Корона Толимана

Когда голоса стихли, Чернышев быстро покинул спальню, вновь заперев ее, и так же через черный ход спустился вниз. Он вернулся в гостиную как ни в чем не бывало и отметил, что отсутствовал всего полчаса. Вновь изобразив надменность и безразличие на лице, он продолжил играть роль графа Чернышева, чтобы не вызывать подозрений.

Но его сердце было не на месте. Осознание того, что орионцы, с которыми говорил Огарев, блуждают по дому в поисках тиары и Наташи, вызывало у него тревогу. Он знал: если они не получат тиару через час, как приказали, жизнь Алексея и его дочери прервется еще до утра. Чернышев не понимал, зачем его друг связался с этими опасными нелюдями, но, скорее всего, от незнания и наивности. И долгом теперь было уберечь Алексея и Наташу от напрасной гибели.

Спустя полчаса он вновь вышел из залы и начал поиски орионцев. Они находились на втором этаже в одной из крайних гостевых спален. Их было двое, как почувствовал еще из-за двери Михаил, что весьма упрощало задачу.

Бой был коротким. Прямо через дубовую дверь Михаил выбросил энергетический огненный луч, который мягко прошел через дерево и убил одного из нелюдей наповал. Второй орионец мгновенно принял боевую позицию и нанес ответный энергетический удар. Но Чернышев уже оказался в спальне. Разрушив стремительным выпадом защитное поле противника, он раскол ему череп мощным ударом, так умело, чтобы не было крови. Считав всю темную энергию и их помыслы с уже бездыханных тел и увидев, как их души устремились прочь, Михаил утвердился в том, что все сделал правильно. Как он и предполагал, орионцы собирались убить Огарева за неповиновение, а Наташу истязать до тех пор, пока она не скажет, где тиара.

Необходимо было убрать трупы. Михаил быстро распахнул окно спальни и осмотрелся. Внизу рос густой шиповник, создающий непролазное густое ограждение. Это показалось ему выходом. Приподняв трупы, он выкинул их на улицу, под окна первого этажа дома. Отметив, что со стороны аллеи трупы скрыты за кустами шиповника, он закрыл окно, понимая, что ночью, когда гости разъедутся с бала, надо будет сжечь их или закопать. Сейчас это было опасно, потому он решил ждать нужного часа, а пока намеревался вновь вернуться в бальную залу.

Пожар начался внезапно.

Было около двенадцати, и в бальной зале гремел последний, завершающий празднество полонез. Чернышев в это время разговаривал с Огаревым, потягивая из фужера домашнее вино, когда парадная гостиная наполнилась едким запахом дыма. Через минуту в распахнутые двери влетел дворецкий и дико закричал:

– Господа, пожар! Пожар! Ваше благородие, что прикажете делать?! – он устремился к Огареву, который вмиг сорвался с места.

– Где? – выпалил Алексей Петрович. – Дворовых всех поднимай!

– Так уже, ваше благородие!

Началась паника, и многочисленные гости, спохватившись, устремились вон из особняка на улицу, толкая друг друга. Когда Михаил одним из последних вышел в парадную, со второго этажа уже валил едкий дым. Дворовые вовсю бегали с ведрами, вверх и вниз по ступенькам, нося воду. Алексей Петрович громко кричал, раздавая команды слугам направо и налево. Парадные двери были открыты нараспашку.

– Пошлите еще за людьми в ближайшую деревню! – приказным тоном велел Чернышев, схватив за рукав одного из слуг.

– Уже послали, барин! – кивнул в ответ слуга.

В парадной образовалась большая толпа гостей. Хватая нервно шляпы и перчатки, они выбегали на улицу. Некоторые дамы истерично кричали, и Михаилу даже пришлось подхватить на руки одну из почтенных матрон, которая потеряла сознание от испуга. Он вынес грузную женщину на свежий воздух, и дама жеманно попросила отнести ее в карету. На это Чернышев заметил:

– Мадам, если вы пришли в себя, не изволите ли пройти до кареты сами, – он попытался поставить ее на ноги, но дама с силой обхватила его за шею. – Я нужен в доме, там все же пожар.

