Верея

С тех пор всё изменилось, я многое потеряла и пыталась думать лишь о том, что обрела. Род болотного бога прерван, усыплён, закрыт от глаз всего живого, среди людей и богов. Никто больше не вспомнит о нас, никто больше не помолится Паэлиосу. И в этом виновата лишь я. Это сводит с ума. Или уже свело.

***

На тот момент Самбору уже исполнилось двадцать пять, а Волибору двадцать. Нас всё устраивало. Изо дня в день я понимала, что вскоре они все покинут дом и обретут свои семьи. Запечатаю их в памяти такими. Рвущимися из родного дома на волю. Всех, кроме Журри, которая с детства была больна моими грехами. Слепа, но чувствительна к звукам, она хвостиком бродила за мной по замку даже в свои пятнадцать. Никто не мог её излечить, эти прекрасные, как зеркало, глаза были широко открыты, но не могли увидеть мир. Она невероятно чувствительна, всё трогала и пробовала, иногда горько плакала. Отчего моё сердце разрывалось на части.

– О, Журри, – я нашла её в который раз в саду, плачущую. – Моя долгожданная малышка!

Успокаиваю, глажу по светлым волосам, отчего она лишь сильнее и громче плачет. Я винила лишь себя во всём, что когда-либо происходило с моими детьми, и тучи сгущались над горой в знак печали. Опять. Опять кажется, что делаю что-то не так. Плохо. Это ежедневно терзает и режет.

В ту ночь я проснулась, задыхаясь и обливаясь потом. Унгал проснулся вместе со мной. Весь взволнованный, он взял мои руки в свои и попытался успокоить. Я вся дрожала. Перед глазами вспыхивали картинки, в которых угадываю верховную палату и статуи девяти главных богов, отца, мать. Всё там пропитано светом и теплом, между высоких колонн плывут безмятежно и сонно пухлые кружевные облака.

Что это значит? Я ведь уже стала никем, чего от меня хотят верховные? Почему я продолжаю бояться?

– Бирель? – беспокоился Унгал. – Что случилось? Не молчи, слышишь?

Камень, которым наградил меня мой отец при рождении. Память тянула к земле и заставляла думать о прошлом, даже о плохом. Поэтому мы спустили его в подземелье и заперли. Но я никогда не забывала о нём и ежедневно спускалась, чтобы оставить воспоминания и взглянуть на дом. Это стало уже ритуалом.

– Камень, – прошептала. – Покинул замок…

Унгал резко встал и накинул на себя плащ. Его аура изменилась. Она стала чёрной, скользящей сквозь пространство, следуя следом, как зверь на привязи, готовый кинуться и разорвать.

Время словно остановилось. Я тяжело встала и подошла к окну.

Ветер шумел, шатал гибкие ветви деревьев и подвесные горшки с цветами в саду. Мир, к которому привыкла, сейчас, куда-то стремительно мчался, стараясь не опоздать, не остаться там, где вот-вот что-то разразится. Кажется, что даже природа предпочла бы в этот момент быть подальше от королевы болотной горы.

Что, если Воронвэ прав? И мне не суждено нести что-то хорошее в этот заброшенный мир? Я прекрасно понимала, о чём он говорил при встрече. Существует правило, по которому я обязана была подняться в верховную палату сразу же после рождения. Явления природы появляются на свет крайне редко и не поддаются воле верховных богов, но только если поступают на службу. По этому во мне столько гнева и силы, столько желания разрушать. Я просто-напросто не способна сдерживаться и рано или поздно не выдержу. Тогда я однозначно буду винить себя, но ничего не смогу исправить. Надеюсь, это удастся кому-то другому.

Через полчаса муж вернулся весь бледный и упал передо мной на колени. Но это не могло помочь. Это стало последним испытанием для меня в этом аду. Да, я наконец призналась себе, что всё происходящее – огонь, который раньше лишь грел. Сейчас он сжирает до костей. Возможно, в тот момент мне нужна была помощь, кто-то должен был подать мне руку. Потому что это пламя ещё и ослепляло.

Я держалась лишь из-за возможности увидеть дом, родные болота, окутанные темнотой и сонливостью. И это было отнято у меня. Туман, холод навсегда окутает эту землю и год за годом будет всё больше поглощать города, страны, пересечёт море, горы, пустыни. Чужие руки украли камень, и чужие руки вернут его мне.

