Корона Толимана

– Слыхал, слыхал, – кивнул Алексей. – Ты не огорчайся, эта неприятная история скоро забудется. А что до девицы Дерябиной, так она явно расположена к тебе. Я не раз видел страстные взгляды, которые она бросает в твою сторону. А от твоего безразличия она и цепляется, – закончил Огарев, коварно улыбаясь графу.

– Ох уж эти распущенные великосветские дамочки! – оскалился устало Чернышев. – Если хочешь знать, я прекрасно заметил ее благосклонность, и что же? Мое сердце холодно к ней, и я доходчиво дал ей это понять. Она же внять здравому смыслу не хочет и не понимает, что любовь должна быть взаимна. Не иначе. И вообще, все эти развязные моды, что дама должна первая показать свой интерес, меня несколько раздражают. Никакой скромности и прелести в современных девицах. Я сам решу, кто мне интересен и за кем мне ухаживать.

– Ну ладно, не кипятись, лучше пойдем посмотрим и обсудим нового жеребца, которого мне прислали из Италии, умопомрачительный красавец с норовом…

Глава II. Именины

Российская империя, 1772 год

– Что тебе удалось узнать? – спросил тихо Чернышев, когда неприметного вида человек запрыгнул в его крытый экипаж и захлопнул дверцу.

– Существует некая вещица, проклятая тиара, с которой связано это дело.

– Тиара?

– Поговаривают, что выглядит она более как небольшая корона. И, скорее всего, из-за нее погибла дама, первая петербургская красавица.

– Ты уверен, что она именно погибла?

– Не прошло и пары месяцев, как она появилась в этой тиаре на императорском балу, и скоропостижно скончалась, удушив себя. Ей было всего двадцать четыре года. Разве это не странно?

– Ты прав, – кивнул Михаил, зная, что в трехмерном мире Звездные капли вытягивали из подсознания человека наружу все потаенные черные мысли, которых следовало бы опасаться.

И не каждый человек, видящий Звездную каплю или владеющий ею, мог справиться с темными страстями, которые завладевали им. И устоять могли только добрые люди с чистой светлой душой, которые преодолевали свои страхи и растворяли их в своем существе любовью. Если же человек был полностью погружен в трехмерный мир с пороками и страстями, эти страхи могли привести к еще большему злу. Еще и поэтому Михаил должен был найти эту Звездную каплю Толимана, чтобы она более не приносила несчастий. Он намеревался спрятать ее или увезти с планеты, как и просил его о том совет Федерации, до тех пор, пока люди Гайи не научатся управлять своими эмоциями и не станут чище душой и добрее.

– А еще мне удалось узнать, что тридцать лет назад из-за некой странной книги был убит известный царедворец Вавилов, и поныне тайная канцелярия не может найти убийц.

– Преступления явно связаны, – кивнул, мрачнея, Чернышев, помня, что потом от этой капли погибнет любовница Потемкина – чуть позже, в конце века.

Звездная капля умело меняла свой вид, превращаясь то в книгу, то в тиару, то в драгоценный кулон, видимо, она обожала менять свои обличья. Надо было найти ее как можно скорее, тогда ему, возможно, удастся спасти от смерти дальнейших владелиц этой капли. А еще некое внутреннее чувство отчетливо твердило ему, что во всех этих смертях замешены орионцы, которые позже, в девятнадцатом веке, насильно увезут каплю с планеты, когда он, Михаил, опоздает в поисках.

– Когда погибла красавица? – спросил граф.

– Шестнадцать лет назад. Ее нашли в своей комнате, с синяками на шее. Она удушилась веревкой.

– Жуткая история, – поморщился Чернышев и тут же, поняв, что его сердце наполнилось жалостью к этой бедняжке, начал наполнять свое существо энергией любви, чтобы не упали его вибрации. Как же он устал жить в этом дуальном мире. Он вообще поражался, как людские души могут существовать в этом хаосе лжи, ненависти и душевной боли, а некоторые из них еще и оставаться добрыми и прощающими. Вздохнув и печально по-доброму улыбнувшись своему собеседнику, простому сапожнику, он спросил: – Как ее звали?

– Вера Ильинична Огарева.

– Огарева? – опешил Михаил, сразу же вспомнив своего знакомого Алексея Огарева. – Но, насколько я осведомлен, эта дама умерла от сердечного приступа.

