Суданская трагедия любви

Мы едем в управление аэропорта, которое, как оказалось, находится в Вау, где Халима берёт отложенные ей билеты. Затем Халима ведёт меня прямиком в находящийся по соседству ювелирный магазин, где уже ждут нас Джозеф с Ритой. Я ничего не понимаю, а Халима говорит:

– Дедушка покупай тебе и мне кольцо. Посмотри здесь.

Я ошарашен, но смотрю на прилавок. Там в витрине много разных золотых колец. Я растерян и говорю, что не знаю, какое выбрать. Тогда Халима сама выбирает широкие кольца и показывает на них продавцу. Тот просит мою руку и руку Халимы, смотрит на них оценивающим взглядом и через минуту протягивает кольца. Я примеряю – точно по пальцу. Продавец угадал. Так же было и с Халимой. Мы снимаем кольца, продавец укладывает их в коробки. Джозеф протягивает банковскую карточку для оплаты и забирает кольца, затем передаёт их Рите, она прячет в сумку.

Выходим из магазина и идём к машине.

– Сейчас едем каниса, – говорит Халима.

– О кей! – соглашаюсь я, поскольку мы ещё днём запланировали посетить их старого друга Фильберто, у которого я собираюсь тоже взять интервью.

Каниса, или католическая церковь впечатляет меня вблизи своими размерами и красивой отделкой. Мы входим через главные двери, но из прихожей ведёт лестница на второй этаж. Мы поднимаемся по ней и, нажав на кнопку звонка, входим в раскрывшуюся дверь квартиры. На пороге нас встречает одетый по европейски в костюм пожилой мужчина. Он радостно обнимает пришедших, а мне протягивает руку, представляясь:

– Фильберто. Я уже знаю о вас. Знаю, что вы журналист из Москвы. У меня были раньше друзья из Советского Союза. Мы очень дружили.

Говоря это, он усаживает нас на стулья и предлагает чай. Я включаю диктофон. Мы сидим за столом, за чашками чая и Фильберто говорит, посмеиваясь радостно воспоминаниям, о том, как он с мальчишками ловил по двору свинью, чтобы отдать русским, которые боялись покупать мясо на рынке из-за того, что оно всегда там облеплено мухами, как ездили на охоту и всегда делились добычей, кто бы не убил газель или зайца.

Спрашиваю Фильберто о его отношении к арабам. Он посерьёзнел и стал говорить о недобрых законах мусульман, о том, что все люди братья, но мусульмане по-другому это понимают, и поэтому с ними трудно. Он говорит о войне, которую ведёт его паства с мусульманским миром, но, что он желает всем добра.

Я достаю из дипломата матрёшку, самовар и дарю их Фильберто. Он приходит в бурный восторг и говорит, что таких сувениров у него нет.

И вдруг Халима говорит мне:

– Женя, мы можно обвенчаться здесь. Фильберто согласен.

Мгновенно я понял, зачем мы поехали в канису: не для того, чтобы я взял интервью, а для того, чтобы обвенчаться и тем скрепить навечно наш союз. Я никогда не был верующим человеком, меня не крестили в детстве, я настоящий атеист. Но я люблю Халиму и готов пойти на всё ради её любви. И я отвечаю ей тоже на русском языке:

– Милая Халима! Я не верю в бога, но я люблю тебя и, если тебе хочется, мы обвенчаемся с тобой. Это единственный способ сегодня сделать наши отношения официальными. Я хочу быть твоим мужем. Давай обвенчаемся.

Все присутствующие по счастливому лицу Халимы поняли только одно, что я согласен на венчание и радуются вместе с нею. Мы спускаемся по лестнице, входим в огромное, но скромно украшенное помещение, где за алтарём становится Фильберто, и происходит наше венчание. Мама Халимы достаёт кольца, и мы с моей невестой надеваем их друг другу на пальцы и целуемся. Фильберто достаёт откуда-то бокалы, а Джозеф, словно фокусник, достаёт из сумки Риты бутылку шампанского. Мы выпиваем, и я становлюсь в понимании родственников и самой Халимы её настоящим мужем.

Возвращаемся в посёлок вместе с Фильберто. В доме устраивается настоящее пиршество. Гуляем почти всю ночь. Неизвестно откуда, все узнали о торжестве и приходят в гости, дарят подарки. У меня никогда не было столько родственников и столько подарков. Вручают статуэтки из эбенового дерева, охотничий нож, наконечник копья, костюм, майки, фотокамеру, отрез на платье и золотой перстень моей маме, перстень и зажим на галстук папе и ещё много разных предметов, которые я не успеваю уложить в своей памяти. Все желают нам с Халимой детей и счастливой новой жизни.

