Инструкция к жизни

– Так почему же вы не убили себя?

– Маму жалко было.

– Можете больше рассказать про родителей?

– Так да, так могу. Маму мою звали Мария, она учителем работала. Отец шваль, на заводе работал, но он больше выносил из дома, нежели приносил. О, милый доктор, а знаете, есть мне, что вам рассказать о родителях. Это был мой четырнадцатый день рождения. Последний из тех, что я провела в России…

«– Папа придёт? – Спрашивает любопытная Эбби, сидя за кухонным столом вместе с мамой.

– Надеюсь, что придёт. – Тревожно говорит Мария и поджимает губы.

На столе стоит милого вида тортик, купленный у знакомой. Света в комнате нет, да и не нужен он, когда есть свечи. Два огонька над цифрами один и четыре извиваются, дрожат и ждут, когда же их задуют.

– Загадай желание. – Просит Мария, а Эбби ждёт, робеет. Она ещё надеется, что папа всё-таки придёт. И вдруг дверной замок щёлкает, так что Эбби выпрямляется, улыбается невольно, поворачивает голову в тёмный коридор. Мама её смотрит туда с беспокойством, поднимается и добирается до выключателя, так что становится светло. Дверь долго не открывается, словно открыть её – непосильная задача. Но когда же та всё-таки отворяется, то на пороге показывается туша, которая привыкла себя называть отцом Эбигейл.

– Опять нажрался! Опять нажрался, скотина! – Кричит Мария и взмахивает запястьем.

– Тк прздник же. За здровье дчери мжно. – Бормочет тот, пока юная Эбби поднимается и маленькими шажками встаёт позади матери. Она смотрит на отца растерянно, даже разочарованно. Он встречается с ней взглядом и, кажется, даже сквозь пьяный угар тому становится паршивее. Отец не выдерживает, отворачивается.

– Серёжа, как тебе не стыдно? Как тебе не стыдно, скотина? Твоей дочери четырнадцать лет исполняется, а ты опять нажрался! Господи, какая же скотина! – Голос матери дрожит, а Серёжа, не смотря в сторону своей семьи, бормочет:

– Отстань, я… Пвод. За здровье, шоб хршо всё было.

От запаха водки становится противно. Перед Эбби стоит не отец, а свинья, кусок мяса, который пьёт для того, чтобы… А зачем? У Эбби снова вопрос, на который ей никто не ответит. Может быть, она сама однажды всё поймёт.

– Иди, моя милая. – Мария треплет дочь по голове и отправляет обратно в кухню: – Не нужно тебе это видеть.

Эбби подчиняется, садится за стол и вглядывается в свечи, пока ругань продолжается:

– Я в следующий раз на порог тебя не пущу, понял? Понял меня?

– Эт и мой дом так-то!

– Просила же по-человечески, хотя бы раз не нажираться, хотя бы на день рождение дочери. Такой подарок бы ей был!

– Да отвянь ты, дура…

Эбби тогда набирает воздуха в лёгкие и шепчет себе под нос так, чтобы никто больше не слышал:

– Хочу, чтобы люди стали лучше. – И задувает обе свечи одним резким выдохом.

Мать ещё долго пытается протащить отца в ванную, пока Эбби мирно ждёт на кухне. Но, когда всё наконец-то было сделано, то Мария возвращается к дочери. В руках у мамы какая-то книжка, небольшая такая, красного цвета, с необычной обложкой. Та цепляет глаз мгновенно, никогда прежде Эбби таких не видела. Кажется, на ней английские буквы.

– Держи, принцесса моя. – Книга протянута Эбби, та удивляется. – Это сборник сказок на английском. Я знаю, тебе нравится изучать его, так что держи.

