Каштак

Каштак

Роман Грачев

Дизайнер обложки Роман Грачев

© Роман Грачев, 2025

© Роман Грачев, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0059-5173-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Кашта́к – посёлок на северной окраине Челябинска, окруженный реликтовым сосновым бором. В советские времена там располагалось несколько пионерских лагерей, тянущихся вереницей по правому берегу реки Миасс. Советское деревянное зодчество, лишенное элементарных удобств (попросту бараки, аналогичные рабочим) с малолетства приучало наследников первостроителей к аскетизму. Впрочем, чего греха таить, мне там было хорошо. В детстве часто бывает хорошо – просто так. Жаль, сейчас все иначе.

Первая редакция романа «Каштак» увидела свет в январе 2023 года, а работа над ним велась около трех лет, начиная с 2019-го. Таким образом, описания диких мест и заброшенных строений относятся именно к этому периоду. В угоду сюжету мне пришлось кое-что доломать, что-то достроить и переставить, но в целом локация соответствует реалиям тех лет. Что происходит в Каштаке сейчас, весной 2025-го, я даже смотреть не хочу. Если верить спутниковым снимкам, оставшиеся деревянные бараки снесены, а бывший стадион пионерлагеря закатан в асфальт. Оно и понятно, места там красивые, негоже им бесплатно прозябать.

Фотографию для обложки я сделал в 2019 году. Спрятанная в лесу побитая статуя пионера произвела на меня неизгладимое впечатление. Бог знает, кто и зачем поставил туда этого несчастного парня – вероятно, просто избавлялись от хлама, – но мне увиделось в нем что-то символическое. Мистическое даже.

Он – призрак ушедшей эпохи. Потрепанный временем артефакт, пожелтевший лист отрывного календаря за тысяча девятьсот какой-то год. Ему не суждено больше украшать аллею лагеря, слышать ребячий смех и наслаждаться песнями детского хора Гостелерадио, несущимися из громкоговорителей.

Он – всё.

Хотя это не точно.

ЧАСТЬ I. Родео

1. Мопс

Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы пионеры, дети рабочих. Близится время светлых годов. Клич пионеров: «Всегда будь готов!

Паша ухмыльнулся, потянулся в кресле, зевнул. Забавно устроена память человеческая. Можно не помнить, какого цвета колготки ты носил в детстве и носил ли их вообще (даже не сомневайся – носил) и как выглядела девочка, разделившая с тобой первый поцелуй (будь уверен, она была страшная, как «Паранормальное явление»), но любого из нас ночью разбуди и попроси напеть гимн юных строителей коммунизма – как от зубов отскочит!

Кстати, почему ночи – синие? Они вообще-то черные с блестящими бусинками наверху. Если они синие, то это либо время перед рассветом, либо кто-то с вечера бухает. Да и со «временем светлых годов» что-то намудрили. Оно всё близится и никак не приблизится, хоть бы краем глаза на него глянуть, не говоря уж о том, чтобы пожить в нем… Но шиш, у нас, как «варенье на завтра» у Алисы в Стране Чудес, всё и всегда только будет — не сейчас, как-нибудь потом, лет через тридцать-сорок, когда тех, кто обещал эти чудесные времена, прокатят по Охотному ряду на лафете и закопают под Кремлевской стеной…

Ладно, хватит причитать. Надо решать, что делать с этой вредной собакой.

– Кузя! – крикнул Паша, ожидая услышать цокот собачьих когтей по ламинату. – Кузя, засранец, где ты там?

В ответ из глубины квартиры донеслось сердитое «вуф!»

– Вот паршивец.

Вообще-то Паша всю жизнь был кошатником, а собак сторонился. С кошками просто: задал корма, вытряхнул дерьмо из лотка, почесал за ушком – и всё, ты свободен, как Валерий Кипелов после ухода из «Арии». А собака что? Друг человека, причем настолько преданный, что палкой не прогонишь. Да еще эти бесконечные прогулки с пяти утра до полуночи, мытьё лап, ошейники от блох, прививки всяческие.

Купить собаку его уговорила подруга, теперь уже бывшая. Паша не особо сопротивлялся, любил ее как-никак, потакал капризам, исполнял желания, приносил кофе в постель. Лена этим успешно пользовалась. Одной из ее прихотей и стал чертов мопс, которого она приметила на птичьем рынке. Пёсик лежал в коробке вместе со своими братьями и сестрами, так смешно сучил лапками и выпучивал глаза, что девушка не удержалась: «Ой, Паш, давай возьмем! Смотри, какая прелесть!»