Я кричала так громко, что началась буря, и в замок ворвался ливень, сорвав с гардин шторы. Меня напитала ненависть, она же и сбила с ног. Замок наполнился тьмой. Ветер яростно кричал и заставлял биться хрусталь, рвал в клочья ковры и скатерти, уносил прочь всё то, что вставало у него на пути. Черный туман проникал в комнаты и подвалы, в башни, где испуганная прислуга пряталась под кроватями, в шкафах.

В ту ночь гора погрузилась в беспроглядную ночь и хаос. Болотный народ разжигал костры и пытался взобраться на гору, но все как один терялись в беспросветной темноте и лишь слышали крик. Крик, наполненный болью и отчаяньем, желанием прекратить мучения, обрести свободу.

«Отец, я хочу домой»

***

Самбор У-Танг.

Болотная гора.

Я вернулся с похода к морю и обнаружил болотную гору, объятую грозовыми тучами, туманом. Когда поднялся в замок, растворившись в попутном ветре, то не обнаружил слуг. Было необычайно холодно в комнатах и коридорах, повсюду металась жухлая листва. Это место являлось для меня ценным, где горел огонь в камине, и еда всегда горячая, где я мог чувствовать себя хорошо. Мама каждый раз встречает с улыбкой и украдкой вытирает слёзы, обнимая. Мою усталость она скрашивала песнями, расчёсыванием волос перед сном, тихим шёпотом о том, как любит меня и брата с сестрой.

Я один любил её так. Даже отец, уверен, никогда не знал маму настоящую. Это сложно объяснить, но Бирель У-Танг являлась частью меня, она существовала не только за соседней стенкой, но и в моей голове. Бродила по моим снам, говорила о странных вещах, колдовала, касалась далёких и запретных облаков. Плакала. Её мысли и душевный голос брели в темноте непонимания и находили отклик только в моей голове. Сколько себя помню, мама существовала в отдельном от нас мире, наполненном тёмными образами и далёкими воспоминаниями. И только я знал об этом. Только я знал другую Бирель У-Танг.

«Самбор У-Танг, 15 лет.

Болотная гора.

– Мама? – тихо произношу, переступая порог беседки в саду. – Здравствуй.

Она отрывает взгляд от книги и улыбается, протягивая руки. Этот жест всегда казался мне прощальным. Будто я не успею коснуться её, и она исчезнет.

– Здравствуй, дорогой, – я наклоняюсь, и мама целует меня в лоб. – Рада, что ты нашёл меня. В последние полчаса я немного поддалась тоске.

– Я знаю, – бормочу, улыбаясь.

Это был весенний день, наполненный ароматами сирени и приторного абрикоса. Мне приятно видеть улыбку мамы, она такая же, как эта весна. Солнечная, холодная, обманчивая.

– Должно быть, хотел поговорить со мной? Если ты без причины, то я ещё больше рада, – улыбается.

Волосы спутались, бьются о сырую землю, на поверхность которой еле-еле пробилась молодая трава.

Обманщица.

Должен ли я дать понять матери, что знаю о её каждодневном вранье? Или оставить всё, как есть? Не слишком ли мал для этого? Пятнадцать лет – это время для взрослых разговоров? Иногда кажется, что я и не был ребенком.

Мы с ней очень похожи. Со стороны может показаться, что это один и тот же человек, только с разным цветом волос. У меня черные, а у неё белые. Мы одинаково смотрим друг на друга, говорим и устало вздыхаем. Рассматриваем окружающий мир и случайно ныряем в раздумья, из которых сложно выбраться. Мама не знает о том, что творится в моей голове, и никогда не задаёт наводящих вопросов. Это значит, она думает, что одинока в своих мыслях. Но это не так. С раннего детства я наблюдаю за темной мамой, которая появляется перед глазами каждый раз, когда я их закрываю.

– Просто хотел тебя увидеть, – сажусь напротив, роняя руки и голову на стол. – О чём думаешь?

– О чём? – мама перекладывает книгу с колен на стол. – Даже не знаю. О предстоящем сезоне, о всех этих скучных делах. Как королева я обязана думать по большей части об этом. В детстве мне казалось, что это весело, но сейчас приходит осознание.

– Поэтому ты сидишь здесь с утра? Эту книгу ты взяла только сегодня, а закладка уже почти в конце.

Она лишь на мгновение застыла и сразу засмеялась, прикрыв рот рукой.

