Параллель. Повесть

Сегодня ночью опять приходил хозяин головы, пытался поднять с земли, довольно громко что-то бормотал, но я его всё равно не понял. Второй путешественник больше не маячил поодаль. Когда птицы перестанут прилетать на кормёжку, закопаю и голову.

Дневник памяти, день 3***.

Около полуночи земля замолчала, а лес, наоборот, стал бесноваться пуще прежнего. Потом резко стих. Как и вчерашний ветер, вырвавшийся из каньона. Одновременно на западе и востоке взошло солнце. Всё вокруг стало прозрачным под тусклыми молочными лучами, взгляд свободно упёрся в матовую стеклянную даль. Светило быстро ползло навстречу самому себе, и всё это смотрелось довольно красиво на фоне звёздного неба. Горизонт со всех сторон стал приближаться и расти вверх, стараясь догнать солнце. Как только бледные диски коснулись друг друга, горизонт треснул и тысячью осколков посыпался вниз. Деревья стали прежними, а земля взбрыкнула и запустила меня, как снаряд. За мной осыпалось несколько сломанных ветвей, потом я приложился плечом и полетел вниз, сваливаясь с одной ветки на другую, пока не достиг земли. Уже другой земли. И другого леса. Он стонал и роптал о великой потере, и поначалу я думал, что всё из-за передела. Слово "убийца" услышал и самого убийцу увидел одновременно. А он увидел меня и почувствовал. Нападать не стал.

Виреска была тут же. Хорошее совпадение. Я почти счастлив.

***

Валентин

– Тебе никогда не казались странными попрошайки? Не те, что этим живут, вечно сидят у церквей и переходов. Я говорю про пьяниц.

– Сказал бы тогда – пьяницы. Почему попрошайки?

– Так они ведь тоже попрошайничают. Вот смотри. Есть бомжи, которые сидят на вокзалах. Они скидываются на чирик водки или портвейна «три топора». Такие без стеснения стреляют мелочь, мол, трубы горят, помогите, кто чем может! А есть люди, которые не дошли до такого состояния совсем капельку. Они так же кучкуются, ошиваются по электричкам, сидят в подворотнях так же часто, как и дома. Но! У этого племени осталось немного, совсем уж крохи стыда. И прежде, чем попросить у прохожего мелочи, они всегда задают стандартный вопрос: «Можно спросить кое-что?». Никогда не замечал? Вот идёшь ты по улице, неважно в каком городе, и навстречу тебе тип в грязной одежде, с красными глазищами и перегаром за десяток метров. Он как бы невзначай подправляет курс, идёт неровной походкой и бросает несколько робких разведывательных взглядов. Почти поравнявшись с тобой, он ещё больше сутулится, вынимает одну руку из кармана и таким, знаешь, коротким полувзмахом привлекает внимание и говорит: «Братишка, погоди, можно обратиться?». И фраза у всех дежурная, как если бы они состояли в каком-то алкопрофсоюзе.

Ваган от души рассмеялся, а я перевернулся на другой бок и подтянул ещё немного воротник, надеясь закрыть уши. Яков тем временем продолжал:

– Знаешь, чего мне не хватает?

– М?

– Звёзд. Последний раз я видел их… ну ты помнишь, скажи.

– В том городе?

– Да, но как он назывался?

– Не помню.

– Не хватает мне звёзд. Даже не так страшно, что солнце появляется в небе, только когда ветер вылетает из каньона.

– А мне телевизора не хватает, – Ваган сладко потянулся, будто примеряя удобное кресло, – чтоб лежать и смотреть футбол. Ай, я бы даже…

Он вдруг умолк на полуслове, и в наступившей тишине раздался треск хвороста под чьими-то ногами.

– Валентин! – шёпотом позвал Ваган, – друг, просыпайся!

