Эридан. Рассказы

Как-то совсем паршиво стало на душе. Это все не её. Зачем она ввязалась в эту отвратительную историю? Зачем она себя так унижает? Тошнота подступила к горлу. А было весело… Поначалу так совсем «веселуха». «Чудесная» ночь святого Валентина, и после – такое «милое» продолжение, практически «знакомство с Факерами». То самое, на которое жаждал сходить Иннокентий. Олеся расхохоталась.

И тут же вспомнила, как сидела босая на кровати, озябшая и закутанная в одеяло, с распухшим сопливым носом, а Валентин хлопотал на кухне и беспокоился, нет ли у нее аллергии на мёд. И тот «портал», по которому он в детстве бегал с приятелями – наверное, тогда мелкие пацаны, насмотревшись «Гостьи из будущего», придумали, что открыли вход в другое измерение.

Олесе стало грустно. Сюжет неожиданно вышел из-под контроля, когда человек с тонким шрамом под левой бровью привез ей пакет с лекарствами. Просто так. Без всяких причин и выгод. Без нелепых расшаркиваний, без банальных попыток произвести впечатление, без шумных кабаков и дешёвых трюков. Без примитивных нарядов и пустой болтовни. Серая толстовка, чай с плавающими в кружке листьями, хвост на макушке, пустой перрон, дом с заколоченными ставнями и тонкий шрам у его виска.

Ну почему случилась эта нелепая ночь? Почему нельзя было иначе? Столкнуться где-нибудь на опустевшей станции метро? Сесть случайно в кафе за соседние столики? Да хотя бы в самой дурацкой социальной сети получить самое дурацкое сообщение: «Привет! Как дела?», но только не так! Совсем не так!

Олеся выключила телефон. «Ладно, – вдруг подумала она, – будь, как будет». Очередную неприятность она переживёт, не маленькая.

Но она больше не станет играть в эти игры, чуждые, навязанные извне, в которые втянулась со злости, смешанной с каким-то шальным сарказмом, направленным не то на них, не то на себя… Хватит с неё вранья – слишком погано после него на душе. Лучше бы она осталась обманутой дурой, так хоть от самой себя не было бы тошно.

***

Чтоб хоть как-то отвлечься, она взяла в руки книгу и легла на диван – с ней и уснула. Разбудил девушку сигнал домофона. Она подскочила спросонья, неловко ухватила трубку и спросила: «Кто там?»

«Валентин», – отозвался знакомый голос.

…Он разувался – а Олеся, прислонившись к стенке, спокойно рассматривала его. Вспомнив о законах гостеприимства, придвинула тапки ногой. Почувствовав напряжение, Валентин пристально взглянул ей в глаза – и она серьёзно, даже не стараясь быть приветливой, ответила ему тем же.

– Поговорим? – он прошёл на кухню первым, не спросив разрешения.

Олеся кивнула.

– Глупо, конечно, но… Вот, к чаю, –  мужчина выложил коробку конфет.

– Глупо, – согласилась девушка.

– Я – не святой Валентин, – сообщил гость.

– А какой?

– Черниховский Валентин. Даже не знаю, что ещё добавить. Живу по соседству…

Олеся кивнула и спросила:

– Когда решился?

– Когда ты меня догнала во дворе. У тебя нет дяди в полиции. Это было очевидно.

– Ты прав, нет, – согласилась Олеся.

– И во дворе ни одной камеры, – продолжил Валентин.

– Не знаю, не обращала внимания.

– А зря, на такие вещи надо обращать внимание, особенно, когда ночью пристают нетрезвые молодые люди.

Девушка тут же вскинула голову, полыхнув раскаленной сталью в глазах:

– Промышляешь этим?

– Нет.

Она смотрела на него минут десять – всё это время он молча сидел за столом – а после вышла из кухни. Вернувшись, протянула Валентину тетрадь в мягкой обложке. Он раскрыл, прочитал первую запись, поднял на неё глаза, хотел что-то сказать, но передумал, и перевернул страницу.

«Иннокентий – Чесноков Константин Михайлович. Дата рождения: дд/мм/гг.

Валентин – Черниховский Валентин Николаевич. Дата рождения: дд/мм/гг.

Билет в цирк – 3000 рублей, возможность поучаствовать в шоу – бесценна.

Период гастролей: 14.02—10.03»

– Почему до десятого марта? – спросил обескураженный Валентин.

– Думала, больше не выдержу. Это весело лишь поначалу. Потом должно было стать скучно и противно.

– Стало?