Зубы сводит от злости. Зачем ты это делаешь? Почему не хочешь даже со мной быть откровенной? Хотя я ничем не лучше. Откровение мне даётся тяжело, но только когда дело касается мамы. Что-то закрывает рот и съедает слова, словно магия управляет моими губами и горлом. Я умнее многих своего возраста и часто убеждаюсь в том, что останусь непонятым, отчуждённым. Но это совсем не пугает. Единственное, чего я всегда хотел – это помочь маме, которую что-то сжирает изнутри.

– Ох, ты меня подловил. Всем нужен отдых, – смеётся.

Я молчу, не желая больше слушать враньё. Просто побуду с ней рядом немного. Ведь это единственное, что лишено обмана и притворства. Тишина и покой заставляли маму расслабить брови, прикрыть глаза, облачиться во что-то грустное.

Наклоняю голову и смотрю, как она тихо дышит. Ветер заставляет дрожать края тонких рукавов платья, смешивая их с локонами волос. Эта лёгкость и розовость не свойственна для той, что бродит в моей голове. Сейчас рядом та самая мама, которая дарит заботу и ласку с первых дней моего рождения, та, которая кутает в одеяло и беспокойно касается лба в дни болезни, та, кто никогда не плачет. Образ другой женщины холодный, но не злой, словно пасмурная погода, без дождя и ветра. Грусть и тоска ходят следом за худым хрупким телом этой незнакомой Бирель У-Танг в моей голове.

– Я люблю тебя, – тихо произношу, глотая в горле желание заплакать. – Слышишь меня? Какой бы ты ни была, все равно люблю.

Мама поднимает взгляд к небу и протягивает руку, хватаясь за прозрачный воздух. В этом далёком от меня жесте я узнаю незнакомку из головы. Так часто мама пытается быть собой, вырваться из плена правильного и нужного, обратиться птицей и свободно парить над всеми теми, кто не знает её в этом обличии.

Тогда я и пообещал себе, что дам маме возможность делать то, что она хочет, и быть той, кем хочет»

– Отец, – застаю его в спальне, сидящего спиной к двери. – Что происходит?

Он медленно обернулся, и я увидел его печальное опухшее лицо. У отца ярко выраженная внешность болотного жителя. Темные волосы и густые брови. Черты лица острые, но не худые, а скулы слегка отбрасывают тень. Он был выше обычного жителя и куда шире. Всем своем видом показывал, что даже внешнее имеет право называть себя королём. И лишь изредка его плечи опускались, а шея сгибалась, давая возможность отдохнуть мышцам и скелету. Например, как сейчас.

На кровати, свернувшись калачиком, спали Журри и Волибор. Для этой кровати они были явно велики. В комнате так темно, что с трудом могу различить что-либо. По коже бежали мурашки от холода, ноги отказывались двигаться, в голове что-то тревожно пульсировало. Брат и сестра выглядели измотанно и помято. Оба не подняли на меня и головы. Лишь вяло приоткрыли глаза и снова закрыли.

– А где… – начал, но взглядом обнаружил бездыханное тело матери внутри сугроба одеял и подушек.

Я подошёл ближе и присел перед её лицом.

Такая бледная, болезненно припухшая, волосы спутались и были мокрыми. Совсем на себя не похожа. Когда мы виделись в последний раз, мама была очень расстроена и не хотела отпускать меня в поход. Но я лишь улыбнулся и поцеловал её в холодную щеку. Мне казалось, что ничего не может произойти плохого, пока она находится рядом с отцом, в пределах замка или хотя бы горы.

Что, чёрт возьми, здесь произошло?

Меня бросило в дрожь от её вида. Никогда не думал, что такое может произойти. Она всегда была бодрой и улыбчивой, согревала одним своим взглядом, не позволяла и тени печали коснуться лица. Мама часто именно нас заставляла избавляться от грусти и хмурых мыслей, именно она была центром всего и поводом улыбаться каждый день. Хотя сама переживала душевную боль изо дня в день и вынуждена была молчать. Я всегда заботился о ней и никогда не уставал, не ругал брата и сестру, за то не помогали мне, и был терпелив по отношению к отцу, который иногда не понимал, чего от него хотят. Все эти вещи и многие другие я знал лучше всех. Приходилось подмечать каждую мелочь, учиться присматриваться к деталям и чувствовать настроение мамы, которая с каждым разом умудрялась тщательней скрыть грусть и желание расплакаться.

