Петр I. Материалы для биографии. Том 3. 1699–1700.

IX. Путь от Воронежа до Азова

27 апреля, в четверг, перед отъездом из Воронежа Петр принимал доклад Е.И. Украинцева и отдал ему некоторые распоряжения, касавшиеся состава посольства[92]; вероятно, в связи с этим докладом посланы были к турецкому султану и крымскому хану царские грамоты с уведомлением об отправлении чрезвычайного посланника[93]. В тот же день двинулась в путь эскадра. «И были на Воронеже, – читаем в «Юрнале», – апреля до 27 числа. А в 27 день с Воронежа пошли в Азов 4 галеры, кораблей также несколько, брегантиров и галиотов, то есть в четверток. И вышед с Воронежа стояли на устье реки Воронежа до 30 числа; и с 30 числа, то есть в неделю, пошли в путь»[94]. Плавание по Дону продолжалось более трех недель. 1 мая были в городе Костенске, где остановились на двое суток. 4 мая миновали город Урыв; к вечеру подошли к Коротояку. Здесь ожидал Петра князь Б.А. Голицын, угостивший его и свиту обедом. «Прибыли… к последнему российскому городу Коротояку, – записано в журнале Крюйса, – где князь Б.А. [Голицын], государственный гофмейстер, на своих судах его величество ожидал. Коль скоро под город подошли, была пальба из всех пушек и мушкетов, на что потом от его величества со имеющих при себе кораблей и галер ответствовано. Его величество и знатнейших господ просил к себе на обед князь Борис Алексеевич. Потом его величество смотрел кораблей, которые там строены, к великому удовольствованию». В Коротояке строился кумпанством князя Я.Ф. Долгорукого корабль «Еж», который и был осмотрен царем[95]. 5 мая двинулись в дальнейший путь. 6-го, по свидетельству Крюйса, были в Дивногорском монастыре. «Монастырь, – пишет Крюйс, – в мел-ной (т. е. меловой) горе длиною 400 футов высечен и 9 футов шириною, стоя на своих натуральных столбах, в нем хитростно высеченных, в котором изрядная церковь есть с покоями принадлежащими. Недалеко от того стоит деревянная каплица, в которой монахи зимою службу Божию отправляют. Сии люди живут зело благоговейно и не едят ничего, кроме рыбы. Его величество изволил со всеми при себе имеющими господами там кушать; в которое время немалая пушечная пальба с кораблей была. До каждый раз монахи уклонялися и затыкали руками свои уши. Отзыв пушечной стрельбы в высокой горе толь наижесточае. Между тем играли на трубах и били в литавры не мало. Сие было впервые, что сие изрядное увеселительное место, которое по справедливости назвать парадижем Российской земли и которое всем к человеческому пропитанию преисполнено, такою великою магнифициенциею почтено было… По окончании обеда дан сигнал к походу»[96].