Я приподнялся на локтях и посмотрел в сторону приближающихся шагов. В нашу сторону шёл разыскиваемый всеми травник. Он остановился метрах в десяти. Из перекошенного рта по подбородку текла слюна, глаза беспорядочно вращались, как у хамелеона, а на лице красовались свежие ссадины и царапины. Правый рукав его свитера свисал на паре ниток и волочился по земле. Коперник не переставая расчёсывал предплечье, покрытое крупными оспинами и кровавыми бороздами от ногтей.

– Михаил, брат мой, где же ты был? Все тебя ищут!

Ваган радушно заулыбался и пошёл к травнику. Яков подобрал с земли камень и махнул мне, чтобы я обошёл сбоку. Травник никак не реагировал на наши приготовления.

– Ты поранился? Присядь, отдохни, Яков тебя подлечит.

Коперник дёрнул ногой и шатнулся в сторону. Ваган замедлил шаг, посмотрел на меня и кивнул. Мы одновременно ринулись к травнику, но тот с проворством лесного зверя сорвался с места и принялся петлять меж деревьев. Я побежал следом. У самого уха что-то просвистело, в плечо беглеца ударила россыпь мелких камней, его немного шатнуло, но нисколько не замедлило и не сбило с пути.

– Яков, оставайся тут! – выкрикнул на бегу Ваган, – мы его догоним!

Коперник мчал очень резво, и не скажешь, что за минуту до этого пускал слюни. Он не обращал внимания на редеющий кустарник, старые ветки и кочки, а когда лес сменился холмистым полем и травой до пояса, так вообще поскакал с невообразимой скоростью. Мы отстали метров на пятьсот, я уже начал сбавлять скорость – ну не догнать же! – когда вдруг беглец остановился.

– Беги, друг, беги! – выкрикнул Ваган, обгоняя меня.

Я рванул с новой силой, но стоило нам приблизиться, как Коперник опять тронулся с места. Мы играли в догонялки с полчаса. Я выдохся, посечённые жёсткой травой ноги не хотели повиноваться, и в конце концов мы с Ваганом перешли на бег трусцой. И – о чудо – ничего не изменилось. Коперник отбегал на какое-то расстояние, дожидался нас и всё повторялось по новой.

– Так, амба!

Я остановился и зло сплюнул.

– Издевается над нами, собака! Пошли обратно, в баню его!

– Сейчас, сейчас… – Ваган упёрся руками в колени и тяжело задышал, – вон там, – показал он куда-то в сторону, – там каньон. Ты заметил, что этот чёрт бежит прямо?

– Н-ну вроде.

– Мы его сейчас будем немного обходить, чтобы он побежал в ту сторону.

Я пожал плечами. Не знаю, о каком каньоне идёт речь, но не очень удивлюсь, если Коперник и там проявит чудеса акробатики. Во всяком случае будет уважительная причина для возвращения.

– Далеко это? Я не собираюсь полдня за ним бегать.

– А ты разве не видишь?

Я ничего выделяющегося не заметил.

– Нет.

– Тут недалеко, поверь.

– Ладно.

– Пошли?

– Угу.

Сделав приличный крюк, мы двинулись к беглецу. Он действительно убегал не куда-то конкретно, а строго от нас. На этот раз мы даже не спешили.

– А другой работы тут не бывает?

– Бывает, – ответил Ваган, – есть места и получше этого. Но это или намного опасней, или нехорошо.

– То есть, наше теперешнее занятие – безопасное и комфортабельное?

– Опасность есть, да. Но ходить с торговцами или попробовать переехать в другое место – ещё хуже.

– Разве нельзя найти безопасную дорогу или попутчиков, охрану нанять, в конце концов.

– Друг, как давно ты здесь? Вообще, как давно ты не дома?

– Не знаю, с месяц где-то.

– А к Бригадиру как попал?

– Захар пристроил.

– А к нему как попал? С самого начала где ты был?

– Кажется, понял, о чём ты. Ну, там… там ничего не было, кроме камней. Встретил человека, с ним пришёл сюда.

