Суданская трагедия любви

Такое начало ответа заставило меня тут же схватиться за диктофон, находившийся в этот раз у меня в кармане пиджака, и воскликнуть:

– О, вы депутат! Это же очень интересно.

Увидев направленный в его сторону диктофон, Джозеф как-то сразу подтягивается, как если бы я снимал его кинокамерой, и продолжает говорить:

– Я не был среди анья-нья, но всегда поддерживал их, чем мог. А вы знаете, что это анья-нья?

Мне вспомнилось письмо Юджина, в котором он писал об этих отрядах повстанцев.

– Да, – говорю, – муха такая, и так назывались южно-суданские племена, нападавшие на правительственные войска, как мухи из леса.

– Так, – одобрительно сказал Джозеф, – вы хороший журналист, подготовленный. Тогда вам должно быть понятно, что мы не могли хорошо относиться к арабам не потому, что они арабы, а мы нет, а потому, что они пришли к нам со своими порядками, со своей мусульманской религией, пришли не помогать нашему народу, а использовать его в качестве рабочей силы, в качестве своих слуг. Мы не хотим этого. И мы не могли принять их правила. У нас свои обычаи, своя жизнь.

– А разве не они строили здесь фабрики, дороги, мосты, дома?

– Нет, не они. Это мы строили с помощью России, Италии, Китая, Болгарии и других стран, которые нам помогали и помогают сегодня.

И тогда я задаю вопрос, который, собственно, привёл меня в эти края:

– Мистер Джозеф, – у вас в этом районе построен консервный завод с помощью советских специалистов. Я бы хотел его увидеть и услышать, какие у вас были отношения с русскими специалистами.

Разговаривая с Джозефом, я на мгновение забыл, что на заднем сидении находится его дочь Рита и внимательно слушает нашу беседу, поэтому безо всякой задней мысли, продолжаю тему:

– Ко мне попали письма переводчика, который работал у вас на фабрике. Очень интересные письма. Он там упоминает и вас.

– А как его фамилия?

– Березин. Может, помните? Он был с последним специалистом-электриком.

– Зе-еня-а-а? – раздался протяжно голос за моей спиной.

Я тут же спохватился, что сказал лишнее, но было уже поздно. Откинув покрывавший голову топ, она протянула руку и дотронулась до моего плеча, спрашивая на русском языке:

– Ты его видель? Где он?

Я вынужден был признаться, что не видел Юджина, но надеюсь найти, так как знаю, где его искать.

Рита расплакалась, а с нею вместе заплакала и Халима. Джозеф останавливает машину, выходит успокаивать дочь, открывает дверцу машины, гладит Риту по голове. Я тоже выхожу и открываю дверцу со своей стороны у Халимы. Она прислоняется ко мне головой и говорит сквозь слёзы:

– Не могу видеть, как мама плачет.

То, что Халима прижалась ко мне, настолько поражает Риту, что она перестаёт плакать и с изумлением смотрит на нас. Слёзы ещё видны на глазах, но они быстро высыхают.

– Почему? – только и спрашивает она.

– Это мой муж, – тихо отвечает Халима, ещё крепче прижимаясь ко мне.

– Мы любим друг друга, – добавляю я. – Это произошло неожиданно для нас обоих, но так случилось. И я прошу вашего согласия на наш брак.

Моя просьба на дороге, посреди саванны, звучит, по меньшей мере, странно. Я это понимаю. Слова вырвались сами по себе. Но я обнимаю сидящую в машине Халиму. Нещадно палит солнце на закате. Здесь оно всегда жаркое.

Мать Халимы смотрит на Джозефа. Тот, молча, закрывает дверцу Риты и садится за руль. Я отпускаю Халиму и усаживаюсь рядом с Джозефом. Машина трогается. Слышу, как две женщины за спиной переговариваются между собой на непонятном мне языке динка. Джозеф внимательно прислушивается, не вступая в разговор, но посматривая на меня. Я сижу, как в воду опущенный, не зная, что говорить. Мысли все смешались. О чём там говорит моя милая? Что думает Джозеф? Как решается моя судьба? Что с их традициями? Всё так неожиданно.

Появились первые дома. Проезжаем мимо фабричной стены. Почти возле каждого дома растут манговые деревья. Машина подкатывает к воротам огороженного каменной стеной дома. Джозеф достаёт из кармана пульт, нажимает на кнопку – ворота открываются. Да, технический прогресс добрался и сюда. Это удивительно наблюдать на фоне соломенных крыш на хижинах и полуголых воинов племён, встречавшихся по дороге.