Если бы у Эбби были друзья, то, вероятно, ей хотелось бы чего-то, что будет не хуже, чем у них. Ей хотелось бы телефон или хотя бы плеер. Такой, чтобы с наушниками, чтобы музыку слушать. Эбби слышала её прежде, но вот так, чтобы эта музыка играла только для неё… Такого пока не было. То по телевизору где-то что-то включат, то папа на телефоне своём начнёт слушать что-то бандитское, где хриплым голосом поют про что-то непонятное. Разве это интересно? А вот так, чтобы музыка играла именно тебе, да ещё и такая хорошая, что можно утонуть в мелодии. Вот так хочется.

Но сказки, если честно, ничем не хуже. Очень тепло и приятно, когда у тебя в году есть свой личный, особенный день, про который кто-то помнит.

– Спасибо. – Эбби берёт книгу и с любопытством её осматривает, а затем обнимает маму в знак благодарности. Обложка эта усеяна названиями сказок, которые включает в себя книга. Судя по всему, там есть сказания о непослушных детях, принцах, принцессах, чудовищах и ведьмах.

– Я люблю тебя, девочка моя.

– И я тебя.

– Ты прости меня, если что-то вдруг не так. – Мама, кажется, тихонечко плачет. Эбби становится неловко.

– Всё в порядке.

Мария ничего не отвечает, но улыбается так искренне и так честно, что и сама Эбби улыбается ей в ответ.»

– Через месяц моей мамы не станет. – Рассказывает Уизерстоун. – Она станет жертвой стычки оппозиции с полицией. Тогда-то я и решилась наконец сбежать.

– Скажите мне, Эбигейл… Как сильно вы любили мать?

– Она лучший человек в моей жизни. Я бы хотела с ней поговорить. Или что думаете, доктор? Может ли у «тирана» быть семья?

– Может, конечно. Только это никого не волнует. Знаете, Эбигейл, хочу с Вами поделиться воспоминанием. Война застала меня на Аляске. Нам не слишком досталось, но люди всё равно сбивались в группы и штурмовали магазины и склады, особенно радовались преступники. Теперь у них была полная свобода действия, и я боялся за свою семью и свою жизнь. Я спал не только с женой, но и с ружьём. Пока не пришёл муниципалитет. Они попытались расставить больше охраны, повезло, что было достаточно добровольцев, желающих навести порядок. Правда, таких было гораздо меньше, чем желающих навести «Справедливость».

– К чему Вы это?

– Хочу знать, где вас застала война.

– Ах, вот оно что, милый доктор! Хотите обсудить войну? Давайте обсудим. Мы смотрели за миром через экран телевизора. Однажды утром, когда мы проснулись, мир полностью изменился. Мы уже делали шаги к третьей мировой. А люди устали. Устали, что наша жизнь нам не принадлежит, так что в день, когда по всему миру летали ракеты, а противоракетные установки пытались спасти наши маленькие жизни, толпы вышли на улицы, решив начать гражданскую войну. Им захотелось перемен. Им захотелось безопасности, которую полиция не могла им дать, так что хаос начал распространяться даже на улицах моего родного города. Бывало, что я засыпала под выстрелы и сирены. Потом пришёл тот же самый муниципалитет, пытаясь навести порядок, но было уже поздно, аппетит людей разыгрался, так что город поделился на три лагеря. Революционеры, полиция и мародёры. Я росла в абсолютно новых условиях. Условиях, при которых можно умереть просто выйдя на улицу, если не будешь достаточно осторожным.

– Вам было страшно?

– Да. – После небольшой заминки отвечает ведьма. – Но к подобному привыкаешь. Человек может привыкнуть к чему угодно, особенно если у него нет выбора.

– А что у вас произошло с Правительством?

– Ооо, дорогой доктор, в Москве началась настоящая бойня, как только местные молодцы с автоматами открыли огонь по буйным протестующим. Белый дом снова горел, часть армии перешла на сторону восставших, брусчатка столицы покрылась кровью и гильзами от пуль.

– Эбигейл, а Вам не снятся кошмары по ночам?