– Двое?

– Нет, ещё с девушкой. Да, было ещё несколько человек, но…

– Но они все навсегда остались на границе?

– Нет, трое вернулись обратно. А ты откуда знаешь?

– Ваган много чего знает.

– То есть ты хочешь сказать, что не каждый может перейти границу?

– Переходить может каждый, но иногда кто-то должен оставаться.

– Я тебя не понимаю.

– Смотри, добегался, – указал он рукой.

Теперь я заметил каньон. Хотя я дал бы этой форме рельефа другое название. Итак, то, что я увидел с небольшой возвышенности, походило на не очень мудреный лабиринт, вырытый в земле каким-то атлантом. Широкий овраг, изгибаясь дугами, раскинулся на сотни метров в обе стороны. Справа он разворачивался на сто восемьдесят градусов и шёл обратно параллельно самому себе, и таким образом простирался до самого горизонта гигантской гармошкой. Слева поворачивал под прямым углом и так же уходил вдаль. Беглец стоял на самом краю.

– Ваган, я тебя не понимаю. Если он начнёт скакать по этим буеракам, мы его точно не догоним.

– Погоди немного, – он прищурился, что-то высматривая, затем указал рукой, – во-он там.

Из-за поворота по руслу оврага плавно катилась в нашу сторону глыба землистого студня.

– Когда ветер будет рядом, мы попытаемся его поймать. Если он не до конца сошёл с ума, то побежит назад или в сторону. Ты иди немного туда.

Это он про грязную жижу? Почему ветер? Впрочем, я не стал задавать лишних вопросов, хотелось поскорей со всем этим покончить. По мере нашего приближения всё тело Коперника напрягалось, будто изнутри его давила пружина, готовая в любой момент придать ускорение для нового рывка. Я тоже пригнулся, стараясь контролировать свой центр тяжести, чтобы так же ринуться на перехват в любом направлении.

Он подпустил нас намного ближе, чем прошлые разы, и всё же этого было недостаточно для решительного прыжка. Вдруг вскинув руки к небу и беспорядочно ими размахивая, Коперник с идиотским смехом бросился вниз.

– Стой, хиванд ур ес пахчум! – отчаянно завопил Ваган, – не успеет…

Подобно капле ртути холодец катился по каньону. Беглец даже не пытался уйти от неё и до последнего момента до нас доносилось его придурковатое гигиканье. Студень его не смял, он пропустил человека в себя. По стенке пронеслась красная полоса и так же быстро растаяла, смешавшись с основным цветом.

Ваган постоял, что-то попричитал, махнул рукой и развернулся в обратный путь. Вот и всё. Был человек, и не стало. Сражался, выжить пытался. И что в итоге? Ни-че-го. И никто ему помочь не смог бы. Да и к чему это всё, если домой не вернуться. Начинать новую жизнь здесь? Здесь??! Где вообще это «здесь»?!! Ненавижу…

Меня не особо волновала пропажа добра, из-за которого, собственно, и началась погоня. До травника, я так думаю, никому не было дела, не рабство же, в конце концов. Захотел – уходи на здоровье. И если бы он оставил сумку и просто ушёл, такого шороха точно не было бы.

Случившееся с беднягой меня всё же немного тронуло. Наверное потому, что есть у нас всех что-то общее. Вдали от дома, пытаемся выжить и не сойти с ума, и никому ни до кого нет дела. Но что-то ещё раздражало меня, я долго не мог понять, что именно, до самого возвращения в лес. Пошёл дождь. Ну, как дождь. Погода всегда так медленно менялась, что просто не обращаешь внимания, когда это относительно ясное небо сменилось туманом, а затем моросью. Дождь мелкий, словно из пульверизатора, при вечно безветренной погоде просто зависал в воздухе. Мой плащ остался лежать под деревом, надеюсь, что Яков догадается спрятать вещи.