Нас ждали многочисленные родственники, которые обнимают Халиму, а она держится всё время рядом со мной и представляет меня всем по имени. Женщины и мужчины протягивают мне руки. Я пожимаю их, а из головы не выходит мысль: что будет со мной и Халимой? Наконец, Халима, чувствуя мою напряжённость, улыбаясь, произносит:

– Женя, не волнуйся, мама согласился. Я бываю с тобой всегда. Мы садимся к стол и скажем. Все чтобы знать. Сейчас мама и дедушка хочет говори с тебя и меня.

Мы проходим в комнату, стены которой увешаны коврами. На полу тоже большой тканый ковёр. У одной стены стоит диван, на который усаживают нас с Халимой, а Джозеф и Рита садятся в кресла напротив. Между нами круглый низкий столик. Разговариваем на английском языке. Халима спрашивает насчёт писем Юджина. Я достаю из дипломата, с которым не расстаюсь, пачку, перевязанную ленточкой, и протягиваю её матери, замечая при этом:

– Я могу дать их вам посмотреть, но оставить не могу, так как мне ещё предстоит найти их автора.

Рита бережно берёт пачку дрожащими руками, поворачивает её, гладит, как если бы гладила голову любимого человека, и рассказывает:

– Я увидела Зеня и сразу влюбилась в него.

Она произносила имя Юджина «Зеня», как он и писал в письмах. Меня охватывает волнение, но я всё же вспоминаю о диктофоне и незаметно включаю его в кармане. Мне очень интересно, как пойдёт разговор, и я надеюсь узнать что-нибудь интересное. А мать Халимы продолжает:

– Поэтому я не удивляюсь тому, что моя Халима сразу полюбила тебя. И я люблю Зеня до сих пор. Я не вышла замуж за другого мужчину, хотя папа предлагал мне женихов. Я надеялась, что Зеня пришлёт мне письмо. Но у Судана испортились отношения с Советским Союзом, и у нас шла война с севером Судана, и письма могли не доходить к нам. А я не знала, куда писать, где мой Зеня. Я ждала и всё. Воспитывала Халиму. Учила в школе, потом в университете в Джубе. А когда Зия Уль Хак потерял власть и отношения с Россией улучшились, мы послали Халиму учиться в Москву. Но она не смогла найти Зеня. Моя дочь говорит, что тебя тоже зовут Зеня. Я надеюсь, что она не потеряет тебя так, как я потеряла своего Зеня.

И тут в разговор вступает Джозеф:

– Я хочу кое-что добавить. Прежде всего, ты должен знать, что наш народ Динка. Я Динка, моя дочь Рита Динка, её мать – она умерла уже – была Динка, и Халима наполовину Динка. Это древний народ. Мы самые высокие и, наверное, самые чёрные и самые красивые в Африке. Поэтому наш народ захватывали в рабство и увозили в Америку. По традиции нас можно назвать коровьим племенем, потому что коровы самое главное в нашей жизни. Когда я был мальчиком, я целовал корову в половой орган и мыл голову её мочой. Такова традиция. И когда мне наносили на лоб шрамы, я не плакал, ибо тогда я не стал бы настоящим мужчиной. Но мой отец был вождь Тумбара. Он послал меня в школу. Я вышел из племени. Стал большим человеком. У меня было три жены. И у меня много детей. Младший сын сейчас управляет консервным заводом, которым управлял я. Мы завтра покажем тебе этот завод.

Рита дочь моей первой жены. Я очень люблю её. Дочери в племени Динка – это богатство, потому что за неё родители жениха должны давать коров. Но это старая традиция, которая существует ещё в племенах. Рита сама себе выбрала мужа – русского переводчика. Я не знал об этом. Она мне не говорила. Но она моя любимая дочь, и я не стал ругать её, хоть ничего за неё не получил. Я только жалею, что не смог продлить рабочий контракт инженера-электрика, с которым работал этот её переводчик. У нас тогда портились отношения с Советским Союзом, и в Хартуме мне не позволили продлевать контракт. Паспортов у них с собой не было почему-то, так что фамилии их я знал из официального письма, и билеты в Хартум оформлялись со слов.

Тут была ещё одна переводчица, работавшая со специалистами по лесопильному заводу. Она хотела выйти замуж за нашего инженера Абду Сомака. Но, кажется, ей не разрешили в Советском Союзе или ещё по какой-то причине, но она не приехала сюда. Сейчас, к счастью, другие времена.