– Мама, – тихо произнёс я. – Что случилось?

– Она не может ответить, – еле слышно сказал отец. – Мы почти не отходим от неё и не имеем ни малейшего понятия, как помочь. Никто из врачей не знает, что с ней. Всё случилось, когда в замок пробрались воры и украли камень памяти. Была сильная буря. Я был вынужден спуститься в Урунг и помочь жителям поднять детей, женщин в замок. Когда вернулся к вашей маме, то застал её окаменевшую у окна. Мы с Журри и Волибором уложили её в кровать, и с того момента ничего не изменилось. Я…

– Кто его украл? – прошептал я зло, поглаживая маму по холодной щеке. – Кто посмел? И почему до сих пор ты не решил эту проблему? Какие жители? Почему ты оставил её одну? А если ей нужна была помощь?

– Всех нас это подкосило, не требуй от меня многого, Самбор. Я не только отец и муж, но и король. Во мне нуждаются больше людей, чем ты думаешь! Ты не представляешь…

– Слишком многого? Не представляю? Что с тобой? – горько усмехаюсь, рассматривая мамино лицо. – Она так нуждалась в нас в тот момент. Я уверен. Она всегда, каждую минуту просила о помощи. А я как дурак тянул до последнего и не решался помочь.

Я был зол и неожиданно услышал в голове голос матери. Она просила меня вернуть камень, вернуть домой и убить всех, кто встанет на моём пути. Я прикрыл глаза и увидел её еле светлый образ. Она бродила в темноте и царапала грудь. Заметив меня, яростно закричала, и я испуганно открыл глаза. Но взгляд мой был уже другим. Голова наполнилась тяжелыми мыслями и потянула меня вниз. В горле стояла тошнота. Она была символом моего нежелания ощущать все те эмоции, которыми поделилась со мной мама и исчезла навсегда.

***

Журри У-Танг.

Болотная гора.

С момента ухода Самбора прошло три года. Однажды он просто ушёл и ничего не сказал. А тучи над горой лишь становились гуще, и я очень боялась, что следом, один за одним, уйдут и остальные.

В один из дней мама проснулась с криком и резко села в кровати. Её волосы вспыхнули холодным светом, кожа омолодилась, глаза побелели, а на лице появились странные узоры. По полу комнаты поплыл молочный туман, сочась из маминых узких ладоней и кончиков волос. Она никого из нас не узнавала, лишь бормотала странные вещи, тихо и зловеще. Волибор не мог этого вынести и почти не появлялся в покоях родителей. В тот день я узнала, что связь с Самбором оборвалась. Словно часть вырвали из груди.

С рождения я чувствую прочную нить. Связь между нами троими. Мы всегда знали, где найти друг друга, и что сейчас один из нас чувствует. Это сложно объяснить, но находясь в комнате, мы могли не разговаривать, но прийти к одному и тому же мнению. В тот момент, когда связь с Самбором оборвалась, я не удержалась на ногах и рухнула вниз. Внутри что-то болезненно царапнуло. Мне сложно было упорядочить мысли и прийти в себя. Окружающий мир сжался до размеров комнаты. Паника накрыла беспощадной волной, в которой я барахталась и не имела возможности позвать на помощь. Я сама себе не могла помочь. Никогда.

Пришлось именно мне наводить порядок в замке, следить за делами, пытаться помочь жителям города избавиться от бесконечного дождя и тумана. Трагедия матери была сильнее моего волшебства, и тучи возвращались. Отец запирался в своём кабинете, и я видела его крайне редко, за обедом и ужином, и то не всегда. Мне не дано было понять мать и ощутить всю боль от потери какого-то камня, где всего лишь воспоминания. Обидно, что ради них она предала наше будущее. Тогда я просто не понимала и была слишком наивной. Ежедневно бродила по обломкам её воспоминаний, рыскала в поисках ответов, но не находила ничего, кроме тьмы, ярости и зловещего смеха. Мама выталкивала меня из своей головы и угрожающе качала худым пальцем. Приходилось подчиняться.

Она иногда бродила по замку. Подходила к каждому окну и будто кого-то ждала. На белом лице всегда висела маска или безразличия, или злости. Для мамы мы стали незнакомцами. Преградой на пути в том или ином коридоре. Камнями, которые она перешагивала настолько равнодушно, что внутренности словно сжимали в кулаке.

