Книга о путешествии писца Наара

– Стойте, мы почти пришли. Подождите меня здесь. – Хотя нет. Лучше обойдите площадь по этой улице. Да, по этой, мы сейчас на ней стоим, она кругом опоясывает Невольничий рынок со зданием тюрьмы. Встречаемся на противоположной стороне площади, у большого красного дома. Если меня еще не будет, то не мелькайте там лишний раз. Лучше идите медленно, но не привлекайте к себе внимания. Если, что я вас дождусь там.– Так каттавы и поступили.

Улица оказалась очень длинной. О ее размере говорит то, что она, имевшая в плане форму круга, совсем не казалась такой идущему по ней. Впечатления, что человек идёт по кривой улице, не было. Она казалась прямой. Наару с Кавэдом чудилось, что улица совсем не сворачивает. Только немного позже они, хорошо присмотревшись, увидели, что улица действительно имеет небольшое искривление, очень плавно поворачивает влево. Они шли по ней очень долго, пока не увидели впереди огромный, шестиэтажный красный дом.

– Кажется, мы пришли. Только Ауэла что-то не видно. – Наар и Кедир оглядывались по сторонам, но своего товарища так и не нашли.

– Что же, давай ждать.– Они стали напротив красного дома и стали делать вид, что оживленно беседуют. Не долго они так простояли, из проулка, ведшего на Невольничью площадь, быстрым шагом Ауэл и быстро увел друзей за собой, прочь от Круглой улицы, таково было её название.

– Судя по разговорам на площади и количеству мусора, что на ней ещё лежит, вчера здесь была едва ли не битва. – В полголоса говорил священник.

– Мы не знаем продолжения. Мы не оглядывались при беге. Вам не удалось что-нибудь узнать о нашем товарище?– Кавэд хотел услышать, есть ли новости об их товарище, от этого монах был нетерпелив и немного груб

– Да, узнал. Не уверен, что это он, но вам знать лучше. Один из охранников, с которым я разговаривал, расспрашивая о вчерашнем, рассказал, как о грядущем событии о казни какого-то воина, который был начальником охраны караванов и много лет зарабатывал этим на хлеб. Много местных грабителей были убиты им или его людьми. Пару дней назад, он был захвачен с одним из караванов и приведен в Кар-аб-Фабир. Его здесь случайно узнали.

– Похоже, это Кедир. – перебил говорившего Кавэд.

– Постой! Монах, где твое смирение? Будь сдержаннее, не перебивай! – Ауэл иронизировал и был искренне возмущен одновременно.

– Простите, Ауэл. – извинился Кавэд.

– Ты не перебивай, помолчи. Так вот, один из конвоиров узнал его. Когда-то этот ваш Кедир, если тот, о ком я говорю, действительно он, поставил отметину тому конвоиру на лице, шрам на всю щеку, не убил только чудом. Словом, тот его узнал, назвал и хотел даже убить, но ему не дали. Так вот. Его не убили, но отправили в другую тюрьму, которая не для невольников, а для всех остальных, она в подземельях Дома городских отцов. Так здесь называется здание, где сидят главные воры, наиболее уважаемые. Они составляют некое подобие городского магистрата. Их избирают пожизненно, но могут сместить, если вдруг, по какой-то причине совершат что-то противное духу негласных правил, по которым живет город. Словом, повели вашего приятеля к Городским отцам на суд.

– Его судили?! – едва не вскрикнул Наар.

– Да, его судили. – Было похоже, что Ауэл что-то не договаривает.

– Постойте, мне кажется, я его вчера видел на невольничьем рынке.– Кавэд имел задумчивый вид, припоминающего что-то человека. На лбу появились целых три ломаных линии, брови он тоже сдвинул и даже прищурил глаза. Ауэл не стал дожидаться итога мыслительных потуг собеседника и продолжил:

– Может быть. Как я понял, его узнали и отправили в Дом городских отцов как раз перед самой дракой на площади.

– Так что там с судом получается, вы можете сказать? – голос Наара будто стал тверже, серьезнее. Он готовился услышать что-то совсем неприятное.

– В общем, его осудили на смертную казнь. Предлагали работать на город. Он отказался. Через два дня его казнят.

– Святые письмена. – Едва слышно проговорил Наар.– Откуда вы все это узнали? Можем ли мы ему помочь и почему его казнят через два дня, а не сейчас?