– Нет. Я сплю очень хорошо.

– Мне кажется, вы лжёте и себе, и мне. У человеческого разума ведь присутствует сознательная часть и бессознательная. Сознательную, конечно, вы контролируете, но куда важнее бессознательная. Там всё наше человеческое, ведь её мы контролировать не можем. Я дам вам пример. До исследований Зигмунда Фройда, если алкоголик не мог бросить пить, то он просто не хотел. После его исследований, если алкоголик не мог бросить пить, то он хотел, но не мог. Фройд заставил нас мириться с человеческой несостоятельностью. С кошмарами точно также, сны очень важная часть бессознательного, присутствие которых зависит не от нашей воли и не от нашего желания. Неужели у вас и правда нет кошмаров? Я практически уверен, что вы скрываете их наличие, боясь признать собственные страхи.

– Никто не обязан видеть вещи также, как видите их Вы, милый доктор. Если смотреть на моё прошлое под верным углом, то кошмаров не будет. Так что не нужно фантазий.

Джошуа уже успел вывести предположительный диагноз, но пока держал его при себе. Не хочется швыряться им в лицо Уизерстоун раньше времени, как и не хочется ошибиться.

– Мы очень серьёзно планировали сбежать, смогли достать ключи от подвала нашей многоэтажки и навели там порядок, обустроили всё очень хорошо. – Эбби продолжает рассказ. – Там было уютно…

– Эбигейл, простите, что вмешиваюсь, но Вы не называете имён. Ни своё, ни вашего молодого человека. То, что Вы ваше настоящее имя скрываете, я могу понять. Вы просто не хотите себя ассоциировать с той версией себя. Но почему молчите о нём?

Эбби немного мешкается, но, не найдя оправдания, отвечает:

– Артём. Его звали Артём…

«– Ты уверен, что в Америке всё лучше? – Интересуется Эбби, сидя на подранном красном диванчике и смотря при этом в стену напротив. Там демонстративно висит куча фотографий разных штатов, горы Мэна и океан Калифорнии, поля Айовы и пустоши Аризоны, всё это смешано с картинками Барона Лос-Сетас и его бойцов, что также гордо красуются под взглядами мечтательных глаз.

– Конечно, уверен. Мы от них всё самое лучшее взяли, машин вон на улице сколько стоит, каждая первая – иномарка. Джинсы наши тоже из Америки. Там демократию придумали, там людей ценят. А сейчас Лос-Сетас разберутся с анархистами в Мексике, затем придут в Америку и будет полный порядок, в то время как у нас будет вечная разруха. И людей у нас не ценят. Никогда не ценили. Все умные всегда бежали, вот и нам тоже нужно сбежать. – Изливается монологом Артём, раскуривая сигаретку. – Знаешь, я уверен, что Америка – это то место, где мы должны быть.

– Как думаешь, Барон за демократию?

– Он за порядок. Остальное не важно. Уверен, там и к школам не нужно будет пристраивать вооружённую охрану. Дети небось там никого не боятся. – Артём предлагает затяжку и Эбби, та не отказывается.

– А ты кого-нибудь боишься?

– Нет, конечно. Если я буду чего-то бояться, значит я уязвим, а мне нельзя быть уязвимым, у нас же такие планы на Америку! Туда ведь не просто попасть.

– А Барона боишься?

– Неа. – Фыркнув, отвечает Артём. Даже показалось, что он очень, очень смелый, потому что Эбби и представить не могла, как ей было бы страшно, если бы сейчас их гирлянда неожиданно погасла и послышался стишок из историй про картель.

– Расскажи мне про Призраков… Ещё разок.

Артём ухмыляется, ему приятен интерес подруги. Рассказывать про сильных мира сего – сплошное удовольствием, ведь они практически Боги, вершина пищевой цепочки.

