мгновение не усомнился, что два мальчика встретятся снова – а когда это произойдет, они продолжат схватку, начавшуюся в этот день.

Бриз дул с моря, и вокруг стояла вонь от гниющей рыбы, настолько сильная, что у Лотара де ла Рея перехватывало горло и его подташнивало.

Четыре траулера все так же стояли у причала, но их груз больше не сиял серебром. Рыба осела, верхний слой сардин подсох на солнце и превратился в темную грязно-серую массу, над которой вились зеленые металлические мухи размером с ос. Рыба в трюмах тоже размякла и раздавилась под собственным весом, и трюмные насосы выбрасывали наружу струи вонючей коричневой крови и рыбьего жира, которые покрывали воды залива все увеличивавшимся мутным облаком.

Весь этот день Лотар просидел у окна заводской конторы, пока его цветные моряки и рабочие стояли в очереди, ожидая платы. Лотар продал свой старый грузовик «паккард» и кое-что из мебели из той металлической хижины, в которой жили они с Манфредом. Это было единственное, что не принадлежало компании, и поэтому не было тронуто судебными исполнителями. Буквально через несколько часов из Свакопмунда приехал перекупщик, почуяв беду, как чуют ее стервятники, и заплатил Лотару лишь малую долю реальной стоимости этого имущества.

– Депрессия наступает, мистер де ла Рей, все продают, никто не покупает. Я теряю деньги, поверьте мне.

Тех наличных, которые Лотар закопал под песчаным полом хижины, хватило для того, чтобы заплатить людям по два шиллинга на каждый фунт жалованья, который он задолжал им. Конечно, он не обязан был им платить, это теперь лежало на совести компании, но такое даже не пришло Лотару в голову, это ведь были его люди.

– Мне жаль, извини, – повторял он каждому, когда те подходили к окошку кассы. – Это все, что есть.

Он не смотрел им в глаза.

Когда все это закончилось и последние из его цветных рабочих разбрелись горестными группами, Лотар запер дверь конторы и отдал ключи судебному исполнителю.

А потом они с сыном в последний раз вышли на причал и сели рядом, свесив ноги с края. Вонь дохлой рыбы была такой же тяжелой, как их настроение.

– Я не понимаю, папа. – Манфред говорил не слишком отчетливо, его разбитая верхняя губа покрылась коркой засохшей крови. – Мы поймали хорошую рыбу. Мы должны были стать богатыми. Что случилось, па?

– Нас обманули, – тихо ответил Лотар.

До этого момента он не чувствовал ни гнева, ни горечи – только оцепенение.

Дважды в прежние годы он ловил пули. На дороге в Омаруру – из винтовки «ли-энфилд» калибра.303, когда они противостояли вторжению войск Смэтса на немецкую территорию Юго-Западной Африки, а потом, много позже, пулю из «люгера», выпущенную матерью вот этого самого мальчика. При воспоминании об этом Лотар коснулся груди и сквозь тонкую хлопковую рубашку-хаки ощутил упругую ямку шрама.

Это было точно так же – сначала потрясение и оцепенение, а потом, гораздо позже, боль и гнев. Но теперь гнев поднимался в нем черными волнами, и Лотар даже не пытался сопротивляться ему. Скорее он наслаждался им, ибо гнев помогал справиться с воспоминанием о том, как он унижался, умоляя женщину с насмешливой улыбкой в темных глазах дать ему время.

– Мы разве не можем остановить их, пап? – спросил мальчик.

Ни одному из них не требовалось точно называть «их». Они знали своего врага. Они научились распознавать его за три войны: сначала это была Бурская война 1881 года, потом снова Великая война буров в 1899-м, когда королева Виктория прислала из-за океанов бесчисленное количество солдат, чтобы сокрушить их, а затем в 1914 году, когда британская марионетка Янни Смэтс исполнял приказы своих имперских хозяев.

Лотар покачал головой, не находя ответа; гнев буквально душил его.

– Должен быть способ, – настаивал мальчик. – Мы сильные.

Манфред вспомнил ощущение, как тело Шасы медленно слабеет в его хватке, и непроизвольно взмахнул руками.

– Это все наше, папа. Это наша земля. Бог даровал ее нам – так сказано в Библии.

Как и многие до них, африканеры понимали эту книгу на свой лад. Они видели свой народ как детей Иакова, а Южную Африку – как землю обетованную, истекающую молоком и медом.

Лотар молчал, и Манфред тронул его рукав:

– Бог ведь дал ее нам, правда, па?

– Да. – Лотар тяжело кивнул.

– А потом они украли у нас все: землю, алмазы, золото и вообще все, а теперь они отбирают у нас наши суда и рыбу. Должен быть способ их остановить, отобрать все то, что нам принадлежит.

