Инструкция к жизни

В кабинет входит Линда с чаем на подносе. Она расставляет кружки и старается выглядеть мило, беззаботно, пусть Джошуа и замечает её беспокойство.

– Спасибо, любимая.

– Да, Линда. – Эбби тоже улыбается миссис Стэнфилд. – Спасибо.

Проводив Линду взглядом, Джошуа возвращается к разговору:

– Ваши аргументы кончаются панельками?

– Когда вы последний раз что-либо дарили своей жене?

– Два месяца назад я подарил ей букет цветов и шикарное чёрное платье. –Отчитывается Джошуа гордо.

– Когда… – Эбби задумывается немного, подбирает слова в своре обжигающих своей температурой фраз: – Когда человек из прошлого подарил мне маленький складной ножичек, я расплакалась, как сука. Помню, думала, что сгорю прямо там, настолько это было тепло. Этот ножичек он у бомжа одного забрал, что жил севернее. В тот момент я узнала, как это… – Уизерстоун обрывает нить повествования и прячет всё человеческое обратно под панцирь. Замечая это, надежда в груди Джошуа разгорается с новой силой.

– Расскажете об этой части прошлого?

– Как-то раз, когда я возвращалась домой из школы после дерьмового дня, где мне пришлось подраться, я встретила кое-кого…

«– Выглядишь отвратительно. Что-то случилось? – Эбби поднимает взгляд и видит перед собой мальчика в футболке группы «Альянс». Он светловолосый, с голубыми глазами, добрым взглядом и весёлой улыбкой. Мальчонка выглядит очень милым. Правда вот за этим природным обаянием явно должно было скрываться что-то плохое, он и диалог начал с оскорбления, так что Эбби готовится слышать ещё помои в свою сторону. Но прежде решает попытаться ответить, дрожащим таким голоском:

– Да нет…

– У тебя кровь, кажется. – Парнишка указывает на разбитую губу Эбби. Та касается места травмы, понимает, что там и правда кровь. Придётся придумывать отмазку для мамы. Грустно.

– За что тебя так?

– Просто так.

– Нет, просто так ничего не происходит. Они унижают тебя лишь потому, что ты позволяешь им себя унижать. – Он не звучит как-то злобно или враждебно, этот мальчик продолжает быть очень милым. Вдобавок к этому, он начинает казаться особенно умным.

– Это не честно. – Эбби не нравится быть жертвой. Что плохого она сделала? Чем она заслужила такое скотское отношение?

– Честно. Сильный ест слабого. Не можешь себя защитить – придётся мучиться. Это жестокий мир, подруга… – Блондин отправляет руку в карман и достаёт пачку сигарет, открывает её, протягивает Эбби: – Сигаретку?

Эбби очень уж захотелось показать, что она сильная, крутая, а крутые курят сигареты, это всем известно. Поэтому она и запускает свои немного дрожащие пальчики за сигаретой, втыкает её между губ. Мальчишка тоже берёт себе одну, а затем поджигает обе. Эбби затягивается впервые, но не сильно, что крайне верно. Она то ли испугалась табачной жгучести, то ли просто решила действовать осторожно, а поэтому даже не закашлялась, что позволяет ей немного ухмыльнуться. Эбби крутая. Она курит сигареты с крутым парнем.

– А знаешь, мне кажется, мы поладим. – Предполагает мальчишка, смотря на то, с каким неловким пафосом его новая подруга выдыхает дым из лёгких. Эти слова стали безмерно для Эбби приятными.»

– В тот момент он стал для меня лучом надежды. Знаете, мы сдружились. Кучу времени проводили вместе. Мы даже планировали сбежать прочь из этого города, вперёд, в Америку, где всё должно быть хорошо. Мы вместе с ним учили английский, мы… – Ведьма безобидно улыбается. – Он был очень вдохновлён Бароном Лос-Сетас. Мы смотрели его речи по новостям. Мы видели, какое пугающее впечатление он производит, он считал его самым сильным, тем, кто способен съесть всех остальных.