– Ох, юноша, ты много вопросов задаешь. Узнал я это от одного из охранников невольничьей тюрьмы, который заканчивал убирать мусор после вчерашней драки на площади. Он, в свою очередь, узнал все от родного брата его жены, который работает прислужником в доме Городских отцов и своими ушами слышал разговор вашего приятеля, ну, или того человека, которого мы считаем вашим приятелем, с городскими отцами. И суд тоже слышал. Казнят его только через два дня потому что в городе так принято. Все казни проходят в конце недели, в шестой день, если быть точным. Окончание жизни совпадает с окончанием недели. К тому же нужно оповестить население, ведь казнь – это зрелище. В этом Кар-аб-Дабир не отличается ничем от других городов на территории Империи или за ее пределами. А вот помочь ему, боюсь, мы ничем не сможем.

– Вы отказываетесь, даже не подумав. Так мы конечно не поможем.– Наар с упреком смотрел на Ауэла.

– Я понимаю ваше расстройство. Мы можем подумать. Кстати, давайте вернемся ко мне, там будет думать гораздо удобнее.

Друзья вернулись в небольшой храм Ауэла и на этот раз Наар и Кавэд были совершенно спокойны, когда обнаружили, что в их отсутствие горел маленький светильник, с едва заметным огоньком, который настоятель оставил, чтобы не рисковать добыванием огня кресалом. Светильник плавал в бочке с водой, тонкими металлическим прутами блюдце с жиром и фитилём было закреплено по середине бочки, чтобы оно не могло приплыть к деревянному краю бочки. Для большей предосторожности, верхний ей край был обит железом, так что если бы светильник вдруг, по какой-то причине всё же уткнулся в стенку бочки, дерево не загорелось бы. Писец зажег несколько лампад, стало светлее. Все трое сели на лавку, что стояла посреди комнаты. Разговор, не прерывавшийся и по пути к храму, продолжился:

– Так вот. Казематы дома Городских отцов находятся под зданием дома. Они отделаны камнем, толстыми глыбами выложены стены, полы, потолки казематов. Нужен десяток опытных рудокопов, чтобы разбить эти глыбы. Ему оттуда не выбраться, а к нему туда не пробраться.

– А ваш знакомый может узнать, в какой камере сидит Кедир?– Наар задавал вопрос и смотрел в пол, будто хотел там обрести что-то важное, что поможет вызволить друга.

– Если это Кедир. – вставил Кавэд.

– Это Кедир.– твердо ответил Наар.– Даже если это не он, то поможем достойному человеку.

– Да, пока мы будем помогать достойному человеку, Кедира продадут в рабство и мы больше его никогда не увидим. – Не унимался Кавэд.

– У тебя есть предложение лучше?– Наар оторвал взгляд от пола и посмотрел на друга.

– Нет. – коротко ответил монах.

– Тогда будем помогать этому человеку, в надежде, что он и есть Кедир. Ауэл, простите, мы перебили вас.

– Ничего, я все понимаю, все ваши переживания и споры. Тем более, что я уже все сказал. А по поводу моего знакомого, не хочу вас огорчать, но вынужден. Он сам в разговоре, случайно упомянул о вашем приятеле, в связи с грядущей его казнью. Он советовал мне ее не пропустить, хотя знает, что я к таким зрелищам совсем не охоч. Так что будет странно, если я начну проявлять интерес к осужденному.

– Стойте! У меня есть идея.– Наар едва не подпрыгнул.

– Тише, тише. Что за идея?

– У вас к осужденным на смерть разве не приглашают священников?

– Довольно редко. Только если они сами вдруг захотят. На сколько мне известно, чаще они просят либо какое-то любимое блюдо, либо женщину. А кто-то хочет вина, пива или дурманящей травы. Священники составляют здесь довольно слабую конкуренцию. Но если ваш приятель захочет пообщаться со священником, продиктует перед смертью свои грехи, которые я запишу, а потом сожгу, так, чтобы его несчастная душа очистилась, ему никто в этом не должен отказывать. Только если он сам так захочет. Предлагать ничего не будут. И даже в этом случае я не смогу к нему ничего пронести. Меня будут обыскивать. Если охраниики что-то найдут, то просто убьют меня без лишних разговоров, а храмовые рукописи сожгут, некоторые продадут. Не такой судьбы я себе хочу.

– Мне кажется, Кедиру будет достаточно пронести небольшое шило и для него уже будет шанс вырваться.– Наар развел руками, повернув ладони вверх.