Поздно ночью я ухожу из покоев родителей и спускаюсь в Урунг, где возле костров грелись жители, напевая что-то грустно и монотонно. После бури город очень пострадал. Вся скотина разбежалась или утонула в реке, многие деревья были с корнем вырваны и обрушены на дома, а сам народ точно так же впал в подавленность и угодил в плен бесконечной тоски. Краем уха я слышала последний разговор отца и Самбора, но сейчас его слова звучат глупо. Король уже несколько лет не выходил к народу, и всеми восстановлениями занимались я с Волибором, который пропадает на стройке днями и ночами.

Так странно. С трудом передвигаюсь сама, но, благо, ко мне относились с теплотой и заботой, кормили, заставляли чувствовать себя немного лучше. Не могу сказать, что я страдала. Тёмная и густая тоска наполняла до краёв, но боль не касалась тела, души. Кажется, что мне не до конца видно, что происходит, и лишь поэтому чувствую больше одиночество, чем что-то болезненное. Просто хочу, чтобы всё было как раньше. Хочу взять её за руку и не бояться упасть.

– Ваше высочество? – обратился ко мне кто-то из компании женщин, сидящих вокруг костра. – Вам не холодно? Погода меняется, а вы всё в легких платьях. Мы можем дать вам тёплую одежду.

– Спасибо, – улыбнулась я, видя перед собой лишь огромное яркое пятно костра. – Холодно. Но не телу. Не знаете, что происходит у моря? Нет никаких вестей о Самборе? Хоть что-то.

– У моря? – задумчиво повторил всё тот же женский голос. – Совсем недавно наши охотники видели в лесу чужаков. Они гнали наших до самого озера, но потом остановились. О Самборе нет вестей. Всё еще.

– Они уже так близко? – тихо бормочу. – Надеюсь, что брат скоро вернётся.

Я боялась. За себя и родителей, за Волибора, за пропавшего Самбора и народ, который остался в полном одиночестве при живых правителях. Стыд оглушал. В какой-то степени я была рада, что не могу видеть глаз и лиц этих несчастных. Уверена, что они очень печальны и одиноки. Они устали спрашивать меня о родителях и смирились со своей участью. Но я не могла смириться. Вот уже несколько месяцев думаю о том, что должна найти решение и сделать осознанный выбор.

– Журри, – обратились ко мне неловко и неожиданно. – Как здоровье ваших родителей?

– К сожалению, всё также, – тихо отвечаю, делая глоток горячего чая.

Тишина пронизывает, словно тысяча игл, и щёки вспыхивают от стыда.

«Не спрашивайте, молю вас»

Мой отец окончательно отчаялся и всё время теперь проводит в тронном зале в обществе пса Орту. Он, как и мама, стал молчалив, неподвижен, словно покинул этот мир вслед за ней. Нет, я не похоронила их, просто привыкла считать, что рядом уже не они. Волибор единственный, кто поддерживал меня, но вскоре и он решил исчезнуть. Словно назло. Народ от отчаянья призывал короля по данному при рождению имени. Но даже так он был глух. Казалось, что и леса шептали:

– Военег…

Когда брат пытался незаметно спуститься ночью с горы, только я его поймала. Чувствую грусть и боль на расстоянии. От этого хотелось выть волком.

– Волибор? – обеспокоенно произношу, проникая в его зрение и смотря сама на себя. – Прости, но мне тебя не понять. Почему ты уходишь? Тебя там ждут?

Он шумно вздохнул и медленно слез с коня. Тот громко заржал и поднялся на задние ноги, но Волибор успокоил животное. Он явно не хотел, чтобы кто-то узнал о его уходе.

– Журри, я не могу. И не жду понимания. Сам не понимаю, что делаю. Но город отстроен, Урунг снова может жить как прежде. Пусть и без короля с королевой. Разве я не сделал всё, что мог? Просто вернись в замок и позаботься о родителях. Большего не имею права просить.

– Почему ты принял такое решение? Самбор до сих пор не вернулся, теперь ты… Твоя память. Ты ведь помнишь хотя бы это? Помнишь, что говорила мама? Ты не вспомнишь всего этого. Ты поэтому уходишь? Ты хочешь забыть всё? Хочешь избавиться от плохих воспоминаний?

Он смотрит на меня с горечью. Тишина настолько оглушает, что начинает звенеть в ушах.