– Не так-то это легко…

Лотар не знал, как объяснить это ребенку. Да понимает ли он сам по-настоящему, как это произошло? Он и ему подобные стали скваттерами на земле, которую их отцы вырвали у дикарей и отбили у пустыни с помощью длинноствольных ружей…

– Ты поймешь, когда вырастешь, Мани, – сказал он.

– Когда я вырасту, я найду способ разбить их.

Манфред произнес это с такой силой, что подсохшая губа лопнула и на ней засветилась капля крови, похожая на крошечный рубин.

– Я найду способ отобрать у них все. Увидишь, папа.

– Что ж, сынок, возможно, так и произойдет.

Лотар обнял сына за плечи.

– Помнишь клятву дедушки, пап? Я всегда ее помню. Война с англичанами никогда не закончится.

Они сидели вместе, пока солнце не коснулось вод залива, окрасив их в цвет расплавленной меди, а потом, уже в темноте, ушли с причала, подальше от вони гниющей рыбы, по дорожке вдоль края дюн.

Когда они приблизились к своей хижине, из печной трубы поднимался дым, а войдя в кухонную пристройку, увидели огонь в открытом очаге. У очага сидел Темный Хендрик.

– Иудей забрал стол и стулья, – сказал он, оглянувшись на вошедших. – Но я спрятал кастрюли и кружки.

Они сели на пол и стали есть прямо из кастрюли кукурузную кашу, приправленную соленой вяленой рыбой. Никто не произнес ни слова, пока ложки не заскребли по дну.

– Ты не обязан оставаться, – заговорил наконец Лотар.

Хендрик пожал плечами:

– Я купил в лавке кофе и табак. Денег, что ты мне заплатил, как раз хватило.

– А других нет, – сказал Лотар. – Все кончились.

– Такое уже случалось прежде. – Хендрик раскурил свою трубку, достав из очага тлеющую веточку. – Мы уже много раз оказывались на мели.

– Теперь все по-другому, – возразил Лотар. – Теперь невозможно добывать слоновую кость или…

Новый приступ гнева не дал ему договорить. Хендрик подлил в его оловянную кружку еще кофе.

– Это странно, – сказал он. – Когда мы ее нашли, она была одета в шкуры. А теперь является в большой желтой машине… – Он покачал головой. – А в лохмотьях оказываемся мы.

– Да, это мы с тобой ее спасли, – согласился Лотар. – Более того, мы нашли для нее алмазы и выкопали их из земли…

– Теперь она богата, – кивнул Хендрик. – И приезжает, чтобы отобрать и то, что есть у нас. Ей не следовало так поступать. – Он покачал большой черной головой. – Нет, не следовало ей так делать.

Лотар медленно выпрямился. Хендрик увидел выражение его лица и тут же нетерпеливо подался вперед, а мальчик шевельнулся и впервые улыбнулся.

– Да. – Хендрик усмехнулся. – Что это? Слоновая кость закончилась, охоту давно закрыли.

– Нет, не слоновая кость. На этот раз будут алмазы, – ответил Лотар.

– Алмазы? – Хендрик качнулся назад. – Какие алмазы?

– Какие алмазы? – Лотар улыбнулся, его желтые глаза вспыхнули. – Само собой, те самые, что мы нашли для нее.

– Ее алмазы? – Хендрик уставился на него. – Алмазы с рудника Ха’ани?

– Сколько у тебя денег? – требовательно спросил Лотар, и Хендрик отвел взгляд. – Я хорошо тебя знаю, – нетерпеливо продолжил Лотар и сжал плечо великана. – Ты всегда имеешь небольшой запас. Сколько?

– Немного.

Хендрик попытался встать, но Лотар удержал его:

– Ты хорошо заработал в последний сезон. Я точно знаю, сколько я тебе платил.

– Пятьдесят фунтов, – пробурчал Хендрик.

– Нет, – качнул головой Лотар. – Ты получил больше.

– Ну, может, немного больше, – уступил Хендрик.

– Ты припас сотню фунтов, – решительно произнес Лотар. – Это то, что нам нужно. Дай их мне. Ты знаешь, что получишь потом во много раз больше. Так всегда было, и так всегда будет.

Группа поднималась по крутой и каменистой тропе, освещенной лучами раннего солнца. Они оставили желтый «даймлер» у подножия горы, на берегу реки Лисбек, и начали подъем еще в призрачном сером предутреннем свете.

Впереди шли два старых человека в поношенной одежде, в стоптанных башмаках и пропотевших, бесформенных соломенных шляпах. Оба были настолько худыми, словно долго страдали от голода, однако их костлявые тела двигались бодро, их кожа потемнела и покрылась морщинами от долгого воздействия стихий, так что случайный наблюдатель мог бы принять их за парочку старых безработных – в дни Великой депрессии много таких бродило по дорогам и проселкам.