– Он был анархистом-дарвинистом, очевидно?

– Он был мечтателем, доктор. – Поправляет Эбби. – И на меня легенды о Бароне произвели впечатление. Мне нравилось перед сном представлять, как Мэттью Хьюз приходит в мою школу и убивает всех тех, кто посмел меня обидеть. Только представьте, перемена, ко мне подходят задиры, окружают и начинают обзывать, как вдруг свет в коридоре отключается, и мы слышим стишок… А дальше только крики, трупы и страх, которого так много, что его можно почувствовать в воздухе.

– Знаете, я тоже не пользовался в школе популярностью, но до рукоприкладства не доходило, однако желание убить их всех у меня возникало. Против моей воли. – Последний пункт психиатр особенно выделяет, ведь это важно. – Хотя желание, конечно, было приятным.

– Почему вы не убили себя, милый доктор?

– Потому что я слишком слаб для самоубийства. А почему этого не сделали вы, Эбигейл?

– Прежде, чем я отвечу на этот вопрос, мне требуется рассказать ещё кое-что. Возвращаясь домой однажды, я нашла кое-что. Это произошло в день, когда я решила немного отступить с маршрута…

«Обычно юная Эбигейл ходит по улицам, которые регулярно под патрулём местной полиции. Путь её лежит по просторной дороге вдоль хлипких кирпичных коробок в пять этажей, но сегодня бравых полицейских на месте не оказывается. Есть лишь их машина с разбитым стеклом, оторванными зеркалами, исцарапанным кузовом. Надпись «полиция» замазана красным баллончиком, а на капоте написано: «Ешь оборотней». Мама прививала такое отношение, что воспринимать бунтовщиков всерьёз не приходилось. Все их лозунги получили клеймо преступных, ровно с того момента, как полицейские стали умирать. Конечно, протестующих тоже можно было понять, ведь в самой Москве, в той далёкой и великой столице, кто-то из полицейских первым открыл огонь, так что погонам больше веры нет. На стражей порядка набросились со страшным отчаянием, а те стали защищаться. По крайней мере, это Эбби слышала в школе. Дома ей про Москву не рассказывали, матушка всегда осуждала бунтовщиков, ведь когда гул затих, то восстанавливать инфраструктуру принялся именно муниципалитет.

Эбби подступает поближе к машине. Внутри нет ничего важного, лишь битое стекло, рюкзак какой-то, но тот весь выпотрошен. Бардачок настежь открыт, как и подлокотник, транспорт будто бы ограбили. На правой дверце кровь мешается с краской баллончика. Прямо под дверью Эбби замечает какую-то потрёпанную корочку, которая валяется практически вдавленной в асфальт. Эбби поднимает её и осматривает другую сторону, читая написанное: «Служебное удостоверение. Майор полиции – Бахрамов Рустам.» Она смотрит по сторонам. Хозяина поблизости нет. И следов никаких в глаза не бросается.

Тогда Эбби решает непременно вернуть находку владельцу, любой ценой, лично в руки. Она скорей отправляется мимо стен из оранжевого кирпича обратно к школе, не обращая всякого внимания на граффити вокруг. А художники старались, вырисовывая самые разные слова. Самыми частыми, конечно же, были слова «мир» и «война», пребывая в самых разных контекстах. Эти рисунки никто не закрашивает, это просто некому делать. Да и есть ли смысл? Разве люди в погонах не хотят мира также, как его хотят их противники? Эбби всегда казалось это очень глупым.

Затем она наконец приходит в школу. На посте охраны несколько человек, но самого доброго из них зовут Степан Алексеевич. Он высокий, в фуражке такой красивой и с автоматом. Всегда здоровается с Эбби, но на школьные обиды она ему никогда не жаловалась. А про него она совсем мало знает, только то, что он любит курить и справедливость. А, конечно же ещё и то, что он был на Ямайке. Эту историю он рассказывал всем подряд, по поводу и без, а также хранил свою фотографию в загранице. «Вам то небось уже не посчастливиться за океан слетать.» – вечно повторял он с какой-то досадой за потерянное будущее.

