Параллель. Повесть

Вернулся хозяин с ведром воды и шваброй.

Я отвернулся и взял в руки свою кружку. Вино безвкусное. Как вода, совершенно никакого запаха. Пусто как-то внутри, даже не знаю, что надо в таких случаях делать или чувствовать, о чём думать. И тут меня как обухом ударило. «Не хочу знать», «держи при себе»… он же мог и меня вот так!

– Он псих. Я с ним дальше не пойду, и тебе не советую.

– Какой хороший совет, – прямой и спокойный взгляд Вирески осадил кнутом, и я не сразу решился продолжить.

– Пойдёшь со мной?

– Нет, – ответила девушка и прежде, чем я начал снова говорить, жестом остановила меня. Повернулась к вернувшемуся Дюку, – Тут Валентин предложил отказаться от твоей компании и дальше идти с ним.

Сердце упало в подземные глубины. С трудом поворачивая голову на шее, посмотрел на проводника.

– Да?.. – рассеяно вопросил Дюк и посмотрел на меня.

В его глазах медленно угасал свет. Не отводя от меня взгляда, сказал подошедшему бармену:

– Ему отдашь треть провизии утром.

– Хорошо, Фома.

– Когда уже жрать принесёшь? Непорядок.

– Уже почти.

– Ладно.

Далее он обернулся к девушке:

– Помнишь ту развилку?

– Сразу за границей?

– Угу.

– Ну?

– Вернёмся туда и пойдём по тропе.

– Вдоль границы?

– Нет, по тропе.

Захар принёс на подносе и выложил на стол три плоские миски с пахучим мясом и три тонких ломтя домашнего хлеба.

Я знаю, как выглядит игнорирование. Обычно человек слишком усердствует, это его выдаёт. Он старается ни в коем случае не смотреть в сторону игнорируемого, а если глаза их встретятся, лицо тут же принимает вид надменный и горделивый. Бывают люди более сдержанные и владеющие собой. У таких движения слегка замедленны, как бы ленивы. Дюк же меня просто не видел. Он не старался смотреть в другую сторону и не отводил глаза. Просто смотрит рассеянно СКВОЗЬ и жуёт свою пайку. Это намного лучше отрубленной головы. Чтобы не искушать судьбу, пересаживаюсь за другой стол.

Вот и всё. Теперь я сам по себе. Что дальше делать, куда идти? Долго сижу, прокручивая одни и те же насущные вопросы, но ничего путного в голову не идёт. Вернуться к границе? Если снова поедет крыша, меня уже никто не подстрахует. Да и что мне вообще там делать? Мыкаться по степи в надежде проснуться снова на обочине, в своей машине? Идти наугад, в надежде прибиться к ветерану, но более адекватному? И далеко ли вообще сам уйду? Не туда наступлю, и всё – прощай молодость.

Промелькнула даже идиотская мысль найти этого… Лёху, объяснить, что я не причастен к смерти его приятеля – зачем мне лишние враги? Действительно идиотская мысль.

Отвлекло меня урчанье в животе. Оказывается, я дико голоден и устал. Украдкой посмотрел на стол, за которым сидели Дюк с Виреской. Их уже не было, наверное, ушли на вторую половину барака. С сожалением подумал об оставленном мясе.

Появился бармен и стал собирать со столов посуду. Плакала моя пайка. Отворачиваюсь. Быстро я отвык от чувства голода.

Напротив сел хозяин заведения и придвинул ко мне уже знакомую посуду.

– Значит, теперь ты в свободном плавании? – почесав подбородок, он скрестил руки на груди, – ты ешь, не стесняйся. И что будешь делать дальше?

– Думаю пока.

– Надумал что-нибудь путное?

Молча мотаю головой. Рёбрышки похожи на бараньи, но на вкус мясо сладковатое и жёсткое, и тем не менее хорошо пошло, вполне съедобно. А хлеб вообще мягкий, будто только что из пекарни.