– Ты хочешь, чтобы меня этим же шилом и убили? Здесь никто не посмотрит, что я священник, писец, библиотекарь. Как только шило найдут, меня им же и заколят. – Ауэл говорил быстро, будто спешил уговорить друзей, что не может им помочь. Может быть, он убеждал в этом и себя.

– Хорошо, почтенный Ауэл. В случае, если священник вдруг понадобится, я могу пойти вместо тебя. – Наар даже встал со скамьи, чтобы подтвержить свою решительность. Настоятель храма ответил не сразу, задумался.

– Ну, как сказать, – Неуверенно начал Ауэл. – Однозначно отрицательного ответа я дать не могу. Но и положительного тоже.

– Бросьте, кто вас знает? Сами говорите, что бываете в тюрьме крайне редко. Когда вы там были последний раз?– Кавэд решил поддержать Наара в споре.

– Последний раз – настоятель покачал головой. – Последний раз я посещал приговоренного к смерти более года назад.

– А до этого?

– До этого, еще, примерно, за полгода.

– Хорошо. И вы думаете, вас там запомнили?– Наар спрашивал с улыбкой человека, который знает, как ему кажется, единственный верный, очевидный ответ. Если же он не услышит ожидаемого, то только из-за упрямства или глупости собеседника. Собеседник продолжал упрямиться.

– Вполне могли. Именно по тому, что я там редко бывал! Редких гостей запоминают лучше. И потом, вы уберетесь из этого города, а я останусь. Власти знают, что в городе один священник, молящийся Сеферу. Тем более, что на вас, Наар, я совсем не похож. – На это Наару действительно не было что возразить. Он был юношей, хотя путешествие уже заставило его лицо приобрести более жесткие внешние черты, возмужать, но он все равно не походил на Ауэла, который был выше Наара на полторы головы, с большим носом и едва заметными ушами, спрятанными под шапкой волос. Здесь действительно было бессмысленно спорить. Ни зрячий, ни даже слепой, если бы ему дали осязать руками лица этих двух человек, не смог бы их спутать. Вдруг Наар стал напротив Ауэла и Кавэда, оставшихся на ней сидеть, начал переводить взгляд с одного на другого. Улыбнулся, потом улыбка становилась все шире и шире.

– Что? – недоверчиво спросил Кавэд.

– Что смешного? – хмурился Ауэл. Монах и священник посмотрели друг на друга. Потом посмотрели на юношу, затем еще раз друг на друга.

– Нет, и не думай.– Ауэл понял, к чему была улыбка Наара.

– Ну почему? Какое-то сходство у вас есть. У вас в храме зеркало есть?

– Нет, зеркала у меня нет. Откуда? Кто его пожертвует сюда? А купить мне его не на что.

– Хорошо. Тогда, может быть, есть просто ведро воды?

– Ведро воды есть. – Настоятель встал, вышел в комнату с провиантом, но потом почти сразу вернулся оттуда ни с чем.– Зачем ведро воды? Вон бочка небольшая, под лучиной. Чтобы искры или отвалившиеся щепки туда падали.– Он подошел к бочке и посмотрел на свое отражение в воде. Потом посмотрел на Кавэда и опять на свое отражение.

– Если сходство есть, то весьма отдаленное. – Подытожил он и сел на лавку, положив руки на колени. Теперь смотреть на свое отражение пошел монах. Он довольно долго сравнивал лицо, которое, которое он видел в отражении с лицом Ауэла и в итоге заключил:

– Нет, какое-то сходство есть, но весьма отдаленное.

– Ничего, для той частоты, с какой почтенный Ауэл бывает в тюрьме, Ваше сходство вполне достаточно. Словом, Кавэд, к Кедиру пойдешь ты.

Монах улыбнулся.

– Хорошо. Но нужно чтобы он сам захотел позвать священника, не забывай. Сами мы напроситься к нему не можем. Учитывая, какую славу Кедир имеет в здешних краях, к нам тоже проявят интерес, а может и казнят вместе с ним, если узнают, что мы его друзья. И еще, друг мой, я не совсем понимаю, что сможет изменить мой визит к пленнику?

– Ты боишься?– Наар пронзал взглядом своего друга.

– Нет, не боюсь. Кедир тоже мой друг. Я просто хочу понять что и зачем мы делаем. Мы должны продумать, как окажем ему помощь. Наверное, он будет рад меня увидеть, но должен быть еще какой-то результат. Пока мне не ясно, к чему приведет наша встреча. – Кавэд вдруг начал проявлять несвойственную ему рассудительность.