Паша поддался – благо, по габаритам собакен был игрушечный и, видимо, не требовал серьезного ухода. Будь это псина размером со слона, Паша, пожалуй, там же на рынке дал бы подруге развод, но коли уж маленький и с забавной моськой, то пусть живет.

Лена была на седьмом небе от счастья. Она назвала мопса Кузей, купила ему свитерок, носочки и шарфик… а через полгода ушла от Паши, сославшись на необходимость «поиска себя в чем-то ином». Вот ведь бабы! Золотые побрякушки и айфон последней модели она забрать не забыла, а псиной побрезговала.

– Кузьма, чтоб тебя!

Мопс вышел из соседней комнаты, лениво приковылял к хозяину, уселся подле ног и уставился вопросительно: чего разбудил, Павел Арсеньевич? Захворал, чо ли? Паша не стал его ругать, памятуя, что Кузя обычно отвечает на выволочки гигантскими лужами в коридоре. Да и заспанная рожа пса неожиданно вызвала умиление.

– Ну, чего вылупился, казус Дарвина? Иди сюда.

Кузя запрыгнул к нему на колени, высунул язык.

– Куда ж тебя девать-то, горемычный, – пробормотал Паша, тиская мопса. – Ты ведь тут за сутки всё засрешь.

Кузя подтвердил коротким «ыр».

– Ладно, гулять. Может, на свежем воздухе чего-нибудь придумаем.

Кузя ничего не имел против. Звонкое и манящее слово гулять он выучил одним из первых, равно как и жрать, в жопу и иди поцелую, мордатый.

Павлу Феклистову недавно исполнилось сорок четыре. Был он холост, бездетен и почти беспринципен, если не считать тех областей человеческих отношений, что охватывали старых друзей и членов семьи. Не любил он людей, что поделаешь. Есть на свете такие индивидуумы – и их много, – которые скорее пожалеют попугайчика в клетке, как Саша Белый из «Бригады», чем протянут руку падающему в пропасть. Паша, правда, еще не дошел до стадии «лети, черт с тобой!», но приблизился к ней на довольно опасное расстояние.

Он трудился менеджером в одной средней конторке, занимающейся установкой дверей и окон. С девяти утра и до шести вечера сидел Паша в офисе на первом этаже жилого дома возле парка Гагарина, зависал в социальных сетях, встречал и отправлял восвояси клиентов, недовольных качеством услуг, и в целом на условия труда не жаловался. Коллеги считали его толковым, но инертным. Он, возможно, смог бы выбраться из холопской упряжки, организовать какой-нибудь собственный стартап, и друзья неоднократно делали ему соответствующие предложения, но отчего-то ерепенился Паша, отмахивался брезгливо, а когда количество предложений превысило лимит, то и к известной матушке стал отправлять. Не видел он себя предпринимателем, не охотился за журавлями, тиская в ладони родную синицу, не стяжал славы и почестей. Да и денег ему вполне хватало. Жил себе в съемной двухкомнатной квартире в спальном районе северо-запада, питался полуфабрикатами, пил пиво по пятницам и в ус не дул. Может быть, именно поэтому Ленка ушла от него. Не видела перспектив. Женщинам ведь надо иметь какую-то точку опоры, чтобы, понимаешь…

Чтобы – что?

Паша не хотел об этом думать. Ушла и ушла, кобыле легче. В постели, правда, была хороша, чертовка, но овчина выделки не стоила. Секс порой обходится мужчинам слишком дорого.

Паша гулял с мопсом по скверу, усыпанному желтой листвой, и думал, куда бы сплавить на денек проклятую псину. Кузя как обычно вынюхивал что-то в земле, тявкал на встречных сородичей и норовил обмочить каждое попадающееся на пути деревце. Безмятежная скотина.

Ничего не придумав, Паша набрал номер матери. Она наверняка откажется приютить мопса, но вдруг на девяносто девятой попытке сломается?

– Мам, привет! Как ваше ничего?

– Привет. Наше ничего нормально.

Похоже, сегодня Валентина Николаевна Феклистова пребывала в хорошем настроении. Это добрый знак.