В воскресенье 7 мая миновали устья рек Битюга и Калитвы. 8-го к вечеру подошли к городку Донцу. Отсюда на другой день, 9 мая, Петр писал в Москву Кревету: «Min Неr. Письма всякие, которые остались после Яна Деня корабельного дела и ныне у вас обретаются, прошу, чтоб на руской язык переведены были, в чем не сумневаюсь. Piter. 3 Донецкова, маия 9 den 1699»[97]. Письмо это показывает интерес Петра к бумагам скончавшегося недавно любимого корабельного мастера. 9 же мая пошли из Донца в дальнейший путь. «Отсель пошли (далее), – записывает «Юрнал», – пред вечером проехали город Караку на правой стороне, проехали ж город Микулин, в ночи проехали Тишанку на левой стороне, в ночи проехали Решетов на левой стороне». 10 мая проплыли мимо города Вешки и устья реки Хопра, где расположен городок Усть-Хопер; строившиеся здесь кумпанствами князя Б.А. Голицына, князя Ф.Ю. Ромодановского и стольника Ивана Большого Дашкова три корабля: «Без-боязнь», «Благое начало» и «Соединение» – ушли уже ранее к Азову[98]. Перед утром миновали реку Медведицу, впадающую в Дон с левой стороны. 11 мая проплыли мимо городков Распопина, Клецкого и Перекопского, где стояли ночь. Двинувшись утром, прошли городки Григорьевский, Сиротин и подошли к Иловле, где ночевали. 13-го отправились в путь перед полуднем и прибыли к городку Паншину, где сделали остановку до 16-го. В Паншине выстроены были кумпанством Л.К. Нарышкина и тремя кумпанствами именитого человека Строганова четыре барбарских корабля: «Крепость», «Скорпион», «Флаг» и «Звезда», отправившиеся в Азов еще до прибытия Петра в этот город[99]. Здесь велись переговоры между донскими казаками и калмыками, собравшимися под Паншином на противоположных берегах Дона. Казаки в числе от 12 000 до 13 000 стояли на правом, а калмыки в числе 15 000 на левом берегу. Этими переговорами объясняется и остановка под Паншином на три дня. Кроме того, Петр поджидал прибытия вице-адмирала, который подошел к Паншину только 15 мая утром в 9-м часу. «Прибыли к казацкому городу Паншину, – пишет Крюйс, – где его величество указал, чтоб флот якорь бросил, чтоб толь больше пространности иметь (?). И поставлены были палатки на берегу. Князь Б.А. Голицын трактовал того дни его величество со всеми при нем бывшими господами и офицерами». Крюйс далее рассказывает о следующем происшедшем за обедом эпизоде: «И между тем как обед приуготовлялся, пришел его величество к вице-адмиралу на берег против его галеры, который со всеми своими столовыми гостьми черепахи вскрывал. Его величество спросил: для чего то делается? Вице-адмирал ответствовал, что из них фрикасею еще за обедом кушать. И приказал тотчас и для его величества целое блюдо изготовить, что немедленно и исполнено. И так чинно приуготовлено было, что и молодым цыплятам трех месяцев уступить не имело. Его величество изволил то кушать со изрядным аппетитом, також и все господа, за столом сидящие, и все чаяли, что молодые цыплята. И как блюдо опорознилось, тогда принесено было большое деревянное блюдо, на котором все черепаховые раковины лежали, и казали господам перья тех цыплят, о чем между знатнейшими немалой смех причинялся, и были все довольны. Но фейтгер Алексей Семенович Шеин и Алексей Петрович Салтыков, которые с блюда наибольше черпали, принуждены были свой принятой груз тотчас паки назад испустить к неменьшему смеху прежнего»[100].

16 мая в полдень переговоры между казаками и калмыками были закончены соглашением, в котором принимали участие А.С. Шеин и князь Б.А. Голицын. «В полдень, – пишет Крюйс, – учинен аккорд, а пополудни подняли якори и шли всем флотом между сими двумя лагерями, играли на трубах и били в литавры. Его величество изволил подарить вице-адмиралу… полбелуги, рыба так называемая, которую 488 человек три дни (?) ели, и такого хорошего вкуса, как свежая телятина». «После полудня пошли в путь», – отмечает «Юрнал». 17 мая миновали городки: утром Голубые, в полдень Пять Изб, Чиры, ночью прошли мимо Кобылкина и Есаулова. 18 мая прошли мимо городков Зимовейки, Курман-Яра, Нагавкиной, Гугнина, Филипповского и Терновского. 19-го прошли городки Цымлу, Кумшу, Романовский, Каргали, ночью проплыли мимо городков Камышенка, Камывелка, Быстрянска и Троилина. 20-го миновали городки Ведерников, Бабий, устье реки Северного Донца, перед вечером плыли мимо городка Кочетова, «в нем и веселились», – лаконично, но достаточно выразительно замечает «Юрнал». Вечером миновали городок Семикаракоры, ночью – Раздоры. 21 мая утром проплыли городки Мелехов, Бесергенев, Багаев, Маныч и к вечеру пришли в Черкасск[101]. В дневнике Крюйс отмечает обилие флоры донских берегов и рыбные богатства самого Дона: «земля округ наполнена преизрядными травами»; их хватило бы для аптек всей Европы: «по обеим сторонам Дона растет столько солоткова корени, что все корабли города Амстердама оным нагрузить можно. В сей реке предовольно есть рыбы, а именно: белуг, осетров, карпей, лещей, стерлядей, судаков, головачей, окуней и прочих. Греки приезжают из Анатолии со многими судами; которые сии рыбы солят и те суда ими нагружают, чем сие место Черкасской наиглавнейше торгует, ибо все через оное проходить имеет»[102].