– Степан Алексеевич, Степан Алексеевич! – Эбби подбегает к посту охраны.

– Да, девочка. Чего тебе? – От Степана Алексеевича пахнет сигаретами.

– Там на дороге машина разбита. Полицейская. И удостоверение майора лежит.

– Сука, да что ж это такое. – Ругается он себе под нос, а после будит задремавшего рядом товарища:

– Петрович, вставай давай. У нас чп. Да вставай давай, дубина пропитая!

– Да шо, шо там стряслось?

– В штаб звони. Сволочи эти совсем оборзели.

– А хто, где, шо мне самому додумать надо, я вас прально понимаю, Степан Алексеевич?

– А что за удостоверение? – Степан Алексеевич снова поворачивается к юной Эбигейл.

– Майор полиции Рустам Бахрамов.

– Вот же сука! Даже до майора добрались, мрази! – Он бьёт могучим кулаком по деревянной стойке охраны. – Ксива у тебя?

– У меня, но я её только товарищу майору отдам.

– Ты шутишь что ли? Это играя какая-то по-твоему?

– Отдам ему только.

– Тебя родители дома не ждут?

– Ждут, но я сама должна отдать…

– Да чего ты так вцепилась-то в эту ксиву?

– Я ведь нашла сама, и должна отдать тоже сама…

– Чёрт бы это всё… Ай, хрен с тобой. – Полицейский оборачивается к напарнику. – Петрович, ты свяжись со всеми, поспрашивай, а я к Бахрамову домой, здесь недалеко, пулей метнусь.

– Девку с собой забери. – Отвечает Петрович.

– Так зачем?

– Так, а если он там сидит? Два раза бегать будешь?

– Прав ты, Петрович. – Степан Алексеевич смотрит на эту мелкую и вредную. – Пойдёшь со мной, раз такая упёртая.

Внутри Эбби играет некая радость, ведь её ждёт расследование пропажи Рустама Бахрамова. Настоящее приключение. Эбби нравится чувствовать себя важной и нужной. У неё наконец-то далеко не последняя роль.

Проживает Рустам Бахрамов в одной из тех самых кирпичных коробок, где в подъезде воняет, а лифт не работает. На третьем этаже, справа от лестницы, квартира с бордовой дверью. Звонок хрипит и, кажется, мечтает умереть, но пока ещё держится. Им открывает какая-то девочка, практически девушка (той лет шестнадцать, может быть, даже уже семнадцать), с тёмными волосами и прищуренными глазами. Выглядит она приятно. В глаза сразу же бросается её старая фиолетовая толстовка, кажется, ещё до войны купленная, импортная значит. Ещё её тонкую шею украшает бритва на верёвочке.

– Здрасьте.

– Гуля, привет. Отец дома? – Спрашивает её Степан Алексеевич.

– Нет. Он же на смену ещё утром ушёл. А чё случилось?

– С поста пропал. Вот, девчонка нашла ксиву его. Ты не переживай, найдём. Посиди вот только с этой мелкой, её одну домой отпускать щас опасно, а водить не хочу, только время потеряем.

– Отец пропал?.. Как пропал?..

– Найдём, найдём, ты посиди с этой, говорю. – Степан Алексеевич проталкивает Эбби под крыло майорской дочери. – Хорошо?

– Хорошо. – Отвечает Гуля.

– Здравия желаю. – Степан Алексеевич уходит, а дверь закрывается. Гуля смотрит на Эбби сверху вниз, словно и не знает, что с ней делать. Та пырится в ответ, так и стоят они с полминуты.

– Как тебя зовут? – Спрашивает старшая. Эбби представляется, затем слышит в ответ:

– Я Гульнара. Можешь звать меня Гулей, без разницы.