– Стало.

– А какой смысл тебе было это затевать?

– То есть желание выйти замуж за Кешу тебе кажется нормальным, а желание постебаться над ситуацией тебя удивляет?

– Меня ничего уже не удивляет, – Валентин озадаченно разглядывал Олесю.

Девушка усмехнулась.

– Вы неплохо подшутили над доверчивой девицей. Но вы же не три рубля у меня отжали. Вы другое забрали, что гораздо ценнее. Я людям-то не верю, и такими, как Иннокентий, меня не удивить. Да и ничем меня уже не удивить, чихать я на всё хотела. Единственное, что у меня оставалось – чудо. Одно маленькое чудо, в которое я верила и знала, что оно когда-нибудь произойдёт. Чуда, конечно, не случалось, но я хотя бы надеялась на то, что оно в принципе может быть – нечто такое вечное, главное, не связанное с человеческим дерьмом. Если бы вы просто по башке меня огрели и кошелёк стянули, мне было бы всё равно. Но вы же уничтожили последнее, что у меня оставалось – надежду. А если чудес на свете не бывает, что нам остается? Шутить и смеяться. Устроить цирк, клоунаду, представление. Не ожидали, да? Наверное, я и впрямь чокнутая, если меня это веселит. А вот сейчас уже не веселит, а, напротив, противно и грустно. Наверное, клоунам после выступления становится тоскливо. Чем веселее клоун на арене, тем он тоскливей в закулисье. Хорошо, что я не дотягиваю до уровня профессионалов, а то, наверное, после такой веселухи пошла бы и повесилась. А так – ничего… Жить буду.

– А как же станция и тот день, когда ты заболела? Это тоже было притворством? – тихо спросил Валентин.

– Нет, это было настоящим, – покачала головой Олеся.

Она поднялась из-за стола, достала кружки, и щедро отсыпала в каждую заварки, стукнув чайником о плиту.

– Что будем делать? – поинтересовался Валентин.

– Заголять и бегать, – проворчала Олеся.

– Что?! – мужчина недоверчиво посмотрел на девушку, а у той уголки губ уже поползли вверх…

***

Мы с феей, не отрывая глаз от монитора, одновременно сжали кулачки.

– Волнуешься? – спросила меня фея.

– Ага, – прошептала я, – но, похоже, для волнения нет причин – эти двое спелись ещё задолго до начала придуманной нами истории, и очень ловко переделали всё на свой лад.

– Так, значит, в ночь святого Валентина действительно случаются чудеса?

– Да, но, видимо, на то они и чудеса, чтобы случаться странным, абсурдным и совершенно алогичным образом.

***

– А ты уверен, что тут нет бомжей? Что-то мне страшновато, – Олеся смотрела на заколоченные окна портала, освещённые ласковым июльским солнцем.

– Нет, здесь их не бывает, не бойся. Ты же хотела увидеть летучих мышей? – и Валентин шагнул в портал, увлекая девушку за собой…

(14-21 февраля 2016)

Сумка, набитая размышлениями

Маня позвала меня на выставку. Позвонила в субботу утром и крикнула в трубку:

– Ну, чё, мать?!

– Что? – уточнила я.

– Хорош киснуть, пошли в свет!

– Пошли, мать, – равнодушно согласилась я, – далеко он?

– Свет? Да не… Не очень. На Достоевского. Там открылась выставка современного искусства. Посетим?

– Почему нет? Приобщимся к прекрасному, заодно прошвырнёмся по торговому центру. Мне сумку нужно купить.

– Ну, давай, я заеду за тобой в час.

Я нырнула в просторные джинсы, влезла в первый попавшийся свитер, заколола гулю на макушке – вот и все сборы. Чего-то не хватает… Подошла к зеркалу, критически оглядела себя с ног до головы и приложила указательные пальчики к уголкам губ. Забыла улыбнуться, вот в чём оплошность. Потянула уголки вверх, совсем чуть-чуть – ну, совсем другое дело! – так и оставим.

Маня, как и обещала, явилась в час. Я встретила её у подъезда, где околачивалась в томительном ожидании минут десять. Живо плюхнувшись на переднее сиденье, я бросила сумку за спину, не глядя, привычным жестом, в момент, когда подруга резко сдавала назад. Сумка подпрыгнула и смачно изрыгнула на коврик всё своё содержимое: расчёску, помаду, пудру, кошелёк с мелочью, тени, мобильник, камень, найденный у моря, ещё один булыжник с Алтая, просроченный газовый баллончик, два пустых кошелька, смятые купюры, четыре использованные зажигалки, паспорт, чеки и карточки… Ещё и фотка бывшего – уже с неделю как! – скользнула под сиденье. Впрочем, там ей самое место.