– Говори, – великодушно разрешила мать.

– Чего говорить?

– Ну ты ведь не просто так позвонил, Паш.

– Почему?

– А ты просто так звонишь раз в полгода. Когда это было-то… эмм, месяц назад, кажется? Так что твоя бескорыстная любовь к матери должна проявиться не раньше марта. Вот, кстати, на Женский день и попадешь.

– Прекрати, мамуль. Ты ведь и сама не особо общительна.

– Ладно, ладно. Что там у тебя?

Паша набрал в легкие побольше воздуха.

– Кузю возьмете на день-два? Лучше на два-три.

Молчание в трубке. Матушка выбирала наименее болезненный вариант ответа. Паша понял, что она остановится на стандартной схеме, действующей безотказно много лет.

– У отца спрашивай. Но имей в виду, что он сегодня того…

– Болеет?

– Ага. Литр рассола с утра высосал.

– Ясно, день взятия Бастилии не впустую прошел.

Паша вздохнул. Дальнейшие переговоры не имели смысла, матушка в миллионный раз провернула свой любимый трюк: всю жизнь принимавшая единоличные решения, она в нужный момент ловко скидывала ответственность на мужа – дескать, если отец не будет против, то и ладно. Вся подлость технологии заключалась в том, что отцу было все равно, но при этом он неизменно отвечал: «Иди к матери, пусть она решает».

– Ладно, отбой, мам, придумаю что-нибудь.

– Уезжаешь куда?

– Да, с ребятами на пикник поедем, пока погода позволяет. На выходные под двадцать градусов обещали и солнце.

– Дело хорошее. С Сенькой поедешь?

– Да, и Семен будет, и Васька, и Милка, естественно.

– На манеже всё те же, – фыркнула матушка. – Опять по местам боевой славы?

– Ну хватит уже, да! Больному привет с занесением!

Паша сунул телефон в карман и посмотрел на мопса. Кузя, шмыгая моськой, всем своим видом намекал, что пора бы и перекусить. Тут на углу делают отличные хот-доги, Павел Арсеньевич.

– Ты с них пердишь, – сказал ему Паша. – Похоже, придется тебя с собой брать.

2. Физрук

Каждый год в начале сентября Семен Гармаш обращался к первокурсникам с одной и той же приветственной речью. Эта речь была хитом в университете и за его пределами, разошлась огромным количеством копий по смартфонам студентов и преподавателей, собрала десятки тысяч просмотров в Интернете. А выглядело это так.

Выстроив салажат на беговой дорожке стадиона, он долго их изучал, не говоря ни слова. Как следствие, студенты, привыкшие балаболить, затихали, ждали какого-то развития. Добившись полной тишины и предельного внимания, Сеня приступал к монологу:

– То, что я стою здесь, является результатом очень неудачного эксперимента. Сначала хотели прислать сюда из головного корпуса по одному преподавателю для каждой группы и каждого факультета. Однако университет зажал денег, люди отказывались ехать в эту подмышку города, поэтому перед вами стою я, не сумевший как следует спрятаться.

Студенты, не готовые к такой необычной форме знакомства, начинали переглядываться. Впрочем, им это определенно нравилось – уж куда больше, чем «плач Ярославны» какого-нибудь пузана из областного министерства образования или депутата ЗСО.

Сеня меж тем, заложив руки за спину и медленно прохаживаясь перед строем, продолжал:

– Должен сказать, что я худший преподаватель на кафедре, худший преподаватель на факультете и номинируюсь на звание худшего преподавателя во всем нашем вузе. А ещё я с детства ненавижу физкультуру, поэтому вы будете для меня в какой-то степени обузой. Также хочу отметить, что я плохо переношу большие скопления людей, поэтому чем меньше вас будет на парах, тем лучше для моего психического здоровья.

Молодежь бурлила, переговаривалась, посмеивалась. Семен же был зверски серьезен, ни один мускул не дрожал на его лице.

– Кстати, девушки, вам я разрешаю по естественным физиологическим причинам пропускать пять пар в семестре. Те, кто не воспользуется этим священным правом, будут вызывать у меня подозрение, а я не люблю подозревать, когда вполне уверен.

Девчонки робко аплодировали. Семен поднимал руку, призывая к тишине.

