bannerbanner
Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена
Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
11 из 15

Тут он сделал небольшую паузу, отвел взгляд, вздохнул и продолжил.

– Откровенность за откровенность: мне сейчас очень трудно сконцентрироваться на этой работе. В силу сложившихся семейных обстоятельств и вытекающих из этого бытовых проблем я не в состоянии полностью сконцентрироваться на студентах. Нет, точнее я вообще не могу на них сконцентрироваться. Я думаю о том, что меня угнетает, и эти мысли вытесняют собой из моей головы работу, а потом я понимаю, что проблемы, которые могут возникнуть на работе, могут аукнуться мне еще более сложной ситуацией дома. В ту пятницу мой страх был озвучен и я, можно сказать, ощутил его дыхание на своем затылке. Конфликт, участником которого я так не хотел быть, стал реальностью. Произошло это настолько внезапно, что я не смог совладать с паникой, охватившей меня. Если бы запас терпения у меня в тот момент не был бы иссякшим, мне кажется, что мы бы спокойно и даже продуктивно поговорили с ребятами и пришли бы к общему знаменателю. Но, к сожалению, этого не случилось. Я запаниковал, потому что сейчас конец года, и если этот разговор превратится в скандал, кто знает куда дойдут слухи о нем.

Филипп слушал его внимательно и отчетливо представлял себе ситуацию, в которой находился режиссер Коллинз, к этому моменту уже совсем не зануда и далеко не вредный, каким он его представлял. Он знал о его проблеме и понимал, что человек ведет достойную речь, не пытаясь разжалобить собеседника и не скидывая свои проблемы на чужие плечи, обвиняя других и тем самым обостряя конфликт. Он уже спокойно смотрел ему в глаза и молча слушал торопливый монолог, который, судя по снизившемуся тону и темпу, подходил к своему завершению.

– Ваша работа с группой действительно дает какие-то интересные результаты, и мне самому интересно, как это все будет сыграно на сцене. Понимаете, мне сейчас нелегко и у меня не получится вложиться в этот выпуск. Мне трудно сфокусироваться на этой работе, а другой у меня пока что нет, – вздохнув, подытожил Коллинз, логично предполагая, что Филипп захочет ответить.

– Я понимаю, – начал тот, свесив было голову, но тут же подняв ее и более не отводя свой взгляд. – Мне несказанно жаль, что все произошло именно так. Однако я тоже хочу приписать знак плюс ко всему тому, что произошло, за исключением, конечно же, вашего состояния в ту пятницу. Я прошу вас поверить в то, что конфликт у нас у всех уже за плечами, и никто не ощутит никаких отрицательных последствий. Вы, конечно же, не забывайте о ваших непосредственных обязанностях и ни в коем случае не беспокойтесь о том, что кто-либо и что-либо этому может помешать.

Филипп специально говорил двусмысленно. Он видел перед собой открытого и не искушенного интригами человека, который легко может принять за чистую монету все, что ему скажут, и правильно воспримет его совет не забывать о непосредственных обязанностях. Что именно входило в его непосредственные обязанности: дом или работа? Филипп был уверен, что под этим тот в первую очередь будет понимать заботу о матери, и поэтому он хотел дать ему твердую уверенность в том, что никто эту работу у него не собирается отнимать.

– Но я вас попрошу все же своим внимательным глазом следить за тем, чтобы группа соблюдала все положенные сроки и активно участвовала в занятиях и не пропускала бы репетиции. Поверьте, я здесь – никто. Моего имени в этой постановке нет и быть не может. Я никоим образом не хочу отнять что-либо у вас и уж тем более пошатнуть авторитет вашего режиссерского таланта. Ваши часы занятий, ваше имя как художественного руководителя, ваша подпись на документах – ничему этому нет и быть не может никакой угрозы. Мы просто встречаемся с ними во внеурочное время. А поговорить с ними я вам обещаю.

Это немного польстило режиссеру. Он улыбнулся, но вдруг посмотрел на часы и решил, что ему пора.

– Знаете что, Филипп, я тоже не хочу вам мешать. Лепите из них что хотите. Через месяц все завершится, и нам обоим, я думаю, интересно будет посмотреть на результат вашего эксперимента. Еще раз спасибо за то, что нашли время зайти ко мне. А сейчас, извините, мне нужно бежать, – сказал он и, взяв свою папку с бумагами, пригласил Филиппа на выход.