Затем Гуля тут же уходит в комнату со стеклянной белой дверью, паркет скрипит под её ногами. Буквально спустя минуту она возвращается, а в руке – чёрный прямоугольник. «Айфон» – догадывается Эбби. У её отца был телефон, но другой, а самой ей не выдали. На хороший не хватает денег, а кнопочный бесполезен. Связи нет и звонить по нему куда-либо – глупая затея. Кто-то говорил, что это бунтовщики вышки связи пожгли, а другие рассказывали, что правительство отключило, чтобы люди не могли свои действия координировать.

– Крутой телефон.

– Ага. А чё, айфона в жизни никогда не видела?

– Видела. – Врёт Эбби, чтобы не показаться лохушкой.

– Ты короче здесь посиди, я отца пойду искать. – Гульнара тем временем надевает кроссовки и накидывает куртейку на плечи.

– Степан Алексеевич сказал, что сам найдёт.

– Слушай, я в дядю Стёпу может и верю, но сама быстрее найду.

– Я с тобой.

Гуля смотрит на свою смелую спутницу, смеётся как-то по-доброму и крутит головой:

– Так ты ж мелкая, ты мне мешаться будешь.

– Не буду! Пожалуйста, я не отстану! Мне нужно… Мне тоже нужно.

– Да ты рофлишь что ли, как я тебя возьму с собой? Если чё случится, мне голову оторвут.

– Я всё равно пойду за тобой! Не отделаешься.

Майорская дочка вздыхает, закатывает глаза и топчется на месте, раздражается от этой навязчивой занозы. Вдруг Гульнара резко набрасывается на дверь и выскакивает наружу, а затем наваливается всем весом и запирает квартиру. Сразу становится полегче, она прикрывает глаза и немного расслабляется. Одной проблемой меньше. Но теперь пора бежать искать отца. Гуля поднимает веки, а перед ней на лестничной клетке стоит Эбби.

– Ты… – Растерялась Гульнара. – Ты как это сделала?

– Я маленькая и быстрая. Мне нужно с тобой.

– Хер с тобой, пойдём. Но делаешь всё то, что я скажу, поняла?

– Поняла.

Они идут вниз по лестнице, затем через дворы, мимо гаражей, через дорогу, на которой покрошенный асфальт лежит кусками. Машины здесь больше не ездят, а ремонтировать ни у кого не хватает ресурса. Да и дела толком кому-либо нет, «не жили хорошо, так нечего и начинать». Все просто привыкли к убитой дороге, по которой даже трактор проехать не может.

Дальше они оказываются у какой-то стены из таких больших белых блоков, в которой виднеется синяя, проржавевшая дверь. Гульнара стучит в неё трижды, а затем кричит:

– Нильный, открывай!

– Нильный занят! – Кричат с той стороны.

– Да ёп, открой тебе говорят! Свои!

Дверь приоткрывается, оттуда выглядывает бородатая морда. Она посмотрит по сторонам и замечает Эбби:

– Эт кто?

– Подружка моя новая. Не сцы, свои.

– Ес чё, то сама за неё отвечаешь.

– Да ясен хер, впускай давай быстрее, мне к Нильному нужно.

Их пропускают внутрь. Эбби с любопытством осматривает новое место, которое представляет собой сеть из споенных друг с другом гаражей. В некоторых из них стоят кровати, кто-то что-то обсуждает, ещё кто-то играет в карты. Пахнет чем-то палёным, кто-то что-то жжёт. Гульнаре говорят, где этот самый таинственный Нильный. Он в гараже под номером тринадцать, тот немного больше остальных.

– Нильный, открывай! – Гуля стучит своей ручонкой по окислившейся гаражной двери. С той стороны слышится сперва какая-то возня, а затем и щелчок амбарного замка.

Перед ними снова рожа. В этот раз худая, щёки впалые, волосы немытые. Глазёнки Нильного паникуют, цепляются за всё, за что они только могут зацепиться:

– Ах, Гуля… Какая встреча! А я тебя не ждал совсем.