Притихшего армянина я специально не догонял, шёл немного поодаль, просто чтобы не потерять среди деревьев. Меньше всего хотелось сейчас слушать его трескотню. Интересно, когда вернётся отряд? По идее, если они не потеряли след, рано или поздно он приведёт их обратно. Так, а мы-то сами в верном направлении идём?

– Ваган!

– Что, друг?

Какой я тебе, блин, друг?

– Мы правильно идём?

– Да, Валентин-джан, точно по следу.

Лично я с трудом различал на прелых листьях даже его следы, других не видел вовсе. Ну и ладно, я всё равно лучше не сориентируюсь. А ведь если всерьёз задуматься – средств навигации и связи нет, солнца – и того не видно, троп в лесу почти не замечал. Заблудиться проще простого. Хм, мне вот что интересно: если нет ветра, то как перемещаются облака? Выглядит это непривычно, будто они сами по себе перетекают из одной формы в другую. Но они всё же двигаются – как? И почему все называют этот край «Ветра»? наверное, что-то вроде шутки, всё равно, что толстяка называть «малышом».

По лесу пронёсся крик, и прежде чем я успел понять, откуда доносился звук, Ваган рванул вперёд. Мне не осталось ничего, кроме как побежать следом. Выбежав к месту стоянки, мы вынуждены были остановиться. Яков лежал на земле, левый глаз сильно заплыл. Три человека с ружьями стояли над ним и уже целились в нас.

– Что за дела? Мы из продовольственного отряда! – заявил Ваган.

– Да, он уже сказал, – один из незнакомцев наступил Якову на ухо и покрутил пяткой.

– Ах ты, собака!

– Тихо, а то продырявлю твоего дружка.

Ваган исподлобья посмотрел на незваных гостей, после чего спросил у Якова:

– Ты как, брат?

– Лучше не бывает, – со сдавленной щекой, он всё же попытался улыбнуться, похлопал по земле и показал большие пальцы, – хорошо, хоть руки целы.

Ваган вдруг выпрямился, поднял руки вверх и весело предложил:

– Хорошо, друзья, давайте поговорим. Что вам нужно? Вам нечего кушать? Давайте сядем, поговорим, Ваган вас угостит, для хороших друзей ничего не жалко.

Не опуская рук, сделал осторожный шаг в сторону. Три стальных дула неотрывно смотрели ему вслед

– Сядем, поговорим, мы же все культурные люди. Если вам надо больше еды, мы продадим вам по той цене, что и Захару. Что смеётесь? Если для вас и это дорого, то всё равно можно договориться.

– Не, ну ты посмотри на него, – развеселились грабители, – ты совсем тупой? Говори, где остальные!

– Весь товар здесь, друг!

– Ладно, допустим, что ты не понял. Тут много вещей, втроём не унести, а лошади я не вижу. Где остальные люди?

– Они вернутся, очень скоро, и всем вам будет очень плохо, господа хорошие.

Яков весело подмигнул нам, но налётчик пнул его в бок и рявкнул:

– Заткнись! А то зубы выбью. Ну, а ты чего молчишь? – это уже ко мне.

Я не знал, что ответить. Да, ситуация критическая, но тревожность почему-то ещё не переросла в дикий страх. Надо что-то ответить, чтобы независимо от исхода не потерять лицо. Яков опередил.

– Он тебя по фотографии узнал, вот и молчит – неловко.

– Какой ещё фотографии?

– У маман твоей на ночном столике, – парень повернулся к грабителю и засветил два ровных ряда белоснежных зубов.

И грабитель ударил по ним. Носком ботинка, с размаха. Яков зажал рот ладонями и уткнулся лицом в землю, беззвучно сотрясаясь всем телом. Оскорблённый налётчик не собирался останавливаться, ударил ещё раз в бок, и, вновь не услышав ни звука, три раза с силой опустил каблук ботинка на затылок парня. Не знаю, что меня останавливало от вмешательства. Может, огнестрельное оружие в руках противников, а может пассивность Вагана. Уж если он за своего закадычного друга не лезет под пули, чего мне геройствовать?