– Если ты не заметил, – Захар побарабанил пальцами по столу, – я не самый последний человек. Я – кто-то вроде координатора. Купить-продать это ко мне. На работёнку человечка подыскать, или найти что-то редкое – тоже ко мне. Сам-то давно тут?

– Недели две, – отвечаю.

– И всё это время с Фомой ходил?

– Э-э… с Дюком.

Бармен кивнул.

– Оружие в руках держать умеешь?

– Не доводилось, – честно отвечаю я.

– Печально, печально… а на местности хорошо ориентируешься?

– С компасом…

– Компасов тут нет, – оборвал меня бармен и надолго задумался. – В принципе, для неопытного человека продовольственный отряд – самое то. Еда и крыша над головой будут. Завтра поговорю с бригадиром. Заночуешь в моей комнате, на полу, первая дверь справа. Если, конечно, не пожелаешь воспользоваться гостеприимством Фомы.

Затем он забрал у меня миску и ушёл. Круто взял. В конце концов, я бы и сам додумался спросить у него про местные порядки, но как-то всё вышло… будто у меня выбора нет. Так-то он у меня и правда не велик. Ладно, завтра видно будет.

***

Дюк

Дневник памяти, день 3***.

Третий день, как вышли от Захара. Тропа отклоняется, как я и думал, но не намного. Выяснил, что в обычных условиях карта расширяется примерно на два дня пути вперёд. Но иногда для этого достаточно втереть щепотку пыли, а иногда нужна горсть. Закономерности так и не нашёл.

Надоело тратить воду на то, чтобы Виреска промывала очки.

***

Виреска

Бесит, что нет часов, нет календаря, а единственное средство ориентировки – полоска голой земли, что идёт через лес в неизведанные, туды их, дали. Не так волнует творящийся бред, сколько невозможность ориентироваться во времени. Благо рюкзак со мной, насчёт мыла-шампуня, носков и прочего можно не беспокоиться. Пока что.

Дюк называет это тропой, но это определение я бы забраковала. Земля не вытоптана ногами или копытами, на ней вообще нет следов. Будто пару сотен раз проехались катком, утрамбовав почву на века вперёд. Даже под дождём не раскисает, хоть это радует.

На второй день, кажется, заметили недалеко от тропы какое-то жилище. Дюк без раздумий направился туда, достал меч и лезвием отвёл в сторону полотно из лоскутов кожи, висящее в дверном проёме.

– Чисто. Можешь поискать еду, я пройдусь.

Вошла внутрь. Жуть. Какое-то тряпьё повсюду, в углу охапка дров, но никакого очага не видно. На жердевых стенах висят пучки трав, кости, перья и ещё поди пойми что. Хижина ведьмы, не иначе. Подошла к самодельному столику у стены, взяла первое, что бросилось в глаза. Взболтав бутыль, я всмотрелась сквозь мутноватое стекло, стараясь определить степень пригодности для употребления содержимого в качестве еды. Может быть как обычным молоком, так и маковой настойкой, отваром из ядовитых трав или вытяжкой чьего-либо мозга. Только гадать, что у ведьмы может заваляться. Выдернула широкую пробку и аккуратно, как нюхают химические реактивы, ладонью подогнала воздух к носу. Ничего не почувствовала и, немного осмелев, вдохнула из горлышка.

– Что нашла?

Дюк протиснулся в дверь, скинул со скамьи на пол ветошь и, облегчённо выдохнув, снял рюкзак.

– Да вот, похоже на молоко, только прокисло. Кажется, что около недели тут никого не было – объедки в тарелке уже подпортились, но не успели сгнить.

– Дай-ка, – Дюк взял у меня из рук бутыль, сделал небольшой глоток, погонял жидкость во рту, – ага, точно прокисло. Будешь, нет? – затем запрокинул голову и в несколько больших глотков допил молоко. Из-за широкого горлышка часть стекла по усам на воротник, проводник вытер рукавом бороду и отряхнул куртку. – Ещё есть что?

