Власть меча

Абрахам знал, что она предпочитает мужскую компанию, поэтому редко брал с собой жену, даже если Сантэн ее приглашала.

Сантэн повернулась к другому человеку, сутулая фигура которого маячила у выхода на балкон.

– Доктор Твентимен-Джонс! – Она протянула ему руки.

– Миссис Кортни… – пробормотал он так, словно собирался заколотить чей-то гроб.

Сантэн одарила его самой сияющей улыбкой. Это была ее маленькая игра – проверять, сумеет ли она заставить его проявить хоть малейшее выражение удовольствия. Но она снова проиграла. Уныние доктора лишь увеличилось; он напоминал тоскующего бладхаунда.

Их знакомство началось давно, примерно тогда же, когда и знакомство Сантэн с Абрахамом. Он был инженером-консультантом в алмазной компании «Де Бирс», и именно он занялся оценкой и организацией работ на руднике Ха’ани в 1919 году. Сантэн почти пять лет убеждала и уговаривала его, прежде чем он согласился стать главным инженером на руднике Ха’ани. Он был, пожалуй, наилучшим специалистом по алмазам в Южной Африке, а значит, лучшим в мире.

Сантэн пригласила обоих мужчин в салон и отмахнулась от бармена в белой куртке.

– Абрахам, бокал шампанского? – Она сама налила ему вина. – А вам, доктор Твентимен-Джонс, немножко мадеры?

– Вы всегда все помните, миссис Кортни, – с несчастным видом произнес инженер, когда она подала ему стакан.

Они всегда обращались друг к другу официально, хотя их дружба выдержала все испытания.

– Желаю вам доброго здоровья, джентльмены! – приветствовала друзей Сантэн, а когда они выпили, посмотрела на дальнюю дверь.

В этот момент вошел Шаса, и Сантэн внимательно наблюдала за тем, как он пожимает руки мужчинам. Он вел себя с должным уважением к их возрасту, не выразил смущения, когда Абрахам слишком эмоционально обнял его, а доктора Твентимен-Джонса приветствовал весьма серьезно. Сантэн чуть заметно кивнула, одобряя сына, и села за письменный стол. Тем самым она подала знак, что с формальностями покончено и пора переходить к делу. Мужчины тут же сели на элегантные, но неудобные стулья в стиле ар-деко и выжидательно склонились к ней.

– Случилось наконец, – сказала им Сантэн. – Они урезали нашу квоту.

Они откинулись на спинки стульев и обменялись короткими взглядами, прежде чем снова повернуться к Сантэн.

– Мы ждали этого почти год, – напомнил Абрахам.

– Тем не менее это не становится более приятным, – язвительно произнесла Сантэн.

– Насколько? – спросил Твентимен-Джонс.

– На сорок процентов, – ответила Сантэн, и у доктора стал такой вид, словно он готов разрыдаться.

Каждому из независимых добытчиков алмазов центральной торговой конторой «Де Бирс» назначалась квота. Такой порядок был неофициальным и, скорее всего, незаконным, однако строго соблюдался, и ни один из независимых добытчиков не был настолько безрассуден, чтобы проверять законность системы или пытаться отправить на рынок больше дозволенного.

– Сорок процентов! – взорвался Абрахам. – Да это же просто чудовищно!

– Верное замечание, дорогой Эйб, но не слишком полезное в данный момент.

Сантэн посмотрела на Твентимен-Джонса.

– А по категориям нет изменений? – спросил он.

Квоты учитывали вес в каратах по разным типам камней, от темных промышленных до прозрачнейших ювелирных, а также размеры кристаллов по шкале из десяти, от самых маленьких до крупных дорогих.

– Такое же процентное соотношение, – кивнула Сантэн.

Доктор ссутулился на своем стуле, достал из внутреннего кармана блокнот и начал быстрые подсчеты. Сантэн оглянулась на Шасу, который стоял, прислонившись к переборке.

– Ты понимаешь, о чем мы говорим?

– Квоты? Да, думаю, да, мама.

– Если что-то непонятно, спрашивай, – коротко приказала она и снова повернулась к Твентимен-Джонсу.

– Вы не могли бы попросить их увеличить квоту хотя бы на десять процентов? – спросил он.

Сантэн покачала головой:

– Уже просила, но они мне отказали. «Де Бирс» в своем бесконечном сострадании подчеркнула, что наибольшее падение спроса произошло как раз на уровне самоцветов и ювелирных изделий.