Лечь спать удаётся только под утро, и до середины дня нас никто не беспокоит. Наш самолёт улетает в пять вечера. Поднимаемся, умываемся, завтракаем и упаковываем вещи. Мне подарили и чемодан, который быстро заполняется подарками. В аэропорт нас провожает несколько машин родственников и друзей Халимы. В этот раз она не садится за руль, а устраивается рядом со мной и мамой на заднем сидении.

По дороге я мысленно прощаюсь с югом Судана, который стал мне таким дорогим. Прощаюсь с саванной, с рекой Суэ, с полуголыми племенами, отдельные представители которых встречаются нам по пути, с газелями, прячущимися за деревьями, с бегемотами, так и не выглянувшими из воды, с большими белыми птицами марабу и такими же белыми, но маленькими и крикливыми чайками, встретившиеся нам на реке. Я прощаюсь со всем диким миром юга Судана, со всем его народом, таким отзывчивым, таким искренним, таким добрым, принявшим меня в свою семью столь легко, столь сердечно, что слёзы выступают из глаз от такого радушия, которое вряд ли где-нибудь встретишь в нашем современном цивилизованном мире европейского или западного капитализма с его вечной погоней за наживой, за которой забывается человеческая душа, честность, искренность, неподдельная любовь.

Боюсь пошевелиться, потому что опять чувствую голову Халимы на своём плече. Она счастливо уснула. Я тоже счастлив.

ГЛАВА 15 РАССТАВАНИЕ

Я прощаюсь с Халимой. Объявили посадку. Заканчивается моя командировка в Судан. Фантастическая командировка пролетела как сон, как один день, но полный событий.

Я прощаюсь с Халимой. Она стоит передо мной красивая с заплаканными глазами. На ней та же белая кофточка, в которой я увидел её впервые в Джубе в министерстве иностранных дел Южного Судана. Чёрные брюки и белые туфли на высоком каблуке, делают её фигуру стройной и как бы устремлённой вперёд. На каблуках она кажется даже выше меня, человека, который сам метр восемьдесят ростом. Но она же из племени самых высоких мужчин. Чёрные волосы рассыпаны по плечам. На открытой груди золотая цепочка с золотым медальоном, что я подарил ей вчера, купив здесь в Хартуме, вопреки всем возражениям любимой мной женщины. Я сказал ей, чтобы она не снимала цепочку с медальоном, как напоминание о моих поцелуях.

Я прощаюсь с Халимой. Позавчера, всего два дня назад, мы улетали с нею из Вау. В аэропорту собралась вся её семья, школьная подруга, Фильберто и даже официальные лица городской власти. Халиму чтят в Вау, втором по величине городе Южного Судана. Кто-то из них был на нашей внезапной импровизированной свадьбе. Когда только успели узнать?

Мы уже сидели в самолёте, а все махали руками и радостно улыбались. Летели без приключений. Прибыли в Хартум вечером и, получив багаж, отправились в гостиницу, которую заказала Халима. Величественное здание Коринтиа отеля впечатлило и величиной, и необычностью архитектуры. Ну, да, это пятизвёздочная гостиница не просто со всеми удобствами, а с шиком и блеском. Здесь присутствовал дух цивилизованной Европы. Огромный зал для приезжающих, стойка администраторов гостиницы в специальной униформе, сверкающие витрины магазинов для туристов, рекламы товаров. Здесь не было и намёка на бедные домики того же Хартума, которые я видел в первый свой приезд. Здесь трудно было представить себе, что где-то рядом находятся бесплатные открытые для всех туалеты и ходят нищие оборванцы. Здесь всё блистало богатством, застилающим глаза на мир, находящийся всего в сотне метров отсюда. Здесь всё было хорошо за хорошие деньги.

В прекрасном номере мы провели две ночи, как принц с принцессой. В большой красиво обставленной комнате стояла широкая кровать с множеством подушек. Мраморная ванна. На стенах висели пейзажные картины знаменитых художников мира.

Нас не интересовал телевизор. Я почти не включал свой ноутбук, не входил в интернет. Мы не могли налюбоваться друг другом, не могли надышаться нашей любовью.