– Лепёшки, кажется. Не из муки.

Я надвое разломала лепёшку, кем-то до этого надкушенную, и протянула половину проводнику. Он и сейчас не стал подробно изучать состав, за пару укусов набил рот и долго жевал, силясь проглотить.

– Есть мысли, куда хозяева подевались? – я осторожно надкусила лепёшку. На вкус не многим лучше прелой соломы.

– Не-а.

Как-то не вязалось у меня в голове то, что на одном столе может стоять молоко в стеклянной таре и выпеченный на углях хлеб из кореньев и семян. Если подумать, для этого места – ничего странного, но не хотелось жевать непонятно что, когда в рюкзаке были нормальные, вполне съедобные припасы.

Дюк пинком согнал сброшенную со скамьи ветошь в ближайший угол и, довольно крякнув, развалился на этой куче, как на троне. Радушным жестом обвёл лачугу:

– Устраивайся.

– Тут будем ночевать?

– Почему нет?

Я ещё раз обвела взглядом жилище. Сбитые из жердей стены просвечивали, как дуршлаг, крыша, как ни странно, была без прорех, но широкие листья могут легко заняться и превратиться в кострище. «Дверь» тем более особого доверия не внушала. Одним словом – убежище никакое. С пары пинков легко проломишь стену, а при наличии в руках чего потяжелей, можно за десяток минут разнести тут всё целиком. Нет, это, конечно, куда лучше ночёвки под открытым небом, просто меня волновало возможное возвращение хозяев или появление других скитальцев. Недружелюбных.

Дюк предложил взять из кучи ветоши что-нибудь для подстилки. Спасибо, обойдусь. Посплю на утрамбованной земле, а укроюсь по обыкновению своим плащом. Он вообще никакой заразы не боится?

Дюк заёрзал на своём лежбище, съехал ближе к земле и вытянул ноги.

– Может, костерок?

– Жги, – хмыкнула я в ответ.

Проводник хлопнул по полу, от руки к центру помещения побежала трещина и образовала небольшую выемку. Из угла начали перекатываться хворост, кора, нарубленные толстые ветки. Наковыряв земли, ссыпал немного во вторую руку. Сжал кулаки и стукнул один о другой. После чего разжал ладони и взял получившиеся камни поудобней. Чиркнул раз, другой. Голубые искры вылетали, пройдя какое-то расстояние, замедляли полёт и зависали в воздухе. Накапливались, мерцали, хижина наполнилась ровным приятным свечением. Перестав колотить, проводник слегка подул. Мерцающий рой плавно направился к выемке в земле, из него заморосили вспыхивающие на дровах светляки. Когда огонь занялся, рой уплотнился до небольшого клубка и остался так висеть.

Красиво и практично. Круто. Не стала ничего говорить. Вдруг засмущается.

Почему-то вспомнились поездки всем классом «на природу». Не всегда удавалось откосить от таких мероприятий. Инициативу запевал с энтузиазмом поддерживали учителя, наивно полагая, что ученики будут травить байки у костра и рисовать пейзажи маслом. Два дня повышенной раздражённости, лёгкие, полные репеллента от комаров. Наушники и музыка частично спасали от прослушивания пьяных разговоров и животных стонов за стеной охотничьего домика.

Так не пойдёт. Вспоминать о всякой пакости перед сном – уж больно много чести. Заснула, глядя из-под плаща на светящийся шарик.

Проснулась, как обычно, не выспавшейся. Да, был и огонь, и крыша, но разницы никакой. Мотнула тяжёлой головой, тщетно пытаясь вытряхнуть усталость и тоскливые мысли.

Хижина и полдня остались позади. Поднялся несильный ветер. Странно, но до этого я даже не обращала внимания на безветрие. Погоняемая по земле листва непривычно шуршала. Деревья скрипели громче обычного. Потом пошёл дождь. На этот раз какой-то мерзкий. Тяжёлый, с тухлым запахом. При вытирании с лица капель воды, на коже оставались противные жирные разводы. В итоге очки почти перестали выполнять свои функции.