Доктор вернулся к своему блокноту. Они слушали, как его карандаш шуршит по бумаге, пока он наконец не поднял голову.

– Мы можем вообще закрыться? – тихо спросила Сантэн, и у доктора стал такой вид, словно ему легче застрелиться, чем ответить.

– Близко к тому, – прошептал он, – и нам придется увольнять рабочих и сокращать расходы, но мы должны суметь оплачивать издержки и, возможно, даже получать маленькую прибыль, но это зависит от нижней цены, которую установит «Де Бирс». Но, боюсь, сливки будет снимать торговая контора, миссис Кортни.

Сантэн даже ослабела и задрожала от облегчения. Она убрала руки со стола и положила их на колени, чтобы другие ничего не заметили. Несколько мгновений она молчала, а потом откашлялась, удостоверяясь, что ее голос не срывается.

– Квота вступает в силу с первого марта, – сказала она. – Это значит, что мы сможем собрать еще один полный груз. Вы знаете, что делать, доктор Твентимен-Джонс.

– Мы положим заменитель, миссис Кортни.

– Что такое заменитель, доктор Твентимен-Джонс?

Шаса заговорил впервые, и инженер серьезно повернулся к нему:

– Когда мы находим некоторое количество по-настоящему ценных алмазов за один период добычи, мы приберегаем лучшие из них, откладываем, чтобы включить в будущие доставки, которые могут оказаться невысокого качества. И у нас есть запас таких высококачественных камней, которые мы теперь передадим под охрану, пока есть возможность.

– Понимаю, – кивнул Шаса. – Спасибо, доктор Твентимен-Джонс.

– Рад быть вам полезным, мастер Шаса.

Сантэн встала.

– Теперь мы можем поужинать.

Слуга в белой куртке открыл раздвижную дверь в столовую, где длинный стол сверкал серебром и хрусталем и в старинных селадоновых вазах стояли желтые розы.

В миле от того места, где стоял вагон Сантэн, двое мужчин сидели у дымного костра, наблюдая за булькающей в котелке маисовой кашей и обсуждая лошадей. Весь план держался на лошадях. Их требовалось не меньше пятнадцати, причем сильных, закаленных пустыней животных.

– Тот человек, о котором я думаю, – надежный друг, – сказал Лотар.

– Даже лучший в мире друг не ссудит тебе пятнадцать хороший лошадей. А мы не можем совершить задуманное, если животных будет меньше пятнадцати, и ты не можешь купить их за сотню фунтов.

Лотар затянулся дымом вонючей глиняной трубки, и та непристойно захрюкала. Он сплюнул в огонь желтую табачную жижу.

– Я бы заплатил сотню за хорошую сигару, – проворчал он.

– Только не мою сотню, не выйдет, – возразил Хендрик.

– Ладно, забудем пока о лошадях, – предложил Лотар. – Давай поговорим о необходимых людях.

– Людей найти легче, чем лошадей, – усмехнулся Хендрик. – Нынче ты можешь купить хорошего человека по цене обеда, а за пудинг поиметь его жену. Я уже послал им сообщение, чтобы встретились с нами у котловины Уайлд-Хорс.

Они оба посмотрели на Манфреда, появившегося из темноты. Лотар, увидев выражение лица сына, сразу сунул в карман блокнот и быстро поднялся на ноги.

– Папа, ты должен поскорее пойти со мной, – взмолился Манфред.

– В чем дело, Мани?

– Мама Сары и малыши… Они все заболели. Я им сказал, что ты придешь, папа.

Лотар имел репутацию целителя людей и животных от любых болезней – от огнестрельных ран и сыпи до вертячки у овец и собачьей чумки.

Семья Сары жила под старым куском брезента рядом с центром лагеря. Женщина лежала под засаленным одеялом, и рядом с ней – двое малышей. Хотя женщине едва ли было больше тридцати лет, заботы, тяжелый труд и плохое питание превратили ее в старуху, сморщенную, с седыми волосами. Она потеряла большинство передних зубов, так что ее лицо словно провалилось внутрь.

Сара опустилась на колени рядом с матерью; влажной тряпкой она пыталась отирать пылающее лицо женщины. А та мотала головой из стороны в сторону и что-то бормотала в бреду.

Лотар присел по другую сторону от больной, лицом к девочке:

– А где твой папа, Сара? Ему следует быть здесь.

– Он отправился искать работу на рудниках, – прошептала девочка.

– Когда?

– Давно… – И тут же она пылко продолжила: – Но он пошлет за нами, и мы будем жить в красивом доме…

– Как давно твоя мама болеет?