– Парни, вас мне обрадовать нечем. Ваши естественные причины не посещать физкультуру известны с тех пор, как в пантеон греческих богов затесался некто Бахус. Однако у меня поводом для вашей неявки может быть лишь гибель в результате передозировки. Вопросы?

Парни смеялись. Вопросов не было, это же шоу.

– Далее, я разрешаю вам подделывать справки и иные бумажные документы, подтверждающие, что у вас есть физические нагрузки помимо университета. Допустим, приносит мне человек филькину грамоту, в которой сказано, что он три раза в неделю посещает секцию карате или чемпион области по метанию гранаты, – я сделаю вид, что верю, и отпущу на все четыре стороны.

Тут наверняка кто-нибудь из студентов поднимал руку.

– Скажите, а если я на самом деле активно занимаюсь спортом?

– Тогда вам сам Бог велел. Я ведь это к тому говорю, что многие из вас действительно будут подделывать справки, так что мы, считайте, договорились на берегу. Всё усвоили? Тогда пару кругов для разминки – бегом!

Студенты его любили. Несмотря на разрешение Семена забить на физкультуру, молодые люди предпочитали ее не пропускать. Во-первых, физрук не лютовал – не заставлял отжиматься до потери сознания, не загонял на канаты и не предлагал насиловать козла. Он играл со студентами в волейбол и баскетбол, устраивал какие-то веселые старты наподобие школьных и вообще вел себя так, будто учебная программа была написана не для него. Во-вторых, на своих парах Семен Гармаш продолжал отжигать, как и на первом занятии.

– Шевелите булками, дочери порока! – подгонял он прыгающих со скакалками девчонок. – Я верю, что ваши рыхлые попы могут выглядеть лучше! Докажите мне!

Девчонки хохотали и прыгали усерднее.

– А вы, потомки Венички Ерофеева, – обращался он к пацанам, – долго будете шары в штанах перекатывать? Кто из вас подтянется на перекладине хотя бы три раза, к тому обещаю целый месяц обращаться по имени и добавлять «господин». Вперед!

Девушки были влюблены в Гармаша. Внешне он был далеко не Брэд Питт – долговязый, худой, со смешными эльфийскими ушами, – но обаянием укладывал на лопатки. Одна из первокурсниц как-то не выдержала, подошла к Семену по окончании пары вся такая вспотевшая, в полуоткрытом спортивном костюме, пахнущая возбуждением, и попросила индивидуальных занятий. Глаза ее призывно блестели.

– Давай-ка отойдем, – сказал Сеня.

Он завел девушку за борт хоккейной коробки.

– Послушай меня, красавица… эмм, как там тебя?

– Катя. – Студентка сразу сникла.

– Катя-Катерина… В общем, так, запомни сама и передай всем, кто захочет повторить твой подвиг: мои индивидуальные занятия включают нестандартные индийские практики с участием неограниченного круга инструкторов. Сколько ты потянешь?

Девушку как ветром сдуло.

Разумеется, новость о наклонностях физрука в тот же день облетела весь первый курс. Сеня был вызван на ковер к декану.

– Что ты там опять отчебучил, клоун? – с усмешкой поинтересовался кандидат социологических наук Анатолий Панкратов, тяжеловесный, маститый, увешанный регалиями, но добродушный, как Винни-Пух. – Опять своими оргиями детей пугаешь?

– Я уже не знаю, чем их напугать, Палыч.

– Зануду включить не пробовал? Устрой им ад на занятиях, они быстро о своем либидо забудут.

– Увы, – «виновато» шмыгал носом Сеня, – не могу быть добрым-злым, добрый я ужасно.

– Иди уже! – смеялся Панкратов. – Доиграешься когда-нибудь, харассмент впаяют.

– Скорее антихарассмент.

В тот день, когда Паша Феклистов выгуливал мопса Кузю, подбирая варианты его устройства, Семену позвонила Людмила Ставицкая, она же просто Милка.

– Ты в субботу едешь?

– Конечно, а как иначе. Нельзя нарушать традицию.

– Так-то верно, – вздохнула Милка. Голос у нее был какой-то невеселый.

– Есть сомнения?

– Не нравится мне Паша в последнее время. Замкнутый стал, молчаливый, ласкового слова не дождешься.

– С ним иногда случается. Меня больше Василий беспокоит.

– А с ним что?

– Два месяца в завязке, компаний избегает, кефир пьет. Такой противный стал.