– Нет, она умерла от удушения. Ее муж дал взятку начальнику Тайной канцелярии, чтобы ее смерть была выставлена как разрыв сердца. Видимо, боялся позора. Ведь самоубийц даже не хоронят на общем кладбище.

– Странно… я бы даже сказал, очень подозрительно, – задумчиво произнес Чернышев, и в его голове вмиг начал выстраиваться план дальнейших действий.

Российская империя, Москва

особняк Огаревых, 1772 год

В то майское утро Наташа проснулась со сладостным чувством счастья. Открыв глаза, она долго рассматривала расшитый верх голубого балдахина над головой, думая о том, что сегодня ее восемнадцатый день именин. Часы пробили десять утра, когда она вышла из ванной комнаты вымытая, с распущенными влажными волосами, и велела своей горничной закрутить ее густые локоны на тонкие полоски материи, а затем принести ей завтрак.

В приготовлениях к предстоящему балу Наташа решила провести в своей комнате почти весь день, подбирая по каталогам нужную прическу к прелестному бальному платью, купленному на прошлой неделе специально для сегодняшнего праздника. В одиннадцатом часу в дверь ее спальни постучали, и вошел отец, одетый в светлый вычурный камзол и штаны с туфлями.

– Дочка, ты отчего к завтраку не спустилась? – спросил ласково Алексей Петрович, подходя к девушке и целуя ее в макушку с затянутыми в жгутики темными локонами.

Ее горничная в это время убирала постель.

– Я так волнуюсь, что у меня совсем нет аппетита, – заметила Наташа. Увидев в руках отца довольно увесистую темную шкатулку, она повернулась к нему и спросила: – Это мне подарок?

– Вон поди! – приказал по-доброму Огарев горничной, и та, поклонившись, быстро покинула спальню. Наташа тепло улыбнулась отцу. Он как-то весь засветился и поставил шкатулку на туалетный столик перед дочерью. – Открой. Здесь драгоценности твоей матушки. Пришло время отдать их тебе.

Наташа с воодушевлением раскрыла шкатулку и ахнула. Внутри лежали переливающиеся сокровища: жемчужные нити и браслеты, длинные вычурные серьги и кокетливые броши, диадемы и колье.

Невольно замерев рядом с дочерью, Алексей Петрович довольно закивал, умиляясь. Девственная красота дочери завораживала его и вызвала в его существе немое обожание. Не удержавшись, он наклонился к девушке и приник поцелуем к ее плечу, Наташа тут же повела рукой, словно выражая недовольство откровенной лаской отца. Алексей Петрович выпрямился, вздохнув. Его взор вдруг нечаянно остановился на некой вещи, которая лежала в шкатулке сверху – серебряной тиаре причудливой формы с огромным двухцветным камнем, сверкающим посередине. Искусная тонкая работа мастера была видна невооруженным глазом, и девушка, осторожно прикоснувшись кончиками пальцев к холодному камню, пролепетала:

– Какая прекрасная тиара…

Нахмурившись, Алексей Петрович напрягся всем телом и глухо выдохнул. В следующий миг как будто пелена заволокла его глаза, и Огарев отчетливо увидел перед собой молоденькую женщину, изящную и высокую, в нежно-розовом бальном платье, с густыми светлыми локонами, увенчанными этой тиарой. Он пришел в крайнее волнение, им овладело смятение и мрачные мысли. Находясь в каком-то тягучем забытьи, Огарев не спускал безумного взора с тиары.

– Эту тиару твоя матушка надевала незадолго до своей смерти. На бал к императрице, – глухо вымолвил Алексей Петрович, побледнев.

Воспоминания, которые уже много лет не давали ему покоя, завладели его сознанием, и Алексей Петрович ощутил, как его всего затрясло.

– Батюшка, вам нехорошо? – спросила Наташа, оборачиваясь к Огареву и видя, что с ним что-то происходит.

Осторожно взяв отца за руку, девушка заглянула в его нервное смертельно бледное лицо. Тотчас Алексей Петрович пришел в себя и мутным взглядом посмотрел на дочь.

– Нет, я в порядке, – пролепетал он и попытался улыбнуться. Однако на его лице отразилась лишь нервная страдальческая гримаса. Усилием воли он взял себя в руки и тихо сказал: – Эти драгоценности твои, моя сладенькая…

Быстро вытащив тиару, девушка водрузила ее на головку и посмотрела на свое отражение, довольно улыбаясь.