– Лос-Сетас, Картель, что правил на востоке Мексики, нашёл ключ к созданию идеального солдата. Они стали забирать маленьких детей из разных семей и воспитывать, согласно этому учению. Детей мучали тренировками, обращались с ними самым жестоким образом. Выживало лишь двое из десяти отобранных, но те, кто выживал, становились самыми опасными людьми в мире… Они научились исчезать во тьме, ходить, не издавая ни единого звука, их невозможно застать врасплох. Они так хорошо научились убивать, что стоит свету погаснуть, как спустя пару секунд, полная живых людей комната мгновенно становилась полной трупов. Вот так, просто по щелчку. Их называют призраками. Они так хороши, что не получают ран, а потому у них нет ни единого шрама. А самым опасным из них был тот, кого они называли El Enviado. В переводе с испанского это значит «Посыльный». Глава всех призраков, самый быстрый, самый жестокий, держал в страхе всю страну, о нём ходили легенды, а потом… Потом он убил Барона и занял его место. Именно он сейчас является Бароном Лос-Сетас, именно он и внушает страх всему миру. Если в комнате неожиданно погас свет, а после начался тот самый стишок, то знай – ты скоро умрёшь. От него нет спасения, его нельзя убить. Он вершина пищевой цепочки и он сможет навести порядок в мире, я тебе это обещаю.

На Эбби эти истории производят самое значимое впечатление. Ей представляется чувство безопасности. Никто ведь не посмеет тронуть Барона, а если и решится, то в миг будет наказан. Представить такие возможности у себя означает заставить себя улыбнуться. Сила бы принесла покой. Но разве такое возможно? Барон настолько далеко, что его будто бы и не существует вовсе.

– Ой, я забыл совсем. У меня есть кое-что. – Артём вскакивает и отходит к столу. Дело в том, что там лежит потрёпанный старенький телефон с одной кнопкой. Артём тут же его открывает и включает какую-то песню, которая Эбби совсем незнакома, но с первых же нот мелодия покоряет сердце. А когда вокалист начинает петь, тогда дыхание становится тише, лишь бы не помешать ему, лишь бы не упустить ни звука. Хриплый динамик ничуть не мешает наслаждаться музыкой. Губы Артёма двигаются в такт словам. «На заре… Голоса зовут меня…» – Звучит припев, который способен вызвать и тоску, и надежду одновременно. Этот момент Эбигейл будет помнить ещё очень долгое время.

– Круто, правда? – Спрашивает Артём, когда песня подходит к концу. – У меня теперь музыка есть.

– Что это за песня?

– Это? – Артём садится рядом и приобнимает Эбби за плечи. – «На заре», группа Альянс. Древняя песня, ещё наши родители слушали, может даже родители их родителей… Но, я клянусь тебе, это самая искренняя песня, которую я слышал. Честная. И красивая. Прямо как ты, знаешь…

Эбби становится не по себе. Она не привыкла слышать комплименты, а потому принимает их за издёвку. Это очень жестоко, очень грубо, даже обидно. От Артёма Эбби этого не ожидала.

– Зачем ты так?

– А что, я не прав?

– Нет.

– Тогда ты дура. Ты ведь самая красивая девушка из всех, кого мне приходилось видеть.

Артём вдруг неожиданно склоняется ближе и целует Эбби в губы, та сперва теряется, но потом отстраняется. Она дрожит, глаза её бегают туда-сюда в панике, прикосновения жгутся, а сердце пытается раздробить рёбра.

– Не могу… – Шепчет Эбби. Артём смотрит в эти изумрудные глаза, напуганные до полусмерти, а затем, кажется, понимает всё:

– Тебя кто-то обидел…

«Обидел» звучит необычно, тяжело, словно удар по голове. За этим словом кроется очень много. Огромный пласт тяжёлой гнили. Артём более не настаивает, но что-то в нём мгновенно изменилось. Он словно озлобился. Вдруг он поднимается, берёт свой телефон, рюкзак и уходит прочь, не произнося более ни слова. Оставляет Эбби одну в полном замешательстве.