– Вот блин! – выругалась я. – Ты чего такая резкая, Мань?

– Сумку застегивать надо, – парировала подруга, и, обернувшись, засмеялась, – и перебирать внутри хлам хоть изредка.

– Да некогда, работы много.

– Некогда… сумку застегнуть?

– И это тоже, – кивнула я с серьёзным выражением лица. – Нас много. Пойдёшь по улице, обрати внимание на сумки. Никто не грузится.

– Да ладно? – Маня кинула недоверчивый взгляд в мою сторону. – А каких пор ты стала такой же пофигисткой?

– Молния сломалась. Чинить неохота это старьё, она уже вся истрепалась, проще выкинуть.

Пока мы болтали, Манька вырулила на Достоевскую улицу и ткнулась в свободный прогал между двумя внедорожниками. Она стала парковаться, а я перегнулась назад и собрала рассыпавшееся «богатство». Фотку решила не искать – пусть валяется под сиденьем, автомобилю будет с кем коротать ночи.

– Давай зайдём, – я потянула подругу в «Саквояж», зазывающий к себе яркой вывеской.

И, не дожидаясь ответа, ускорила шаг, почти побежала – вперед, к ней, к моей новой сумочке! Я чувствую, что она ждёт меня в магазине, давно ждёт, уже, наверное, и скидками обросла… Сегодня всё – только лишь для меня! Да, там действительно стартовала сезонная распродажа, и, конечно, мы с Ней узнали друг друга сразу – в тот миг, когда я переступила порог. Она возлежала на полке, опершись о стену мягкой спинкой, и – уже отчаявшись, видимо, дождаться хозяйку – тосковала, уныло свесив ручки вниз. Я медленно приблизилась к Ней.

– Ой, какая… – склонив голову, погладила жёлтый кожаный карманчик и бережно, как ребёнка, взяла её на руки.

– Куда ты так рванула? – подошла сзади запыхавшаяся Машка.

– К ней, – похвасталась я. – Смотри, какая…

Подруга пожала плечами, но я, не обратив никакого внимания на её реакцию, отправилась на кассу. Теперь Она моя! Моя новая сумка! Я танцевала, не обращая внимания на людей, а Манька недовольно дёргала меня за рукав, чем ещё больше веселила. Какой сегодня день: чудесный, светлый, удивительный! Три красотки – я, Машка и сумка – идём, смеясь и пританцовывая, на выставку. Разве это не чудесно?

Обилетившись в кассе, мы проследовали в просторную залу с лепниной на потолке и дубовым паркетом под ногами. «Современное искусство» выставлялось в старинном особняке, который когда-то принадлежал купеческому роду – организаторы почему-то посчитали удачной идею такого контраста и назвали проект «Связь поколений». Честно говоря, перед выходом из дома стоило почитать подробности в интернете – но, увы, всё было как-то недосуг. В зале красовалось десять странных инсталляций, и нам с Машкой предстояло разгадать смысл каждой из них.

Одна представляла собой тетраэдр высотой с человеческий рост с витыми проволочными гранями, между которыми были натянуты ленты из прозрачного целлофана – внахлёст, друг на друга, но так, чтоб при желании между ними можно было просунуть руку. Внутри тетраэдра прямо на полу валялась кукла – старая, большая, пластмассовая, из тех, что продавались в советские времена в универмагах. Правда, продавались они в одежде, а эта оказалась голой – только чепчик на макушке. Инсталляция называлась «Равнодушие».

Рядом лежал человек – точнее, его неловкая имитация из папье-маше, с длинными руками-полотенцами и ногами-трубками. Поверх фигуры были накиданы маски, с дюжину всяческих: от антикварных Пьеро и жутких демонических рыл до зайчиков, свинок и лисичек с детсадовских утренников. Лицо «человека» было стёрто – так, словно кто-то пытался нарисовать его, но передумал и смахнул эскиз влажной тряпкой, размазав краску по лицу. Окружённый масками человек со стёртым лицом именовался Свободой – так гласила надпись на табличке у инсталляции.

Покачав задумчиво головой – да, вот вам и свобода… – я перешла к третьей композиции. Там парило нечто воздушное, состоящее из блестящих шариков, подвешенных к высокой раме на тонких нитях, между которыми болтались ножницы – тяжёлые, портновские. Такими в школе мне приходилось раскраивать ткань на уроках труда. Что же это означает?