– Именно этой прелестной вещицы и не хватало для моей прически. Теперь я точно знаю, как уложить волосы…

Немигающим стеклянным взором смотря на отражение дочери, на голове которой красовалась переливающаяся тиара, Огарев ощущал, что ему нечем дышать. Воспоминания, гнетущие и мрачные, охватили его существо, и он хрипло заметил:

– Думаю, тебе не следует надевать эту тиару на бал, Натали. Она слишком дорогая для такого многолюдного торжества.

– Почему? – возбужденно ответила девушка, все поправляя пальчиками прелестную вещицу на темных волосах. – Она великолепна! Нет, батюшка, я непременно надену ее.

– Опять капризы, я же сказал… – начал мужчина.

– Но, батюшка, ну прошу вас, позвольте! – Она обернулась к нему и изобразила на своем лице такое милое и просящее выражение, что у Алексея вмиг вспотели руки.

Свою просьбу она подтвердила соблазняющей улыбкой, и он понял, что она очень умело пустила в ход свое невозможное женское очарование и соблазняющие флюиды, выбивающее почву из-под ног у всякого, на кого они были направлены. Огарев судорожно сглотнул не в силах устоять и промямлил:

– Ну, как знаешь, – согласился он и, наклонившись, приник губами к ее лбу, приобняв руками.

Через минуту, когда поцелуй отца затянулся, а давление его рук стало сильнее, Наташа чуть отстранилась и попросила:

– Батюшка, не надо…

– Собирайся, не буду мешать тебе, – вздохнул недовольно он и выпустил ее из своих объятий. – Не забудь, гости приглашены к семи часам…

Как-то странно пошатываясь, Огарев неуверенным шагом вышел из спальни дочери.

Наташа вновь повернулась к зеркалу и продолжила любоваться чудесной тиарой, восхищенная ее прелестью и блеском камней, улыбаясь себе.

Не прошло и пары минут, как в ее ушах что-то зазвенело, а перед глазами вдруг все поплыло. Невольно она увидела перед собой широкую мраморную лестницу в зале с высоченными потолками и лепниной. Она медленно спускалась по лестнице в огромный шумный зал, освещенный тысячами свечей, где находилась многочисленная блестящая публика, дворяне в ярких камзолах и изысканных платьях. Шум и гомон голосов, легкий смех и гром музыки наполнили ее слух. Она, наконец, спустилась в зал и, обмахиваясь веером, встала чуть в стороне у мраморной колонны. Не понимая, что происходит, Наташа окинула себя взглядом и отметила, что она дама в изысканном бледно-розовом бальном платье, и вдруг осознала, что она находится в императорском дворце на рождественском балу.

Только в этот миг Наташа поняла, что она каким-то чудом оказалась в теле другой женщины и все видела и чувствовала так, словно была ею. Ее сознание тут же выдало имя – Вера Огарева. Не понимая, что происходит, Наташа недоуменно взирала по сторонам, ощущая, что ее душа как-то попала в тело умершей матери и теперь она словно находилась в прошлом и все видела ее глазами. К ней подошел усатый военный и пригласил на танец, но она отказала, потому что в ее планы входило совершенно другое, точнее, в планы Веры, как уразумела Наташа. Вера искала кого-то в толпе приглашенных. Наташа проводила глазами Веры по сторонам, а в ее голове роились странные мысли:

– Как же узнать, кто это? Неужели… не получили моего послания… одной мне не справиться. Чувствую, еще немного, и эти злодеи все поймут, их зловонное дыхание повсюду… они следят за мной…

Взор Веры наткнулся на изысканную даму неподалеку, которая в упор смотрела на нее, при этом на сильно напудренном лице женщины застыл жуткий оскал, а в ее глазах горел угрожающий огонь. Вера похолодела, пытаясь не поддаться панике, и трагично подумала:

– Зачем я надела тиару, они все поймут… уже поняли…

Наташа ощутила, как ею, а точнее, Верой завладел страх, и попятилась чуть сторону, желая укрыться от взора той жуткой дамы, которая в упор смотрела именно на нее…

Вдруг видение исчезло, так же неожиданно, как и появилась ранее.

Наташа будто вернулась в свое тело и вновь увидела свое привычное отражение – юное бледное лицо с зелеными глазами и раскинутые по хрупким плечам густые локоны. Чуть мотнув головой, она попыталась прийти в себя, не понимая, что сейчас произошло.

Позади раздался скрип открывающейся двери, и Наташа обернулась, думая, что вернулся отец. Но в комнату вошла дама лет пятидесяти в муаровом бордовом платье.