Теперь о Халиме. Она очень красивая, очень умная. Она стала помогать мне в политической жизни. Особенно хорошо было то, что мы послали её учиться в Россию. Это во многом ей помогло. Её очень ценят в министерстве. Её муж был храбрый офицер. Он воевал против севера и погиб. Но у них, к сожалению, нет детей. А я бы хотел иметь правнука от Халимы. Поэтому я готов дать согласие на ваш брак, однако прежде, чем его дать, нас интересует, как и где вы собираетесь жить. Здесь Халима очень важное лицо. А я понял так, что ты хочешь забрать её в Москву. Может быть, лучше тебе сюда переехать?

Джозеф замолчал и вопросительно посмотрел на меня. Я не был готов к такой постановке дела, не смотря на то, что об этом следовало догадаться. Я чувствую, что и Халима рядом со мной напряглась, готовая что-то сказать, но пока молчит. Особенно меня взволновали слова Джозефа о выкупе, который платят коровами. Ни о коровах, ни о какой-либо другой оплате я не думал, как и о том, чтобы приехать жить и работать в Джубу. И я смущённо говорю:

– Я понимаю ваши традиции. Но коров у меня нет.

Меня тут же прерывает Джозеф:

– О традициях я тебе рассказал, чтобы ты знал, кого берёшь в жёны, а не для того, чтобы ты платил за неё. Мы достаточно богаты, чтобы я мог отдать внучку замуж без выкупа. Нам важно, чтобы она потом жила хорошо.

– Я согласен с вами, – говорю я уже более бодрым голосом. – Мы говорили с Халимой на эту тему. Она согласна переехать в Москву. Я надеюсь, там нам будет хорошо. Мои родители живут на Украине в Киеве. Они на пенсии. Правда, в Киеве сейчас беспорядки, и я пригласил родителей пожить пока у меня в Москве. Не знаю ещё, согласны они или нет. Я журналист с большим стажем работы. Платят мне неплохо. Прокормить семью я могу. Я никогда не был женат. Впервые влюбился так, что не могу жить без Халимы. А она в Москве тоже без работы не останется. Подучит русский язык и может преподавать английский или арабский в институте. Так что не пропадём. Так, Халима? – и я поворачиваюсь к своей красавице.

– Всё правильно, – говорит она. – Только я думаю, что буду работать в Москве не преподавателем, а, может быть, в нашем посольстве, если ты, дедушка, поможешь. Посольство Южного Судана недавно организовано в Москве, и там, я знаю, нужны сотрудники. И квартиры им должны давать.

Эта мысль всем понравилась, хотя Джозефу и Рите не хочется отпускать Халиму. Джозеф говорит, что завтра же позвонит в Джубу по поводу устройства внучки на работу в посольство в Москве. Мы обсуждаем перспективу будущего переезда. В это время звонит мой мобильный телефон. Я смотрю на вызывающий номер. Это мой домашний телефон. В трубке раздаётся голос отца:

– Привет, сынуля! Как ты понимаешь мы в Москве, в твоей квартире. А ты где?

Я задерживаюсь с ответом и неожиданно говорю:

– Я в Вау, женюсь тут. Разговариваю с родителями невесты.

Причисляю Джозефа к родителям. Отец не верит, что я говорю серьёзно, думает, что шучу. Но я объясняю, что встретил свою судьбу, о чём расскажу подробнее по приезде домой. Он говорит об этом маме, которая выхватывает трубку, чтобы убедиться, что правильно поняла сказанное. Волнуясь, спрашивает, собираюсь ли я приехать сразу с невестой. Я успокаиваю, говоря, что не сразу.

После разговора, который внимательно слушали в комнате, я, улыбаясь, говорю, что только что сообщил родителям о решении жениться и что они передают привет новым родственникам.

И опять зазвонил мобильник. На этот раз звонила Анна.

– Ты где? – спрашивает.

– Во-первых, здравствуй! А, во-вторых, я в Вау. Есть такой город в Судане.

– Я хочу тебе сообщить, что пока ты разъезжаешь по своим Суданам, я здесь решила выйти замуж.

– Поздравляю, – только и нашёл я что сказать. – За кого?

– Да, есть тут один хороший человек. Давно пристаёт ко мне. Ну, я решила, чего ждать? Ты не возражаешь?

