Пятое время года

В верхнем замке ключ не повернулся… Понятненько! Ненормальная заперлась и дрыхнет без задних ног! Перспектива просидеть по ее милости под дверью часа полтора квартирантку ничуть не прельщала. Злая на весь свет, она с силой нажала большим пальцем на кнопку звонка и не отпускала ее целую вечность…

– Ой, Таньк, ты?! Прям напугала меня до ужаса!

– А зачем ты заперлась? Я говорила: приеду рано.

– Да-а-а, вчера по телевизору сказали, один маньяк трех девчонок убил и как бы на куски разрезал! – Обреченно вздохнув, жертва массмедиа поплелась умываться. Полминуты не прошло, а из ванной уже раздался бодренький голос: – Сейчас только душ приму и такое тебе расскажу! Тут всего столько было!

Анжелка тарахтела, будто заведенная, все утро – и пока, мучаясь из-за многовариантности, никак не могла решить, что ей надеть, и расшвыривала шмотки по квартире, и пока давились в метро, и пока неслись до универа. Эгоцентристка не желала замечать, что «Танька» ее не слушает, пытается бежать впереди или упорно отводит стальные глаза, потому что в отличие от Швырковой свои переживания предпочитала держать при себе. Когда до дверей гуманитарного корпуса осталось каких-нибудь десять шагов, упарившаяся в длинных мехах крошка все-таки догнала, повисла на рукаве и, захлебываясь от негодования, снова принялась поносить своего «чертового» отца, который ввалился позавчера поздно вечером, выгнал Сережку и устроил ей нагоняй по полной программе.

– Анжел, хватит! Подумаешь, какая трагедия! Тем более, насколько я поняла, до рукоприкладства дело не дошло.

– Чего?.. А, нет, попробовал бы только! Я бы ему сама так тогда дала!

Швыркова сильно обольщалась. В кулачном бою с родителем, похожим на боксера полусреднего веса, – мускулы там ого-го! – крошка потерпела бы сокрушительное поражение. В особенности если учесть, что родитель был страшно разгневан. Анжелка явно привирала, дескать, «мы только музыку слушали» и «ничего такого у нас с Сергеем в принципе пока как бы и не было».

– И не будет! – Швыркова чуть не зарыдала, снова вспомнив об упущенных возможностях, и, ворвавшись в аудиторию, упала, как подкошенная, на свое обычное место в последнем ряду. – У меня даже телефона Сережкиного нет! А он, небось, обиделся. Как же я, дура, у него телефон не взяла? Это у меня привычка такая – я сама никогда у ребят телефон не беру. Еще чего! Пускай сами звонят.

– Не зво'нят, а звоня'т.

– Ладно тебе! Чего ты ваще такая злющая сегодня?.. Слушай, Таньк, а давай в воскресенье к Сережке на дачу съездим? Может, найдем его. Я дорогу вроде помню, но одной мне ехать как бы в лом.

– Нет, я не поеду. Буду заниматься. Поезжай одна.

За кафедрой появился маленький лысый доцент в потертом лилипутском костюмчике и непонятно откуда взявшимся зычным басом, перекрывшим веселый постканикулярный гул, объявил тему лекции: «Причины и начало русско-японской войны».

– Ну, Таньк, ну поедем!

– Заткнись ты, ради бога, со своим нытьем! Дай наконец послушать!

Швыркова обиделась, но не заткнулась. Потому что для нее русско-японская война – пустой звук. А кое для кого, между прочим, – страница семейной хроники. Как рассказывала бабушка Нина, в Цусимском сражении геройски погиб за царя и отечество ее дедушка – флаг-офицер Федор Игнатьевич Орлов.