Черкасск приветствовал флотилию залпом из 50 пушек и троекратным залпом из 10 000 ружей. «Атаман со всеми своими казацкими офицерами приехал на галеру его величества для оказания своего почтения и покорности; и коль скоро атаман свой комплимент отдал, ответствовано городу взаимно со всего флота, с каждой галеры по 9 выстрелов». Из Черкасска эскадра, уже не разделяясь, двинулась в дальнейший путь 23 мая. «В вечеру все пошли, – отмечено в «Юрнале», – и шли во всю ночь. Проехали Койсугу реку». 24 мая поутру, в 10-м часу, прошли мимо каланчей: «Прошли крепости каланчи названные, которые из всех своих пушек флот поздравляли и им також порядочно ответствовано». К вечеру бросили якоря у Азова. «С захождением солнца, – пишет Крюйс, – пришли с флотом на якорь под Азов и поздравляли пятью залпами из всех их пушек; потом и гарнизон поздравлял, которой в 10 000 человек состоял, стольким же залпом из мушкетов, на что потом со флота равным порядком ответствовано, чем оной день и окончился»[103].

Азов за те три года, что его не видал Петр, был значительно заселен. Крепость была возведена по планам инженера Лаваля. На противоположном берегу Дона сооружен был форт Петровский. Под защитою крепости стояли уже, кроме ранее построенных кораблей «Апостола Петра» и «Апостола Павла», еще 7 кораблей, построенных кумпанствами и прибывших с Хопра: «Соединение», «Благое начало», «Безбоязнь» и из Паншина – «Скорпион», «Крепость», «Звезда» и «Флаг»[104]. К ним присоединились теперь только что прибывшие с Петром корабли: «Отворенные врата», «Меркурий», «Сила», «Цвет войны», «Миротворец». Составилась, таким образом, значительная эскадра из 14 линейных кораблей, увеличиваемая галерами, бригантинами, галиотами, яхтами и разными легкими судами. К городу подошли еще струги, везшие провиант и разные запасы. Среди крупных судов должны были сновать многочисленные «ушколы» – лодки или шлюпки. Каждый сколько-нибудь выдающийся чин обзавелся уже теперь своей шлюпкой[105]. Вообще Азов должен был представлять собой в летние месяцы 1699 г. оживленную картину приморского города, вероятно такую же, какую впоследствии будет представлять собой Петербург в первые годы по его основании.

Счастливое прибытие было отпраздновано пиром у боярина А.С. Шеина, на котором «гораздо веселились», как Петр писал в Москву Адаму Вейде 28 мая. В ответе Вейде сообщает царю, что и в Москве прибытие его в Азов было празднуемо «с нарочитою компанией», собравшейся у него, Вейде: «Ваше здравие по часту пили, на добрый ваш приезд в Азов гораздо веселились. Старый дохтур Блументрост нас не выдавал и против Ивашка Хмельницкого нарочито стоять способствовал, только же не пособила: Ивашка Хмельницкой с Бахусовою пехотою частою и скорою стрельбою так сильно приступал, что принуждены были силу свою потерять и от того с полуночи по домам бежать»[106]. В тот же день, 28 мая, царь писал к Виниусу: «Min Her Vinius. Мы, слава Богу, приплыли сюды в добром здоровьи. Зело требую от вас заморских вестей, а наипаче о французском деле. Piter. Из Азова, мая в 28 день 1699»[107]. Письмо показывает, что во время путешествия в Азов внимание Петра устремлено было на западноевропейские отношения, и в особенности на предстоящий вопрос об испанском наследстве.