– Дюк! – проводник обернулся на окрик, – не убегай далеко.

Я согнулась, спрятала от дождя очки под плащом, открутила пробку на фляге и плеснула на линзы чистой воды. Вытерла о куртку. Разводы никуда не исчезли. Дрянь…

Подошёл Дюк. Вдруг схватив меня за ворот, зажал ладонью глаза и сильно надавил. Земля в его руке больно впилась в кожу. Бью куда-то в воздух, проводник отпускает ворот, но ловит руку с очками и выдирает их из сжатого кулака. Готовясь драться до последнего с взбесившимся спутником, отпрянула назад и уставилась на него широко раскрытыми глазами. Мир… совершенно обновлённый мир – чёткий, контрастный, и (несмотря на скудную осеннюю палитру) красочный,– открылся в одно мгновение. Проводник сломал очки пополам, отбросил в сторону. Посмотрел мне в глаза, что-то выискивая, и только после этого отпустил запястье. Вопросительно поднял брови, задрал подбородок, мол «ЧО?». Мотаю головой. Он разворачивается и идёт дальше. Догоняю его и одёргиваю за плечо.

– Ты достал. Допустим, я поняла, что ты не фокусник, а теперь говори, что это за карта?

– Карта, как карта.

– Зачем она тебе, можешь нормально объяснить?

– Ищу дорогу домой.

Сердце йокнуло.

– Как?

– Пока не знаю.

– А когда узнаешь?

– Через два месяца встречусь с человеком, тогда будет яснее.

– То есть, ты ищешь дорогу домой, а потом мы вернёмся за тем, кто дал тебе карту?

– Да.

– И как ты узнаешь, что нужное место найдено?

– Я – никак. ОН знает. Как-то вычислит.

– Почему он сразу не пошёл с тобой?

– Он не может.

– Кто он вообще такой?

– Точно не знаю.

– И ты ему веришь?

– Насчёт карты – да.

Некоторое время идём молча.

– Почему ты сразу не сказал?

– Ты не спрашивала. А почему ты пошла со мной, если не знала, что к чему?

– Не хотела оставаться в гостинице. Надеялась, что однажды ты приведёшь меня в селение покрупней.

– Зато честно, – усмехнулся проводник и поднял воротник, давая тем самым понять, что его желание говорить исчерпано.

***

Валентин

Растолкали меня беспардонно, ногой. Я заворочался на соломе и глянул на бармена сквозь припухшие от усталости веки. Он мотнул головой, приглашая следовать за ним. Я подошёл к стойке, на ходу разминая спину и натягивая куртку. Захар выложил тканевый мешочек, жмень каких-то веточек и длинный нож с деревянной рукоятью. Подвинув последний предмет ко мне, сказал:

– Это Фома перед уходом оставил. Из спины, говорит, вытащил. Да шучу я, шучу, не кривись так.

Я засунул нож за ремень и осмотрел содержимое мешка. Вяленое мясо, рыба, сухари.

– Что за хворост?

– От меня лично. Подъёмные так сказать.

– Валюта местная?

– Хах, нет. Еда. Сытно и полезно. Не портится, места много не занимает, так что советую есть в последнюю очередь.

Я завязал мешок и опёрся на стойку.

– Думаешь, не прав?

– В чём?

– С Дюком.

Захар замахал рука, открещиваясь от меня.

– Я в отношения клиентов не лезу, я их кормлю и за ними грязную посуду убираю.

– И трупы.

– А то как же! – нисколько не смутился он, – это моя работа.

Мне не хотелось вступать в полемику. Его дом – его порядки. Да и настроение не то.

– Ну ты присядь пока или погуляй, только не уходи далеко. Когда Дырдыр появится, я дам знать. В лицо его так не называй, обидится ещё.