– О нет, граф, вы же не будете так жестоки и не оставите меня, такую слабую, прямо на крыльце? А если со мной что-нибудь случится?

– Я посажу вас на скамью, – уже недовольно заметил он, совершено не горя желанием возиться с этой матроной, когда в пылающем особняке еще оставались люди.

– Нет, на улице так холодно! А я так больна. А если я заболею и умру? Прошу, отнесите меня в мой экипаж!

– Что ж, извольте, – недовольно буркнул Чернышев, и его доброе сердце опять взяло вверх над разумом. – Где ваша карета?

– Наверное, за поворотом, там, у ворот.

Михаил потерял почти четверть часа, пока разыскивал экипаж навязчивой дамы. Лишь с третьего раза ему удалось посадить мадам в нужную карету, и все это время он думал о том, что время в этом мире идет с бешеной скоростью, когда оно очень нужно.

Бегом он вернулся к особняку.

Все гости уже были на улице и стояли у дома, кто на лужайке, кто у парадного выезда для карет. Чернышев, тут же оценив ситуацию, отметил, что второй этаж особняка охвачен дымом, а несколько комнат с боку уже объяты огнем. Дворовые не входили в дом из-за едкого дыма и лишь выплескивали ведра с водой на второй этаж, стоя на газонах у окон.

– Ты не видел Наташу? – вдруг рядом с ним раздался дикий голос Огарева, схватившего его за руку.

Михаил обернулся и нервно взглянул на Алексея.

– Разве она не здесь? – опешил граф, быстро окидывая взором толпу дворовых слуг и многочисленных дам, стоявших вокруг.

– Она как раз поднялась к себе, перед тем как начался пожар, – ответил глухо тот.

И тут над ними раздался глухой звук распахнувшегося окна. Крик о помощи заставил обоих мужчин поднять головы. В окне на втором этаже лишь на миг мелькнула светлая фигурка девушки, и тут же из окна повалил дым. Едкое серое полотно захватило окно, и Наташа отшатнулась от него.

– Зачем она открыла окно?! – прохрипел в ужасе Чернышев, приток свежего воздуха лишь раззадорил полыхающий огонь.

Не думая более ни секунды, Михаил бросился к парадной двери особняка. На ходу бесцеремонно сорвав с одной из дам шейный платок, он обернул им низ лица и умело завязал его сзади на шее. Едва влетев в дом, он прищурил глаза, спасая их от раздражающего слизистую едкого дыма. Он устремился по парадной лестнице наверх. Серое удушающее облако уже окутало низ второго этажа. Он отметил, что огонь полыхает в правом крыле, неподалеку от того места, где они видели в окне Наташу. Побежав в нужную сторону и не зная, где комната девушки, он громко закричал:

– Наталья Алексеевна! Наталья!

Лишь с третьего его крика он разобрал ее звонкий голосок в одной из спален. Он подскочил к нужной двери. Не понимая, отчего девушка не выходит, с силой начал дергать ручку. Дверь оказалась заперта, а из-под нее в узкую щель у пола валил серый дым.

– Отоприте дверь! – закричал Михаил.

– Она не заперта! – услышал он тут же нервный голосок Наташи. – Но я не могу ее открыть!

Граф опять надавил на дверь и отметил, что ручка действительно двигается нормально. Но дверь не открывалась. Поняв, что от жара дерево повело и створку перекосило, оттого она и не двигалась, он закричал Наташе:

– Отойдите от двери, чтобы я не поранил вас!

– Я не могу! Вся кровать уже в огне, – запричитала Наташа через дверь и закашлялась.