– Он может не поехать?

– Поехать-то поедет, но ведь всю душу вынет. Представляешь, как в пьющей компании терпеть одного зашитого? Хотя нет, он не зашивался, он силу воли испытывает, а это еще хуже.

– Ладно, посмотрим. Лизка у тебя как? Концерт закатит?

– Без вариантов. Но я люблю экспрессивную музыку. Дети уедут к моим старикам, пусть орет сколько влезет.

– Не жизнь, а именины сердца. Ладно, на созвоне.

Закончив разговор, Семен вскипятил чайник, заварил лапшу. До следующей пары оставалось еще два часа, можно было предаться чревоугодию и почитать книгу. Сегодня он захватил на работу «Заблудившийся автобус» Джона Стейнбека. Начало вроде ничего.

3. Алкаш

Вася Болотов действительно не зашивался и не кодировался. Во-первых, он сомневался в эффективности подобных методов, а во-вторых, было в них что-то ущербное: выходило, что он просто слабак, не способный разобраться со своими проблемами самостоятельно, без внешнего принуждения. А он мог. И он докажет это!

Первая неделя далась ему нелегко. Он бродил по городу и не понимал, почему не может купить хотя бы пива. Он дал себе слово, что не будет покупать, но искренне не въезжал, чего ради себя истязает. Ведь это был его обычный ритуал во время прогулок: взять пиваса, пару хот-догов и присесть где-нибудь в тени под березками. В такие моменты жизнь не казалась ему чередой непреодолимых препятствий, она манила новыми возможностями. Правда, заканчивалось это глубокой алкогольной комой, потому что бутылка пива никогда не приходила одна, за ней выстраивались шеренгой шкалики водки и полторашки разливного шампанского из круглосуточного магазина. Вася не умел останавливаться и в минуты просветления завидовал тем, кто мог спокойно замахнуть за ужином стопочку, не ощущая потребности в продолжении банкета.

На второй неделе он обнаружил в себе развитие способностей к риторике: его потянуло на философские рассуждения и далеко идущие выводы. В принципе, Вася всегда был не чужд пустопорожней болтовне, но теперь по трезвости вдруг начинал к месту и не к месту анализировать вслух тенденции развития межнациональных отношений или проблемы современного образования. Отец выслушивал его речи со смирением, справедливо полагая, что пусть лучше сынуля треплет языком о вещах, в которых мало что смыслит, чем обзывает отца «пидорасом» и «пятой колонной».

– Наша школа сильна в формальных знаниях, но совершенно не сильна в практических, – говорил Вася за ужином, размахивая вилкой. – Школьники могут запоминать пройденную программу, но не умеют извлекать из этого реальные возможности в будущем. Метапредметность и комбинаторика знаний из разных отраслей для решения нетривиальных задач дается детям очень непросто. Ты понимаешь?

«Как два пальца», – думал отец, а вслух говорил:

– Тебе сосисок еще подложить? Там осталась парочка, не в холодильник же убирать.

Вася раздражался: я тебе о серьезных вещах толкую, а ты мне про сосиски, – но сорваться себе не позволял, отчего опять же страдал неимоверно.

Василий и Алексей Петрович Болотовы жили вдвоем. Мать и жена умерла несколько лет назад от инфаркта. В последние годы она, пожалуй, единственная вставляла сыну пистонов за безудержное пьянство. На том, видимо, и сломалась. Вася после развода вернулся к родителям, занял свою прежнюю комнату, обустроил в ней рабочий кабинет, но отчего-то не душевный подъем испытал, разделавшись с ненавистным браком, а впал в тоску. Он пил, пока были деньги, ненадолго выныривал на поверхность, чтобы продать пару статей местным интернет-порталам, а затем снова залегал на дно синей ямы. Мама пыталась встряхнуть его, давила на совесть, напоминала, что внучку неделями не видит, горевала и плакала, сидя ночами на кухне. Все было тщетно. В одно прекрасное солнечное утро она не проснулась. Сдалась и отправилась туда, где было намного спокойнее.

Отец к сыну относился проще. После смерти Натальи Антоновны мужчины тесно не общались. Вася торчал у себя в кабинете, Алексей Петрович облюбовал гостиную, где у него был свой телевизор и книжные полки. На сыновние загулы он почти не обращал внимания, зная, что никакими уговорами делу не поможешь. Так и жили – соседями.