– Мечты… – Машка, осматривавшая экспонаты с той стороны зала, подошла ко мне. – Прикинь, это мечты. А почему здесь ножницы?

– Не знаю. Наверное, символизируют страхи или ограничения. Что-то, что может помешать…

– Но ведь они не срежут нить с шариком случайно, это должен сделать сам человек, – резонно предположила Маша.

– Ну, да, получается, что мы сами берём портновские ножницы и отрезаем себе крылья. Да, мне кажется, куда лучше здесь смотрелись бы крылья, – подумала я вслух.

Сумка соскользнула с плеча на локоть, неприятно ткнув меня днищем в бок. Хлам внутри подпрыгнул и чуть не выскочил наружу, как это случилось часом назад в машине.

– Ты чего ходишь с двумя сумками? – заметила, наконец, подруга. – Взяла бы и переложила всё в обновку, а старую можешь сразу и выкинуть.

– Ой, да что-то не подумала. Точно!

Я оглянулась по сторонам. В центре зала была установлена высокая тумба, на которой лежал увесистый камень – втрое крупнее моего алтайского булыжника – и стояла пепельница с окурками. Здесь вроде не курят… Зачем?!

– Давай к этой стойке отойдём, я там быстренько всё поменяю! – предложила я Мане, и та согласно кивнула.

Мы водрузили сумки на тумбу и начали бодро перекидывать вещи из старой в новую. Маня, посмеиваясь над моей «коллекцией», с любопытством разглядывала её.

– Зачем тебе три кошелька?

– В одном я мелочь ношу, второй для крупных купюр, но я постоянно забываю про него, и потому он всегда пустует. А третий завалялся с незапамятных времен, всё недосуг выбросить.

– А камни?

– Везла из отпуска, но так и не выложила.

– А чеки?

– Знаешь, иногда бывает нужно что-то написать, а блокнота нет под рукой…

– Ясно… Давай избавимся от этого прямо сейчас? Оставим в сумке и выкинем её вместе с хламом? – предложила Машка.

– Да, ты права, – согласилась я.

В новую сумку перекочевали документы, деньги, два кошелька и косметика. И телефон, который я сунула во внутренний кармашек. Очень удобно! Кармашек завибрировал и заиграл до боли знакомую мелодию…

Надо же, неужели бывшему что-то понадобилось? Я приняла входящий вызов, и отбежала к окну.

– Давай встретимся, – попросил бывший.

Голос его был печален и напряжён – и это ласкало слух.

Ах, вот как?! Встретиться он захотел, подумать только?! Дошло наконец-то, что был неправ.

– Ну, не знаю… – протянула я. – Может, когда-нибудь и встретимся…

Зачем я это говорю?! Сейчас он ответит: «Да, действительно, нет смысла», и я останусь стоять в очень красивой позе в зале со странными инсталляциями – с удовлетворённым самолюбием и вдребезги разбитым сердцем, которое могло бы собраться воедино, не окажись я такой стервой.

Впрочем, бывший на этот раз проявил сознательность:

– Нет, давай не когда-нибудь, а сегодня.

– Хорошо, – тут же согласилась я, вмиг сдавая позиции, отвоёванные тридцать секунд назад.

– Я приеду. Ты дома?

– Нет, я на выставке! – похвалилась я, чтобы он понял, что я совсем и не скучаю без него; и тут же добавила, чтобы он не передумал: – Но я уже всё посмотрела…

– Давай я подъеду к выставке! Где она?

– На Достоевского.

– Через полчаса буду.

– Хорошо, – равнодушно ответила я и нажала отбой.

…И со всех ног полетела к Маньке, напугав её до беспамятства – вцепилась в неё, обняла за плечи и начала трясти. Подруга опешила:

– С ума сошла? Кто тебе звонил?

– Ну, кто же ещё, как не Пашка, – радостно восклицала я. – Это он, это он, это он!

– Он же козёл? – уточнила Маша.

– Был козлом. Двадцать минут назад. Но только что перестал им быть.

– Понятно, – улыбнулась подруга. – Хочет помириться?

– Да, да, да! – затанцевала я, и извиняющимся тоном «попросилась»: – Я пойду с ним поговорю, ладно? Очень нужно! Очень-очень!

– Иди, – махнула та рукой, – что ж теперь…

– И я там у тебя фотографию под сиденьем забыла, – смущенно призналась я, – найдёшь её, ладно?