– Даже если вам удастся каким-то чудом передать вашему другу нож или простое шило, или кусок веревки, это ни к чему не приведет. Ему не выбраться. Единственное, он сможет совершить самоубийство и избавить себя от пыток, которыми его будут истязать перед тем, как казнят. – Ауэл произнес эти слова обычным, спокойным голосом, будто каждый день сообщал малознакомым людям, что их друзей ждут тяжкие муки перед смертью.

– То есть его будут пытать?– переспросил Наар.

– Да, я же только что это сказал. Его будут пытать. – Еще раз повторил Ауэл. – И что вы переживаете! С чего вы взяли, что он вас позовет? – так друзья спорили еще очень долго, сыпались обвинения в трусости, глупости, предательства. В итоге Ауэл, проклиная минуту, когда он открыл дверь ночным гостям, сам согласился пронести Кедиру тонкую, но прочную железную нить, которую еще предстояло раздобыть на рынке Кар-аб-Дабира. В душе священник надеялся, что идти никуда не нужно будет, что Кедир не позовет священника-писца, чтобы тот записал грехи и отпустил их сжиганием бумаги, на которой они записаны. Железную нить решили вплести в пояс, так ее могли бы найти только в случае, если бы кто-то из охранников решил разрубить пояс священника, что было маловероятно. Достать нить можно было одним движением. Поможет она пленнику или нет – никто точно сказать не мог. Но это было лучше, чем ждать, когда Кедира выведут на площадь и под крики толпы, измученного, казнят. Несколько дней, что оставались до казни, Наар и Кавэд проводили то в молитве, то в раздумьях, желая понять, найти способ, как помочь товарищу. Но все новые идеи разбивались об аргументы Ауэла. А ведь он уже сам проникся настроением своих новых знакомых и желал помочь пленнику, будто он его хорошо знал и обладал таким сокровищем, как общие воспоминания.

Вечером, накануне дня казни, в дверь храма постучали. Ауэл выдохнул и открыл дверь. Оказалось, ошиблись, искали постоялый двор. Настала ночь. Незадолго до рассвета опять постучали. На этот раз, оказалось, пришли из тюрьмы, хотя все трое отчаялись ждать.

– Ауэл, там один заключенный решил перед смертью со священником поговорить. Собирайся. – Настоятель храма удивился вид и перед выходом шепотом обратился к Наару и Кэвиду:

– Они знают мое имя. Я очень удивлен. Вот ключи. Если что – вы приехали ко мне с инспекцией от властей Эхаля. Так будет лучше сказать. В Кар-аб-Дабир гости приехать не могут. До площади, где будет проходить казнь, дойдете так: сначала до красного дома у круглой улицы, он будет по левую от вас руку, когда выйдете с Кожевенной улицы на Круглую, затем идете по правой улице от этого дома, если стать к нему лицом. Будете идти прямо, никуда не сворачивая. Увидите толпу и деревянный помост с пыточными машинами – вы пришли. Я говорю на тот случай, если вам придется самим туда добираться. Вдруг я не успею вернуться.

– Ауэл, ты скоро? Сколько тебя ждать? Или ты хочешь, чтобы тебя переселили в тюрьму, откуда ближе ходить к заключенным, нам так не придётся тебя ждать! – Почему-то, стоявшие за дверью нашли эту шутку смешной и там раздался хохот. Ауэл ничего не ответил. Прощупал пояс, на месте ли нить и вышел за дверь, сделал вид, что закрывает ее ключом, который к ней не подходил, но этого никто не заметил, конвоиры спешили обратно, на улице было уже темно. Настоящий ключ остался у Наара.

Всю дорогу к тюрьме священник молчал, изредка отвечая на вопросы ведших его конвоиров. Он больше думал о том, что сказать сейчас Кедиру и стоит ли передавать ему нить? Теперь времени для действий осталось совсем немного и едва ли она ему поможет. Так, в раздумьях и прошла дорога к Дому Городских Отцов. Ауэлу стало казаться, что всем известно о секрете его пояса, он сейчас будет разоблачен и казнен на площади. Он даже не боялся смерти. Каттав понял, что боится пыток. Он физически почувствовал этот страх пыток. Однако смог быстро взять себя в руки и подавить волнение. Священника провели на первый этаж Дома, сквозь высокие двери, повели коридорами, лестницами. В коридорах пахло сыростью, бегали крысы, иногда даже пролетали летучие мыши.

– Я смотрю, у вас ничего не меняется. – обратился Ауэл к конвоиру.

– Только люди. И то – не везде.