Не оставляйте меня. Это всё, чего хочу. Не бросайте в темноте на растерзание тишины и одиночества. Я утону в них и больше никогда не всплыву. Раньше мне помогала мама, Самбор, Волибор и отец. Сейчас же всех их нет рядом. Что мне делать? Как принять правильное решение и будет ли оно правильным для всех нас?

– Не помню. Поэтому и не могу больше находиться здесь, Журри. Я хочу забыть. Всё не может наладиться сейчас. Когда он явится к тебе, ты тоже всё поймешь. Хотя на самом деле я надеюсь, что этого никогда не произойдёт. Мне больно находиться здесь.

– Как ты можешь? Кто явится? – я срывалась на крик.

Очень жаль, Волибор. Может быть, ты и прав, тебе здесь не место. Ты с рождения был прикован к незначительному и легко испаряемому, не мог помнить то, что причиняет боль. Такие вот у нас дары. Безрассудство, забвение и слепота. Знали ли мы, что это значит тогда? Нет. Я тоже думала лишь о себе, боясь остаться одна в компании родителей, которые теперь казались совсем чужими. И о ком говорил тогда Волибор, я тоже не знала, и кажется, что лучше бы никогда не знала. Как он и говорил.

Вся наша семья хранила в себе много тайн и загадок. Все на горе прекрасно знали, что Бирель У-Танг не принадлежит по крови народу, который возглавляет. А значит, королевские дети являлись полукровками. Но со временем всё стало на свои места. Народ успокоился, когда на свет появился Самбор. Он был таким же, как и они: зеленоватым, крупным и черноволосым. Когда родились я и Волибор, никто уже не боялся, ведь по закону именно Самбор должен был взойти на трон после отца.

Иду к брату навстречу и касаюсь его лица.

– Как жаль, что не могу увидеть тебя. Моё искажённое болью лицо ты, скорее всего, забудешь, как и всех нас. Всё, что здесь происходило…

– Журри, – он берёт мои ладони в свои. – Я вернусь, лишь найду камень. Не считай меня дураком. Я постараюсь, слышишь? И даже если забуду, то буду помнить хорошее, ведь этого было так много. Пообещай мне одно. Не ищи ни с кем встречи и не верь тому, кого не знаешь.

Его глазами я видела, как отдаляюсь. Во мне не было горечи или жалости, словно знаю, что так будет лучше. Каждый из нас знал что-то, чего не знают другие. Моей тайной было то, что смерть матери неизбежна, как и отца. Я увидела это ещё в детстве, когда мир вокруг был таким счастливым и светлым, что просто не поверила. Волибору явился какой-то человек, Самбор и вовсе пропал. Что же происходит? Было ли мое видение о матери тоже связано с незнакомцем? И что породила наша семья? Смерть? Спасение? Для чего происходит всё так, как происходит?

Обернувшись на гору, я ничего не увидела. Может оно и к лучшему. Когда вернулась, меня сожрала тишина и холод, равнодушие отца и бред спящей матери. Когда всё так резко изменилось? В какой момент мать предала наше счастье, этого не желая, и позволила себе утонуть в беспамятстве? Она ведь так ничего нам и не рассказала.

Никогда не ощущала такого количества пустоты и молчания. Я осталась одна и не имела возможности даже увидеть мать или отца, ведь они не хотели видеть друг друга. Но чувствую чьё-то легкое, почти неощутимое присутствие рядом. Оно было тяжёлым и сильным по своей натуре, но преисполнено печалью. Кажется, мы очень похожи. Что-то родное и знакомое веет от духа, который иногда скрашивает моё одиночество за завтраком и обедом. У него есть запах и температура, даже звук. Каждый раз, когда комната наполняется ароматом сырости и болот, я понимаю, что не одна.

Всё вокруг перестало дышать, время словно застыло. Город замер, жизнь в нём остановилась. Несколько лет мне приходилось пытаться поддерживать её, но в конце осознала, что бесполезно. Волибор солгал.

Я почти не выходила из комнаты и лишь с надеждой всматривалась в горизонт глазами отца, где за озером росла чужая страна. Связь с средним братом никогда не прерывалась, и это единственное, что грело мне душу. Хотя иногда жалило.

– Прости нас, – произношу тихо. – Я лишь теряю себя. Мы скоро увидимся, матушка. И ты снова будешь любить своих детей, а не отчаянье. А пока заключи это в воспоминаниях и помоги мне. Я долго думала и слишком часто сомневалась, правда. Но настал и мой черёд уходить. Мои силы тоже почти иссякли.