– Ложитесь на пол! – тут же скомандовал мужчина и начал мощными ударами плеча выбивать дверь. – Вы слышите меня, Наталья Алексеевна?

– Да, – услышал он ее слабый голосок, и девушка вновь сильно закашлялась.

От жара пот струился по его лицу, но Чернышев не замечал этого, а лишь упорно, что было мочи ломал дверь. Да, он мог выбить ее одним энергетическим ударом, но это могла увидеть Наташа или еще кто-то. Потому он действовал, как и полагалось человеку этого мира. Лишь с девятого удара твердая дубовая дверь поддалась, и он выбил первые бруски. Далее еще несколько раз прошелся мощными ударами по древесине и сделал проход, чтобы войти, хотя бы наклонившись.

Картина, что предстала перед ним, оказалась ужасна. Почти вся комната полыхала. Лишь передняя часть, примыкающая к двери, была свободна. Девушка лежала на полу перед дверьми и хрипела, не в силах прокашляться, в следующий миг Наташа потеряла сознание, надышавшись удушающего дыма. Михаил ринулся в выломанный проем. Зная, что никого более нет поблизости, он протянул руку вперед и тут же выкинул ледяной столп снега в сторону кровати, чтобы немного усмирить разбушевавшийся огонь. Это дало ему несколько мгновений, для того чтобы схватить девушку и вытащить ее через сломанную дверь в коридор.

Стараясь не дышать, граф легко подхватил ее на руки и устремился со своей ношей к лестнице. Чем ниже он спускался, тем яростнее полыхал огонь вокруг, неумолимо подступая к лестнице. Дерево под его ногами жутко трещало, но Михаил стремглав сбегал по многочисленным ступеням, отчетливо осознавая, что каждый миг промедления может грозить гибелью.

Спустя несколько минут он выскочил с девушкой наружу, и тут же к нему подлетел Алексей Петрович, причитая словно наседка:

– Моя девочка, что с ней? Она умерла?

– Жива она, – успокоил его мрачно Михаил, подходя к ажурной скамейке, которая стояла чуть поодаль у вяза.

Он осторожно положил Наташу на нее. Только тут, на свежем воздухе, Чернышев вздохнул полной грудью и невольно уловил приятный сладковато-пряный аромат, исходивший от девушки и присущий только ей. Этот запах уже во второй раз за сегодняшний вечер вызвал в его существе некий трепет.

– Но она совсем не дышит! – кудахтал Алексей Петрович над дочерью, легко хлопая девушку по щекам.

Пытаясь не показать своего нервного возбуждения и понимая, что слишком взволнован и до крайности возбужден произошедшим происшествием, Чернышев сосредоточился и начал внутреннюю медитацию, чтобы привести свой организм в спокойствие.

Он стянул с лица платок и, склонившись над Огаревой, приложил пальцы к ее шее.

– Успокойся, дышит она. Дыму просто надышалась. Здесь, на воздухе, должна прийти в себя, – уверил Михаил друга.

Удостоверившись, что Наташа просто без сознания, Михаил выпрямился и чуть отошел от девушки, уступив место ее отцу, который наклонился над дочерью, пытаясь привести ее в чувство.

Глава IV. Огаревы

Граф перевел взгляд на горящий дом, который пытались потушить многочисленные дворовые, упорно таскающие воду. Михаил понимал – особняк обречен и вряд ли удастся его спасти. Интуиция подсказывала ему, что дом Огарева загорелся не просто так. Вопрос теперь был в другом. Куда делась Звездная капля? Вряд ли погибла в огне, ведь она была высокоразумным существом девятых вибраций и могла себя спасти.

Ко всему прочему, Огаревы в данное время находились на прицеле у этих нелюдей. Да, он уничтожил двух из них, но сколько орионцев охотились теперь за каплей, было неведомо. Потому отец и дочь подвергались нынче смертельной опасности, и подтверждением тому был полыхающий особняк и два трупа под окнами. Михаил чувствовал, что не может сейчас оставить Огаревых на произвол судьбы, а точнее, отдать на волю тех, кто не гнушался убийствами живых существ, чтобы достичь своих темных целей.