– Скажи мне, а как удалось все стены, потолок, пол, вымостить такими камнями. Я все удивляюсь каждый раз, как бываю здесь.– Ауэл правда удивлялся, потому что шел по глыбам и окружали его каменные глыбы, блестящие, как начищенная медь. Так, один факел создавал достаточно яркое освещение. Вдобавок, было понятно, по одному виду глыб, что камни эти чрезвычайно крепкие и разбить их было непросто. Вообще, Ауэл пытался таким разговором просто скрыть начинавшее охватывать его волнение.

– Не знаю. – Коротко ответил конвоир. – Но сам удивляюсь. – они прошли еще с десяток метров. – Вот, он хочет перед смертью увидеть священника.– охранник показал на человека в углу камеры, лежавшего на куске какой-то ткани, постеленной прямо на каменном полу. Первая мысль Ауэла была: «Он же так простудится», а потом он сам понял, что угроза заболеть простудой, накануне смертной казни совсем не стоит беспокойства.

– Только не долго. – Предупредил все тот же конвоир, закрыв дверь за спиной у Ауэла. Тот сделал несколько шагов и оказался посреди камеры. Узник поднялся и встал перед священником.

– Доброго утра. – Гголос узника звучал спокойно и безмятежно. Его даже можно было бы назвать успокаивающим.

– Доброго утра. – священнику очень хотелось назвать заключенного Кедир, но он решил, пускай пленник сам назовет свое имя.

– Меня зовут Кедир. Я прожил не очень праведную жизнь и сейчас хотел бы исповедаться.

– Похвальное желание. – Ауэл улыбнулся. Сейчас мы отойдем к противоположной стене камеры, вы продиктуете все ваши дурные поступки, все, за что вам перед собой стыдно. Я запишу их и сожгу. И ваша книга жизни станет чище. – Они отошли и сели напротив стены, скрестив ноги. Ауэл достал небольшой кусочек бумаги, чернильницу, обмакнул перо, сделал вид, что приготовился писать и сказал, глядя Кедиру в глаза:

– Наар и Кавэд знают, что вы здесь. – в ответ Кедир хитро улыбнулся, прищурив правый глаз.

– Они передали вам это – Ауэл посмотрел, нет ли за дверью охранника и убедившись, что нет, вытащил из пояса железную нить и положил ее под тряпку, что лежала на полу. – Они долго думали, как вам помочь и в итоге решили, что это может пригодится.

– Спасибо. Это может и пригодилось бы. Но теперь нет времени. И из этих казематов не выбраться. Единственное, что я могу попробовать, это развязать драку, чтобы погибнуть в битве, как воин, а не на плахе, среди воров. Передайте моим друзьям, что я благодарен за их труды и рад, что Сефер свел меня с ними. Я позвал священника именно из-за знакомства с ними. Не знай я их, просил бы привести женщину, кусок хорошо прожаренного мяса да крепкого вина.

– Хорошо, Кедир. Теперь исповедуйтесь.

Исповедь прошла быстро. Тем более, для единственной исповеди в жизни человека. Накануне его смерти. Но она была искренней, и наверняка угодной Сеферу.

– У вас осталось минута. – Окликнул охранник заключенного и священника.

– Кедир, я понял, что эта железная нить теперь может использоваться вами только для самоубийства, хотя мы думали, что она вам поможет выбраться отсюда. Мой вам совет: идите до конца. Может быть, вы этими пытками, страданиями, искупите все, что было вами сделано дурного в жизни. Но решать, безусловно, вам.

– Да. Терпеть боль – мне. И за грехи свои отвечать мне. Не буду вам ничего обещать, Ауэл. Как получится. Местные палачи свое дело знают хорошо. Я о них наслышан. И смелости это не прибавляет.