На исходе месяца трезвости Вася едва не взял штурмом ночной магазин. Пришел за сигаретами, задержался у холодильника с фаст-фудом, приглядывая себе сэндвич посвежее, и вдруг впился глазами в алкогольный прилавок. Вот они, мои хорошие, мои сладкие. Соскучились, поди? А чего тогда прячетесь? Выйдите и поздоровайтесь, мол, челом бьем, Василий Алексеевич, как здоровьице ваше? Чой-то давно не заглядывали…

Чистый Шукшин, разговаривающий с березами.

– Дайте вон ту, – попросил он продавщицу.

– Какую?

– Вот эту… или нет, вон ту, побольше. Или нет?

Кажется, в тот момент он даже не осознавал, что срывается с привязи. Душа просила, ныла, ругалась и била копытом, требуя сатисфакции за недели мучений.

– Какую тебе? – торопила продавщица.

– Да любую, блять!

На его крик обернулись посетители ночника, двое парней и девушка, попивавшие пиво у колченогого столика.

– Алкоголь только за наличные, – сказала продавщица.

– Почему?! У меня нет! Возьмите карту!

– Какие карты за полночь! Давно уже все знают! Иди домой за налом или…

Она не закончила фразу. Вася кинулся через прилавок. Он хотел вцепиться девушке в горло.

– Иди сюда, жопа толстая! Карты она не принимает!

Неизвестно, чем бы закончился этот инцидент, кабы не парни из-за столика. Они живо подскочили к дебоширу, подхватили его за локти и вышвырнули на улицу.

– Еще раз здесь появишься, – кричала вслед продавщица, – я тебя ментам сдам!

Сидя на бордюре и потирая ушибленное колено, Вася поражался, до какой же ручки он дошел. Ведь даже будучи пьяным он никогда не позволял себе ничего подобного.

Впрочем, постепенно Болотов привыкал к своему новому статусу и даже находил в нем положительные моменты. Денег стало больше, сон постепенно стабилизировался, желудок перестал ныть по утрам, в зеркале отражался довольно приятный мужчина средних лет, а не опухшее красномордое чудище. Правда, и без неприятных открытий не обошлось: статьи, что он еженедельно сдавал заказчикам, и материалы в его авторском блоге становились все хуже и хуже. Пропал кураж, остроумие стачивалось, как коньки на асфальте, рассуждения и выводы теряли изящество и порой уходили в такие дебри, что сам автор не в состоянии был уразуметь, что он имел в виду.

– Веришь ли, я стал бояться писать, – сказал он как-то Семену за обедом в столовой университетского кампуса. Сеня пил зеленый чай, Вася посасывал клубничный морс. – Бывает, полчаса пялюсь в монитор и туплю: кому, о чем, зачем? Что я хочу донести до читателя, какие умозаключения нуждаются в выходе, чем я могу осчастливить людей? И пусто в голове, понимаешь?

– Еще бы, – кивнул Сеня. На самом деле его всерьез беспокоила новая Васькина манера изъясняться. Болотов слыл интересным блогером, пробовал писать художественную прозу, и лексикон его значительно отличался от общепринятого, однако сейчас Вася совсем уж скатывался к риторике магистра Йоды.

– Воистину удивителен ребенка разум, – пробормотал Семен. – А ты не пробовал попивать потихоньку, пока пишешь? Ну, допустим, хлопнул стаканчик, накатал пост – и отдыхай.

Вася замотал головой.

– Теоретически это возможно, но такой пост обойдется мне в неделю запоя. Это будет фиаско, братан, я так больше не хочу.

– Кидаться на людей лучше?

Василий пожал плечами. Вопрос далеко не праздный. По всему выходило, что добродетель требовала серьезных жертв: либо ты бухой и эффективный, либо трезвый и бесполезный.

– Слушай, Сэм, первая суббота октября на какое число приходится?

– На восьмое. Память ты еще не пропил.

– Хорош подкалывать. Мы собираемся?

– Никто ничего не отменял. Ты, надеюсь, едешь?

Вася вздохнул. Он не мог сойти с дистанции, тем более перед самым финишем, но не нарушит ли он сыгранный ансамбль своим нынешним состоянием? Не внесет ли разлад в гармоничное звучание квартета?

– Кто у нас остался? Пашка?