На всех судах, собравшихся под Азовом, кипела усиленная работа по вооружению их и снаряжению: в самый же день приезда Петр отдал азовскому воеводе князю А.П. Прозоровскому указ отпускать командирам судов все необходимые припасы, как то: порох пушечный и ружейный, свинец, железо, смолу, пеньку, канаты, бечеву и всякие железные и лесные припасы, какие хранились в Азове в казенных амбарах, для скорости без соблюдения необходимых при таких выдачах формальностей и даже без расписок[108].

X. Плавание из Азова в Таганрог. Осмотр укреплений

3 июня в субботу предпринято было плавание из Азова в Таганрог с легкими судами, как пишет Крюйс: «Изволил его величество возыметь забавной поход от Азова к Таганрогу на Палюс Меотис (Азовское море) с 44 бригантинами, галиотами, яхтами и прочее». Поднявшийся сильный ветер несколько рассеял эту легкую эскадру и принудил ее стать на якоря; но к вечеру ветер стал стихать, эскадра двинулась в дальнейший путь и в воскресенье 4 июня бросила якорь у Таганрога при пушечных салютах с возведенных здесь батарей. В Таганроге строилась крепость во имя Св. Троицы и военная гавань. Своим видом Таганрог напомнил Крюйсу английскую гавань Дувр, а самое море между Таганрогом и Кубанским берегом показалось ему похожим на пролив Па-де-Кале. «Сие место оказует-ся так, – пишет он в журнале, – как Дуверен на канале английском и немного разности в дистанции. Между Кубанским берегом и Таганрогом сходно так, как между Калесом и Дувереном». И эти места поразили его своим плодородием и рыбным богатством: «Округ оного земля преизрядная и так многорыбно, как какое место в свете быть может от разных родов рыбы»[109].

5 июня Петр с небольшой флотилией, как выражается Крюйс, «со флотиком», плавал к крепости Павловской, сооруженной тем же инженером Лавалем, который строил и Азов; но, рассмотрев произведенные Лавалем работы в Павловске, «рассудил оную работу, такоже и место, за негодно и неспособно, как то действительно и было негодно к службе как сухим путем, так и водою». 6 июня во вторник, подняв ранним утром якоря, из Павловска, минуя Таганрог, направились к Азову, куда и вернулись к вечеру со всеми, принимавшими участие в плавании под Таганрог легкими судами[110].

Пришлось более двух недель ждать благоприятного западного ветра, который, подняв воду в устьях Дона, позволил бы провести стоявшие в этих устьях большие корабли в открытое море, что случилось только 23 июня. О деятельности Петра за эти 17 дней в Азове у нас почти нет никаких сведений. Знаем, что он вел переписку с друзьями: 13 июня писал Виниусу в Москву и одному из ближайших друзей, ездившему в Великом посольстве волонтером его десятка, Анике Щербакову[111].

14 июня под Азовом разразилась сильная гроза между четырьмя и пятью часами пополудни. Недалеко от царского двора убило молнией двух русских матросов. Крюйс заносит в журнал, как очевидец, что наружный вид этих убитых ни в чем не изменился, только на голове были сожжены волосы дочиста, как будто их совсем не бывало. Царь, со времени заграничной поездки большой любитель анатомии, не довольствовался внешним осмотром и приказал вскрыть трупы, «но в средине и внутри, – пишет Крюйс, – ничего не нашли, кроме великого смрада, так что подлиннее осматривать не могли»[112].