– С прошлой ночи. – Сара снова попыталась приложить тряпку ко лбу женщины, но та слабо отмахнулась.

– А маленькие? – Лотар всматривался с их опухшие лица.

– С утра.

Лотар быстро отбросил одеяло, и из-под него хлынула удушающая вонь испражнений.

– Я пыталась их обмыть, – шептала Сара, оправдываясь. – Но они тут же снова пачкаются. Я не знаю, что делать.

Лотар приподнял перепачканное платье маленькой девочки. Ее маленький животик вздулся от недоедания, кожа была белой как мел. Ее покрывала красная сыпь.

Лотар невольно отдернул руки.

– Манфред, – резко произнес он, – ты прикасался к ним? К кому-нибудь из них?

– Да, папа, я пытался помочь Саре их обтереть.

– Иди к Хендрику, – приказал Лотар. – Скажи ему, мы немедленно уходим отсюда. Мы должны убраться поскорее.

– А что это, па? – Манфред медлил.

– Делай, что сказано! – гневно прикрикнул Лотар.

Когда Манфред исчез в темноте, он снова повернулся к девочке.

– Вы кипятили воду, которую пили? – спросил он.

Сара отрицательно качнула головой.

Всегда одно и то же, подумал Лотар. Простые деревенские люди, всю жизнь прожившие вдали от других, пили чистую воду из источников и беспечно испражнялись в открытом вельде. Они не понимали, чем рискуют, когда вынуждены были поселиться вплотную друг к другу.

– Что это такое, оом? – тихо спросила Сара. – Что с ними случилось?

– Кишечная инфекция.

Лотар увидел, что эти слова ничего не значили для Сары.

– Брюшной тиф, – попытался он объяснить иначе.

– Это плохо? – беспомощно спросила Сара.

Лотар не смог посмотреть ей в глаза. Он снова обратил взгляд на двух малышей. Их сжигала лихорадка, диарея обезвоживала тела. Было уже слишком поздно. Останься их мать здоровой, у них, возможно, был бы шанс, но женщина тоже слабела на глазах.

– Да, – сказал он. – Это плохо.

Тиф должен был разлететься по лагерю, как пожар в сухом после зимы вельде. И вполне могло оказаться, что и Манфред успел заразиться… при этой мысли Лотар быстро встал и направился прочь от вонючих подстилок.

– Что мне делать? – жалобно спросила Сара.

– Давай им как можно больше пить, но только обязательно кипяти воду.

Лотар отошел еще дальше. Он видел брюшной тиф в английских концентрационных лагерях во время войны. Эта зараза косила людей быстрее и страшнее, чем битвы. Лотар должен был увести отсюда Манфреда.

– А у вас есть лекарство от этого, оом? – Сара следовала за ним. – Я не хочу, чтобы моя мама умерла… не хочу, чтобы моя сестренка… если вы можете дать мне какое-то лекарство…

Сара пыталась сдержать слезы, растерянная и испуганная, и отчаянно надеялась на Лотара.

Лотар должен был прежде всего позаботиться о своем сыне, но его тронула храбрость девочки. Ему хотелось сказать ей: «От этого нет лекарств. Для них ничего нельзя сделать. Они теперь в руках Божьих».

Сара не отставала; она схватила Лотара за руку и потянула, словно пытаясь вернуть его к шалашу, где лежали, умирая, женщина и двое малышей:

– Помогите мне, оом! Помогите мне им помочь!

У Лотара мурашки побежали по коже от прикосновения девочки. Он тут же представил массу отвратительных микробов, упавших на него с ее нежной кожи. Он должен был как можно скорее убраться отсюда…

– Оставайся с ними, – сказал он ей, стараясь скрыть отвращение. – Давай им воду. Я пойду поискать лекарство.

– А когда вы вернетесь? – Девочка доверчиво заглянула ему в лицо.

Лотару пришлось собрать все свои силы, чтобы солгать.

– Вернусь как можно скорее, – пообещал он, мягко высвобождая руку. И повторил, отворачиваясь: – Давай им воду.

– Спасибо, – тихо произнесла ему вслед девочка. – Да благословит вас Бог, вы добрый человек, оом.