Наконец, избиваемый издал звук, но это был не всхлип и не стон, не крик о помощи и не мольба о пощаде. Яков захохотал. Булькая разбитым ртом, убрал руки в стороны и заелозил лицом по земле. Налётчик отпрянул и сплюнул.

– Тьфу, дебил!

Яков поднялся на колени, сплюнул тягучую слюну с кровью и упёрся ладонями в землю. Обернувшись ко мне, прохрипел:

– Бегите!

Почва под ним вздыбилась, и в мгновение ока вырос холм в два человеческих роста, отбросив парня в сторону. Лишняя земля и листва осыпалась, формируя голову, руки, туловище, ноги, и первый же шаг великана сотряс землю. Грабители залпом выстрелили и попятились, судорожно перезаряжаясь. Это сорвало с меня оцепенение, я побежал прочь.

– Вали, вали его!

Оборачиваюсь на бегу. Двое налётчиков продолжали пятиться, третий бежал в ту сторону, куда отшвырнуло Якова. Сейчас они заняты не мной, всё остальное не важно.

Несколько раз чуть не растягиваюсь на земле, поскользнувшись на листве. Втягиваю голову в плечи, когда за спиной прогремели один за другим два выстрела. По лесу прокатился душераздирающий вопль, и почти сразу же – второй.

***

Виреска

Иногда, ложась спать, я думаю о том, как хорошо было бы назавтра проснуться и уметь что-нибудь эдакое. Вон Дюк: и рану залечить может, и землянку одним движением руки выкопать, и костёр разжечь. Но это всё как-то мелко, бытовуха сплошная. Дерётся всё равно мечом, а не каким-нибудь посохом, усиливающим умения; спит под открытым небом; ходит пешком, а не верхом на големе или…

– Тут драконы водятся?

– Кто?

– Большие крылатые ящерицы.

– Встречал. Но не такие уж большие – не больше локтя.

– Какие они?

– Обычные. Большие уши, сросшиеся с телом и передними лапами. Летать не умеют, только далеко прыгают.

– А драконы?

Молчит. Значит, что-то скрывает.

Может, он не настолько силён, чтобы иметь в друзьях дракона? А я бы хотела и колдовать уметь, и подружиться с кем-то интересным. Хотя бы с феей.

Спотыкаюсь о корень, дугой выпирающий из земли, и чуть не задеваю головой один из низко висящих ульев. Ну как, ульев. Свисающие на тонких лианах большие сливовидные штуковины, покрытые вязью узоров из прожилок и изредка вспыхивающие изнутри тёплым жёлто-голубым светом. Только вместо пчёлок летают мотыльки и светляки, беспорядочно кружат вокруг своих домов, смешно потрескивая, когда натыкаются друг на друга. В полумраке из-за высоких крон, плотно смыкающихся и едва пропускающих свет, ульи похожи на уличные фонари. Ну вот. Мне же умения всякие не просто так нужны. Хочу без страха гулять по красивым местам, не думать о том, что из-за дерева выскочит какая-нибудь гадость. Хочу безмятежностои и уверенности. Неужели я так много прошу?

Проводник природой не любуется. Вроде и смотрит во все стороны, но чешет вперёд без остановки, а когда мы только вошли в эту часть леса и я дотронулась до мягкой бархатной стенки улья, так сразу одёрнул, что останавливаться нельзя.

Лес поредел, влажный аромат цветов и немного тяжёлый запах сминаемого нашими шагами высокого мха стал сменяться сухим и горьковатым дыханием степи и полыни. Мотыльки остались позади, как до этого и оранжереи с лианами, плющами и зарослями дурманяще пахнущих цветов, а ещё раньше – пруд с кристально чистой водой, каменистым дном и серебристыми водомерками с мою ладонь. Бегунки оказались агрессивными, Дюк вовремя сбил одного из них камнем, когда я подошла посмотреть поближе. Но всё равно это очень красиво. Было. А привала не было.