Он перевел взор на Алексея, который осторожно хлопал по щекам Наташу и причитал.

– Сама судьба послала тебя сегодня! – воскликнул в порыве Алексей Петрович. – Если бы не ты, не знаю, что было бы с моей Наташенькой.

– Ты бы распорядился из конюшен лошадей вывести, – дал дельный совет граф, телепатически уловив призывы животных о помощи.

– О да, конечно, я не подумал! – воскликнул Огарев и, выпрямившись, побежал в сторону конюшен, крикнув на ходу Михаилу: – Присмотри за Наташей!

Михаил вновь вытер горячий пот со лба и чуть придвинулся к девушке. Он настойчиво начал вглядываться в ее неподвижное лицо и уже через миг ощутил, что его завораживает это зрелище.

– Все-таки какое искусное творение природы, – произнес он задумчиво, чуть склонившись над нею и внимательно рассматривая каждую черточку бледного лица девушки.

Ее щека была испачкана в саже, прическа с одной стороны развалилась и густые темные локоны свободными прядями лежали на плече. На ее шее билась жилка, которая указывала на то, что девушка жива, а взор Михаила переместился ниже, на ложбинку между грудей. Он отметил, что ее грудь вполне сформировалась для такого юного возраста и имела нежно персиковый оттенок кожи.

Вдруг он поймал себя на том, что ведет несвойственным для себя образом. Он вел себя как обычный землянин восемнадцатого века, увидев красивую девушку и тайком рассматривая ее прелести. Но он не был таковым. Его вибрации были гораздо выше, и он мог контролировать свои эмоции, поступки и чувства. Вмиг спалив огнем Вселенской Любви внутри себя все страстные вожделенные образы, которые непроизвольно завладели его существом, Михаил нахмурился и заставил себя думать о девушке более отстраненно.

Она так и лежала неподвижно, и это не нравилось графу. Она должна была уже прийти в себя. Оглядевшись и отметив, что никого нет поблизости, он приложил два пальца на определенное место на ее лбу и, сосредоточившись, надавил на нужные точки. Уже через минуту он убрал руку, понимая, что нельзя долго воздействовать на этот энергетический пучок сознания. Он протяжно вздохнул, ожидая результата.

Через секунду Наташа пришла в себя, и ее взор остановился на его лице. И тут же уже во второй раз за сегодня Михаил невольно прищурил глаза, поразившись насыщенному изумрудному цвету ее блестящих глаз. Она моргнула несколько раз и попыталась сесть на скамье.

– Вам лучше, Наталья Алексеевна? – поинтересовался граф, помогая ей сесть.

– Вполне, – пролепетала Наташа, озадаченно смотря на него снизу вверх. Она села прямо, но мгновенно спохватилась, начала пальцами перебирать свои распущенные волосы. – О Боже, все развалилось! Только не это! – И, заметив непонимающий взор графа, быстро добавила, словно объясняя: – Я ужасно выгляжу!

– Неправда, – нахмурился он, отмечая, что из ее прически выпала лишь пара длинных прядей, основная же часть волос так и была затейливо уложена и украшена жемчугом. И это нисколько не портило ее довольно милого образа.

Ее же руки уже пробежались по голове. Отметив, что волосы еще держались в прическе шпильками и небольшим черепаховым гребнем, она облегченно выдохнула:

– Ах вот же! Все вроде на месте.

– Как вы чувствуете себя?

– Скорее сносно, чем хорошо, – вымолвила она, пытаясь привести свои волосы в порядок и перебирая темные локоны пальцами.

– Чудесно, – заметил он и, выпрямившись, добавил: – Пойду, помогу дворовым.