Аудитория предназначалась для общих занятий, поэтому не должна была хранить никаких тайн и, как следствие, обычно не запиралась. Филипп покорно вышел, однако, сказав, что ему нужно сделать один срочный звонок, остался стоять в коридоре. Якобы пролистывая список контактов, он убедился в том, что режиссер удаляется в противоположном направлении.

«Интересно, а сам-то ты из чего слеплен? – размышлял он. – Наивный или у себя на уме? Ты ведь даже не поинтересовался тем, как я смог тебя найти.»

Когда коридор опустел, Филипп развернулся и медленно потопал к Альберту, который терпеливо ждал его, стоя у окна и наблюдая за чем-то, придерживая рукой белоснежную занавеску.

– Успел! Мы поговорили, – радостно заявил он, входя в кабинет. – Вроде бы нашли общий язык.

– Ну как, камень с сердца упал?

– Упал.

– И как тебе Коллинз? – неожиданно спросил Альберт.

– Да и я вот думаю. Его действительно можно понять и войти в его ситуацию, но…

– Ну?

Филипп искал правильные слова, но Альберт сделал это за него, и сделал это довольно неожиданно.

– Но ты хотел понять стоит ли он этого?

– Ох…, – Филипп даже сел к столу, – не так резко, конечно… У меня создается впечатление, что он сам по себе человек не плохой, но, не знаю… ленивый, что ли. Как будто ему на руку было, что его работу кто-то будет за него делать.

– Ты хочешь сказать, что он паразит?

Филипп боялся продолжить. Он напряженно смотрел на Альберта, который тоже начал собирать какие-то бумаги.

– Не бойся, говори. Люди бывают разные. Один болеет душой за чужое, а другой своего не ценит. Этот честно открывается в разговоре, а тот даже в нелегкой ситуации считает верным в очередной раз воспользоваться случаем. Кто-то играет на сцене, а кто-то – в жизни. Жизнь – сложная штука. Все, мне тоже надо идти. Давай я тебя провожу. Ты ведь выходишь?

– Да-да, мне хочется с часок погулять.

– Отлично. Пошли.

Минуту они шли молча, а когда вышли из здания, Филипп обратился к Альберту.

– Альберт, прости пожалуйста. В разговоре с Коллинзом я ему почему-то пообещал, что его никто ни в чем не упрекнет, не говоря уже о более серьезных последствиях.

– Коллинзу? Не обязательно было этого говорить. Конечно же никто ничего ему не сделает – времена не те, да и не нужно это никому. Каждый из нас живет со своими страхами и потакает своим слабостям. Так что не беспокойся об этом. Договорились?

– Ага.

– Все, пока! Да, и знай: ты все сделал верно.

Филипп согласно кивнул, хоть и удивился незамедлительному проявлению такого согласия, и поднял на прощание руку. Он развернулся и пошел по направлению к перекрестку с проспектом, постояв на котором с минуту решил пойти домой длинным путем. На сердце у него уже не было того камня и шагалось ему легко.

Глава 23. Идущие в темноте

Кажется, все ждали этой встречи.

Хотя еще не прошло и пяти полных дней с того момента, как Филипп пожелал им хорошего длинного уикенда, ему казалось, что он промаялся в ожидании чуть ли не целый месяц. Студенты ногами и кожей помнили проработанные ими в пятницу мизансцены, а сейчас они смотрели на него, сидящего на сцене «Кинопуса», так, словно виделись впервые после долгих летних каникул. Обеим сторонам было что сказать, и поэтому они терпеливо молчали, боясь нарушить тишину и упустить единственный верный момент, когда можно будет начать говорить.

– Расслабьтесь. Кризис миновал.

Этими словами Филипп словно отдал команды «Вольно!» и «Отбой!», после которых можно было снять противогазы и спокойно дышать. Реакция молодежи даже немного развеселила его.

– Кто-нибудь хочет что-то сказать, прежде чем мы начнем… продолжим наши занятия?

Он случайно запнулся на слове «начнем» и поспешил его исправить на «продолжим», но очень даже специально использовал слово «занятие» во множественном числе. По мнению Филиппа, перво-наперво нужно было рассеять все сомнения и проинформировать группу о том, что они продолжают идти тем путем, который наметили ранее.