Рельеф тоже поменялся, теперь нам приходилось продираться сквозь высокую траву и чаще обходить особо глубокие овраги. Но скучно не стало. Деревья не исчезли совсем, огромные, просто исполинские поваленные стволы с рельефом замысловатых бугров иногда преграждали нам путь. Это были головы. Эти вырезы, прорези, бугры, тонкие волокна, даже кривые ветви – всё это было головами животных, выточенные прямо из стволов с сохранением пропорций, изображением шерсти и морщин на мордах, канальцев отпечатков на тёмных носах. Кабаны с коричневыми клыками, олени с ветвистыми рогами, медведи, лисы – словно живые смотрели в небо или на нас, нам в спину. Все они были примерно на одинаковом расстоянии от корней. Я не знаю, кто и зачем вырубил это на деревьях, не знаю, почему все они лежали в одном направлении, и ещё большей загадкой было для меня то, почему деревья не высохли, крона продолжала зеленеть, но место с головами оставалось гладким, не тронутым короедами, и не прорастало новыми ветвями, не обрастало корой.

Пошли курганы и новый лес, и проводник наконец соизволил дать привал. Спросил, сколько еды я успела потратить. Чудак, за те полчаса, что его не было, я бы при всём своём желании не смогла бы уничтожить все запасы провизии.

Я думала, что он хочет подлечиться – всё сильнее хромает на правую ногу. Но привал был до ужаса коротким. Как только Дюк затолкал в себя кусок вяленого мяса ии два сухаря, так сразу же вскочил и сказал, что пора. Мы шли строго на заходящее солнце, не обходя теперь ни холмы, ни овраги. Дюк будто остервенел, пёр напролом. Я начала временами оглядываться, не гониться ли за нами кто, но – нет, не гонится. Тогда в чём дело?

Иногда с голой вершины холма я успевала бросить короткий взгляд на лиловый диск солнца, ватные розовые облака и верхушки деревьев. Не успеваю насладиться красками. Даже такой радости лишают.

Когда лес немного поредел, а холмы переросли в невысокие горы, я заметила первую пещеру. Или это правильно назвать гротом? Небольшое углубление в скале, слегка обросшей лишайником и жёстким кусарником, будто склеилось с лесом пространственным клеем: деревья, пробиваясь к свету, ломали скальную породу не только корнями, но так же впивались кроной в свод пещеры и выглядывали снаружи густой шапкой листвы на голом камне. Наверное, не стоит и надеяться на ночёвку в одном из таких укрытий.

Да, чёрт побери, я устала! И Дюк, по-видимому, тоже. Он заметно сбавил шаг, не ради меня. Вон, извозился весь в пыли, когда спускались в последний раз с холма. Даже сыпется из штанины. Хоть бы вытряхнул – мне бы было неудобно ходить в запесоченной одежде и обуви.

Сегодня перед сном загадаю ездового некро-коня. Хотя и он такими темпами долго не протянет. Да и к чёрту коней – научусь открывать окна, и не рандомные, а адресные!

***

Валентин

Налётчики швырнули на землю рядом со мной Вагана и от души пнули по разу с брата. Одному не так скучно, но я же не сволочь, чтобы радоваться его поимке. Да, жаль, что он не смог убежать.

Они устроились тут же, развели костёр и поставили на огонь наш котелок, накидав в него наши же припасы. Десять человек. И все с огнестрельным оружием – ружья, обрезы, пистолеты. Не знаю, сколько у них боеприпасов, но точно нечего надеяться на то, что Бригадир вступит с ними в бой, чтобы вызволить двоих своих работников.

Якова не видать, я покрутил головой – может, привязали где-то к дереву? Не, ну кто бы мог сказать, что он умеет такое? Слепил бы сразу своего этого… защитника, и никто бы не сунулся даже. Конспиратор хренов.