Я прощаюсь с Халимой. Двое суток пролетели как один час. Хотя было это время насыщенным необыкновенно. Мы прибыли в гостиницу. Устроились в номере, разложили вещи и спустились с одиннадцатого этажа на первый поужинать в ресторан. По пути я увидел магазин ювелирных изделий и попросил Халиму войти. Там и настоял на том, чтобы я купил ей эту цепочку с медальоном, которую тут же надел ей на шею. Мне казалось, что цепочка символически свяжет наши души и судьбы.

Утром мы встали рано, так как на следующий день у меня предстоял отлёт (билет на обратный путь я купил ещё в Москве), а до этого нужно было всё успеть – и побывать в посольстве и консульстве, и взять, если удастся, новые интервью.

После завтрака выходим с Халимой из гостиницы. Видим, как по улице идут демонстранты. Они заполонили всю дорогу. В руках небольшие транспаранты, написанные на арабском и английском языках. Идёт в основном молодёжь. Многие одеты в белые рубашки с коротким рукавом и брюки, но есть и в длинных почти до пят белых джелобиях.

Меня интересует, против чего выступление. Халима предупреждает меня, что надо быть осторожным. Она говорит, что это студенты, и неизвестно, чем всё может кончиться. Но я журналист. Прошу Халиму подержать мой дипломат и делаю несколько снимков камерой. Потом достаю из кармана диктофон и обращаюсь к проходящему мимо с какими-то криками молодому парню. Спрашиваю, против чего они протестуют.

Студент в красной майке останавливается и отвечает:

– Цены на бензин выросли. Растут и другие цены. Жизнь становится всё хуже, а правительство ничего не делает, только ворует, набивая свои карманы.

Мы идём по обочине дороги вместе с демонстрантами. Халима опять говорит, что это может быть опасным, но не останавливает меня. По пути она объясняет, что Южный Судан в ответ на требование севера платить большие деньги за транспортировку нефти через северную территорию прекратил вообще поставку нефти и перестал платить за нефть. А северный Судан привык жить за счёт этих средств и потому оказался в кризисной ситуации. Он воровал нефть из нефтепровода для себя бесплатно, поэтому южане и перекрыли трубопровод. Отсутствие поступления нефтяных денег в бюджет страны сказалось на жизни бедного населения. Кто был беден, стал ещё беднее.

Я вспоминаю, что аналогичная ситуация сейчас у Украины с Россией, которая транспортирует в Европу газ через Украину. Россия пошла на снижение цен на газ для Украины, но в расчёте на то, что Украина останется в союзе с Россией. А выступающие на киевском майдане, требуют от правительства вступить в союз с Европой и запретить на Украине русский язык. При такой постановке вопроса по меньшей мере странно продавать Украине газ по льготным ценам. Параллель с нефтепроводом с юга Судана напрашивается сама собой.

Мы подходим к площади. В конце её замечаем полицию. Площадь заполняется молодёжью, которая хором выкрикивает лозунги. Я включаю видеокамеру на своём мобильном телефоне. В это время раздаются выстрелы. Полиция стреляет по студентам. Началась паника. С площади все побежали. Парень в красной рубашке падает. Халима быстро хватает меня за руку и затаскивает в магазин. Мимо бегут, размахивая руками и крича проклятья, демонстранты. За ними, продолжая стрелять, двигаются медленно полицейские в касках. Халима отнимает у меня мобильник, которым я продолжаю снимать через стекло витрин, забирает с шеи фотоаппарат и прячет их в сумку. И вовремя. Один из полицейских, какой-то высокий чин без оружия в руках, заходит в магазин, проверяя, нет ли здесь студентов. Он подозрительно смотрит на нас. Звучит вопрос на английском:

– Кто вы?

Я не успеваю раскрыть рот, как Халима затараторила тоже на английском:

– Я работаю в отделе информации министерства иностранных дел. А это мой муж. Он итальянец и не говорит по-английски и по-арабски.

– А как же вы общаетесь? – удивлённо спрашивает офицер.

– На итальянском.

– А ну, скажи что-нибудь по-итальянски, – просит полицейский.

Но эта просьба не застала Халиму врасплох, так как она некоторое время учила итальянский в школе, где был преподаватель итальянец. И она проговорила что-то на интальянском.

Но полицейский, что-то заподозрив, всё не унимался и попросил Халиму, чтобы я что-то сказал.