Пожар потушили лишь на рассвете. Удалось полностью спасти лишь нижний этаж и половину второго. Облицовка и убранство левого крыла были уничтожены до кирпича. Обгоревшие остатки дома еще долго чадили зловонным черным дымом.

На рассвете, около четырех утра, Наташа сидела на скамье в саду с графиней Неверовой и мадам Ригель. Дамы остались с девушкой для моральной поддержки. Рядом сидела и Велина Александровна. К женщинам приблизились Огарев с Чернышевым, оба в грязных от дыма рубашках, с красными усталыми лицами. Завидев дородную фигуру отца и высокую – графа, Наташа проворно поднялась со скамьи и пошла к ним навстречу.

– Как там, батюшка? – спросила она обеспокоенно, глядя на него печальным взглядом.

На плечах девушки до сих пор красовался темный, довольно большой камзол Чернышева, который он оставил, уходя, чтобы она не замерзла.

– Весьма плачевно, сладенькая, – расстроенно ответил Алексей Петрович. – Все этажи в копоти, а второй сожжен напрочь. Первый хоть немного цел, но жить там невозможно из-за ужасной вони.

– И впрямь печально, – кивнула девушка. Обратив внимание на графа, стоящего рядом с отцом, она сказала: – Благодарю вас, граф, за спасение. Если бы не вы… – она замялась.

– И впрямь, Михаил, все же как ты быстро сориентировался и в дом горящий не побоялся войти, – закивал Огарев.

– Будет вам, – улыбнулся Чернышев отцу и дочери. – Я лишь сделал то, что должен был. Любой на моем месте поступил бы так же.

– Да не скажите, – вздохнула Наташа, явно сомневаясь в его словах. Она стянула со своих плеч камзол и протянула его Михаилу. – Возьмите, Михаил Владимирович, благодарствую.

Он нахмурился и остановил ее жестом.

– Я привычен к холоду, Наталья Алексеевна, – вежливо объяснил он. – А вы в слишком легком платье, застудитесь. Наденьте обратно.

– Он прав, дочка, – сказал, вздыхая, Огарев, трагично взирая на обгоревший особняк, который еще несколько часов назад был так великолепен. Не оборачиваясь к Чернышеву, он добавил: – Ты знаешь, Михаил Владимирович, дворовые все в один голос твердят, что пожар начался с крайних гостевых спален наверху. Говорят, что там полыхало с самого начала и лишь оттуда огонь перекинулся на соседние комнаты.

– С гостевых спален? – удивленно поднял брови Михаил, бледнея.

– Да. Только не пойму отчего. Ведь там вчера даже свечи не зажигали.

– Довольно странно, ты прав, Алексей Петрович.

И только сейчас Чернышев отчетливо понял, отчего начался пожар. Видимо, искры пламени, которым второй орионец пытался сжечь его во время боя, упали на ковер и разгорелись. Он так спешил, боясь быть обнаруженным, что не проверил все до конца, когда покидал ту злосчастную спальню. И пожар начался через четверть часа, после того как он вернулся в бальную залу.

– Хорошо хоть, живы все и обгорели только два мужика, – добавил тихо Михаил, размышляя.

– Что же нам теперь делать, ума не приложу? – запричитал Алексей Петрович. – Похоже, придется нам, Наташа, в Рязань ехать, в имение моей покойной матушки. Здесь жить невозможно.

– Но батюшка, я не хочу туда. Это так далеко! Там такая глухая деревня! Как я буду выезжать в свет?

– Значит, не будешь, – мрачно ответил Огарев.

– Но ведь можно все отремонтировать здесь, – заметила наивно девушка.

– Натали, на это нужны деньги, и немалые. Ты посмотри, сколько всего сгорело! А у меня нет таких средств сейчас. Нужно время. Может, через годик-другой я и найду деньги.

– И все это время мы будем жить в Рязани? – запричитала Наташа.

– Наверное.

– А если мы к дядюшке Александру Петровичу в Саратов поедем? – предложила девушка. – Там хоть город большой, даже театр имеется.