– Слышь, Нильный. Ты отца моего не видел?

– Слушай, тут… Такое дело, знаешь, видел я твоего отца. Санька помнишь? Щуплого?

– Ну, помню. Причём тут он?

– Его вчера шлёпнули. Ну пасаны и пошли искать, как грица, правосудия. Они на твоего батю и наткнулись.

– Где он? – Майорская дочка холодеет. – Он в порядке?

– Там в общем-то… Пойдём, тебе пасаны сами расскажут.

Нильный вылезает из гаража и закрывает его снаружи. Он также задевает глазами Эбби:

– А это кто?

– Подружка моя новая, чё вы прицепились то все.

– Да ладно, ладно. Не нервничай.

Они останавливаются у гаража номер двадцать четыре. Теперь стучит уже Нильный, пытается докричаться до своих «пасанов». Не сразу, но они открывают.

– Лёха, эт майорская дочка. – Кивает на Гулю Нильный. – Я тебе о ней рассказывал. Ты давай, скажи ей, как всё было.

– Чёрт, тебя тут тока не хватало. Да короче, мы шли правосудие искать, а там эти стоят. Мы и подрались, майор нас чуть не пристрелил, а если бы трубой его не огрел, лежали бы мы там дохлые все сейчас.

– Отец мой где?! – Не выдерживает Бахрамова.

– Тута он. – Лёха отходит, Гуля врывается внутрь, смотрит по сторонам. Отца не видно, но прямо в полу есть спуск вниз. Именно туда и прыгает Гульнара.

– А эт кто? – Спрашивает Лёха у Нильного, когда видит Эбби.

– Подружка её новая.

– Ей туда нельзя.

Эбби, услышав это, не теряется, а быстро проскакивает за майорской дочкой, ныряет вниз и оказывается в помещении, где находятся четверо – какой-то мужик с автоматом, связанный полицейский, мёртвый полицейский и Гульнара, плачущая навзрыд над телом отца. Это и есть пропавший майор полиции – Рустам Бахрамов. Очень быстро Лёха хватает за руку Эбби, как вдруг живой полицейский вопит:

– На детей перешли, суки? Девочку оставь, мразь!

– А ты пасть не открывай! – Кричит незнакомец с автоматом.

– Гуля, беги отсюда! Беги от этих чертей!

Полицейский выглядит избитым. Его форма окропилась красным, сам он брыкается и пытается освободиться, но не то, чтобы слишком усердно. Если он увлечётся, то его, вероятно, огреют тяжёлым прикладом, а это должно быть очень больно. Зато слова он бросает самые страшные:

– Рустаму надо было положить вас всех! Суки, если бы он не пожалел вас, был бы он живой!

– Да он просто не успел! – Лёха отвлекается от Эбби: – Точно бы выстрелил! Мы вас, сволочей, знаем! Санька порешили!

– Да этот ваш дебил друга моего завалил!

– Он защищался небось! Вот теперь нате! Получайте! Вы нашего убили, а мы вашего! Вы нас убиваете, а мы вас! Гниды! Не мы это начали.

– Так и не мы! Вы наших убиваете, а мы ваших! Эдакая мразь, вы посмотрите! Ох уж эдакая мразь! Как брешет, в лицо прямо брешет!

Они ещё долго спорят, а Гульнара заливается слезами. Тогда Эбби подходит поближе к мёртвому товарищу майору и вглядывается в это бледное лицо. Эбби достаёт полицейское удостоверение и вкладывает в карман полицейского кителя. Теперь она может уйти, но почему-то решает остаться. Эбби подождала, пока Гуля пришла в себя. Подождала, пока на заднем дворе, где было несколько земляных бугорков, закопают тело убитого, сделав ещё один. А что случилось с его напарником, этого Эбби узнать не суждено.

Они вернулись домой к Бахрамовым затемно. Гуля сама не своя, дрожит и крючится, как продрогший котёнок. Глаза у неё красные от пролитых слёз, а лицо – опухшее от истерики.