Прождав Артёма ещё несколько часов, Эбби наконец смирилась с тем, что тот просто ушёл по своим делам. Она решает отправиться домой, где проводит типичный для себя вечер с уроками и конфликтом родителей на почве пьяного угара отца. Утром Эбби отправляется в школу. Ей не хочется туда идти. На неё привычно косо поглядывают одноклассники, но помоями не обливают, что кажется странным. Паша не пришёл на урок, как и его верные напарники. Прогуливают они не часто, но когда такое случается, то дышится гораздо легче. Конечно, есть и те, кто даже без лидера класса может спокойно подойти к Эбби и унизить её, но всё же они не могут так втоптать в грязь бедную девочку, как это получается у Паши. Он настоящий маэстро своего дела.

Возвращаясь домой, Эбби неожиданно встречает Артёма, который просто нарисовался из промежутка меж двух гаражей.

– Спешишь куда-то? – Спрашивает тот, смотря на Эбби с каким-то необычайно самодовольным видом. Эбби молча крутит головой.

– Пойдём тогда покажу тебе кое-чего. – Артём кивает и исчезает там, откуда пришёл. Эбби несколько секунд сомневается, но затем ступает следом.

Преодолев небольшой лабиринт гаражных стенок, они оказываются у стальной двери с тяжёлым, немного ржавым амбарным замком, который открывается с неким трудом. Артём распахивает скрипучую дверь, но внутрь не заходит. Вместо этого он запускает руку в темноту, отыскивает выключатель и зажигает свет, отступает в сторону и пропускает Эбби внутрь.

Как только Эбигейл заглядывает в гараж, то тут же цепенеет. Паша. Паша там, весь избитый, лицо в крови. А сам он прикован за руку наручниками к какой-то стальной трубе, как и два его товарища, но те уже совсем плохи. Паша хотя бы остаётся в сознании. Когда свет загорается, то Паша шипит и испуганно прикрывает лицо рукой, но затем, как только он распознаёт Эбби на пороге, то тут же начинает жалобно скулить:

– Прости нас! Прости нас, пожалуйста! Прости! Мне так жаль, прости нас, мудаков!

Эбби в растерянности смотрит на Артёма. Тот решает всё-таки прояснить ситуацию:

– Умей постоять за себя. Если ты будешь позволять себя обижать, то эти мрази будут этим пользоваться. Восстань, покажи зубы и вцепись им в глотку, лишь тогда ты сможешь перегрызть всех, кто мешает твоему счастью. Бейся насмерть, если потребуется, но никогда не позволяй кому-либо тебя обидеть. Ты прекрасна. Не дай миру себя унизить.

Артём достаёт из кармана складной ножичек приятного песочного цвета и протягивает его Эбигейл:

– Ты девчонка, ты мелкая, так что вот тебе костыль, который уравняет твои шансы с кем угодно. Это мой тебе подарок.

Эбби не знает, что ответить. Ей очень приятно, что за неё вступился крутой парень, так что говорить она не может – боится, что голос дрогнет слишком сильно. Эбби подводят глаза. Они не слушаются – пропускают пару слезинок. Чтобы Артём не мог этого заметить, Эбби тут же набрасывается на него и обнимает. Этот нож… Когда ладонь его сжимает, то появлялось чувство защищённости, даже некое спокойствие. А обнимать Артёма по началу тревожно, но затем становится тепло. Кажется, что только ему можно её коснуться.

Артём вдруг отстраняется и заглядывает Эбби в глаза:

– А теперь убей их.

– Что? – Эбби теряется, не ожидая такого.

– Сделай с ними то, что они заслуживают. Вынеси им приговор.

– Не надо! – Вопит Паша. – Пожалуйста, не надо! Прости меня, я был дурак, прости! Умоляю!