– А, бабушка, доброе утро, – пролепетала девушка, еще под впечатлением от непонятного видения. – Смотрите, какая чудесная тиара. Матушка носила ее…

– Вижу, твой отец уже поздравил тебя с именинами, – заметила Велина Александровна.

– Да, – кивнула Наташа.

Около шести в парадной Огаревых настойчиво зазвонил входной колокольчик.

– Как о вас доложить, милостивый государь? – с почтением спросил молодой вышколенный слуга, принимая шляпу и перчатки из рук статного высокого господина с бледным лицом и добрым взглядом.

– Доложи Алексею Петровичу просто – старый друг, граф Михаил, – заметил вошедший Чернышев, проходя в глубь парадной и останавливаясь спиной к боковым перилам широкой мраморной лестницы.

Слуга, кланяясь, исчез за ближайшей дверью, а Чернышев прошелся оценивающим взглядом по ярко-освященной парадной. Как давно он здесь не был. Вокруг почти ничего не изменилось за прошедшие десять лет. До него отчетливо доносился громкий гул голосов из-за едва прикрытых дверей гостиной, и Михаил решил, что сегодня у Огаревых прием.

В следующий миг он заслышал шорох на лестнице справа от себя, и в его сознание ворвался приятный мелодичный голосок, напевающий веселую песенку. Граф резко обернулся и увидел, как по мраморным ступеням лестницы легко, словно птичка, сбегает девушка в светлом бальном платье. Невольно он проследил за ее легкой фигуркой, которая была боком к нему, и его взор отметил совершенный профиль юного лица. Девушка спустилась вниз, продолжая напевать мелодию, и, едва повернулась в его сторону, как заметила в пяти шагах от себя Чернышева. Она резко остановилась, видимо, не ожидая никого увидеть здесь.

Взгляд Михаила прошелся по стройной девушке среднего роста, и он чуть прищурился. Невозможно прелестная юная кокетка с темными переливающимися локонами, на которых красовались вплетенные жемчужные нити, с ярким румянцем показалась ему знакомой и незнакомой одновременно. Ее большие глаза с поволокой имели насыщенный зеленый оттенок и игриво сверкали. Легкое платье, пошитое из тончайшего шелка миндального цвета, оттеняло нежную белизну кожи, и Михаил вновь прошелся взглядом по ее приветливому лицу, округлым узким плечам, высокой полуоткрытой груди, невозможно узкой талии и длинным складкам юбки.

Девушка приветливо улыбнулась ему, и Чернышев окончательно опешил.

И вовсе не от ее прелестного вида, хотя она и показалась ему красивой, а от того, как сильно светилась ее аура чистотой и свежестью. А над ее головой переливалось золотистое свечение, подтверждающее, что ее «небесный треугольник» активен, а значит, ее сознание и душа в данную минуту находились в высоких вибрациях.

– Добрый вечер, милостивый государь, – произнесла девушка мелодичным голосом.

Не понимая, отчего мужчина упорно молчит и лишь как-то странно смотрит на нее, Наташа убрала приветливую улыбку с лица и недоуменно посмотрела на него.

Мужчина имел довольно внушительный рост, был широк в плечах и одет в черный камзол и штаны того же цвета. Его густые светлые, скорее, даже пепельного оттенка волосы были собраны сзади и открывали высокий лоб и твердо высеченные скулы. Живые цепкие глаза насыщенного лазурного цвета в обрамлении более темных бровей и ресниц придавали выразительность его мужественному красивому лицу.

Вдруг золотистое свечение над головой девушки исчезло, и Михаил понял, что она или разозлилась, или испугалась, тем самым понизив свои вибрации. Только в этот миг он словно пришел в себя и понял, что ведет себя глупо. Он не понимал, что на него нашло и отчего его поведение вышло из-под контроля. Он быстро опомнился, наклонил голову в знак приветствия и глухо произнес:

– Граф Чернышев Михаил Владимирович.

Он замолчал, подняв на нее глаза и ожидая, что теперь представится девушка.

– Я помню вас, – произнесла она и улыбнулась. – Когда я была мала, вы пару раз приезжали к моему отцу.

Михаил поднял брови и вмиг понял, кто перед ним, ведь было что-то неуловимо знакомое в миловидных чертах и мимике темноволосой прелестницы.

– Наташа, Бог мой! Как же вы выросли! – улыбаясь, вымолвил Михаил. – И как же я сразу не узнал вас?! Позвольте?