– Ну, еще удумала, – недовольно буркнул Алексей Петрович. – Я с Александром уже пятнадцать лет в ссоре! Он и не станет нас принимать! Думаешь, я забуду, что отец ему почти все наследство оставил? А мне дулю! И все из-за твоей покойной матери, что женился я без отцовского благословления. Нет уж, уволь.

– А почему бы вам с дядюшкой не примириться сейчас? – спросила заискивающе Наташа. – Как раз случай подходящий, батюшка.

– Нет. Примерюсь с ним, только если Александр половину своего состояния на меня перепишет, не раньше. А он этого никогда не сделает.

– И очень жаль, – промямлила, вздыхая, девушка.

– Наверное, можно и в деревянном доме с дворовыми пока пожить, и у нас в усадьбе, – размышлял вслух Огараев. – Он совсем не пострадал. Но это уж не по чину нам с тобой, Натали. Придется в Рязань, видать, ехать. Там хоть дом каменный добротный, правда, мал, но все же. Заберем с собой половину дворовых, остальные за домом сгоревшим присматривать будут.

– Батюшка, я не хочу в Рязань! – взмолилась Наташа и отвернулась от отца, топнув ножкой, а затем отошла к женщинам.

Граф, отчетливо слышавший их разговор, упорно молчал, ощущая, что именно он виновен в случившемся пожаре и его ошибка навлекла беды на Огаревых. К тому же оставлять Наташу и ее отца на произвол судьбы было опасно. Ведь орионцы могли снова появиться и попытаться угрожать несчастному Алексею. Совесть Михаила отчаянно требовала взять под свою защиту этих людей, к тому же они были единственными, кто хоть как-то связан с пропавшей тиарой. В его голове мгновенно появилось правильное решение, как следует поступить наилучшим образом для всех.

– Могу я предложить свою помощь? – обратился Чернышев к Огареву.

– Да?

– Не сочти за дерзость, Алексей, но я предлагаю вам с дочерью и с Велиной Александровной пожить у меня в Петербурге, пока вы не восстановите особняк. К тому же я могу дать тебе необходимую сумму на восстановление дома, скажем, триста тысяч на первое время?

– Но я…

– Отдашь потом, – отмахнулся Чернышев. – Постепенно. Деньги у меня есть, ты же знаешь. Зато уже сейчас сможешь начать приводить в порядок дом. Что скажешь?

Огарев опешив, остолбенело посмотрел в добрые внимательные глаза Михаила и как-то невнятно промямлил:

– Неудобно мне все же…

– Отчего же? Разве друзья не познаются в беде? К тому же особняк у меня, наверное, вдвое больше твоего, места много. Так что вряд ли вы стесните меня. И по вечерам мне будет не так скучно.

– Я даже не знаю, Михаил, ты прямо огорошил меня.

– Соглашайся, – улыбнулся ему Чернышев. – К зиме вы с Наташей снова к себе переедете.

– Ну что ж, видимо, и впрямь сегодня мне тебя послала судьба, друг, – заулыбался Огарев, вытирая грязным рукавом камзола лоб. – Извини, надо Наташу спросить – согласна ли она. Да и Велину Александровну, хотя, я думаю, они противиться не будут.

На удивление Огарева, Наташа тут же согласилась ехать в Петербург жить к графу Чернышеву, наивно заявив отцу, что столица место даже лучшее, чем Москва, так как там постоянно устраиваются самые лучшие балы и приемы. В этот момент к ним подошел Михаил, и девушка с детской непосредственностью выпалила:

– О, спасибо вам огромное, Михаил Владимирович, я буду так рада погостить у вас! – Ее глаза так радостно блестели, а на губах играла лучезарная улыбка. Михаил немного смутился и улыбнулся ей в ответ.