Эбби не знает, как поступить, но она чувствует, что ненавидит этих мальчишек. Всем сердцем ненавидит за то, что они сделали и кого из себя представляют. Эбби раскладывает ножик и ступает в гараж, подходит ближе к Паше и его друзьям. Чем ближе оказывается Эбигейл, тем огромнее чувство того, что это неправильно и так быть не должно. Эбби смотрит в это напуганное лицо Паши, и ей, как ни странно, становится его жаль.

– Я прошу. Я умоляю. Не надо! – Паша дёргается и закрывается рукой. Эбби останавливается, сомневается, борется с собой.

– Не буду. – Принимает решение Эбби, а Артём подходит к ней ближе:

– Что? Почему?

– Это неправильно. Люди друг друга убивают уже столько лет. Будто иначе нельзя.

– Иначе нельзя. Вспомни, что они с тобой сделали. Разве можешь ты их простить? Все, кто не смог выбрать жестокий путь – сдохли. Либо ты, либо тебя, понимаешь?

– Я хочу иначе… – Эбби отвечает жалко, будто бы оправдывается.

– Ты поймёшь позднее. Рано или поздно тебе придётся либо принять эти правила жизни, либо сдохнуть. Надеюсь, ты выберешь первое.

Артём забирает нож из руки оцепеневшей Эбигейл, в один прыжок достигает Паши и начинает наносить множество колотых ударов по груди школьника, тот даже не успевает вскрикнуть. Паша хрипит, дёргается и затихает, оставляет под собой алую лужицу. Жизнь только что оборвалась прямо на глазах у юной Эбигейл.»

– Вы, оказывается, были довольно гуманны в юном возрасте, Эбигейл. – Признаёт Джошуа, когда очередная часть рассказа подошла к концу.

– Я и сейчас очень гуманна, милый доктор. Я могла бы быть в разы более жестокой, делая мою жестокость бессмысленной, но сейчас я караю лишь тех, кого покарать необходимо.

– У вас всё ещё слишком много жестокости, которой можно было бы избежать.

– У меня ровно та доза жестокости, милый доктор, которая необходима для светлого мира. Дети могут ходить в школы без охраны. Преступность практически нулевая. У людей есть всё необходимое. Да, мы подчиняем себе штаты немного грубо, но эта грубость идёт во благо. Мы строим мир посредством этой самой бесчеловечности, вам следует не сопротивляться, а сказать нам спасибо. Этот ваш избыточный либерализм не даёт вам понять, что установленный нами режим даёт миру то, чего не смогло дать правительство. Мы принесли порядок, и мы гарантируем, что этот порядок никто не сможет отобрать. Как только умрёт последний партизан, вот тогда вообще будет всё замечательно.

– У вас рабство легализовано.

– Рабами становятся только террористы. Те, кто этого заслуживает. Вместо того, чтобы гнить в тюрьме за чужие деньги – они начинают приносить пользу обществу. Да и то, это мои щедрые коллеги с юга так любят баловаться, не я.

– Мир на крови и костях нам не нужен.

– Любезный мой доктор, а разве бывает какой-то другой?

– Вы и меня под этот ваш мир положите. И дочь мою хотите туда отдать, и жену, и много ещё кого под него положите.

– О, любезный, а чья это вина? Кто нарушал закон, сливая данные партизанам, с помощью которых они создавали новых вдов и сирот?

– Это делал я. Я один. Причём тут моя семья?

– Это отобьёт желание у других бунтовать. Иначе люди осмелеют, у них проявится аппетит, и, как известно, именно аппетит толкает людей к революции, не голод. Убив вас троих, я спасу три сотни, если не три тысячи. Элементарная математика.

– Понимаете, Эбигейл, любая диктатура рано или поздно падёт. Может не сегодня и не завтра, но она падёт, это неизбежно. Люди не позволят обращаться с собой слишком долго так, как с ними обращаетесь вы.