– Я скажу от имени всех, – поднял руку Аарон. – Мы действительно сожалеем о том, как все произошло. Мы не хотели бы, чтоб…

– Аарон, постой. А что именно произошло?

– Ну, если прямо говорить, то конфликт с режиссером, о котором вы в курсе. Мы хотели бы еще в пятницу с вами встретиться, но это оказалось невозможным.

– Это по факту. А по существу?

Аарон нахмурил брови. В группе начали переглядываться. Казалось, никто не понимал, что имел в виду Филипп. Тишина становилась болезненной.

– По факту двое из вас в открытую высказали свое недовольство художественным руководителем, а некоторые, я осмелюсь предположить, молча поддержали их. А по существу же вы просто восстали против общепринятых порядков, которые стали для вас неприемлемыми. Просто вы сделали это по-детски, в лоб, не приняв в расчеты многие факторы, в том числе и слабые стороны вашего оппонента. Звучит несколько сумбурно, я предполагаю, но поверьте мне на слово: вам сейчас не стоит уходить в себя, пытаясь найти там причину ошибки или корень зла как такового. Что сделано, то сделано. На то у вас была пятница, а сегодня уже вторник новой недели. Давайте оставим это событие в прошлом, извлечем из него все возможные уроки, и с этим новым опытом пойдем дальше.

Филипп вкратце рассказал им о том, как прошла вчерашняя встреча с Коллинзом. Он высказал легкое недовольство тем, что был поставлен перед фактом в силу незнания фамилии режиссера, однако Аарон справедливо заметил, что им всем в процессе занятий было как-то не до этого. Правда, Ариадна и Пан согласились с тем, что они уж очень явно пошли в атаку, совершенно позабыв о том, что тем самым сделали уязвимым передний фланг своего боевого подразделения.

– Не нужно сразу раскрывать все карты и обнажать козыри, тем более в вашей ситуации. Подумайте, ведь через пять недель – а ведь действительно, пять недель! – в это самое время вы, наверное, уже успеете насладиться аплодисментами после сдачи своего спектакля. Вам не нужно сейчас идти на конфликты, тем более что три недели у нас прошли в совершенно спокойной политической атмосфере.

– Нет, ну я не сказала бы, что в совсем уж спокойной, – возразила Ариадна, – нам все труднее и труднее дышалось во время занятий. Нужно было высиживать эти часы, хотя мы знали, что просто теряем это время. Я лично чувствовала это.

Некоторые из присутствующих согласно закивали головами.

– И это понятно, и это я ценю. Страшнее было бы, если бы вы в вашем возрасте не замечали, как опасно терять время, и уж тем более убивать его. Но эти часы – цена компромисса. И поверьте: вы получаете больше, чем отдаете. Иногда можно и заплатить, чтобы попасть на мастер-класс, где учат тому, как нельзя что-либо делать.

Те же, кто кивали ему полминуты тому назад, еще более активно закивали и на этот раз, правда теперь они еще и переглядывались, ехидно улыбаясь.

– Однако наша цель немного изменилась, и нам нужно будет скорректировать наши действия. Во-первых, мы теперь играем в открытую. Ваш худрук не против нашего сотрудничества. Он даже сам заинтересован в успешном результате, ведь его имя будет теперь ассоциироваться с оригинальными режиссерскими решениями, которые, как он надеется, смогут гарантировать ему некоторую стабильность, хоть о них и не будут говорить в элитных кругах. Но помните: работаете вы не на него, а лишь только на самих себя. Во-вторых, продолжаем делать вид, что вы интересуетесь вашими официальными занятиями. Поверьте, вам не будут мешать выходить за общепринятые рамки, но только не злоупотребляйте ситуацией. В-третьих, – и это важно! – ничего не бойтесь. Раньше мы могли опасаться сделать что-то не так. Теперь же мы просто не можем делать все, как всегда. Вы – не обычная группа, и все вселенские силы просто обязаны гарантировать нам успех. Я говорю о сдаче вашей дипломной работы. И наконец, я хочу, чтобы мы закончили основные репетиции на неделю раньше намеченных сроков, а если так, то у нас в распоряжении всего три недели.

– Это точно? А почему? – начали спрашивать из зала.

– Я так чувствую. Интуиция. Ничего не могу с этим поделать. Есть еще вопросы?

То ли всем все было ясно, то ли, наоборот, представлялось обволоченным непроглядным туманом неопределенности. Филипп и на этот раз оказался рядом.

