Верея

– Не говори так… – хмурюсь.

– Но потом вспоминаю, какой я потрясающий, и начинаю завидовать уже тебе, – без тени улыбки произносит, перебив. – Даже не знаю, кто из нас в такие моменты лучше.

Я улыбаюсь и толкаю его в грудь.

Мы смеёмся, и меня переполняет свет. Так всё прекрасно рядом с ним, легко и просто, как лист бумаги или сухой знойной воздух, в котором теряется влага и колышется горизонт. Да, данный мир кажется мне простым и понятным, лишь Унгал – вечная загадка, та часть этого места, которая всегда дарит покой и счастье.

Пусть я и нахожусь не там, где должна, но не могу сказать, что мне плохо. Это далеко не так. Меня никто не заставляет чувствовать себя особенной. С недавних пор я просто-напросто слилась с окружающими, стала частью чего-то незнакомого раньше, простого, заурядного. Во мне теперь существуют две Бирели. Одна бесконечно сильно хочет вернуться в обитель, к своему отцу, в место, где стены до сих пор хранят мамин смех, где она может чувствовать себя собой и не ощущать вину. А другая Бирель счастлива на этой твердой, постоянной земле, где появились на свет её дети, где она была обручена и принята, как родная в земное племя.

***

– Самбор! – воскликнула я, найдя его в нашей с Унгалом спальне с камнем памяти в руках. – Что ты делаешь?

Он резко бросил мерцающий камень на постель и хотел сбежать, но я остановила сына, окутав нас туманом. Самбор зло смотрел по сторонам, понимая, что не сможет сбежать.

Тогда ему было уже восемь лет. Он начал показывать характер и ссориться уже со мной, с отцом. Вечно проказничал, всячески пытался показать, что кроме Волибора есть ещё и он. А я всегда удивлялась. Разве мы мало уделяли ему внимания? Мало играли или разговаривали? Совсем нет. Унгал часто брал его с собой в город, который ещё совсем недавно был крохотной деревенькой, на охоту и к озеру. Со мной сын проводил каждый вечер, спящего я относила его в кровать. Конечно, рядом всегда был Волибор, но как же могло быть иначе? Возможно, что на тот момент проблема была не во мне.

Маленький Самбор уже в детстве обладал теми самыми качествами, которые я ценила в Унгале. Он не был конфликтным, не умел сильно обижаться и понимал, что если одна из дорог к цели закрыта, значит, есть другие. Никогда я не допускала мыслей о том, что мои дети обычные, как болотные жители. В каждом из них были посеяны зерна, дары, которые они унаследовали от меня, как от дитя бога болот.

– И что это значит? – улыбаюсь. – Что за молчанки, любимый?

Он не был напуган, скорее злился от осознания, что его план сорван. Забавно, что он был тем, кто не вызывает жалости в моменты неудачи. Это важно. И я прекрасно понимала, от кого это у него. Старший сын выделялся всем тем, что когда-то давно подавила, замкнула и спрятала в себе я, пытаясь не вызвать у окружающих гнев, расстройство, обиды.

– Что ты делал, Самбор? – повторила я, пока туман поглощал нас всё больше.

– Хотел посмотреть, откуда взялся Вол, и отправить его обратно! – быстро и обиженно выпалил сын, отвернувшись.

Я ахнула и прикрыла улыбку ладонью. Какой же он ещё маленький.

Пришлось много читать и часто проводить время в городе. Я мечтала быть хорошей матерью. Мне не хватало мудрости, но знания других дали многое для понимания. Вскоре с детьми мы стали друзьями и проводили почти всё время вместе, кроме моментов, когда Унгал забирал мальчишек. Самбор уже в десять был воином. Сильным, с острым умом и тактическим мышлением. В десять лет уже вовсю по-детски командовал отцом в кабинете. Однако Волибор – его абсолютная противоположность. Спокойный и нерешительный, он создавал впечатление ребёнка старше своего возраста и был одарён моей белоснежной кожей, любил посмеяться над собой и другими. Но при этом они с братом стали прекрасно ладить и даже часто убегали из замка вдвоём, обретая общие приключения. Нам с мужем оставалось лишь любоваться и переживать уже о жителях города, который вечно страдал от их шалостей. Мои опасения не оправдались, и я была рада этому.