Заметив панику в глазах Халимы, я, обратившись к ней, сказал длинную фразу эмоционально размахивая руками:

– Ля соля феличе ля боро сур кампо че стаблё че стабль, ля боро джиш швит кум ферворо, ля боро де горо аль горо, ля боро дум эстас капабль.

Полицейский, как и Халима, ничего не понял и спрашивает:

– Что он сказал?

Халима, быстро сориентировавшись, говорит без тени смущения:

– Мой муж возмущается и спрашивает, о чём мы так долго беседуем.

Полицейский кивает головой и спрашивает, что мы тут делаем. Халима отвечает, что мы укрылись в магазине от демонстрации.

Тогда тот просит нас не выходить некоторое время и покидает магазин. Мимо, тревожно сигналя, проезжают машины скорой помощи.

Выждав приличную паузу, Халима решилась спросить у меня, что я ей сказал и на каком языке, который, хоть и звучал немного по-итальянски, но совсем немного. Я объяснил, что когда-то в юности изучал язык эсперанто, который был изобретен как всемирный язык, который было бы легко изучать французам и итальянцам, англичанам и русским. А сейчас я вспомнил переложение стихотворения русского поэта Брюсова «Работа» на эсператно, которое в оригинале звучит так:

Единое счастье – работа,

В полях, за станком, за столом, —

Работа до жаркого пота,

Работа без лишнего счета, —

Часы за упорным трудом!

Халима смеётся, но тут же прекращает. С площади ещё убирают раненых и убитых.

Я вспоминаю митинги в Москве на Болотной площади. Один из них прошёл спокойно. Тысячи людей собрались, протестуя против действий правительства. Никто не мешал им выражать своё негодование, и ничего криминального не случилось. Пусть не все высказывания были правильными. Пусть подогревались они западными провокаторами. Но с ними нужно бороться другими средствами.

Зато майское шествие было остановлено полицией, и произошли столкновения, полицию били камнями, были арестованы многие участники шествия, некоторые до сих пор находятся под арестом.

О чём говорят эти два мероприятия? Народ нельзя останавливать силой. Народ должен иметь возможность высказывать своё мнение и требовать к себе от власть имущих человеческого отношения. Всегда нужен диалог между правящей верхушкой и народом. Если диалога нет, нет понимания друг друга, и властью применяется сила, народ использует свою силу, и происходят революции.

Я прощаюсь с Халимой, с моей прекрасной иностранкой, ставшей мне дорогим человеком. Мы ещё немного побыли в магазине. Продавец, невысокий араб в джелобии с белой шапочкой на голове, был немало перепуган происходящим. Он сказал, что всё это может повториться, и демонстранты могут вернуться, и тогда они могут начать бить витрины магазинов, могут и грабить их, могут поджигать машины. Всё это уже было не раз. Центр города неспокойное место.

Покидаем магазин, когда с площади ещё вывозят раненых и убитых. К вечеру мы узнали, что в этой стрельбе погибли двести студентов. Понятное дело, что этим не кончится. Будут новые стычки, новые выступления.

Идём с Халимой на другую улицу, берём такси и едем в наше посольство. Мы договорились с Халимой, что будем всем говорить, что познакомились ещё в Москве, когда она училась в университете. Так будут легче воспринимать наши отношения.

Посла в посольстве не оказалось. Встречаемся с заместителем, высоким худощавым человеком в костюме стального цвета и такого же цвета галстуке под белоснежным воротником. Я представляю Халиму. Узнав, что она помощник министра иностранных дел Южного Судана, Владимир Иванович переменился в лице, потерял строгость, разлился в улыбке, приглашая сесть и начать рассказывать о положении дел на юге.

– Я, разумеется, в курсе событий, – говорит он, – получаем доклады от нашего представителя, но всегда узнаёшь что-то новое, когда слушаешь, так сказать, из первых уст.

Я не забываю включить диктофон, и Халима, ни мало не смущаясь, говорит на английском языке об успехах и проблемах страны. И хоть мы говорили с Халимой много на эту тему, я всё равно слышу для себя новые нюансы.

Владимир Иванович просит принести кофе и коньяк. Красивая русская девушка приносит приборы, сёмгу, бутерброды с красной икрой, салат. Видимо, это уже в правилах, если шеф просит коньяк, то закуски само собой разумеются.

Дипломат предлагает первый тост за прекрасную даму и подчёркивает, вставая:

– Вы действительно прекрасны.