– Я представляю нас идущими в темноте с факелами в руках. Медленно ступаем мы, но непрестанно. Тьма окружила нас плотным кольцом, но она не может нас поглотить, покуда не погасли наши огни. Чем плотнее мы будем прижиматься друг к другу, тем крепче будет осаждать нас тьма. Пусть сначала нам будет страшно, пусть мы будем смотреть нашим страхам в глаза. Нам должно быть страшно и нам нужно почувствовать друг друга, чтобы потом мы смогли развернуться в непробиваемую шеренгу и нести свет, освещая вслед идущим путь к звездам.

И их лица светились каким-то странным светом.

– А теперь всем как одному переодеваться – и на сцену. Мы начинаем наше главное наступление.

Глава 24. Гуру, Магистр, Демиург

Началась предпоследняя неделя июня. Несмотря на то, что понедельник все еще принадлежал официальному режиссеру, Филипп относился к нему как к своему полному рабочему дню. Плотно поев и все обдумав, он вышел из дома ровно без десяти минут десять и прямиком направился к своим знакомым, специалистам по освещению, которые работали в одном из театров города. Он не хотел ничего оставлять на последний день, и даже вопрос освещения, который, имея на руках четко описанную программу включения ламп с привязкой к хронологии, можно, как ему говорили, для подобного рода спектакля отрегулировать и обсудить за час-полтора уже на месте. Но нет – он считал подобный подход желанием просто отделаться от ответственности и не хотел доверять это ответственное задание абы кому. Ему во что бы то ни стало нужно было выучить все самому и углубиться в нюансы работы осветителя.

Сегодня как раз начиналась третья неделя его так называемых курсов обучения. На самом деле он по большому счету внимательно наблюдал за тем, как работают специалисты, и время от времени задавал им вопросы, уясняя для себя те или иные моменты. В конце концов, за две недели он сумел убедить их дать ему порулить в понедельник, хотя особых усилий к этому он не прилагал. Филипп не хотел подставлять их в угоду себе, однако свой шанс «немного пошалить» за пультом он упустить не хотел, и они договорились о встрече у служебного входа в здание театра «Глифада», в котором они работали, за десять минут до начала репетиции.

Ребята эти, ныне взбалмошные бритоголовые, а когда-то выпускники юридического факультета, всегда отличались своим нестандартным мышлением и, зачастую, поведением. Правда, от этого никто никогда не страдал, но тем не менее почти все, кому посчастливилось с ними познакомиться, предпочитали не доверять им серьезных заданий.

Режиссер сидел где-то внизу, в партере, и отдавал распоряжения в микрофон. Двое бритоголовых Гуру Света расположились у себя в рубке и с интересом наблюдали за тем, как Филипп усиливал свет с порталов, управлял высотой софитного подъема, наводил прожекторы. Единственное, что они оставили под своим контролем – управление светом с осветительных лож, которые выступали вперед, и под определенным углом режиссер вполне мог бы обнаружить в них чужака. И еще они непрестанно контролировали Филиппа, кивая головами в случаях, когда они особенно хотели отметить успешное выполнение того или иного действия.

Отдельным навыком, которым он пока еще овладевал, была работа с цветами. Ему было понятно, что за три недели обучиться всему просто невозможно. Помимо техники управления цветами, эта работа подразумевает приобретение вкуса и изучение психологии восприятия цвета, а на это должны уйти годы постоянного труда.

– Как же все это интересно и полезно! – говорил он в сердцах, очарованный тем, что ему показывали бритоголовые.

– Если так, то вот тебе книжка, – сказал один из них, снимая с полки запылившийся томик в три с половиной сотни страниц. – Пролистай, почитай, если понравится можешь оставить себе.

Филипп предположил, что они вполне могли распоряжаться книгой, являвшейся собственностью этого театра, но все же взял ее. В конце концов, он всегда может сказать, что она ему не понравилась, или что он ничего не усвоил из прочитанного. Вечером, придя домой с репетиций и отобедав, он садился за чтение и вставал лишь часа через два.

Курс подготовительного чтения не ограничился этой книгой. Стопка прочитанных томов постепенно росла, и теперь на «Театральном освещении» лежали работы известных драматургов, критиков, биографии артистов и, естественно, «Ромео и Джульетта» Шекспира. Снова и снова возвращался он к тексту, все надеясь обнаружить в нем новые откровения.