Однажды увидела его. Увидела Воронвэ в отражении озера. Он смотрел на меня высокомерно и строго, словно чего-то ждал. Проглотив злость, я поклонилась и ушла, оставив водную гладь нетронутой. Хотя кулаки наполнились яростью. Хотелось взять один из камней и с криком бросить, целясь во взгляд, наполненный неуважением и жалостью ко мне. Но я понимала, что камень скорее достигнет дна, чем верховного бога. Он не смеет так поступать со мной. Я хоть и изгнана из обители, но продолжаю оставаться божеством. А значит, имею право требовать к себе уважение.

Моё сердце смягчилось, прониклось этим миром. Даже те люди у моря сейчас вызывали лишь любопытство, желание помочь. Я много думала о том, что происходит на континенте. Спустя десять лет болотная гора разрослась и ежедневно развивалась, со своими правилами, обычаями, постепенно став частью этой земли. Мне было не с кем поговорить о родном доме, даже Унгал не знал, что наш дом далёк от этого места. Кажется, что и я частично забыла. Мои дети называли домом то место, где родились, и даже если это лишь петля из обители, мир вокруг – уже часть их. Смогу ли уйти одна? Я бессмертна. Мои дети и внуки будут жить дольше обычных людей, но рано или поздно всё равно умрут. Как бы я их ни любила – смерть настигнет каждого, а мне придётся наблюдать за этим.

Сидя в раздумьях высоко на балконе одной из башен замка, я наблюдала за суетливой жизнью у подножия горы. Никто не знает, но их благополучие и мир родились в момент моего прихода на эту землю. Должны ли они это знать? Не уверена. Их король – Унгал У-Танг. А я хочу быть в его тени. До определённого времени. До того самого момента, когда миропорядок изменится и во мне будут нуждаться также сильно, как в воздухе.

Сейчас я лишь наблюдаю и получаю удовольствие от того, что было создано мной, моей семьёй. Тогда, когда всё было в настоящем времени, я действительно считала, что всё вокруг это лишь условия. Мне казалось, что этот мир – моя комната с игрушками и ни о чём не беспокоилась. Всё это из-за того, что не ценила и не представляла, что могу потерять что-то. Мне никогда не был дорог кто-то кроме родителей, и по этому я не придавала много значения Болотной горе, её жителям. Это были дорогие игрушки, которыми было позволено играть. Но всё изменилась в мгновение. Однажды я просто на просто осознала, что в моих детях течёт кровь, в их телах бьются хрупкие сердца и они нуждаются во мне. Они меня любили.

– Это Журри, – тихо произношу, лёжа в постели без сил после родов.

Они не хотели оставлять меня ни на минуту, словно щенки, сонно лежали в ногах, когда принесли дочь. Все трое резко подняли головы и слипающимися глазами уставились на младенца. Самбор и Волибор быстро подскочили и начали рассматривать сестру, задавая миллион вопросов.

– Ты стал совсем взрослым, Самбор, – произношу вяло, поражённая его неожиданно вспыхнувшей в глазах заботой. – Теперь ты знаешь, что нужно делать с теми, кому нужна помощь? Посмотри на меня, сын. Скажи, что хочешь делать для любимых?

– Защищать, мама, – произнёс он тихо. – И даже тех, кому помощь не нужна. Это ведь верные мысли?

По щекам потекли слёзы. Мне показались эти слова очень трогательными. Но в тот момент я просто даже не понимала, как много Самбор имеет в виду и насколько он стал похож на меня. Где-то глубоко в душе родился страх и непонимание по отношению к словам сына. Я долго смотрела в его неморгающие глаза, которые изучали младенца, и прижимала к себе ближе Журри. На мгновение меня посетил ужас.

Оба мальчика легли со мной рядом и проспали так весь день. С тёплым умилением я наблюдала, как Унгал тоже сдался и угодил в плен сна.

Моя семья – это великий дар тех, кто тоже стремился стать родителями, но не смог. И я оценила их волю. Это больше, чем когда-либо ждала и не знала, что этот путь будет спасительным. В день рождения Журри я лишилась иллюзий и игровой комнаты, а взамен обрела реальность, в которой теперь было сложно существовать и не бояться.

Малышка Журри росла в ласке и заботе не только родительской, но и братской. Она унаследовала от меня магию, которая расцвела очень рано, и украла у девочки глаза, превратив их в две сверкающие, озаренные солнцем луны. Где бы она не прошла – пели птицы, и светило солнце, люди улыбались, а сама малышка источала изящество и природную грацию. Она была нашим хрупким, ярким лучом света, который снизошёл на гору болотного народа и никогда не переставал светить, греть. Я любовалась ей, словно чудом, и не могла представить, что Журри уготовано столько испытаний.