– Чё ты за мной таскаешься? – Спрашивает Гульнара на пороге.

– Темно. Мама говорила мне не гулять, когда темно.

– Она тебя ищет небось.

– Наверно.

– Айфон нужен? – В прихожей Гульнара протягивает Эбби свой телефон. Это легендарное устройство, говорят, что там всё есть. И музыка, и калькулятор, и о здоровье он заботится. На него можно снимать видео, и смотреть тоже.

– А как же ты?

– Мне он больше не нужен.

– Почему?

– Потому что сегодня я сдохну.

– Зачем?

– Ты очень много вопросов задаёшь. Неужели сама сдохнуть не хотела?

Эбби не отвечает. Конечно, она хотела, каждый раз, когда наступает утро и приходится идти в город, в школу. Она не может выносить всё то, что каждый день приходится ей переживать снова и снова. Чем она заслужила это? Неужели правда лишь тем, что позволила? А как она могла не позволить?

– Так чё тупишь, айфон бери. – Гуля вновь тыкает Эбби в лицо проклятым прямоугольником.

– А у тебя там песни есть?

– Есть, конечно. Нонконформистка, Гречка, а ещё много кто.

– Не надо. Оставь себе.

Не хочется, чтобы Гульнара умирала, так что приходится отказаться. К тому же, она привыкла жить и вовсе без телефона, так что к чему ей теперь этот навороченный смартфон. Может, конечно, она бы и стала самой крутой в школе, если бы Эбби пришла туда с айфоном, но забирать его просто неловко. Нет, Эбби не может. Хочет, но не может. А Гуля пусть живёт. Но музыка… Её послушать бы.

– Странная ты. – Майорская дочка пожимает плечами. Телефон отправляется на полку, а сама Гульнара стягивает свою фиолетовую толстовку, под которой только майка. Стали видны шрамы на плечах и руках, но не ровные, как от порезов, а самые странные. То какой-то ожог, то царапины, то просто синяк.

– Кто это тебя так?

– Я сама. Мне так легче. Вот тут шрам от батареи, например, а этот от того, что снег и соль смешала. Представляешь, какая реакция может быть?

– Почему не лезвием?

– Чтобы папа не догадался. Так случайно будто бы всё получилось. – Гульнара исчезает в тесной кухне и возвращается с баночкой какого-то напитка в стекле: – Дюшес будешь?

– Давай.

Напиток Эбби не понравился. Мамин морс гораздо приятнее и вкуснее, не заставляет морщиться. А этот «дюшес» какой-то недружелюбный вовсе. Не будет она его больше пить. Зато Бахрамова выпивает всё залпом, а затем уходит в ванную. Оттуда становится слышно, как урчит вода. Юная Эбби ходит следом и видит, как Гуля сидит на краю и просто смотрит в стену стеклянными, будто бы неживыми глазами.

– Давно хотела. – Говорит она в пустоту. – Правда, давно, но боялась, что папа расстроится. Теперь зато можно.

– А мама твоя где?

– Три года назад её убили. А кто сделал, так и не нашли. Отец говорил, что бунтовщики, а Нильный, что полиция. А мне так похер было, кто убил, важно лишь то, что у меня мамы больше не было, понимаешь?

Гульнара вновь плачет, но в этот раз беззвучно. На неё больно смотреть. Но ничего нельзя поделать, Эбби, к сожалению, не умеет воскрешать мёртвых. Гуля прощупывает воду в ванне, та тёплая. Гульнара вздыхает и стягивает бритву с шеи, а второй рукой неожиданно толкает Эбби в коридор и тут же захлопывает дверь. Мелкая удивляется и начинает стучать со всех сил, ломиться внутрь:

– Гуля, стой! Гуля! Гуля!