Лотар не смог ничего ответить. Не смог даже оглянуться. Вместо этого он поспешил через темнеющий лагерь. На этот раз, поскольку он сознательно прислушивался, он улавливал другие звуки в хижинах, мимо которых шел: капризный лихорадочный плач какого-то ребенка, тяжелое дыхание и стоны женщины, страдающей от ужасных спазмов в животе, беспокойные тихие голоса тех, кто ухаживал за ними…

Из одной из картонных хижин появилась костлявая фигура и вцепилась в руку Лотара. Он даже не понял сначала, мужчина это или женщина, но потом человек заговорил надтреснутым, почти безумным женским голосом:

– Вы доктор? Я должна найти доктора.

Лотар вырвался из цепких пальцев и пустился бежать.

Темный Хендрик ждал его. Он уже вскинул за плечи мешок и ногой забрасывал песком угли костра. Манфред сидел на корточках в стороне, под терном.

– Тиф, – выдохнул Лотар страшное слово. – Уже по всему лагерю.

Хендрик застыл. Лотар видел, как Хендрик противостоял раненому слону, но теперь гигант был испуган. Лотар это понял по тому, как тот держал большую черную голову, и по тому, какой запах возник от него – странный, похожий на запах рассерженной пустынной кобры.

– Пошли, Манфред. Мы уходим.

– А куда мы идем, папа? – Манфред все так же сидел на корточках.

– Подальше отсюда… подальше от города и его заразы.

– А как же Сара?

Мальчик вжал голову в плечи, и Лотар узнал этот жест упрямства.

– Она нам никто. И мы ничего не можем сделать.

– Но она умрет… как и ее мама, и маленькие… – Манфред посмотрел на отца. – Она ведь умрет, да?

– Вставай! – прикрикнул на него Лотар.

От стыда и чувства вины он разозлился.

– Мы уходим.

Он властно взмахнул рукой, и Хендрик подошел к Манфреду и поднял его на ноги.

– Идем, Мани, слушайся папу.

Он последовал за Лотаром, таща мальчика за руку.

Они перешли через железнодорожную насыпь, и Манфред перестал сопротивляться. Хендрик отпустил его, и мальчик послушно последовал за отцом.

Через час они добрались до главной дороги, пыльной серебристой полосы, бежавшей в лунном свете через перевал в холмах, и Лотар остановился.

– Мы идем за лошадьми? – спросил Хендрик.

– Да, – кивнул Лотар. – Это следующий шаг.

Но его голова сама повернулась в ту сторону, откуда они пришли, и все они умолкли, тоже глядя назад.

– Я не мог поступить по-другому, – объяснил Лотар. – Я не мог позволить Манфреду оставаться рядом с ними.

Никто ему не ответил.

– Мы должны заняться подготовкой… – продолжал он. – Лошади, мы должны добыть лошадей…

Он умолк.

Внезапно Лотар сорвал мешок с плеча Хендрика и бросил его на землю. Сердито открыв его, он достал небольшой холщовый сверток, в котором лежали его хирургические инструменты и запас лекарств.

– Придержи Мани, – приказал он Хендрику. – Ждите меня в ущелье у реки Гамас, на том месте, где мы останавливались во время марша из Усакоса. Ты его помнишь?

Хендрик кивнул:

– Как долго тебя ждать?

– Ровно столько, сколько им понадобится, чтобы умереть, – ответил Лотар.

Он встал и посмотрел на Манфреда.

– Делай, что велит Хендрик, – приказал он.

– Можно мне пойти с тобой, папа?

Лотар не потрудился ответить. Он повернулся и зашагал обратно среди освещенных луной колючих деревьев, а Хендрик и Манфред провожали его взглядами, пока он не исчез. Потом Хендрик опустился на колени и начал заново укладывать вещи в мешке.

Сара сидела на корточках у костра, юбка сбилась вокруг ее тощих темных ног; она щурилась от дыма, ожидая, пока вскипит вода в закопченном котелке.

Подняв голову, она увидела Лотара, стоявшего на краю освещенного круга. Девочка уставилась на него, а потом ее бледное худое личико как будто съежилось, и по щекам потекли слезы, поблескивая в отсветах костра.

– Я думала, вы не вернетесь, – прошептала она. – Я думала, вы ушли.

Лотар резко качнул головой, все еще злясь на собственную слабость и не доверяя собственному голосу. Он просто присел на корточки напротив девочки, по другую сторону костра, и раскрыл свою холщовую сумку. Ее содержимое никак не подходило к случаю. Лотар мог выдернуть гнилой зуб, вскрыть нарыв, вычистить змеиный укус или поставить шины на сломанные конечности, но лечить стремительно распространявшийся тиф ему было практически нечем. Лотар налил в кружку столовую ложку черного патентованного состава Чемберлена от диареи и наполнил ее до краев горячей водой из котелка.