Я уселся в углу. Занято было всего два стола, ещё изредка из «апартаментов» выходили люди, говорили с Захаром и уходили. От нечего делать принялся рассматривать посетителей. За первым столом сидели три мужиковатые женщины. У двух из них – короткие армейские стрижки, третья же совсем лысая. Кроме невообразимых размеров ножей, лежащих на столе, другого оружия при них не заметил. Та, что сидела ближе к стене, кивнула своим подругам, и три суровых лица повернулись ко мне. Лысая что-то сказала, после чего все изобразили какое-то подобие улыбки. Жутковато. Перевёл взгляд на второй стол. Как раз в этот момент из-за него встал какой-то сутулый худощавый мужичок, быстро подошёл и сел напротив меня. Шустро зыркнул по сторонам и кивнул:

– Здоров.

Киваю в ответ.

– Кислота интересует? Волчья печень, слёзы воды, есть грибы со дна каньона – закачаешься.

Видимо, мой недоумевающий взгляд он растолковал по-своему, потому что оправдывающимся тоном продолжил:

– Ну, нет, так нет. Спортсмен, значит? Могу озверин сварить на заказ. Бери, пока есть, а то товар дефицитный. Ну, что молчишь-то?

– Маслов, дурак, голова и два уха! Человек вчера только заселился! – Захар в голос заржал, а мужик смутился, встал и запахнулся штопанной – перелатанной кожанкой.

– Ты это… всё равно, как обживёшься, если надо чего – я тут.

Ну да, куда уж человеку без наркотиков. Даже дома, в относительно нормальном мире, человек по разным причинам старается сойти в могилу раньше времени.

Скучно и тоскливо внутри. На улице же было прохладно и ничуть не уютней. Утоптанная широкая дорога влажно блестела под низким негреющим солнцем. Деревья скрипели, хотя не было ни малейшего ветерка. На широкой завалинке у входа сидела древняя старушка – не то бурятка, не то китаянка – в расшитой накидке и дымила какой-то ядреной смесью. Метрах в семи от нас, на углу строения, собралась стая низкорослых облезлых собак. Животные скучковались вокруг чего-то, грызлись и гоняли друг друга. Я не сразу понял, что делят они мертвечину. Вид голого растерзанного тела окончательно отбил желание гулять, но возвращаться внутрь всё равно не хотелось. Тут же лес кругом, неужели нельзя было оттащить подальше, если так лень хоронить? Или это такое назидание, живой пример того, что бывает с нарушителями правил заведения? Надо выбраться отсюда. Любой ценой.

***

Дюк

Дневник памяти, день 3***.

Сегодня сполна почувствовал горечь поражения. Это не просто мелкая оплошность, не легко поправимая ошибка. Это фиаско. Крах всего.

Сам не знаю, какого чёрта я дал подержать ей карту, но именно в этот момент воздух колыхнулся, впереди ветви деревьев, будто восковые, оплавились и склонились к земле. В голубоватой пелене завиднелся совершенно другой лес – зелёный, цветущий, полный солнечного света. Я мгновенно перебрал в голове возможные варианты. Пришёл к тому, что шансы попасть в сравнительно безопасные или в убийственные места – ну надо же – примерно пятьдесят на пятьдесят. Как и шансы найти новые земли или очутиться в уже изведанных краях. Одни сюрпризы с этой жизнью. Сказал Виреске бежать в окно и рванул следом. Сюда всегда найду дорогу. Такие мысли мыслил я на бегу. Ещё мыслил, что новые земли стоят риска, и десятикратно стоит риска составление карты. Карта! Погружённый в оперативные размышления, забыл забрать её. Виреска прытко неслась навстречу неизведанному, и я лишь мысленно скрестил пальцы, чтобы не произошло самое страшное.

Как и полагается, самые худшие опасения оправдались. Наклонившись всем корпусом вперёд, девушка перед самым окном на долю секунды сбавила скорость, затем одним рывком отправила своё тело в длинный прыжок, разрезав собой лазурную пелену. Окно колыхнулось, как побеспокоенная водная гладь, и бесшумно схлопнулось перед моим носом. Придавленные искривлённым пространством, деревья моментально выпрямились, осыпав меня листвой, корой и мелкими ветками. Ушла. Карта ушла, и я понятия не имею куда.