Гуля не отвечает. Тогда приходится думать. Маленькая Эбби дверь точно не выломает, приходится искать какое-нибудь иное решение. Эбби выскакивает на лестничную клетку, начинает звонить во все квартиры подряд, но ей никто не открывает. Эбби бежит вниз, а потом скорее к школе. Там полицейские! Она добирается очень быстро, примыкает к запертому входу в одышке и стучит, но там темно и через стекло никого не видно. С трудом лишь удаётся рассмотреть силуэт Петровича, который сложил голову на стол и лежит неподвижно. Грудная клетка его то вздымается, то опускается, но криков о помощи он не слышит, как бы Эбби не надрывала глотку. Она вдруг замечает водку на столе и понимает, что докричаться Петровича не получится. Нужно срочно придумать что-то другое. Тогда Эбби бежит в абсолютно противоположную сторону, несясь так быстро, как только позволяют ей ноги. Она постоянно спотыкается, один раз даже падает, прямо в том месте, где вспахан асфальт. Больно, но ушибленная коленка – вообще ничего не значит. Важнее лишь драгоценные секунды, которые просто пропали. А ведь жизнь Гульнары сейчас зависит от того, успеет ли Эбби добраться! А она, выдохнувшись и запыхавшись, добегает наконец до той самой синей ржавой двери и начинает молотить в неё изо всех сил:

– Позовите Нильного!

– Да чё ты там орёшь, народ спит ведь уже. – Морда опять выглядывает, в темноте её очень тяжело разобрать. Она смотрит, но понять можно, что морщится:

– А ты кто такая?

– Я Гули подруга! Ей срочно помощь нужна!

– Чёрт бы побрал эту Гулю. – Дверь перед лицом Эбби резко закрывается с оглушительным металлическим хлопком. Становится бесконечно обидно. Неужели никому нет дела? Почему же, как воевать, то все, а как помочь умирающему, так никого здесь нет?

Эбби стоит одна, в темноте, напротив двери, которая закрылась перед её лицом. Обида никуда не уходит, остаётся с ней. В голове никак не может прижиться тот факт, что только одной Эбби не плевать на судьбу человека. Мысли, обуревающие её, вливают в вены страдалицы отраву более губительную, чем яд самой лютой горячки. Но делать нечего, хватит мёрзнуть на открытом воздухе. Эбби отправляется домой к Бахрамовым, шоркая ногами и чувствуя собственную беспомощность. Когда доходит до нужного дома и поднимается на нужный этаж, то замечает, что прихожая квартиры гораздо более пустая, чем прежде. Тут до Эбби доходит – она забыла закрыть дверь, так что всё самое ценное из квартиры товарища майора просто украли. Айфон тоже куда-то испарился, как и брошенная на полу толстовка. Это место теперь навивает одиночество. А дверь в ванную как была закрытой, так и осталась. Эбби пытается её открыть, дёргает ручку несколько раз, та дрожит, но не поддаётся.

– Гуля, ты меня слышишь?

Ответа не последовало. Ещё трижды Эбби пробует пробиться внутрь, но безуспешно. Не остаётся ничего другого, кроме как бросить это дело и пойти домой. Мама наверняка её уже обыскалась.

Фонари у дороги горят через один, а где-то вдалеке слышатся выстрелы. Наверно, это в порту. В порту часто стреляют по ночам. Но к этому все привыкли, стрельба в городе, например, ничем не удивительнее дождя. Хотя больше это похоже на грозу. Та тоже может убить, если оказаться неподалёку. При таких локальных конфликтах есть правила, такие же, как во время грозы. Эбби в школе учили. Но самым надёжным способом выжить является, конечно же, непричастность к происходящему.

На заборе, среди надписей о мире, Эбби вдруг замечает свою фамилию и подпись рядом: «шлюха». Это портит настроение лишь тем, что теперь придётся просить у своего единственного друга баллончик с краской, чтобы это замазать. Вдруг мама увидит. Она тогда очень расстроится.»

– Следующим утром я сказала Степану Алексеевичу про Гулю, и он, конечно же, отправился туда. – Вспоминает ведьма. – Не знаю, что дальше было. Мне не рассказали.