На самом деле информация меня поражает до глубины души. Но не тем, что Анна решила выйти замуж, а очередным совпадением в моей судьбе. Я вдруг вспомнил, что девушку Юджина звали, оказывается, Аня, то есть так же как мою Анну. Но уже не мою, потому что она выходит за другого, и более того, сообщает мне об этом, когда я нахожусь в командировке, так же, как это сделала Аня Юджина. Только я уже к такому варианту событий готов, но в отличие от Юджина, люблю свою Халиму.

Всё это проносится в моей голове, и я отвечаю спокойным голосом:

– Я не возражаю. Я тоже здесь женюсь.

– Ты? Издеваешься надо мной?

– Нет. Вполне серьёзно.

– А кто невеста?

– Тоже хорошая женщина.

– Ну, ясно, что издеваешься надо мной.

– Да, нет же. Представь себе, что это дочь того самого Юджина, письма которого ко мне случайно попали. И я влюбился в неё. И сейчас она со мной сидит рядом. Так что мне не до разговоров.

– Ну, я так и знала, что ты влюбишься. Как чувствовала, и согласилась на предложение.

– Ладно. Не делай только меня виноватым. До встречи в Москве. Приглашай на свадьбу. А я приглашу на свою.

Отключаю телефон и обнимаю мою Халиму. Рита возвращает мне письма и зовёт на веранду к длинному столу на застолье, устроенное в честь нашего прилёта. Родственников много. Все они братья и сёстры от других жён Джозефа, родная сестра Риты и их дети. Халима раздаёт привезенные подарки. Я вспоминаю про коробку со значками, которую взял с собой из Москвы, и вручаю каждому маленькие и большие символы Москвы. Хватило на всех, ещё и осталось несколько.

Обед утомляет обилием питья, еды и людей. Я с облегчением вздыхаю, лишь когда мы снова оказываемся наедине с Халимой. Понятно, что нам выделили отдельную спальню. Шепча ласковые слова, мы засыпаем в объятиях друг у друга.

ГЛАВА 14 И СНОВА СЮРПРИЗЫ

Утром я просыпаюсь от поцелуя Халимы. Она даёт мне мой мобильник, который настойчиво трезвонит. Протираю глаза и вижу, что звонит главный редактор. Разговариваем. Он спрашивает, где я нахожусь, сообщает о том, что моя статья уже вышла и просит не забывать отмечать в командировочном удостоверении места, где я бываю. Как всегда, быстро заканчивает разговор пожеланием успехов. Всё должно быть на контроле.

Я потягиваюсь. Вставать не хочется, но надо. Впереди много дел. Завтракаем с Халимой. Все остальные давно позавтракали. После принятия утренней пищи идём на завод в сопровождении дяди Халимы, младшего брата её мамы, и Джозефа. До завода рукой подать, потому идём пешком. На заводе нас давно ждут. Всё кругом убрано, подметено, почищено. Это заметно. Я с интересом смотрю на конвейерную линию, по которой движутся консервные банки, заполняемые ананасным соком. В одной из комнат нас угощают напитком. Свежий сок очень приятен, тем более, что в цехе весьма жарко и пить хочется.

Здесь я достаю диктофон и спрашиваю то одного, то другого рабочего о заводе, как он работает, помнят ли они, что его строили с помощью советских специалистов, как они относятся к тому, что Судан разделился на два государства. Но не все рабочие знают английский язык. Тогда мне помогает переводом Халима или сопровождающий инженер. К Халиме все относятся с большим почтением, видимо, не только потому, что она родственница нынешнего директора завода, но и потому, что она сама занимает высокое положение. Халима держится вполне соответственно своей министерской должности.

Выходим за ворота завода и замечаем, как рядом двое парней кидают камни в землю. По ней ползёт длинная змея. Один из парней попадает змее в голову, и она прекращает движение. Парень подбегает, торжественно поднимает её за хвост и говорит:

– Халас. Нум.

Я вспоминаю эти слова из письма Юджина. Они означают «Всё. Мёртвая». И опять меня не оставляет ощущение повторяемости событий в жизни. Но следует ли удивляться этому. Ведь змей здесь великое множество. И их часто убивают, если они появляются вблизи людей. И всё-таки мне кажется странным такое совпадение.

Я спрашиваю, где здесь река Суэ. Халима предлагает пройти к ней, так как это совсем рядом. Выходим с завода, поворачиваем по дороге налево. Следуем мимо одноэтажных каменных домов, в которых живут старшие специалисты. Дальше виднеются глиняные хижины с тростниковыми шапками. В них живут простые рабочие. То там то тут раскинули свои густые кроны манговые деревья с висящими, как на шнурках, зелёными плодами, напоминающими внешне груши, но совершенно другие на вкус.