Он говорит это на английском языке, а Халима улыбается и говорит на русском:

– Спасибо, мой муж тоже так думает, – и при этом обнимает меня рукой за плечи.

Владимир Иванович изумляется, используя уже русский язык:

– Как, вы говорите по-русски? И Евгений ваш муж?

– Да, Женя мой муж.

– Как же так, ты же был не женат? – спрашивает Владимир Иванович, обращая своё лицо ко мне.

– Да, ехал не женатым, но вот женился в Вау. Так что давайте выпьем за это, – предложил я, замечая, что рюмки наши подняты.

– Ну, раз так, то конечно, – говорит Владимир Иванович. – Но сначала за прекрасную даму. Я провозгласил сначала этот тост.

Я по русской традиции тоже встаю, и наши рюмки опорожняются. Халима смеётся и продолжает сидеть. Она помнит эту русскую традицию пить за дам, стоя.

– Что же это, значит, ты ехал туда на свадьбу и молчал?

– Нет, я не знал об этом, просто так получилось.

– Ничего себе просто. Но это событие. Что бы вам подарить по этому случаю? Ничего лучше не могу придумать, как вот этот альбом фотографий о России.

Он подходит к шкафу, открывает дверцу и достаёт прекрасно изданный фотоальбом. Возвращается к столу, откидывает обложку и пишет на английском языке: «Поздравляю с днём свадьбы! Желаю долгих лет счастливой семейной жизни!» Подписывая, спрашивает:

– Так вы вместе летите в Москву?

Я рассказываю, что летим не вместе, и жить пока будем раздельно, пока, если удастся, Халима не переедет в Москву, где, быть может, её возьмут на работу в посольство Южного Судана.

Владимир Иванович слушает с заметным вниманием, затем вручает нам альбом и говорит, обращаясь ко мне:

– Я дарю вам эти замечательные фото, сделанные мастером в России. Ты можешь оставить этот альбом своей жене. Тут он пока важнее. А относительно её работы в Москве, мы можем посодействовать. Я вижу, что Халима изумительный дипломат. Мы со своей стороны поддержим её кандидатуру. Мы выпиваем ещё по рюмке коньяка теперь уже за нас обоих и откланиваемся.

Я прощаюсь с Халимой. Смотрю в её голубые готовые к слезам глаза. Вспоминаю встречу в консульстве. Консул всё в том же чёрном костюме и чёрном галстуке. Ему уже доложили, что я иду с дамой, которая работает помощником министра иностранных дел Южного Судана. Он по-деловому встречает нас и интересуется, как это я скооперировался с такой важной личностью и хожу вместе с нею.

Я сразу же сообщаю ему, что мы являемся одной семьёй. Это поражает его. Он не может поверить, говоря, что я разыгрываю.

– Я знаю точно, что ты не женат. Смотрел внимательно твои документы, а шутки здесь неуместны.

– Да, Женя мой муж, – говорит твёрдо Халима по-русски. Шутки нет. Я Женя жена.

– Та-ак, – протяжно говорит консул. – Садитесь, пожалуйста, сюда в кресла. Но я ничего не понимаю.

Мы усаживаемся в те же кресла за круглым столиком, за которым в прошлый раз мы пили с консулом кофе. Консул подкатывает третье кресло и сам садится. Халима берёт инициативу на себя, говоря:

– Я училась в Москва давно. Мы познакомился Женя и полубила друг у друга. Он приехал Джуба и мы полубила друг у друга больше. Мы поехал Вау мама и дедушка, там венчался и сделала свадьба.

Казалось бы, такая большая речь Халимы могла вызвать улыбку или даже смех, но ни консул, ни я не улыбнулись.

– Понятно, – говорит он, – в советские времена за такие дела строго спросили бы, а сейчас, конечно, совсем иначе. Что ж, поздравляю. В таких случаях полагается дарить подарки, но что же я могу? У меня так сразу ничего и нет. Хотя почему нет? Есть. Вот тут у меня в шкафу лежит.

Консул поднимается, идёт к шкафу в дальнем углу кабинета и достаёт целлофановый пакет. Вынимает из него и разворачивает красивый цветастый в русском стиле платок. Накидывает его на голову Халимы.

– Вот носи на здоровье. А тебе, – он поворачивается ко мне, раздумывая, потом подходит к столу, вынимает из ящика футляр, приносит и вручает, – консульские ручки. Ты же журналист, тебе они пригодятся.