Два часа репетиции пролетели довольно быстро. Бритоголовые Гуру Света пригласили его остаться на продолжение репетиции, однако Филипп запланировал на час дня встречу со знакомым звукоинженером. Ему хотелось узнать какими технологиями он сможет за это короткое время овладеть, которые можно было бы применить к несомненно устаревшей технической базе студенческого театра.

– Из вашего аппарата ничего архи-толкового уже ж не выжмешь, – спускал Филиппа с облаков старый знакомый, который, как ему казалось, лет двадцать носил одни и те же кепку и кроссовки. – Времени мало, поэтому либо используй-ка давай то, что есть, либо, если скажешь надо, сарендуем пульт средненький или планшет, тоже вариант. Но ты что, сам-то и на звук сесть хочешь? Зачем?

Говорил он забавно. Создавалось впечатление, что он менял слова местами, словно жонглировал ими или показывал какие-то фокусы. Как он сам объяснял, эта привычка выработалась у него еще со службы в армии, где он забавлялся, ненавязчиво пудря мозги офицерам, а после уже стало нормой.

– Хотелось бы, но не думаю, что справлюсь, – с досадой в голосе признался Филипп. – А если вдруг… ты бы смог подсобить?

– А спек? – спросил было его собеседник и начал что-то листать в телефоне.

– Что?

– Когда сам?

Филипп не шевелился. Он поводил глазами туда-сюда, словно боясь вспугнуть Магистра Звука, потом уставился на собеседника, хлопая глазами.

– Когда у вас спектакль? – вышел тот из лимбо и задал наконец вразумительный вопрос.

– А… в следующий вторник.

– Так, это у нас… двадцать пятое, – начал бубнить себе под нос Магистр Звука, – если сегодня-завтра дадут, то три дня… там еще понедельник… В котором часу? – решил уточнить он.

– В два.

После еще одной, короткой паузы Филипп получил окончательный ответ.

– Короче, все шансы на то, что смогу. Сложная сетка?

«Сетка? Так, наверное речь идет о плане фонограммы», – прикинул Филипп и уверенно ответил:

– Тебе – раз плюнуть. Я уже собрал фонограмму, проиндексировал, все метки расписаны. Нужно будет только на месте кое-какие указания дать, – заверял Филипп своего друга.

– Не въезжаю: для всего этого недостаточно железа вашего театра?

– Железа… А, техники? Достаточно, я думаю, – с нескрываемым недовольством ответил он.

– Тогда в чем дело?

Филипп немного помялся и признался:

– Не хочу использовать старое. Их старое оборудование не хочу использовать.

И еще одной недолгой паузе было суждено повиснуть в воздухе, после чего практичный Магистр Звука заключил:

– Я могу попробовать поколдовать над тем, что есть в театре, если меня к железу допустят, конечно же. А там уже потом видно будет. Давай? Я готов.

На том и порешили, и Филипп вышел из студии с некоторым облегчением. Он забежал в закусочную, чтобы перекусить и выпить легкий кофе перед встречей с еще одним старым знакомым – дизайнером одежды.

В плане костюмов и сценографии Филипп не хотел что-либо менять, и если в первом случае решающим фактором явилось то, что сами студенты занимались этим вопросом (выбор костюмов, кройка, примерка), в вопросе оформлении сцены им помог, как ни странно, сам режиссер. Фактура стены, ее цветовая палитра и высокий дверной проход в углублении в левой части сцены накрепко ассоциировали созерцаемое с европейским городом пятнадцатого-шестнадцатого века. Над реквизитом и дополнительными декорациями группа работала вот уже третью неделю, и вроде все у них довольно-таки неплохо получалось, но Филипп не был специалистом в этой области и поэтому он решил поскорее представить происходящее на суд Демиурга Кисти.

Его он знал еще со школы. Он любил во время занятий рисовать карандашом блиц-наброски. Основной целью было не попасться на глаза учителю, что у него практически всегда получалось. Не повезло ему дважды, и только в одном из этих двух случаев результат оказался плачевным. Его родителей вызвали в школу, а до этого он сам предстал перед директором в компании трех всем известных хулиганов, которых директор также в этот момент отчитывал по другим причинам. Так и стояли они, четверо бандитов, один из которых явно хотел оказаться подальше от знаменитой троицы. Конфликт с учителем был очень быстро замят в силу того, что эти трое, подумав, что он то ли сдал их дирекции, то ли дал какие-то показания, поймали несчастного после уроков и здорово поколотили, в результате чего на следующий день из двух родителей к директору пришел только отец и заявил, что жена с сыном сейчас в больнице и что ему накладывают гипс. Директор, конечно же стушевался, выразил сожаление в связи со случившимся, и после уже сам поговорил с тем самым учителем, который поймал нашего будущего Демиурга.