Мы всё же успели досмотреть экспозицию – оставшихся двадцати минут нам хватило с лихвой. Когда зазвонил телефон, я, прижав палец к губам, многозначительно глянула на Маньку, и, придав своему лицу в высшей степени надменное выражение, отправилась к выходу.

***

Так мы и помирились. Утро воскресенья было совсем другим – радостным и светлым. Как сказала бы Манька, «не кислым», в отличие от прошедшей недели. Я готовила завтрак, напевая, и весело суетилась на кухне. Бывший – то есть, нет, снова любимый! – сидел за столом.

– А ты ведь не рассказала про выставку, – вспомнил он вдруг. – Что за выставка, интересная?

– Современного искусства. Занятные инсталляции. Человек, утративший своё лицо и приобретший взамен свободу, мечты под грозным остриём портновских ножниц и равнодушие к малышу в целлофановом футляре, намотанном на самодельный проволочный каркас.

– И всё?

– Нет, там ещё было… – я не могла признаться ему, что перестала понимать происходящее вокруг после его звонка, – но что-то запамятовала. Видно, не впечатлило… Хочешь, на сайте посмотрим?

– Давай, – согласился Паша.

Я пододвинула ноутбук, развернув монитор так, чтоб было видно обоим, и нашла сайт, посвященный выставке. Ого, сколько фотографий, восторженных отзывов и даже несколько свежих статей от критиков! Я вчера многое упустила, однако…

– А что за композиция «Размышления»? – заинтересовался благоверный. – Ею все здесь так восторгаются.

– Не помню, – пожала я плечами, – давай глянем.

Перешла по ссылке и тут же ахнула. На фотографии – размером в полэкрана – тумба с камнем, пепельницей и моей сумкой. Какой кошмар! Я же совсем забыла про неё, услышав, кто мне звонит… Побежала к окну, забыв обо всём, и бросила сумку с остатками хлама на тумбе! А это была вовсе и не тумба, а самая что ни на есть художественная инсталляция!

Надо же, «Размышления». И что пишут?

«Лучшая композиция выставки «Связь поколений», ставшая её главным украшением. Пронзительная метафора, поражающая своей невообразимой глубиной! Каждая деталь-штрих инсталляции заставляет задуматься о главном, вечном, утраченном. «Размышления».

Тумба, как знак принадлежности индивида к своей эпохе – длиной в несколько поколений – ты чувствуешь её дух вместе с автором, хранителем времени, который присутствует здесь незримо.

Мир? Что в нём? Перед нами пепельница и несколько окурков… Пепел и тлен – то, чем жил человек, на что надеялся, о чём мечтал – всё исчезло, обратившись в дым.

Душа окаменела и кажется, что нет больше выхода, но человек решается заглянуть в себя – что в нём осталось? Казалось бы, ничего – истертая оболочка, как поношенная ручная кладь, набитая бесполезным хламом.

Но приглядитесь, вдумайтесь, прочувствуйте: вы поймете истинную суть бессмысленных на первый взгляд вещей и, наконец, прозреете!

Сумка открыта, а это значит, что ещё осталась вера в доброе, светлое и прекрасное. Открытая сумка – это Любовь! Любовь, которая не требует доказательств, которая не просит и не обещает, а лишь открывает себя… И хлам вдруг, вопреки традиционным представлениям, оказывается бесценным сокровищем.

Чеки? Или, быть может, невысказанные вслух мысли, исчезнувшие слова, которые ещё есть, живы, они не успели утратить свой смысл – и, несмотря на бездушие цифр, они воскреснут!

Камни? Уверенность, оплот – то, что не даёт опустить руки в трудные времена. Это не камни, это твёрдость человеческого духа!

Кошелёк – не аксессуар для хранения купюр, это вместилище драгоценных талантов. Да, тех талантов, которые мы не зарыли в землю – вопреки библейской притче – а «спрятали в кошелек», т.е. в себя, до того дня, когда почувствуем, что готовы раскрыть их.

Газовый баллончик с истекшим сроком годности тоже не случаен – чтобы стать Человеком, нужно искоренить в себе Зло. Не запереть его в клетку, не поразить молнией гнева, не уничтожить, а изжить – как теряет свои свойства ядовитый газ в просроченном баллоне – и тогда Зло перестаёт существовать.

Видно, что идея инсталляции не пришла к автору в одночасье, он пестовал её много лет, чтобы однажды раскрыть, сотворив необычайный шедевр – и теперь мы с вами можем в полной мере восхититься и проникнуться им».