– Прыткий оказался.

– Кто, ара?

– Не, тот, третий. Который голема наколдовал. Я его неплохо так отбуцкал, а он дёру давал будь здоров.

– Ага. Жаль, что пришлось его прикончить.

– Ну дык… голем Пашку с Серёгой порвал, начал меня догонять. Пришлось.

Ваган завыл, вскочил и протаранил головой ближайшего налётчика, навалился сверху и вцепился зубами в лицо. Откусив кусок щеки, плюнул кровью на тех, кто уже охаживал его прикладами и оттаскивал в сторону.

– Порву, суки! Яков! Яков, брат! С-суки-и! Порву, всех порежу!

Его вырубили и снова избили ногами.

Ближе к вечеру нас накормили остывшей похлёбкой. Жертва дикарского поцелуя с перевязанным лицом не упустил шанса плюнуть в миску Вагана и, злорадно осклабившись, сел неподалёку в ожидании. Миска отправилась в полёт, и парня снова избили. Я съел лишь половину, но мне не дали поделиться с Ваганом, забрали, после чего надели нам мешки на голову и уложили под дерево с короткой инструкцией «Спите!».

Даже при большом желании я не смог бы уснуть. Туман не улёгся, меня накрыли какой-то дерюгой, но это не особо помогло, было по-прежнему сыро и холодно. Несмотря на дикую усталость, так и не удалось забыться, в лагере началось движение, и вскоре с меня сдёрнули мешок. Я сел и прислонился к дереву спиной. В лагере прибавилось новых лиц. Эти тоже были при оружии, но стояли в стороне и разговаривали с главарём налётчиков, постоянно смотрели в нашу сторону. Спорят о чём-то. Однако в конце пожали руки и подошли ближе.

– Я обоих возьму, – сказал один из новых.

– Вот как. Ну смотри, ара диковатый.

– Тогда делай скидку.

– Вот ещё. Он зато прыткий.

– Тем более скидку делай.

– Прыткий – в смысле живучий. Так что перетопчешься со скидкой.

– А за опт?

Налётчик закатил глаза и вздохнул.

– Ну вот опять начинаешь. Берёшь или нет? Я их и по одному легко раскидаю.

– Да беру, беру. Две штуки, коробки плотно законопачены, чтоб не отсырело. Проверять будешь?

– Со временем. Если недостача будет, следующего проводника дам тебе одноногого. Будете тащиться за ним долго и весело.

– Где же ты такого найдёшь?

– Сам из здорового сделаю.

– Я же говорю, что каждый патрон пересчитан.

– А я говорю, что посмотрим. Забирай.

Ваган угрюмо молчал, изредка отрывая взгляд от носков своих сапог, чтобы посмотреть вперёд. На конвоиров наших он не оборачивался. Знаю, глупо надеяться на побег. Да и куда бежать-то? Утонуть в болоте не многим лучше заряда дроби.

– Чувствуешь? – мой спутник прищурился, к чему-то прислушиваясь, сам себе кивнул и добавил, – корицей пахнет.

– Не знаю, может быть. Что с того-то?

– Кажется, я знаю, куда мы идём.

– Даже если так, что делать-то будем?

– Молиться, – глухо произнёс он.

Я раздражённо дёрнул плечом. Ваган же вынул руки из карманов и прижал скрещенные ладони к груди.

– Православный, мусульманин, баптист?

– Буддист, блин!

– Буддист, так буддист. Тогда мантры читай.

Раздражённо фыркнув, пнул подвернувшуюся под ногу кочку. Ваган вдруг бешено зашипел:

– Жить хочешь? Молись, дурак!

Далее он сделал постное лицо, закрыл глаза и, слегка склонив голову, пошёл наугад, бормоча себе под нос. И что это с ним? Всё же повторяю положение его рук, прищуриваю один глаз и вдруг понимаю, что в голове нет ни одной связной фразы.