Рисовать он продолжил, и делал это уже открыто, не страшась быть пойманным. Его графика взрослела с каждым новым готовым рисунком, как и он сам, но что-то в нем изменилось после этого конфликта. Кто знает, может быть, это было обычным совпадением, и желание рисовать одежды и украшения у него возникло бы при любых условиях, но он всегда отличался от других своей экстраординарностью. Даже время встречи с ним не было каким-то ровным часом или какой-то его пошлой половиной, а именно шестнадцать двадцать.

– Филипп, мой свет! Заходи! Как давно я тебя не видел, – приветствовал его Демиург Кисти, Пера, Карандаша и скорее всего уже и любого устройства ввода информации, используемого при обработке цифровых данных. Сегодня у него уже был свой маленький салон, в котором он и назначил встречу.

– Как жизнь? Какие успехи?

– Прекрасно! Вот, видишь? – художник развел руками в стороны. – Мой салон. Я бы не сказал, что клиентов у меня хоть отбавляй, но все же есть какое-то ядро, какие-то постоянные клиенты. Время от времени они приводят своих знакомых, те – своих, и так далее.

Он сел в стильное кресло и закинул ногу на ногу, демонстрируя новенькие мокасины. Филипп сел в кресло напротив и с нескрываемым интересом принялся разглядывать старого приятеля. Такой же тощий, такой же независимый, с такими же изящными кистями рук и длинными пальцами. Его высокий лоб стал еще выше в силу бравшей свое с годами залысины, постепенно проникающей вглубь его все так же безукоризненно уложенной шевелюры. Лишь только большие голубые глаза с морщинками рядом с уголками выдавали в нем человека, успевшего познать не одну из многочисленных прописных истин, смысла которых многие так никогда и не узнают.

– Ты так и не начал курить? – поинтересовался он, вытащив сигарету из белой пачки.

– Нет, не думал даже.

– Ну ладно. Как сам-то? Чем занят?

Филипп в двух словах рассказал о себе и о том, во что он себя вовлек и чем жил последние два месяца. Демиург внимательно слушал, слегка откинув голову на спинку кресла и смотря ему прямо в глаза, и когда он понял, что в основе просьбы Филиппа лежало уважение к его способностям и любимому делу, охотно согласился поучаствовать в авантюре.

– Я из них конфетки сделаю! Но с одним условием: вы придете ко мне, а не я к вам. Я приду к вам и посмотрю на них на сцене уже в самом конце, когда все будет готово. Может что-то еще придет в голову. Согласен?

Не дав ответить, он спросил:

– Слушай, а почему так поздно спохватились? Неделя – это же катастрофически мало.

– Я не хочу, чтобы мы капитально меняли их костюмы. Они мне нравятся, они совпадают по стилю – они сами все это делали. Но я уверен, что ты сможешь сделать полезные замечания. В конце концов, это их спектакль.

– Ты меня ставишь во временные рамки, и я начинаю нервничать, – начал было высказывать свое недовольство Демиург, но тут же сменил тон: – Ладно, я понял. Только не задерживайтесь, чтобы потом мне не устроили бессонных ночей. Ночью я не работаю.

Договорились на «завтра ровно в три пополудни!», после чего Филипп сделал себе какие-то пометки в блокноте, и они расстались.

Глава 25. Немного о кофе

То ли Альберт замолвил о Филиппе слово, то ли Коллинз постарался, но никто из официальных лиц, ответственных за проведение сдачи дипломной работы, не пытался выяснить причину нахождения по сути дела постороннего человека на территории Молодежного театра. Его словно не замечали, и хотя это было всем на руку, чем ближе было двадцать пятое июня, тем более нервным становился Филипп во время работы с группой. Ему казалось, что он упускает что-то очень важное, самое главное, которое обязательно всплывет на поверхность в момент, когда времени на это уже не останется. Тем не менее он усердно работал и старался не терять ни минуты драгоценного времени.

На страницу:
11 из 15