Наше счастье продлилось не так долго, как хотелось. Однажды у горы появился коротышка без ноги в обществе пары десятков людей с оружием. По моей просьбе Унгал впустил их в город и принял в замке. Я чувствовала, что в этом маленьком человеке есть магия и большая сила, знания. Он принёс мне в дар книги и семена редких цветов. Я очень удивилась, ведь это семена травы, которая не растёт на этой земле. Очевидно, что это был подарок. Божественный подарок. Выходит, этот низкий человек как-то связан с верховным богом? Неужели мы скоро встретимся, и у меня будет шанс поговорить с ним? Не то чтобы мне хотелось вымолить прощение и снова начать просить о возвращении домой. Нет. Мои цели уже кардинально другие.

– Я лишён манер, господа. Поэтому заранее прошу прощение, – произнес карлик, опираясь на кривую трость.

На моих руках сидела малышка Журри в детском пышном платьице и весело болтала ногами. Рядом Волибор приветствовал гостей высокомерным и серьёзным видом, от которого мне всегда было смешно. Его золотые волосы идеально уложены, и к своим десяти годам он слишком сильно желал производить хорошее впечатление. Самбор ушёл еще утром из замка. Это слегка беспокоило. Без сомнений, я смогу защитить всю гору, но что-то тревожно щекотало горло. Сильный поистине силен лишь тогда, когда умеет сомневаться и не ведёт себя слишком самонадеянно.

– Прекрасное дитя, – произнёс коротышка, представившись Гувером Рогнед. – Невероятная сила, потрясающее количество маны. Неудивительно, что она ваша дочь. Дочь…

– Вы за этим сюда прибыли? – громко произнёс Унгал, отчего я успокоительно тронула его за плечо.-Или вы настолько наивны, что думаете, мы рады вас видеть? Я понятия не имеею, кто вы, и не думал о том, чтобы найти возможность познакомиться! То, что сейчас вы находитесь в замке – это снисходительность и благоскронность королевы. Не более!

Он был стеной, сильным и прочным правителем. Каждый раз удивляюсь его воле и смелости, он тот самым мужчина, который больше делает чем говорит и превращается во что-то мягкое, гибкое находясь наедине с семьей. Унгал никогда не рассказывал о своём прошлом, он был скорее слушателем. Не могу сказать, что я была с ним максимально откровенна и рассказывала абсолютно всё. Мы оба понимали, что в рамках земного существования наше счастье очень хрупкое и не стоит на месте. По этому оба стремились вперед и прятались от надоедливого прошло, хотя втайне блуждали по его руинам в одиночестве, не подавая вида.

– Я лишь хотел сделать комплимент, – улыбнулся Гувер и переступил с одной ноги на другую. – Но вы правы, мы здесь не за этим.

– Ближе к делу, – пробормотал Унгал, не сводя глаз с незваного гостя.

– Мы в пути много дней. Я надеюсь, вы оцените старания и не станете сердиться. Конфликт – не входит в наши планы. А значит, я не намерен сделать что-то что могло бы навредить вам и вашим детям, всем жителям горы.

Унгал нахмурился.

Я ощущала его настроение. Он всегда был таким. Чужим не доверяет и в авантюры не лезет. Живёт ради нас и своего народа, развиваясь внутри страны, а не за её пределами. Ему не было нужно говорить с чужеземцами. Никогда не пытался казаться мягким и добрым ни для кого, кроме нас с детьми. Как король считал своей обязанностью быть таким.

– Конечно, – вмешиваюсь, поглаживая Журри по колену. – Мы предоставим вам ночлег, но после того, как вы огласите цель вашего визита. С чем бы ни прибыли – вы должны отдохнуть!

Я наградила гостей улыбкой, ведь сама не понаслышке знаю, каково это – чувствовать себя в чужом краю. От них пахло морем и ветром. Стремительным, свободным, который раздувает паруса кораблей и несёт их вдаль. Одежда покрыта разводами от солёной воды. Должно быть, они попали в шторм по пути на гору. Значит, прибыли из-за моря, а не с берега. Было бы очень любопытно услышать об их связи с богами. Гувер Рогнед – первый человек, с которым я встретилась на континенте, который имеет какое-то отношение к Правь.

– Да, – согласился он. – Но предпочёл бы говорить не в присутствии детей. Вы позволите?