Подходим к реке. Она не очень широкая и, мне кажется неглубокой. На противоположном берегу высокое дерево всё облеплено сидящими на нём большими белами птицами с широкими гигантскими клювами.

Халима замечает направление моего взгляда и спешит подсказать:

– Это марабу. Они у нас частые гости.

– А вон лиса, – восклицаю я восторженно, показывая на серое животное с большим пушистым хвостом, которое быстро скрывается в прибрежных зарослях.

– Это не лиса, – говорит Халима, – а шакал. Он похож на собаку, и морда не лисья.

Подходим к мосткам, протянутым до середины реки. Они выглядят новыми. На моё удивление Халима поясняет, что старые, подмытые водой, обрушились и пришлось построить снова. Мы идём по настилу до конца. Халима показывает мне на проплывающую у самого берега выдру. Смотрю на дно реки. Вода прозрачная, и видно, что глубина метра два. Прямо под ногами плавают стайки мелких рыбёшек. Но есть и отдельные покрупнее. Те плывут торжественно медленно. А вот и змея. Извиваясь длинным тонким телом, она плывёт от нашего берега к противоположному. Видно, мы спугнули её своим появлением, и она решила убраться подальше.

Я фотографирую Халиму на фоне реки и дерева с птицами марабу. Мы с Халимой целуемся и возвращаемся домой. Во-первых, жарко – середина дня, а, во-вторых, мне надо поработать с ноутбуком: всё-таки я в командировке. После обеда предстоит ещё поездка в Вау за билетами на самолёт и в канису.

В спальне Халимы есть небольшой журнальный столик. Я сажусь за него и раскрываю ноутбук. Прежде всего, захожу в интернет и смотрю новости по Украине. Они неутешительны. Продолжаются беспорядки. Мои родители уже покинули Украину, но все же не могут так поступить? В Киеве происходят ужасные вещи. События меня волнуют, и я пишу и отправляю шефу новую статью.

ПОМОЖЕМ БРАТЬЯМ УКРАИНЦАМ БОРОТЬСЯ С ЕВРОЭКСТРЕМИЗМОМ

Центр Киева бурлит. Оживились и другие регионы Украины. Захватываются административные здания. Полыхают зажжённые автомобильные покрышки и дома. Погибают и горят от факелов милиционеры, которым не позволяют применять силу. И всё осуществляется кучками специально подготовленных боевиков. Народ безмолвствует. Власть почему-то бездействует. Вот тут, казалось бы, и надо проявить себя партиям, возглавить народное движение, стать стеной против экстремизма. Я называю это евроэкстремизмом, потому что подогревается он открыто представителями евросоюза.

Первое время выступлений на Майдане обозначилось выступлением, так называемого, антиМайдана. Но теперь он куда-то ушёл, а Майдан то отступал под давлением силового подразделения власти Беркута, то Беркут снова по чьей-то команде отходил, уступая вновь место экстремистам. Такая вот игра в кошки-мышки. И продолжают гибнуть люди, а президент обещает освободить всех арестованных, предлагает посты оппозиционерам, изменить конституцию, но его не слушают, и продолжаются захваты евроэкстремистами всё больших и больших территорий.

Ночью автобусы с боевиками проехали в Крым по Перекопскому перешейку для захвата здания правительства Крыма, но жители Симферополя окружили живой цепью правительственное здание и не позволили боевикам совершить их чёрное дело. Обстановка накаляется и там, но я надеюсь, что крымчане отстоят свою независимость.

Что касается Киева, то, как мне кажется, пары вертолётов с десантом на площади, вполне достаточно для разряжения обстановки и решения всех проблем. Это силовое мероприятие, но против силы экстремизма можно действовать только силой. Последние события это доказывают. Фашизм, а это именно он обострил свои зубы на Майдане, не должен пройти.

А потом в спокойной обстановке нужны, разумеется, новые выборы, в которых народ решит, справляется ли нынешнее правительство и президент страны со своими прямыми обязанностями.

Для России народ Украины более чем брат. Он дорог нам, как дороги мы себе сами. Триста лет мы боремся вместе с нашими общими врагами. В Великой Отечественной войне мы плечо к плечу стояли против фашистской Германии, украинцы так же как и русские отстаивали Москву и Сталинград, Севастополь и Ленинград.