Проворно приблизившись, он протянул ладонь, и девушка подала ручку для поцелуя. Тут же Михаила окутал ее медово-пряный запах, не цветочных духов, а именно природный запах, присущий именно ей, который он явственно ощутил.

Выпрямившись, он вновь уставился пораженным взором на девушку, понимая, что еще ни разу не встречал в этом времени подобное существо. А точнее, человека с такой невероятно чистой аурой и, похоже, открытым «золотым треугольником». Подобного человек мог достичь, только имея духовные вибрации не ниже четвертого измерения. Но разве можно было в этом лживом, кровавом мире страданий и боли достичь подобного? Таких высоких вибраций могли достичь в этом времени только праведники или отшельники-монахи, удаленные от соблазнов этого развратного мира, или засланцы на эту планету типа него.

– А я вас сразу узнала, – закивала она, вновь приветливо улыбнулась ему.

– Михаил Владимирович! – раздался за ними бас Алексея Петровича. Резко обернувшись, Михаил увидел приближающегося к ним Огарева, который тут же подал руку другу и добавил: – И какими судьбами ты у нас?

– Проездом в Москве, по делам.

– Целую вечность не видел тебя!

– Ну уж вечность. Лет десять, не более, – сказал просто Чернышев, и его взор невольно вновь переместился на девушку, почтительно стоявшую рядом.

– Пойдемте в гостиную, гости уже заждались тебя, Наташа, – сказал повелительно Огарев, обнимая Михаила за плечи. – У нас сегодня именины. Ты прямо на праздник и пожаловал.

– Вот как? – опешил Михаил, думая о том, что он действительно, обремененный своими думами и делами, даже не соизволил узнать, что в эту пору происходило у Огаревых, и пришел без подарка. И это было очень невежливо. – Надеюсь, Наталья Алексеевна простит меня за вторжение?

– Конечно же, не переживай, – кивнул Алексей, ответив за дочь, распахнул двери гостиной и громко произнес: – А вот и наша именинница!

Глава III. Тиара

Находясь чуть в стороне от основной массы людей, недалеко от камина, Чернышев неотрывно следил за танцующими парами. Он уже не помнил, когда в последний раз танцы вызывали в нем искренний интерес. Однако теперь его взор ни на миг не отпускал ладную фигурку девушки в светлом платье с розовым бантом, что опоясывал ее талию. Наташа довольно искусно танцевала для своих юных лет, и лучезарная улыбка не сходила с ее прелестного лица. Перебрав в памяти нужные события и даты, Михаил быстро высчитал, что сегодня Наташе исполнилось восемнадцать.

Спустя полчаса к нему подошел Огарев и дружески заметил:

– Наконец-то могу поговорить с тобой, Михаил Владимирович.

– Прости, я совсем забыл об именинах Наташи, – произнес озадаченно Чернышев. – Я совсем без подарка.

– Пустяки, – отмахнулся Алексей Петрович. – У нее и так все есть, и даже с лихвой.

– Балуешь? – спросил он, улыбнувшись другу.

– Она ведь одна у меня осталась после смерти Верочки. Вот и хочу, чтобы все у нее самое лучшее было.

– Твоя дочь прелестное создание, – заметил граф и, не удержавшись, вновь перевел свой заинтересованный взор на грациозную фигурку Наташи, танцующей с очередным кавалером.

При этих словах Огарев поморщился, и его лицо исказилось мукой.

– Слишком прелестное… – как-то мрачно сказал Алексей.

– Я вижу, ты не рад этому?

Огарев хмуро посмотрел на друга.

– Будешь тут рад. Постоянно кто-то вьется вокруг нее. Еще прошлой осенью она познакомилась в парке с этими фривольными барышнями Урусовыми. Ты ведь помнишь их мать, а дочери еще похлеще будут. Так и меняют кавалеров. Так вот, они-то и напели моей Наташеньке, что надо ей в свет выходить. Я, как мог, пытался отсрочить это, зная, что она и красива, и богата, и за женихами дело не станет. Хотел протянуть до ее совершеннолетия хотя бы. Но она ведь еще с детства, ты помнишь, умела упрашивать. Ну, я и сдался. Так вот, той зимой поехали мы с ней на первый бал. Как я и предполагал, она произвела фурор, женихов пришлось прямо отгонять от нее.