Ауэл вышел из камеры. Кедир остался один. Он был рад произошедшему. Воин никогда не боится смерти, а Кедир был именно воином, но воин редко задумывается о том, что идет после смерти? Новые битвы? Вдруг это будет мир, где можно будет пировать всю ночь с друзьями, проводить время с прекрасными красавицами, а днем опять бросаться в битву, чтобы вечером, за общим столом с почившими и вновь воскресшими друзьями испить кубок хмельного напитка. Или он просто никуда не поведет? Ведь есть люди, которые считают, что мы живы, пока живо тело, которое ест, спит, испражняется. Нет тела, нет и человека. Кедир смотрел на железную нить, что ему принес священник. Воистину, мы никогда не встречаем случайных людей. Если кто-то был в нашей жизни, то только из необходимости, обусловленной тем, что уже произошло и нам нужно с этим справиться, или тем, что ещё произойдет и нам тоже нужно подготовиться, чтобы правильно воспринять грядущее. Также и встреча с Кавэдом и Нааром, повлияла на Кедира. Раньше ему бы и в голову не пришло позвать священника. Теперь ему показалось это необходимостью. Железная нить все продолжала находиться в его руках. Зачем она теперь? Убить охрану? С ней это сделать было бы проще, но, при желании, он и раньше мог это сделать. Живым он едва ли выбрался бы из казематов. Убить себя самому и не дать врагу видеть как он, возможно, будет корчиться от боли и просить прекратить мучения? Разве таким должен быть конец воина, чье имя прославлено во многих краях? Нет, он пойдет до конца. Вытерпит все и враг не увидит страдания на его лице. А когда все закончится, ему будет хорошо. Не важно, что будет значить это «хорошо», Кедир просто решил, что хорошо. И положил нить под тряпку, лежавшую на полу. Возможно, она пригодится следующему постояльцу камеры.

– Выходи, пришло твое время. – Лязг ключей в замке двери, спокойный голос конвоира, ничего не говорит о том, что происходит что-то особенное. Просто утро очередной казни. Кедир выходит молча.

Почему-то даже жуткий каменный каземат перестал казаться страшным. Кедир вдруг полюбил все вокруг и всех вокруг. Он шел на последнюю битву в своей жизни. Погибнуть при попытке побега из тюрьмы – не такая плохая смерть. Однако в ней нет победы. Кедиру же хотелось вырвать победу из неприятельских рук. Еще бы, ведь люди, осудившие его, предвкушают зрелище, едва не торжество своего могущества. Казнь славного воина покажет всем, что с главами Кар-аб-Дабира нужно считаться. Вот, все казематы пройдены, Кедира подвели к остальным осужденным на смерть. Всего девять человек, но никто не знает, каким он пойдет, но все хотят первыми, чтобы быстрее все закончилось, ведь ожидание смерти – хуже самой смерти. Тем более не хочется смотреть на то, что тебя ожидает, слышать крики, стоны, мольбы о пощаде. Ведь бывает, что во время пыток люди сходят с ума от боли. Если толпа, любующаяся зрелищем, совсем теряет лицо человеческое и вместо него проступает звериная морда, то обезумевших несчастных, могут кинуть на потеху толпе. Кар-аб-дабир был жестоким городом. Воин решил, что будет поносить последними словами своих мучителей и проклянет их. Однако потом передумал. Решил простить и просто молчать, не издав ни звука.

Площадь была хорошо подготовлена для проведения казни. Посреди площади стоял помост, на котором были установлены приспособления для пыток и казни. Наименее угрожающе выглядела большая деревянная колода с топором, которые даровали осужденным быструю и легкую смерть, при условии, конечно, что палач опытный и не промахнется при нанесении удара. Виселица была уже менее желанной. Угрожающе выглядели всевозможные тиски для ног, рук, головы, столы для растягивания, просто столы к которым привязывали жертву, ножи и щипцы, жаровни с углями, котлы с кипящим маслом и водой, в которых людей варили. Кедир готовился увидеть это разнообразие и оставался спокоен. Такое спокойствие воина обрадовало. Нужно было сохранять его до конца, такова первая часть битвы. Кедира не удивило огромное количество людей, заполнивших площадь. Впереди всех сидели какие-то старухи, занимавшиеся вязанием. Они принесли с собой небольшие раскладные стульчики, сели как только было возможно близко к помосту и за разговорами и вязанием стали ждать начала представления. Кроме старух на площади были также горожане всех возрастов, мужчины и женщины, богатые, и не слишком, бедные, просто нищие, были пьяные и трезвые, пришедшие компанией и одинокие. Словом, казни в шестой день недели не оставляли равнодушными никого. Тем более, что казнили не каждую неделю. Стояли также в этой толпе Наар, Кавэд, Ауэл. Вообще они надеялись, что им не доведется увидеть друга среди казнимых, но когда его все же вывели, то все трое просто стали молиться за него, потому что более ничего сделать не могли. Каждого осужденного выводили на помост и зачитывали приговор. Наар про себя отметил, что вина каждого из осужденных у имперских юристов вызвала бы смех или просто улыбку. В Кар-аб-Дабире казнили не за кражу как таковую, а за то, что вор обокрал дом недавно овдовевшей женщины, мать совсем крохотного ребенка.