И у нас в России живут экстремисты, готовые поднять головы, как подняли их на Украине, которые очерняют историю, стремятся доказать, что всё в нашей стране было не так, как говорилось и писалось. Сеять сомнения в головах относительно истории нашей Родины, сомнения в необходимости революции, сомнения в справедливости отражения фашизма – это ли не начало нашего русского Майдана?

Вот что меня сегодня беспокоит. Вот почему мы должны помочь нашим братьям украинцам бороться с евроэкстремизмом.

Халима давно сидит рядом со мной и смотрит, как я печатаю текст. Краем глаза я замечаю это, но продолжаю работать. Наконец, вхожу в почту и отправляю материал. Смотрю на Халиму. Она говорит:

– Мы хочу обедать.

Я улыбаюсь её неправильному русскому языку, но не спешу поправлять. Придёт время – научится. За столом нас ждут мама Халимы и Джозеф. Во время обеда Рита рассказывает о том, как она полюбила Женю и какой он хороший, как он учил её и двух инженеров русскому языку, как он пел песни с ребятами. Она помнит всё до мельчайших подробностей и больше всего мечтает встретиться с ним. Рассказывая, она иногда подносит край своего топа к глазам. Воспоминания не проходят без переживаний.

Джозеф говорит, что разговаривал с влиятельным лицом из Джубы относительно работы Халимы в Московском посольстве. Он обещал посодействовать. Халима расцвела улыбкой и поцеловала деда. Я уже представляю Халиму в моей московской квартире. Думаю, надо будет к её приезду купить машину, до чего у меня всё не доходили руки из-за постоянных командировок.

После обеда Джозеф предлагает ещё часик переждать жару. Я думаю, ему хочется поспать. Ну, это и разумно. Ему уже восемьдесят шесть лет. Да и вообще в Судане принято днём в самое пекло отдыхать.

Сажусь снова за ноутбук. Теперь переписываю, приводя в порядок, взятые на диктофон интервью. Переношу в память компьютера фотографии с фотоаппарата, чтобы освободить место для новых снимков. Халима разговаривает по телефону с кем-то из Джубы. Наверное, даёт распоряжения или, наоборот, выслушивает указания шефа. Слышу, как она звонит в аэропорт и заказывает нам билеты до Хартума. Она решила проводить меня до самого отлёта в Россию. Да у неё есть и другие дела в северной столице.

Работу мою прерывают предложением ехать в аэропорт. Халима сама садится за руль, освободив от этой обязанности своего деда, который вместе с Ритой садится на заднее сиденье. Я сажусь рядом с Халимой, и мы едем.

Уже темнеет, но ещё всё вокруг видно, когда после проезда примерно с километр пути нас встречают, перекрыв дорогу с копьями, готовыми для броска, четверо полностью обнажённых воина. По краям дороги впереди стоящей линии ещё по два обнажённых воина с копьями. Позади них ещё несколько.

У меня в голове мгновенно мелькает рассказ о том, что именно здесь на юге Судана существовало племя ньям-ньям, относившееся к каннибалам. Они ели людей. Неужели это есть на самом деле? Я смотрю на Халиму, которая тормозит и останавливает машину, говоря мне:

– Не волнуйся, Женя, это наши.

Воины подбегают к машине, из которой тут же вылезает Джозеф. При виде его воины останавливаются и опускают копья. Только теперь я замечаю на лбах у воинов по три продольных шрама, такие же, как и у Джозефа. Мне становится понятным слова Халимы «Это наши». Воины были из племени Динка.

Джозеф что-то говорит им. Они улыбаются. Я прихожу в себя от испуга и, быстро оценив ситуацию, тоже выхожу из машины и быстро делаю кадры фотоаппаратом. Увидев мою камеру, воины замирают в воинственных позах. Почти все они молодые, совсем мальчишки, но уже высокие с рыжеватыми от мытья в коровьей моче короткими волосами на головах. Дарю им два значка, не представляя, куда они их денут. Но те, кому достались значки, хорошо знают, что с ними делать. Они вкладывают их на головы, поместив среди курчавых волос.

Халима зовёт, и мы с Джозефом садимся в машину. Джозеф объясняет, что это отряд молодых воинов племени, которых обучают, как останавливать машины, когда будет в том надобность. Они знают, что война кончилась, но готовятся на тот случай, если арабы придут снова. Это пояснение меня очень интересует, и, пока мы едем, я записываю его в блокнот. Халима улыбается, уверенно ведя машину. Я опять думаю, что надо обязательно купить в Москве автомобиль. Халима привыкла ездить на машине.