Это задело и насторожило одновременно. Мои дети слишком прекрасны, чтобы прятать их. На тот момент я относилась со слепой любовью к ним, из-за чего впоследствии совершила ошибку. Хотя это даже сложно назвать ошибкой.

– Волибор, – обратилась я к сыну. – Забери Журри и найдите Самбора. Передай брату, чтобы не покидал замок без спроса и не оставлял вас одних.

Я взмахнула рукой и детей поглотил туман. Через секунду они исчезли, оставив после себя лишь легкий аромат беспокойства и любопытства.

– Ну и? – произнёс Унгал, а я расправила уставшие плечи.

– За морем я известен как маг, предсказывающий будущее. И мне было видение о короле орков в тумане. Это было очень давно, но судьба приказала ждать. Речь о том, что всё в нашем мире циклично и последовательно, но некоторые вещи можно предотвратить. Этим я и занимаюсь на пиратском острове.

Орки? Так нас называют за морем? Глупо и наивно. Впервые слышу о пиратском острове, хотя неудивительно. Я перестала интересоваться другими континентами с момента рождения Волибора.

Не могу сдержать улыбку, но она и не означала мою доброжелательность. Несмотря на всю лёгкость и ранимость, я была самой могущественной из магов на земле. Дочь богов, восставшая из земли, наделённая её силой, и многие недооценивают меня, видя лишь лёгкий ветерок перед лицом. Но этот ветерок – моё могучее дыхание, которое можно почувствовать везде, и в горах, и в пустыне и на борту корабля, который блуждает по морю. Я и есть бог на этой земле. Единственный бог, которого они заслужили. Пусть и не признанный остальными богами.

– Говори, – приказал Унгал.

– Боюсь, что королеве придётся спуститься домой, туда, где и была рождена. – уверенно начал низкий человек. – Знаю, что звучит странно, и…

Какое хамство. Во мне мгновенно вспыхивает ярость.

Кто он такой, что так небрежно рассуждает и приказывает мне? Все, кто рядом – это лишь существа, созданные отцом. Моя семья дала жизнь этому месту и детям, рождающимся в каждом доме Урунга. Никто не будет указывать мне! Если я терплю унижение Воронве уже на протяжении больше ста лет, это не значит, что теперь каждой его букашке я позволю так обращаться со мной. Ещё и так громко, выставляя в дурном свете перед теми, кто не имеет права думать обо мне плохо.

– Как вы смеете? – улыбаюсь и медленно встаю. В зал врывается злой и громкий ветер. – Что вы знаете о моем доме и по какому праву так серьёзно распоряжаетесь судьбой? Я позволила тебе предстать перед Унгалом У-Тангом не для того, чтобы ты раскрывал свой рот и позволял литься грязи из него! Твоя случайная связь с богами не даёт тебе право так по-хамски считать, что ты можешь указывать мне! Дочери бога! Кто ты такой и по какому праву считаешь, что говоришь правду, в которую призываешь верить?

Теперь уже Унгал пытался успокоить меня. Но это бесполезно. Сейчас я видела угрозу, и как прежде, во мне нет ответственности за убийство, за разрушение. Так я прожила много лет в одиночестве, приучив себя лишь обороняться и уничтожать, не давая возможности на исправление ситуации ничему живому. На болотной горе мне ни единого раза ничего не угрожало. Наверное, по этому сейчас Унгал так удивлён.

Гувер Рогнед нервно улыбается и взмахом руки испаряет мой ветер, который заставлял его придерживать шляпу на голове. От этого я ещё сильнее улыбнулась. В голове слышен звон. Он играет со мной. Думает, что его поверхностная магия сравнится с моей? Я ураган в этой крохотной комнате, и только ещё хоть одно лишнее слово – разнесу здесь всё. Все эти люди будут плакать и кричать, их тела будет пронизывать настолько сильный ветер, что будет казаться иглами. А потом…

Что?

В моей голове резко появляется свет, и я испуганно смотрю на себя со стороны. Вся словно призрак, качаюсь и парю, сжимаю кулаки до бела и продолжаю улыбаться. Это будто не я, а колыхающееся отражение в треснувшем зеркале.

Стой, Бирель. Что ты делаешь? О чём думаешь? Неужели за долгие годы нахождения здесь ты не подавила в себе зло и разрушение? Что с тобой происходит? Разве это больше не чуждо тебе?