– Помоги мне! – велел он Саре.

Они вместе приподняли и усадили младшего ребенка. Малышка почти ничего не весила, Лотар ощущал каждую косточку ее крошечного тела, словно он взял в руки едва оперившегося птенца. И все было безнадежно.

«Она умрет к утру», – думал Лотар, поднося кружку к ее губам.

Но девочка и столько не протянула; она ускользнула из жизни за несколько часов до рассвета. Момент ее смерти остался незамеченным, и Лотар понял все лишь тогда, когда пощупал пульс ребенка на сонной артерии и ощутил холод вечности в истощенной плоти.

Мальчик продержался до полудня и ушел так же тихо, как и его сестренка. Лотар завернул их в одно серое грязное одеяло и вынес на руках к общей могиле, уже выкопанной на краю лагеря. Это был маленький одинокий сверток на песчаном дне, в конце ряда более крупных тел.

Мать Сары продолжала сражаться за жизнь.

«Бог знает, почему ей так хочется дальше жить, – думал Лотар, – ее ведь не ждет ничего хорошего». Но она стонала, мотала головой и вскрикивала в бреду. Лотар уже возненавидел ее за такое упорство, за то, что она удерживала его рядом с вонючими матрасами, вынуждая следить за своим угасанием, касаться горячей от лихорадки кожи, вливать лекарство в беззубый рот…

В сумерки он подумал, что она победила. Кожа женщины стала прохладнее, сама она затихла. И даже с трудом потянулась к руке Сары и попыталась что-то сказать, глядя в лицо дочери, как будто узнавая ее, но слова вязли в глубине ее горла, а в углах рта скапливалась пузырящаяся желтая слизь.

Усилие оказалось слишком большим. Женщина закрыла глаза и как будто заснула. Сара отерла ей губы и взяла тонкую костлявую руку с синими венами, набухшими под кожей.

Через час женщина внезапно села и отчетливо произнесла:

– Сара, где ты, детка?

А потом упала на спину и сделала долгий судорожный вдох. Вдох оборвался на середине, и худая грудь женщины медленно опала, а вся плоть словно стекла с ее лица, как теплый воск.

На этот раз Сара шла рядом с Лотаром, когда тот нес женщину к могиле. Он положил ее в конце длинного ряда трупов. А потом они вместе вернулись к шалашу.

Сара стояла и смотрела, как Лотар сворачивает холщовую скатку, и на ее маленьком бледном личике отражалась бесконечная тоска. Лотар прошел с десяток шагов, потом повернул обратно. Девочка дрожала, как брошенный щенок, но не тронулась с места.

– Ладно, – сказал Лотар с покорным вздохом. – Идем!

Она бросилась к нему.

– Я не доставлю вам никаких неприятностей, – пробормотала она, едва не рыдая от облегчения. – Я вам буду помогать. Я умею готовить, шить и стирать. Вам не будет со мной тяжело.

– Что ты собираешься с ней делать? – спросил Хендрик. – Она не может оставаться с нами! Нам никогда не сделать того, что мы должны, имея на руках ребенка такого возраста!

– Я не мог бросить ее там, – оправдывался Лотар. – В этом лагере смерти.

– Но для нас так было бы лучше. – Хендрик пожал плечами. – А теперь что?

Они покинули стоянку на дне ущелья и поднялись на вершину скалистого обрыва. Дети остались далеко внизу, на песчаном берегу единственного зеленого застоявшегося водоема во всем ущелье, в котором еще оставалась вода.

Дети сидели рядом на корточках; Манфред вытянул вперед правую руку, держа самодельную леску. Мужчины увидели, как мальчик отклонился назад и перебросил леску из руки в руку. Сара вскочила, ее восторженный крик донесся до мужчин. А они наблюдали, как Манфред выдернул из воды бьющегося, скользкого черного сома. Рыба запрыгала на песке, сверкая каплями влаги.

– Я решу, что с ней делать, – заверил Хендрика Лотар.

Но Хендрик перебил его:

– Лучше думай поскорее. С каждым днем, который мы тратим впустую, вода на севере пересыхает, а у нас до сих пор нет лошадей.

Лотар набил свою трубку новой порцией махорки и задумался. Хендрик был прав: девочка все усложняла. Следовало как-то избавиться от нее. Внезапно он оторвал взгляд от трубки и улыбнулся.

– Моя кузина, – сказал он.

Хендрик недоуменно уставился на него:

– Я и не знал, что у тебя есть кузены.