Я читала статью, чувствуя, как холодеют руки и ноги и потягивает где-то в области солнечного сплетения. Надеюсь, что автор не обнаружит в потайном кармане визитку бывшей владелицы. И не найдет ту, что совершила акт художественного вандализма, водрузив драную сумку на его композицию.

Статья была не единственной: другие критики тоже отметились похвальбой, и каждый восторгался по-своему. Восторгался…. Сумкой и тем хламом, что был внутри. Моими чеками, камнями, газовым баллончиком и фантиками от конфет. Как стыдно…

– Знакомая очень сумка. У тебя похожая была, – промолвил задумчиво Пашка.

– Я свою выбросила на днях, – тут же выкрутилась я.

***

Вечером мне позвонила обескураженная Манька.

– Слушай, я только что в новостях видела сюжет, посвященный выставке. Блин, мы же твою сумку там оставили. Теперь за неё автору обещают дать какую-то премию.

– Ну, раз премию, то ещё ладно, – вздохнула я, – значит, он не станет мне мстить за позор.

Так и вышло. Сумка не только получила премию, но и обрела неслыханную популярность, сделавшись общепризнанным эталоном современной художественной мысли. У неё началась новая жизнь. Теперь она «гастролирует» вместе с автором по Европе, в то время как я тихо пью чай с Пашкой и Манькой у себя дома.

Иногда я вижу её в культурных новостях и шлю воздушные поцелуи. Париж, Копенгаген, Амстердам, Осло, Стокгольм… Кажется, у неё всё сложилось прекрасно – они с автором счастливы и знамениты.

(19.10.2016)

В магазин завезли молоко

– 1 —

Ровно в девять утра я вошла в кабинет Главного Редактора за очередным заданием. По понедельникам, средам и четвергам я пишу статьи для «Самой Важной Газеты» нашей Большой Деревни. Каждый раз всё происходит по одному и тому же сценарию: за маленьким тесным столом, заваленным бумагами и всяким хламом – от использованных чайных пакетиков до иссушенного регулярным недополивом кривоватого фикуса в горшке – восседает жизнерадостный мужчина. Он кажется мне похожим на дядьку Черномора: то ли из-за того, что рост подкачал, то ли из-за того, что борода, напротив, выросла длиннее, чем надо. Главный редактор волосат, компактен и сердит: всё, как и полагается. И, как полагается начальнику писак, перед ним на столе лежит распечатка свежих заданий и золотистый «Паркер».

– Так, – кивнул Черномор, – пришла Петрова. Будешь сегодня освещать проблемы нашей Большой Деревни, в событийном, так сказать, ключе.

– Отлично! – обрадовалась я. – Наконец-то! Проблем-то много… Коровы дохнут, дороги утопли в грязи, даже трактору не проехать, удобрений не хватает, больницу так и не достро…

– Тихо-тихо, – прижал Черномор палец к губам, – отставить разговоры! Будешь писать позитивные новости.

– Например? – удивилась я. – О праздновании юбилея Главного Агронома мы писали месяц назад, и с тех пор ничего «позитивнее» не происходило.

– Петрова, знаешь, в чём твоя проблема? – главный редактор ткнул в мою сторону в воздухе ручкой, будто стрелой. – Ты абсолютно лишена воображения! Я вообще не понимаю, как ты у нас работаешь, и зачем мы тебя тут держим.

Я промолчала – главный редактор всем это говорит, не стоит и внимания обращать.

– Петрова, – уже спокойнее продолжил тот, – для тебя есть отличная тема. В Магазин нашей Деревни завезли молоко.

– И что? – удивилась я. – К чему вы сейчас это сказали?

– К тому, что это и есть та самая позитивная новость, которую ты будешь освещать в своей статье.

– Иван Иваныч, но молоко каждый день завозят в магазины…

– Вот! – и главный редактор поднял вверх указательный палец. – Каждый день в магазины завозят молоко, а мы думаем о недостроенных больни…

Черномор не договорил фразу и, посмотрев на свой палец, завис на несколько секунд, словно в это время пытался извлечь оттуда ещё одну позитивную новость.

– Это можно коротко в ленте твитнуть, – предложила я, – «В магазин привезли свежее молоко, и каждый желающий может купить его по доступной цене».

– Нет, Петрова, это слишком просто и обыденно. Нужно написать так, чтобы у каждого читателя появилась гордость за нас и нашу Деревню. Что это не обычное молоко, а Молоко с большой буквы, уникальное, которого больше нигде нет, и не будет!