– Я тоже буду счастлив, если вы все поживете у меня некоторое время, Наталья Алексеевна, – ответил мужчина и уже обратился к Огареву: – Не сочти за навязчивость, Алексей, предлагаю вам троим поехать со мной в гостиницу. Помоетесь и отдохнете. Я снимаю пять комнат. Три могу вам уступить. Когда закончу дела в Москве, направимся в Петербург.

– А могу я взять с собой свою горничную? – спросила Наташа.

– Как вам будет угодно, Наталья Алексеевна, – кивнул Чернышев.

Итак, тем же утром Огаревы переехали в гостиницу на Большой Никитской улице, в новое двухэтажное здание, построенное по европейскому образцу. Мужчины, не видевшие друг друга довольно длительное время, провели в комнатах графа почти весь день, обсуждая последние заграничные новости и проблемы империи.

Велина Александровна и Наташа, приехавшие в гостиницу с горничной, заняли две комнаты. Их уцелевший гардероб составлял всего несколько нарядов, которые оказались спасены благодаря тому, что во время жуткого пожара вещи находились в прачечной. По приезде Наташа хорошенько вымылась в горячей ванне, услужливо наполненной служащими в гостинице крепостными. А затем, упав на широкую кровать, мгновенно уснула до вечера. Ее бабушка, немного отдохнув в своей комнате, чуть позже присоединилась к мужчинам в будуаре Чернышева. Девушка же, уставшая и потрясенная неприятными событиями прошедшей ночи, до вечера отдыхала и лишь около семи вечера направилась на половину графа для вечерней трапезы.

Когда Наташа вошла в просторную гостиную с вычурными диванчиками, креслами времен Людовика XIV и гобеленами на стенах, Велина Александровна и мужчины над чем-то смеялись, уютно примостившись за столом и играя в макао. При появлении девушки Чернышев и Огарев тут же встали. Наташа прошла в гостиную-будуар и, улыбнувшись, сказала:

– Добрый вечер.

– Как ты, душечка? – спросил заботливо Алексей Петрович. – От угара отошла?

– Батюшка, мне уже лучше, – улыбнулась Наташа.

– Ты мне скажи, сладенькая. – Огарев вплотную приблизился к девушке и на ушко ей прошептал: – Ты уже разобрала тот сундук, что доставили с пожарища с твоими вещами?

– Да, там всего пара платьев.

– А драгоценности? Тиара матушки твоей есть?

– Нет, тиары нет, она, видимо, сгорела.

– Какая жалость! – воскликнул Огарев в сердцах. – Чего же ты ее на бал не надела? Сейчас бы цела она была.

– Я побоялась, там столько народу было.

– Вот и глупость! – возмутился уже зло ее отец.

Михаил впервые видел, чтобы Огарев так нервничал. Похоже, он очень сильно боялся тех нелюдей, которые требовали у него тиару. Но пока Алексею нечего было опасаться, орионцы точно на время отстали.

– Добрый вечер, Наталья Алексеевна, – произнес глубоким тенором Михаил, вмешавшись и тем самым прервав недовольство Огарева.

Наташа подняла на него глаза и невольно окинула его взором.

Граф был одет в изысканный темно-синий камзол без украшений, но пошитый из дорогого глазета, белоснежную рубашку, штаны и легкие домашние удобные туфли. Пуговицы на камзоле были с бриллиантами, подчеркивая его высокий статус и положение в обществе. Вчера он был одет гораздо скромнее и проще, как показалось девушке.

Чернышев был высок, широкоплеч, подтянут. Движения его были плавными и немного вальяжными. Его бледное с четкими чертами лицо, с высокими скулами и твердо сжатой линией губ показалось Наташе немного высокомерным. Хотя, возможно, виной тому была его излишняя бледность, которая придавала графу холодный и отстраненный вид. Однако его живые глаза лучились теплом и некой снисходительностью. Он был похож на большого доброго тигра, который осознает свое могущество и великолепие, но ведет себя дружелюбно и спокойно.