Но случайный наблюдатель ошибся бы. Более высокий из двоих мужчин, слегка прихрамывавший на искусственной ноге, являлся рыцарем ордена Британской империи, обладателем высочайшей награды, какую только империя могла предложить, – креста Виктории, а также одним из самых выдающихся военных историков века, человеком настолько богатым и небрежно относящимся к мирским благам, что редко трудился оценить собственное состояние.

– Старина Гарри, – окликнул его спутник, никогда не называвший его сэром Гарриком Кортни. – Это величайшая из проблем, что нам предстоит решить, старина Гарри.

Он говорил высоким, почти девичьим голосом, и звук «р» перекатывался в его голосе особым образом, известным как «мальмсберийский акцент».

– Наши люди бросают землю и стекаются в города. Фермы умирают, а в городах для них нет работы.

Его голос звучал ровно, хотя они уже поднялись на две тысячи футов по крутому склону Столовой горы, поднялись без остановок, таким шагом, что обогнали всех молодых членов группы.

– Это верный путь к катастрофе, – согласился сэр Гаррик. – На фермах они бедны, но когда бросают землю, то умирают от голода в городах. А голодные люди – опасные люди, Оу Баас. Этому учит нас история.

Человек, которого он называл «старший хозяин», был ниже ростом, хотя держался прямее. У него были веселые голубые глаза, смотревшие из-под полей шляпы, и седая эспаньолка, качавшаяся, когда он говорил. В отличие от Гарри, он не был богат; он владел лишь небольшой фермой в холодном вельде Трансвааля и так же беспечно относился к своим долгам, как Гарри к своему богатству, но его угодьями был весь мир, награждавший его славой. Он являлся почетным доктором пятнадцати крупнейших университетов мира, в том числе Оксфорда, Кембриджа и Колумбийского университета. Он был почетным гражданином десяти городов – Лондона, Эдинбурга и прочих. Он был генералом буров, а теперь стал генералом Британской империи, членом Тайного совета, кавалером ордена Кавалеров почета, советником короля, выборным старейшиной «Мидл-Темпла» и членом Королевского общества. На его груди не умещались все полученные им звезды и ленты. Он был, несомненно, умнейшим, мудрейшим, харизматичным и наиболее влиятельным человеком из всех, когда-либо появлявшихся в Южной Африке. Его дух был как будто слишком велик, чтобы уместиться в каких-то границах, он казался настоящим гражданином всего огромного мира. Но в его броне имелась одна щель, и враги посылали в нее ядовитые стрелы. «Его сердце за морем, а не с вами», – заявляли они, и это привело к падению правительства Южно-Африканской партии, в котором он был премьер-министром, министром обороны и внутренних дел. Теперь он возглавил оппозицию. Однако сам он считал себя прежде всего ботаником, а солдатом и политиком – лишь по необходимости.

– Надо подождать, пока остальные нас догонят.

Генерал Ян Смэтс остановился на каменистом выступе, покрытом лишайником, и оперся на трость. Мужчины посмотрели вниз по склону.

В сотне шагов ниже по тропе мрачно поднималась женщина; очертания бедер под ее плотной ситцевой юбкой были мощными, словно круп породистой кобылы, а обнаженные руки выглядели мускулистыми, как у борца.

– Моя маленькая голубка, – нежно пробормотал сэр Гарри, наблюдая за своей новобрачной.

После четырнадцати лет ухаживаний она лишь полгода назад приняла его предложение.

– Поторопись, Анна! – умоляюще воскликнул мальчик, шедший за ней по узкой тропе. – Таким темпом мы доберемся до вершины только в полдень, а я умираю от желания позавтракать!

Ростом Шаса не уступал Анне, хотя и был в два раза тоньше ее.

– Так шагай вперед, если ты так спешишь, – проворчала женщина.

Пробковый шлем был низко надвинут на ее круглое красное лицо, немного похожее на морду дружелюбного бульдога.

– Хотя почему это кому-то приспичило желать поскорее добраться до вершины этой проклятой горы?..

– Я тебя подтолкну! – предложил Шаса и положил ладони на массивные круглые ягодицы леди Кортни. – Вот так! Вверх!

– Прекрати, испорченный мальчишка! – задохнулась Анна, стараясь удержать равновесие при неожиданно ускорившемся подъеме. – Или я сломаю эту палку о твою задницу! Ох, хватит! Хватит!

До того как стать леди Кортни, она была просто Анной, няней Шасы и любимой горничной его матери. Ее стремительный взлет по социальной лестнице никак не изменил их отношений.

Они, смеясь и задыхаясь, добрались до скального выступа.

– Вот она, дедушка! Специальная доставка!

Шаса усмехнулся, глядя на Гарри Кортни, а тот развел их в стороны решительно, однако нежно. Прекрасный мальчик и скромная краснолицая женщина были самыми драгоценными из всех его сокровищ – его женой и его единственным внуком.

– Анна, радость моя, ты не должна так пользоваться силой мальчика! – предупредил он супругу с невозмутимым лицом, а она хлопнула его по руке отчасти игриво, отчасти сердито.