– Большинство из них погибли в лагерях, но Труди выжила.

– Где же она, эта твоя любимая кузина?

– Она живет как раз на нашем пути к северу. Так что мы не потеряем времени, а просто оставим девочку у нее.

– Я не хочу туда идти, – горестно прошептала Сара. – Я не знаю твою тетю. Я хочу остаться с вами.

– Тише! – предостерег ее Манфред. – Разбудишь папу и Хенни.

Он придвинулся ближе к ней и прижал палец к ее губам. Костер уже догорел, и луна зашла. Только звезды пустыни сияли над ними, большие, как огни свечей, на фоне черного бархатного полога неба.

Сара заговорила так тихо, что Манфред едва мог разбирать слова, хотя губы девочки находились в нескольких дюймах от его уха.

– Ты единственный друг, который у меня когда-либо был, – сказала она. – Да еще такой, кто учил меня читать и писать.

Манфред тут же почувствовал, как от этих слов на его плечи лег огромный груз ответственности. До этого момента он испытывал к девочке двойственные чувства. У него, как и у Сары, никогда не было друзей его возраста, он никогда не ходил в школу, никогда не жил в городе. Его единственным учителем был отец. Всю свою жизнь Манфред находился среди взрослых мужчин; рядом были его отец, Хендрик и грубые суровые мужчины. И никакая женщина не заботилась о нем и не проявляла к нему нежности.

Сара стала его первой подружкой, хотя ее слабость и глупость раздражали Манфреда. Ему приходилось ждать, пока она догонит его, когда они поднимались на холмы, и она хныкала, когда он бил по голове сома, умерщвляя его, или сворачивал шею жирному коричневому франколину, попавшемуся в силки. Однако она смешила его, и Манфреду нравился ее голос, когда она пела, – голос был тоненьким, нежным и очень мелодичным. И хотя ее раболепие иногда выглядело избыточным и чрезмерным, все же Манфред испытывал необъяснимое чувство блаженства, когда Сара была рядом. Она быстро училась, и за те несколько дней, что они провели вместе, она успела выучить наизусть алфавит и таблицу умножения от двух до десяти.

Конечно, было бы намного лучше, окажись Сара мальчиком, однако мальчик все же разглядел в ней кое-что интригующее… Запах и мягкость ее кожи озадачивали Манфреда. Волосы у Сары были очень мягкими, шелковистыми… Иногда он касался их как бы случайно, и Сара тут же застывала и не шевелилась под его пальцами, так что он смущался и почти бессознательно убирал руку.

Иногда Сара прижималась к нему, как нежный котенок, и странное удовольствие, охватывавшее Манфреда, было слишком непропорционально краткому прикосновению; а когда они спали под одним одеялом, Манфред мог проснуться среди ночи и прислушиваться к ее дыханию, а ее волосы щекотали его лицо.

Дорога до Окаханджи была долгой, тяжелой и пыльной. Они находились в пути уже пять дней. Но двигались только рано утром и поздно вечером. Днем мужчины обычно отдыхали в тени, а двое детей могли удрать в сторонку, чтобы поболтать, поставить силки или продолжить уроки Сары. Они не играли в какие-нибудь воображаемые игры, как могли бы проводить время другие дети их возраста. Жизнь обоих была слишком близка к грубой реальности. А теперь над ними нависла новая угроза – угроза разлуки, которая становилась все более близкой с каждой милей, оставленной позади. Манфред не мог найти слов, чтобы утешить Сару. Его собственное чувство неминуемой потери усугубилось из-за заверений Сары в ее дружбе. Она прижималась к нему под одеялом, и тепло ее худенького, хрупкого тела изумляло. Манфред неловко обнял ее за плечи, и мягкие волосы прижались к его щеке.

– Я за тобой вернусь.

Манфред не собирался этого говорить. И даже не думал ничего такого до момента, когда у него вырвались эти слова.

– Обещай мне! – Сара повернулась так, что ее губы оказались возле уха Манфреда. – Обещай, что вернешься и заберешь меня.

– Обещаю. Я за тобой вернусь, – торжественно повторил Манфред, сам потрясенный тем, что делал.

Он не имел власти над своим будущим, он просто не мог быть уверен, что сдержит такое обещание.

– Когда? – тут же спросила Сара.

– Нам нужно кое-что сделать…

Манфред не знал подробностей того, что задумали его отец и Хендрик. Он лишь понимал, что это нечто трудное и в какой-то степени опасное.