Мы тронуты вниманием консула, благодарим его, а он идёт к двери, выглядывает за неё, что-то говорит и, вернувшись, усаживается снова в кресло, произнося:

– А теперь я готов дать интервью известному журналисту. Я, между прочим, читал в интернете твою статью о защите Киевской Руси. Горячо написано, от души. Если так же о нас напишешь, то приветствую.

Благодарю консула за оценку моей публикации и обещаю, что репортаж из Судана будет не менее горячим, особенно если учесть сегодняшнюю демонстрацию с расстрелом студентов, свидетелями чего мы были перед приездом в посольство.

Консул удивлённо смотрит на меня.

– С этого следовало начать разговор. Вы были с демонстрантами? Как это случилось? Это очень серьёзно.

Рассказываю, что всё получилось случайно, подробно описываю происшедшее.

– Нельзя было следовать за демонстрантами. Вас могли обвинить в соучастии и даже в подстрекательстве.

– Но я журналист, – возражаю я, – а журналист обязан отражать правду жизни во всём её многообразии, где бы он ни находился.

– Так, ладно. Теперь послушай меня. Там сегодня по предварительной информации погибло двести человек.

Я включаю диктофон, и консул рассказывает своё видение взаимоотношений юга и севера Судана, которые, как мне известно, очень не простые. Перечисляет исторические факты зарождения этих отношений, говорит о непрочности мирного договора, попутно приводит примеры гибели журналистов. Просит быть предельно осторожным.

Меня радует, что Халима слышит это. Ей, несомненно, полезно слышать лишний раз официальную точку зрения, о чём я и говорю, закрывая тему о журналистах, когда консул закончил свою речь.

– Тем более, добавляю, – что Халима собирается работать в посольстве Южного Судана в Москве.

– Даже так? – удивляется консул. – Это было бы хорошо. Надеюсь, всё получится.

В это время, постучавшись, в кабинет входит молодой человек с подносом на руке. На нашем столе появляются чашки, кофейник, бокалы, тарелка с бутербродами, но не с красной, а с чёрной икрой, бутылка виски и бутылка содовой.

Консул улыбается, потирая руки.

– В посольстве вас, наверняка угощали красной икрой и коньяком. Я их привычки знаю. А я вас угощу виски и паюсной икоркой для разнообразия. Виски из холодильника, потому безо льда, но при желании с содовой. Надеюсь, не откажетесь.

Халима просит разбавить виски содовой, я пью понемногу неразбавленным. Консул всё время что-то говорит. В одну из пауз я вставляю вопрос, который у меня всё время вертится на языке:

– Как разрешился вопрос с Ашотом?

Консул на секунду приставил палец к губам так, чтобы только я заметил, и сказал, как бы между прочим:

– Ну, это, как говорится, не телефонный разговор. Так давайте выпьем ещё раз за вас, и пора разбегаться, а то у меня ещё много дел.

Я понял, что он не хочет говорить о моём коллеге в присутствии Халимы. Совсем забыл, что для других она всё ещё иностранка, и не всё ей следует знать.

Когда мы выходили, консул пропустил вперёд Халиму, задержав меня в дверях, и сказал то, что мне следует знать перед отъездом в Россию:

– Ашота будут судить здесь за контрабанду оружием. Очевидно, посадят. Мы делаем всё возможное, чтобы передать его нашему правосудию, но пока это не удаётся. Он всё-таки попытался ввязать тебя в эту историю, но мы дали ему понять, что будет хуже, и он перестал на тебя ссылаться. Так что, хорошо, что ты завтра улетаешь.

Я прощаюсь с Халимой. Вчера весь вечер провели с Халимой в номере гостиницы. Никуда решили больше не ходить. Я прошу прощения у Халимы и включаю свой ноутбук. Перекидываю видеозапись с телефона на компьютер, захожу в интернет и выкладываю в свой блог файл, который называю: «В Хартуме расстреляли демонстрацию». Тут же даю комментарий: «Сегодня в Хартуме, в столице Северного Судана, молодёжь и старшее поколение выступили с протестом против повышения цен на бензин и ухудшения жизни населения. Полиция расстреляла мирную демонстрацию в упор. Погибли 200 человек». На видеокадрах хорошо был виден проход демонстрантов по улице, их выход на площадь и потом, как все побежали в обратную сторону, размахивая руками, как парень в красной рубахе как бы споткнулся и упал лицом вперёд, а рядом с ним мужчина падает на спину».