Глава ноль-III. Лук

В открытую дверь, ведущую на балкон, робко влетали звуки поскрипывания качелей на ветру, встревоженный голос сонной пичуги, едва различимое урчание двигателя где-то во дворе, тихий голос ветра… девушка, глубоко дыша, стояла с прикрытыми глазами. Она силилась услышать ещё что-нибудь, но тщетно. Зябко поёжилась, захлопнула дверь, но дребезжание стекла и стук рамы слишком быстро растворились в тишине. Она, подобно девятому валу, подкатила к самому дому и готова была обрушиться, захлестнуть и утопить в себе. Ира сжалась и медленно подошла к холодильнику, будто резкое движение могло спровоцировать извечного врага на преждевременное действие. Достала пакет с соком и опустошила его. В предчувствии прислонилась спиной к стене. Волна дошла до пиковой точки и готова была уже ринуться вниз, Ирина даже с некоторым интересом и азартом ждала – кто же будет первым? Лизергиновая кислота оказалась проворней. Впитавшись в кровь и дойдя до рецепторов ствола мозга, она выстроила стену, о которую с треском разбилась накатывающая тишина.

Девушка сползла на пол под занимающуюся пляску языков серого пламени на стенах. Загустевший кокон коридорного полумрака разрезала изнутри узкая лодка с острым носом. Высокий кормчий в дырявой бахотне, плавно поднимая и опуская весло костлявыми руками, беззвучно проплыл в сторону балкона. Из-под накинутого на голову капюшона курились лёгкие чёрные завитки, отпечатываясь причудливой вязью копоти на потолке. Ирина блаженно опустила веки, вслушиваясь в потоки воды, хлынувшие в разбитое лодкой стекло.

Скоро, совсем уж скоро наступит тот самый день. На горизонте показались фрагменты воспоминаний, пугающие одним лишь своим слабым отблеском. Нет, они не собирались нападать прямо сейчас, всего лишь дали знать, что не похоронены, не вырваны из памяти ни терапиями, ни препаратами, что с лёгкой руки сама себе выписывала девушка у барыг. Воспоминания ждали обозначенного часа, чтобы в полной мере развернуться, опрокинуть на лопатки и придавить к земле.

***

В раму несуществующей двери постучал Влад и, как-то уж слишком широко улыбаясь, заглянул в кабинку.

– Новости видал?

– Я не смотрю новости, – Эвальд, не поднимая головы, продолжил составлять отчёт за недельную работу.

– У-у-у, многое потерял. Угадай нашу звезду?

– Солнце.

– Чего? – Влад застыл с растерянной улыбкой на лице, потом махнул рукой, – короче смотри, чего покажу.

Он развернул широкий планшет, который держал в руках, и коснулся экрана. Прыгающая камера пыталась удержать в фокусе раскрасневшееся от мороза лицо идущего человека. Эвальд узнал себя.

– Скажите, за что вы напали на этих людей? Вы активист чёрно-зелёного движения?

– А разве для того, чтобы помочь разнять драку, надо состоять в партии?

– Так вы не знали, за кого вступаетесь?

– Это имеет значение?

– Какова ваша позиция по отношению к поправке в законе № 724А-14?

– Любите цифры? Тогда вот вам такое: 1-13-13.

Голос за кадром после некоторой паузы задал новый вопрос:

– Вы не думаете, что своим поступком обратили на себя лишнее внимание и нажили новых врагов?

– Ничего страшного, я их заранее прощаю.

Влад погасил планшет и присел на край стола.

– Ну ты отжёг, молоток! Но как вообще журналисты узнали?

– У девушки была камера. Лицо распознать не ахти проблема.

– Странно, такого ролика я не видел.