Мы должны здесь припомнить, что в конце мая и в июне производился в Азове розыск по делу азовского старца Дия, для чего сам Дий и другие замешанные в этом деле лица были из Москвы доставлены в Азов, где находился князь Ф.Ю. Ромодановский. В деле нет указаний на личное участие Петра в розыске; но, конечно, и это дело не могло не войти в круг его внимания, раз оно шло в такой близости от него и раз его вел такой близкий к царю человек, как князь Ф.Ю. Ромодановский[113].

Наконец, подул желанный западный ветер, и 23 июня были проведены через Кутюрминское гирло два первых больших корабля: «Апостол Петр», на котором находился царь, и «Благое начало», на котором находился вице-адмирал Крюйс. «И то были первые два корабля воинские, – пишет Крюйс, – которые из России по Дону в море вышли». За ними проведены были и остальные корабли. Проводкой распоряжался лично сам Петр. «Его величество, – свидетельствует Крюйс, – ездил неутружденно с корабля на корабль почитай по вся дни и распоряжал сам о способности к переведению всех кораблей чрез Кутермские мели». Еще в январе 1699 г. из Москвы из Пушкарского приказа предписывалось азовским воеводам приказать инженерам барону фон Боргсдорфу и капитану Матвею Симонту произвести работы по обозначению в Кутюрминском устье фарватера до морской глубины и для этого набить сваи, свая от сваи на расстоянии 50 саженей, и составить чертеж этого пути. Работа эта была ими исполнена и чертеж отослан в Пушкарский приказ в конце апреля[114]. Будучи выведены в море, корабли отправились в Таганрогскую гавань.

Так как в дни, когда происходила проводка кораблей, Петр находился, по свидетельству Крюйса, на корабле «Апостол Петр», то особый интерес приобретает составленная весной 1699 г. опись этого корабля, в особенности опись верхней каюты, дающая представление об окружавшей царя на этом корабле обстановке. В каюте по описи обозначено: «Образ Пресвятые Богородицы Смоленские, венец и оклад серебряные и позолочены, в киоте жестяном за слюдою», стол дубовый складной, компас, 5 часов песочных, колокольчик медный маленький, роспись артикульная корабельная в рамках, 2 фонаря фитильных, фонарь большой слюдяной, на нем чехол суконный, скляница немецкая широкая и довольно большое количество всякой посуды, а именно: «9 чашек фарфоровых больших и малых, в том числе 3 желтых, 3 белых, 3 малых с лица лимонные, а внутри белые с лазоревыми травки; 6 чашек китайских белых с травами, 2 чашки зеленые фарфоровые ж, кувшин оловянной с покрышкою и с подножками, в чем чай греют, кувшинец глиняной, во что гретой чай льют, у кровельки оправа и цепочка серебряные и позолочены. Хрустальной посуды: 7 кубков, в том числе один с крышкою, 2 кувшинца, в том числе один с крышкою, 2 рюмки, 2 стакана, в том числе один с ручкою, 5 стаканов, доска чайная (поднос), кругом рамка резная, местами позолочена, в середине репей (розетка), в кругу написано золотом сусальным, выкрашена вся». Но тут же, в этой же каюте – разные предметы корабельного и военного снаряжения: «5 флагов, 4 вымпела, 7 флюгеров… 20 копейных значков, писаны по камке золотом и серебром, в том числе 10 на лазоревой камке написаны ангелы, 10 на белой камке написаны орлы», 6 сабель немецких, 20 затравок медных, 8 затравок железных, 8 пилок турецких, молоток[115].