– Вы безумны, ваше величество, и никогда не избавитесь от этого. Безумны, жестоки, неукротимы. Вы, ваши дети и муж будут расплачиваться за глупости Паэлиоса, – коротышка был серьёзен. – Однажды это погубит вас и вашу семью. Я лишь хотел помочь, но, судя по всему, вы действительно сильнее всех, так же как сильнее вас ваше безумие. Вас спасёт лишь смирение и уход. Вы ведь сами знаете, что лишь он может ответить на все ваши вопросы. Только тот, кому вы молитесь. Даже боги бывают неправы, Бирель. Сейчас они вами недовольны и ждут вашего сокрушения. Вы слишком долго пробыли не на своём месте, ощущая себя счастливой. Кара будет преследовать вас. Я лишь хотел помочь.

– Вон! – взорвался Унгал, но Гувер и без этого уже собрался уходить.

– Моё дело – предупредить! – напоследок бросил морской человек и ушёл со всей своей командой. – Спасибо за ночлег!

Последнее уже было лишь эхом.

Девочка, которая поёт

Бирель У-Танг.

Болотная гора.

«Правь» – мир светлых богов, божественный закон. «Навь» – обитель тёмных божеств, подземный мир, не только загробный мир, но и альтернативная вселенная, существующая по другим законам. «Явь» – явный, земной мир, мир людей.

Унгал запретил говорить о том, что произошло. А я лишь с опаской смотрела на своё отражение в зеркале. Мой идеальный мир пошатнулся, не успев обрести до конца реалистичные краски. Я боялась и знала, что в глубине души разрушительна, во мне ярость, гнев. Но с появлением детей перестала об этом думать и, казалось, запечатала в себе зло. Сейчас же всё словно в трещинах и вот-вот рассыплется. В очередной раз я на грани и совсем ничего не понимаю. Не знаю, чего именно ждут от меня. И ждут ли вообще.

Что ожидало меня в этом месте и то ли случилось? Знает об этом что-то отец? О чём говорил Гувер? Неужели это приглашение в палату? Как можно говорить о том, что мне не место на этой земле, если в обители тоже быть нельзя? Почему прошлое так пристально шагает следом и даёт о себе знать каждый раз, когда я хоть немного счастлива? Что, если я сама хочу этого?

– Неужели?.. – шепчу тихо в темноте перед сном, пока Унгал укладывает Журри в соседней комнате.

Неужели меня проговорили к смерти? Для этого я должна вернуться? Что будет с моими детьми? С народом? Я не плохая и никогда не хотела быть такой. Всё то, что во мне живет – это лишь последствия. Это ведь так, верно? Кто-нибудь верит мне? Я никогда не хотела быть плохой и не стану ей. Но есть вещи, которые способны помешать в этом. И это тоже я.

***

Прошло много лет с того момента. Я позабыла о тревоге и умиротворённо наблюдала, как моя семья радуется каждому новому дню. Это и было истинным счастьем, даже когда знала, что умру и не буду бессмертна, как боги. Уже нет.

В одну из ночей Воронвэ всё-таки явился ко мне лично и лишил божественной силы, оставив лишь магию. Она являлась символом моей принадлежности к небесам, но не более. Святые небеса для меня теперь навсегда закрыты. Весь небесный простор. Это причиняло боль. Теперь я там лишь посмешище и урод. Всех, кого лишают божественности, принято называть комелями от слова комель. Это нижняя часть дерева, которая находится выше корней. Таким образом, на святых облаках считают, что лишенцы достойны жизни лишь в самом низу, но не там, где корни. Наш удел лишь наблюдать за цветущими ветвями и не иметь возможности сдвинуться с места. Мы лишь нижняя часть чего-то возвышенного и обязаны сохранять ему прочность, ровную осанку, непоколебимость.

– Ты счастлива? – спросил верховный, укрытый тенью.

Возможно, от этого вопроса многое зависело, но я предпочла ответить честно.

– Да, благо богам, – тихо шепчу.

– Не смей! – зло шипит на меня Воронвэ, делая шаг навстречу лунному свету. – Даже и не думай говорить о том, что происходящее с тобой – это воля Богов! Ты здесь уже столько лет и всё никак не поймёшь, что это место непредназначенное тебе! Сколько раз я посылал знаки и предупреждения? Но нет. Ты настырно продолжала ждать и молча требовать, чтобы я пришел сам. Неужели ты совсем не понимаешь, чем это чревато для всех тех, в ком ты сеешь напрасную надежду, любовь? Это глупо, Бирель. Ты такая же, как твои родители. Творишь, что вздумается, и не думаешь о последствиях! Этого всего не случилось, если бы твои родители сразу подняли тебя в Верховную палату. К остальным!