– Может, не время ещё. Не станут же они выкладывать, как двое бьют лежачего.

– Зачем тогда снимать вообще? Так ты не знал, что тебя снимают?

– Догадывался… – Эвальд устало вздохнул, – у тебя всё? Мне работать надо.

– Ну да, ну да… ты главное продолжай гнуть нейтралитет. Как только сочтут тебя чёрно-зелёным – всё, считай, работать больше будет негде, – с этими словами Влад похлопал коллегу по плечу и пошёл за свой стол.

«Верно сказал… чёртовы камеры. Теперь администратор глаз с меня не спустит. Первое время будет осторожничать, держать нос по ветру, но как только учует кровь, уволит за опоздание или вообще по сокращению» – спрятал лицо в ладонях и покачал головой. Задребезжал в ящике стола вибратор телефона.

«Номер незнакомый… неужели журналюги пронюхали? Или из банка кто сдал с потрохами?» – поднёс аппарат к уху. На том конце провода кто-то громко дышал, то ли не решаясь заговорить первым, то ли стараясь напугать молчанием.

– Как там тебя, – прошептал знакомый женский голос, затем громче добавил, – привет, Ганс.

– Ира?

Она хихикнула и слегка заплетающимся языком назвала улицу, номер дома и квартиру. И повесила трубку.

«Откуда у неё мой номер? Переписала, когда спал, наверное. И чего звонит вдруг? Адрес не её, даже не рядом. Опять другой конец города, трущобы какие-то. Если бы нужна была помощь, она бы не смеялась. Может, напилась, на розыгрыши потянуло? Хорош розыгрыш, к чёрту на кулички ехать».

Эвальд уже положил телефон обратно в ящик стола и хотел вернуться к составлению отчёта, но перед глазами всплыло лицо девушки, её вымученная улыбка, морщины над переносицей и в уголках губ…

– Что же с тобой, всё-таки, не так? – сокрушённо покачал головой и принялся одеваться.

У выхода остановился, вернулся и зашёл к администратору.

– Я сегодня уйду пораньше.

Администратор кашлянул в кулак, скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла, ожидая, по-видимому, добавочных аргументов. Эвальд этим не порадовал, продолжал смотреть в упор на начальника.

– Иди, – цокнул тот, – но потом отработаешь.

– Разумеется.

Спустя примерно час парень стоял на незнакомой улице и смотрел на гнутую номерную табличку на углу пятиэтажки. Уже начало смеркаться, в окнах загорались огни, а в вечно беззвёздном небе уже стали различимы сигнальные маяки самолётов.

У дома был всего один подъезд. Эвальд подошёл к двери с выломанным замком, потянул на себя и шагнул в полумрак. Осмотрел первую лестничную площадку и после несложных подсчётов поднялся на третий этаж. Номера имелись не на всех дверях, но на нужной – был. Не пришлось даже стучать: из приоткрытой двери медленно выползал и бил в нос дух неубранного помещения. Слух резала громкая электронная музыка с синтезированными голосами. В перерыве между сменой коротких треков слышались разговоры, чей-то нездоровый смех. Фалангой указательного пальца толкнул дверь, та приоткрылась лишь наполовину и во что-то упёрлась. Протиснувшись внутрь, обнаружил на полу за дверью полураздетого человека. Оголённая грязная кожа, кое-где с синяками и ссадинами, покрылась крупными мурашками. Человек крепко спал. Кажется, спал. Эвальд как можно тише ступал по растрескавшемуся и бугристому линолеуму. Будто его шаги можно было различить сквозь техно-безумие новомодной музыки. В комнате справа так же вповалку лежали люди, кое-кто в сознании, мотает головой, и чешется, чешется… или же чешет стену, к которой прислонился. Заклеенные газетами окна с трудом пропускают фонарный свет, мигающие огоньки музыкального устройства бегают по обшарпанным стенам и потолку с двумя полосами обвалившейся штукатурки. Здесь её нет.