25 июня в воскресенье Крюйс отмечает появление посольства от крымского хана. Предписано было всем флаг- и штаб-офицерам собраться в 9-м часу утра на галеру адмирала, на которую час спустя явилось татарское посольство. Принимал посольство адмирал Ф.А. Головин. Возможно допустить, что это была какая-либо экстраординарная миссия, посланная для приветствия Петра по случаю нахождения его поблизости от пределов владений хана, а может быть, также по случаю недавнего заключения перемирия, главным же образом с целью разведки. «Были они одеты, – описывает посольство Крюйс, – по-казацки или на польскую стать. Глаза их были так быстры, якобы морской собаки; бороду имели двойную и островатую с немногими волосами, как индейские козлы. И побыв с полчаса, поехали сии шпионы назад в таком же порядке, как и приехали»[116].

Эта миссия никакого следа в дипломатических документах Посольского приказа не оставила.

XI. Пребывание в Азове. Приготовления к отправке посольства в Константинополь

27 июня прибыл в Азов Е.И. Украинцев со всем составом отправляемого в Константинополь посольства. Дождавшись в Воронеже своего товарища, дьяка Ивана Чередеева, пожалованного при назначении посольства в дьяки из подьячих Малороссийского приказа[117], с остальной частью посольского состава, Украинцев двинулся оттуда к Азову на пяти бударах 1 июня. 26 июня он подошел к Черкасску, возвещая о своем приходе залпом из ружей сопровождавшего посольство отряда из 30 солдат, на что из города отвечали пушечным салютом. Состоялся обмен визитами с атаманом Донского войска и старшиной. «А как посланники пришли к берегу к пристани городовой, – читаем в «Статейном списке» посольства, – и тогда по берегу и по городу стояли многие донские атаманы и казаки и смотрели на приезд их, посланничей, и встретили их, посланников, у будар войсковые есаулы. А войсковой атаман Фрол Минаев с старшиною в то время был у обедни. И посланники, сошед с будар, были в соборной церкви. А как в церковь вошли, и тогда пели кенаник. А после обедни были они, посланники, по призыву у войскового атамана у Фрола Минаева, а потом он, Фрол, с атаманы и с старшиною был у него, чрезвычайного посланника, на бударе». 27 июня Украинцев поплыл к Азову, куда и прибыл в тот же день после полудня и остановился на тех же бударах под Алексеевским раскатом[118]. 28 июня он получил из Москвы от цесарского посла Гвариента письмо, в котором тот передавал ему присланные из Вены известия с жалобами на поведение московского посла на Карловицком конгрессе – Возницына. «Господин Прокопий, – как говорилось в этих сообщениях, – заключил свое перемирие с турками ранее союзников, действуя в полной тайне от них и от посредников. Цесарские министры были всегда отягчены его недоверчивым отношением, их сердечному и верному увещанию он не внимал, но всегда своей упорной голове следовал, а союзников за мало и даже ни за что почитал». Несмотря на то, ему по возвращении в Вену был оказан такой же прием, как и другим послам, «и не токмо от двора чествован был, но и ему и другим двум здесь бывшим послам и со всеми при них будущими людьми дворовые подарки серебром отосланы суть». При цесарском дворе питали большую антипатию к Возницыну за его неуступчивость и слишком самостоятельное поведение на Карловицком конгрессе и обвиняли его в том, что он действует вопреки интересам союзников. Эти чувства передались из Вены цесарскому посольству в Москву; они же ясно выступают и в дневнике Корба: каждое свое упоминание о Возницыне он сопровождает самым злобным выпадом по его адресу. Так, например, под 17 апреля Корб записывает в дневнике: «По почте пришло известие, что полномочный посол Прокопий Возницын уехал из Вены; ложно свалил на цесарских полномочных ошибку двухгодичного перемирия, но от старательных разъяснений цесарского посла выяснилось противоположное, так что неверный доносчик подвергся сильной опасности царского гнева…»