– Они любят меня! – закричала я, роняя кристальные слёзы.-Они хотели для меня только лучшего! Не осуждайте их волю, пожалуйста!

Его длинные светлые волосы лежат на полу, как притихшие змеи, вальяжно свернувшись клубками вокруг густого подола тёмных одеяний. Сидя перед ним на коленях, я в который раз ощущала страх и желание исчезнуть, лишь бы не находиться в поле зрения этих глаз. Сколько себя помню, его тень всегда где-то мелькает и наводит ужас, который перехватывал дыхание и леденил душу. Впервые за долгое время я снова почувствовала рядом присутствие кого-то более сильного. Мне было ненавистно это чувство. Я ненавидела быть слабой, только по этому убивала людей, находясь в обители. Мне было важно ощущать себя всемогущей, той, которую не посмеют обидеть или предать…

– Любят? – произносит тихо Воронвэ и наклоняется, роняя свои пряди на моё каменное лицо. – Бирель, как давно ты мечтаешь о смерти? Неужели ты и правда думаешь, что я такой же, как твои муж и дети? Думаешь, я поверю в эту наигранную улыбку, в которой ты прячешь желание свернуть им шеи? О, я прекрасно тебя понимаю и помню, какой ненавистью горели твои глаза, когда ты еще была в обители. Я помню, как ты улыбалась, когда топила людей в болотах. Как смеялась, хлопая в ладоши, когда детскую невинную, заблудившуюся плоть рвали дикие медведи. Ты ведь тоже всё это прекрасно помнишь. Не так ли? Сама прекрасно знаешь. Знаешь, почему нужно вернуться, подняться в палату и занять свое место! Природа беспощадна и неукротима. Она вольна делать то, что пожелает, обязана сохранять баланс и возобновлять пересохшие истоки бытия. Но ты решила, что собственное счастье важнее. Так нельзя, Бирель. Есть на святых небесах вещи, которые обязаны быть тем, чем являются. Ты не сможешь стать чем-то другим. Неужели ты и правда хочешь и меня убедить в том, что изменилась?

– Замолчи! – кричу я, хватаясь руками за лицо, ногти зло впиваются в кожу. – Замолчи! Замолчи! Замолчи!

Он так жесток. Слова, словно лезвия режут медленно, нацелены на боль, а не на глубину пореза. Меня буквально разрывает на части от боли, обиды и злости. Я не в состоянии поддаться полностью мыслям о том, что поступила неверно, что обрекла многих на страдание и смерть.

– Чем дольше остаёшься здесь – тем хуже делаешь всем, в том числе и себе. Мне жаль видеть тебя такой. Я не хочу этого, но ты прекрасно знаешь, что происходит с комелями. Ты покинешь Явь и попадёшь в Навь. Правь лишила тебя божественности, но я могу помочь…

– Тогда почему Навь, находящаяся под вами, слепо верит, что на всё воля Воронвэ? Как вы можете винить меня и мою семью, когда это результат ваших решений? По какой причине мои родители решили, что их дочь будет в безопасности здесь? – кричала я, смотря в пол и щурясь от злости.

Тишина.

В тот момент я поняла, что осталась в комнате одна. Лишь лёгкий ветерок тихо шепчет о нахождении здесь кого-то кроме меня в прошлом.

Воронвэ говорил о мире, в котором существуют не все. В который верят лишь знающие боги, Комели или жители других миров, посвящённые в веру. Земля, на которой росли мои дети, была другой. Исключением из бытия сего. И всё потому, что боги никогда не спускались на неё. А если и спускались, то не дарили людям веру, знание и уходили, равнодушно отводя взгляд от жаждущих сердец. Нет моей вины в том, что отец хотел подарить этой земле Бога и привести сюда Явь.

Я обрела новые ценности и перестала с теплом вспоминать о прошлом, наблюдая за отцом через камень памяти. Неподвижен. Снова. В плену тишины и одиночества. Опять его настигло что-то необъяснимое и могущественное. Как бы мне хотелось, чтобы он хотя бы на минуту оказался рядом.

Прости, это моя вина. Ты снова бездушен и твёрд, лишён возможности жить, как раньше, до моего появления. Я разозлила Воронвэ, в очередной раз наслав беду на обитель.