– И что они сделают? Восстанут, свергнут меня силой оружия и построят мир на костях и крови?

– Тушé. – Только и отвечает Джошуа, ведь ответа на вопрос у него нет.

– Давайте продолжим. Я хотела бы вспомнить день, когда я видела мою маму в последний раз. Знаете, её гроб поставили в центре квартиры, на два стула. А под гробом тазик, чтобы туда стекало дерьмо и моча. Я смотрела на это и не знала, как мне дальше жить. Моя мать, моя родная мама была передо мной в гробу, прямо в квартире. А её лицо было накрыто полотенчиком, ведь его пробила пуля. Знаете, а я ведь поэтому и не использую такой тип казни. Я жестокости не брезгую, но этот способ убийства мне не нравится. Стреляя в лицо, я будто пытаюсь ударить по личности человека, будто я его искренне ненавижу. А если я его ненавижу, значит он смог ко мне подобраться и задеть меня, а это значит, что он смог сделать меня уязвимой. Ведьма Аляски не может быть уязвимой. Но это всё лирика. Давайте вернёмся всё же к моей истории…

«Эбби сидит на диване и, не отрываясь вовсе, смотрит прямо на полотенце, что укрывает лицо её матери. Гости приходят и уходят, их немного, но они то появляются, то исчезают. Никто не плачет. Кажется, все привыкли к смерти. Они говорят что-то Эбигейл, видимо, выражают свои соболезнования. Она их не слышит. Всё её внимание принадлежит гробу на двух стульях.

Эбби просидела так весь день, пока не стемнело. Затем жизнь всё-таки в неё возвращается, она смотрит по сторонам. Все ушли. В комнате также пусто, как в её душе, и только на кухне горит свет. Эбби поднимается и идёт туда, чтобы посмотреть, кто там остался.

– Я ж вдь любл её… – Слышно невнятное бормотание, которое узнаётся легко.

Отец пьёт в кухне вместе со своим дружком. Они поглощают водку и заедают ту блинами.

– Как же суки эти могли?.. Как же ж так?.. Как?.. Чего всё так несправдлво? Работы нет, жены теперь тоже… – Отец продолжал бормотать, а Эбби молча уходит в свою комнату, находит свой рюкзак и начиная собирать вещи. Она не забывает про книгу с легендами и складной ножичек. Когда всё наконец-то готово, то Эбби отправляется к выходу из квартиры, но вдруг её замечает отец.

– Дочнька! Дочнька, а ты куда? Пздно ведь.

– Иди нахер.

– Ты как с отцом?.. Вот же ж дрянь! – Папа поднимается, но тут же спотыкается и падает, нелепо извивается, словно половинка разрезанного надвое червя. Эбби смотрит на отца ещё один, последний раз, замечает крупное пятно на его штанах:

– Ещё и обоссался. Мог бы хоть сегодня не пить.

– Я не пил! Я поминал! У меня горе! Горе у меня! Горе! Я страдаю! Страдаю, понимаешь?!

Эбигейл не стала его дослушивать. Она молча хлопает входной дверью и уходит прочь, в подвал, где их с Артёмом убежище. Эбби смиренно сидит там до утра, пока не приходит сам Артём, а затем, едва ли тот оказывается на пороге, она требует:

– Давай сбежим. Завтра. А лучше сегодня.»

– Почему вам так сильно захотелось сбежать, Эбигейл?

– Мне было слишком тяжело находиться дома, а причин быть там больше не было. Знаете, будто в голове щёлкнуло, что терпеть больше не нужно и я вольна бежать.

– Что же дальше? – Интересуется Джошуа, а Уизерстоун поднимается и подходит к шкафу с книгами, выбирает себе новое произведение:

– А дальше, милый доктор, Чак Паланик. «Беглецы и бродяги». Это именно те слова, что просто необходимы мне для второй главы. Или, может быть, вы против и предложите что-то своё?