Под 4 мая по поводу назначения Украинцева посланником в Константинополь Корб записывает: «Один московит высказал такое суждение насчет настоящего посольства думного для заключения мира, чего по своей гордости и неразумению не успел выполнить Прокопий Возницын: «Мне это представляется так, что если бы дурак разбил стекло, а человека поумнее заставили чинить его». Под 28 мая по поводу полученного в Москве известия о болезни Возницына на пути из Вены в Москву читаем: «Пришло письмо с сомнительным известием, будто царский посол Прокопий, недавно отпущенный цесарским двором с полным почетом, или умер на пути, или опасно больной лежит в Кенигсберге: «у худой травы плод всего хуже»[119]. При таком отношении к Возницыну со стороны цесарцев понятна посылка приведенного выше письма к Украинцеву. Можем предполагать, что письмо было доведено до сведения Петра, в особенности при том взаимном недоброжелательстве, которое существовало между Украинцевым и Возницыным; однако из дальнейшего незаметно, чтобы оно уменьшило расположение к последнему царя. Письмо это было получено Украинцевым, в Азове в тот самый день, 28 июня, в который сам Прокофий Богданович выехал из Москвы, направляясь в Азов[120].

В течение июля шли при самом деятельном участии Петра приготовления к отправке посольства в Константинополь. Приготовления эти были двоякого рода. Во-первых, окончательно снаряжались к морскому плаванию корабли, как тот, на котором Украинцев должен был ехать, так и те, которые должны были его сопровождать до Керчи. 3 июля, по свидетельству Крюйса, объявлен был указ, чтобы суда, назначенные к плаванию, были совсем готовы к 15 июля. Оживление, с которым производились эти работы, напомнило Крюйсу работы на амстердамской верфи. Петр принимал в них участие в качестве простого корабельного плотника. «С кильгалеванием, конопачением и мазаньем кораблей, – пишет Крюйс, – так скоро и поспешно поступали, как бы на адмиралтейской верфи в Амстердаме. Его величество присутствовали притом в сей работе неусыпно так с топором, диселем, калфатом, молотом и мазаньем кораблей и гораздо прилежнее и больше работая, нежели старой и весьма обученной плотник»[121].

Вместе с тем, и в этом заключался второй род подготовительной деятельности к отправке посольства, составлялись необходимые для него бумаги: грамоты и наказы. 15 июля приехал в Азов возвратившийся из-за границы П.Б. Возницын; 17-го, вероятно, в Таганроге он представлялся царю, «видел, – как он пишет в своем «Статейном списке», – великого государя пресветлые очи и был у руки», сделав, надо полагать, устный доклад царю о своей деятельности на Карловицком конгрессе. Как человек, более, чем кто-либо другой, находившийся в курсе русско-турецких переговоров, притом близкий к Ф.А. Головину, с которым сошелся во время путешествия Великого посольства, Возницын был тотчас же привлечен к работе над составлением дипломатических документов. 16 июля двинулся в Таганрог Украинцев с составом посольства. «Июля в 16 день, – читаем в его «Статейном списке», – по указу великого государя… присланы к посланникам в Азов из-под Тагана Рога с капитаном с Андреем Гесениусом в чем им ехать от Азова Доном и морем к Тагану Рогу две морские каги. И посланники на тех кагах отпустили от Азова к Тагану Рогу Донским и Кутюрминским устьем великого государя казну, и переводчиков, и подьячих, и толмачей, а сами они, посланники, с дворяны от Азова ж к Тагану Рогу пошли Каланчинским устьем на бударех того ж числа для того, что всем на те две каги вместиться было невозможно. И шли посланники на бударех тем донским Каланчинским устьем и Азовским морем к Тагану Рогу подле берегов. А к Тагану Рогу пришли июля в 18 день»[122]. Здесь, в Таганроге, в двадцатых числах июля и вырабатывались дипломатические бумаги посольства: грамоты и наказы. Работу вели три лица: Украинцев, Возницын и в значительной мере сам руководитель иностранных сношений Ф.А. Головин, которого от этого серьезного дипломатического дела не отвлекали, по-видимому, его «потешные» обязанности адмирала. Но в выработке бумаг принимал также близкое участие и сам Петр.