– Но ведь это прекрасно, если женихов много, ты можешь выбрать из наиболее достойных и титулованных, – заметил Михаил и тихо добавил: – Хотя лучше бы она сама, по сердцу выбирала.

Но Алексей не услышал его последней фразы и нервно добавил:

– Не выдержал я этого. И запретил ей ездить на балы до именин. Так она мне все уши прожужжала. Она же у меня, знаешь, какая своенравная.

– Неужели? – удивился Чернышев, так и не спуская взора с Наташи, которая в этот миг весело смеялась, кружа в танце. Михаил заметил, что его заинтересованность девушкой стала какой-то странной, и он ни в какую не хотел выпускать ее из поля зрения. – По ней не скажешь. По-моему, она, как и в детстве, веселая и игривая.

– Это когда все по ее воле делается. А как не по душе ей что-то, так она может и ножкой топнуть, уж поверь. – Алексей чуть помолчал и, внимательно посмотрев на друга, спросил: – Какими судьбами ты в Москве?

– Одно дело здесь разрешить надобно, – уклончиво ответил Михаил.

– И где ты остановился?

– Пока в гостинице.

– Ну дак к нам давай переезжай. У нас места много, поживешь, – предложил Огарев.

– Я думаю, не стоит. Не хочу вас стеснять.

– Не говори глупостей. Я только рад буду.

– К тому же я ненадолго в Москву. Может, на неделю-две. Как только дела улажу, сразу обратно в столицу.

– Понимаю, – кивнул Огарев.

В самый разгар бала, около десяти вечера, Чернышев покинул душную гостиную залу и направился наверх по боковой лестнице, которая находилась в другой части дома. Почти весь вечер он провел в дальнем углу огромного зала у камина, выжидая нужного момента. Момента, когда его исчезновение не будет заметно. Сейчас большая часть гостей танцевала в бальной зале, остальные приглашенные сидели за столами в парадной столовой, поглощая обильный ужин с разнообразными блюдами и вкушая изысканные дорогие вина.

Внутреннее чутье подсказывало Михаилу, что тиара, скорее всего, находится в комнате покойной жены Огарева. Оттого помня, куда идти, он быстро преодолел коридор и остановился у нужной двери. Замок ему не составило труда отпереть, так как, просветив его взором, он определил, куда следует повернуть язычки. Вставив в щель тонкую спицу, он бесшумно открыл запор. В коридоре не было ни души, и Чернышев медленно вошел внутрь и осмотрелся.

Было темно, лишь яркая луна освещала пустынную комнату. Вряд ли Огарев знал истинную ценность этой древней вещи и ее тайну. Оттого тиара наверняка хранилась на виду. Михаил прошел в середину комнаты и внимательным изучающим взором прошелся по мебели, гадая, где могла находиться Звездная капля. Однако, к его огромному разочарованию, спустя четверть часа, обыскав все, он не нашел тиары.

Неожиданно за приоткрытой дверью в коридоре послышались голоса. Граф прислонился к портьере у двери и стал прислушиваться к звукам.

– Вы принесли, что велено? – раздался приглушенный голос.

– Нет, к сожалению, – ответил второй, и Михаил отчетливо различил голос Огарева.

– Мы оговорили время. Сегодня в десять, господин Огарев.

– Да-да. Но письмо от вас пришло слишком поздно. Я не успел забрать тиару у дочери.

– И что же? Заберите сейчас и все.

– Не могу. Я думал, она наденет ее на бал, но она явилась без нее. А теперь я обшарил всю ее спальню и шкатулку, где лежала тиара поутру, но там ее нет.

– Этот ответ нас не устраивает.

– Дайте мне еще пару дней, я непременно найду ее, – промямлил Алексей Петрович.

– Нет, тиара нужна сейчас. У вас всего час и ни минутой более, в противном случае…

– Я понял вас. Я немедля поговорю с дочкой…

Только Михаил, стоявший за дверью, понял, куда пропала тиара – просто она, проказница, поменяла свое обличье в очередной раз. И потому дело вновь осложнилось. Но, по крайней мере, он знал, что новая владелица Звездной капли Наташа. Это было уже хоть что-то. Но удручало другое – то, что Огарев подчинялся неким людям, темную агрессивную энергетику которых он явственно почувствовал через дверь. Это были орионцы. И наверняка эти нелюди ни перед чем не остановятся, чтобы достичь своей цели, ведь последняя фраза была явно угрожающей. Михаил понял, что Огарев и его дочь в опасности.