«Война – это ужасно, Танечка! – говорила бабушка, когда они вдвоем философствовали на сон грядущий. – Так жалко, что дедушка погиб! Замечательный, говорят, был человек – отважный, образованный, владел пятью европейскими языками и японским… Но иногда я думаю – хотя, конечно, грех так думать! – а что, если бы не было той войны и дедушка остался жив? Вполне возможно, он получил бы назначение в Петербург, в генеральный штаб, или во время революции уехал бы с семьей в эмиграцию. Тогда мой папа не встретился бы с моей мамой, и на свете не было бы меня… – И меня? – Ну, конечно, дружочек! – Б-р-р-р! И подумать страшно! – Судьба каждого человека, Танечка, так или иначе зависит от истории его страны, и вместе с тем приход человека в этот мир – величайшее чудо, результат стечения множества случайных и неслучайных обстоятельств в жизни его предков. Вот, например, если бы Эмма Теодоровна отдала предпочтение не Федору Игнатьевичу, а богатейшему заводчику Бурдыгину, который трижды настойчиво сватался к ней, мы с тобой уж точно не беседовали бы сейчас».

10

Индустриальный пейзаж сменился заснеженными елками. Вдалеке, среди леса, проплыли печальные, покинутые дачниками домики, и они вновь напомнили о покосившейся старенькой избушке на краю затерянной в муромских лесах одинокой деревни, заросшей высокой травой с лиловыми колокольчиками и розовым иван-чаем. С шуршащими на ветру камышами вокруг маленького темного прудика, где по вечерам отчаянно квакают лягушки… Ночью в той избушке томно пахло сеном, тикали ходики и кусочки снов сливались со страстным шепотом влюбленного мальчишки.

Грохочущий встречный товарняк, словно вихрь, ворвался в сладкие грезы и унес их с собой. Далеко-далеко. Хорошо бы навсегда!

Электричка затормозила. Анжелка в очередной раз сдвинула с уха снежно-белую шапочку и замерла с открытым ртом, прислушиваясь к бормотанью машиниста.

– Не, не наша! – Расслабившись, она позевала, ленивым взглядом обвела вагон и от нечего делать наконец-то обратила внимание на отрешенное выражение лица своей молчаливой спутницы. – Слушай, ты чего-то, как приехала из дома, прям какая-то не такая стала! Как бы скучная. Случилось, что ль, чего? С парнем со своим поругалась, да?

Переживания, облеченные в слова, обычно утрачивают свою остроту – эта мысль и подвигла на то, чтобы рассказать Анжелке о встрече возле супермаркета. Естественно, кратко. Фабульно…

– Подлюка эта твоя Демина! – резюмировала Анжелка. – Я бы, знаешь, чего тогда на твоем месте сделала? Выследила бы ее и проколола ей все колеса шилом. Или гвоздем. Сволочь такая, у подруги парня отбивать! А еще бы взяла и процарапала ей на капоте какое-нибудь слово… ну, там из трех букв.

– Не болтай ерунды!

Душевные муки по поводу собственных идиотских откровений – надо же быть такой дурой, чтобы посвящать Швыркову в свои тайны, да еще и выслушивать ее комментарии! – терзали недолго: посмотрев в окно, Анжелка подскочила, как ошпаренная, и, ухватив за рукав, потащила к дверям.

– Пошли быстрей! Подъезжаем! Короче, сейчас придем, я скажу, что у подруги тут была, как бы на даче. У тебя то есть. И как бы мы решили зайти проведать, узнать, как жизнь.

– А если поинтересуются, где моя дача, что я скажу?

– Придумаем чего-нибудь!

Спрыгнув на платформу, Анжелка огляделась и, махнув рукой в направлении столицы, понеслась по скользкой, припорошенной снегом дороге. Потом уверенно свернула налево, но на длинной дачной улице засомневалась, пошла медленнее, всматриваясь в дома за деревянными заборами.

– Как бы здесь… Не, точно здесь!

За

забором просматривался здоровенный сад со старыми, корявыми яблонями, на которых кое-где еще висели сморщенные остатки прошлогоднего урожая, и подпирающими небо соснами возле двухэтажного деревянного дома с террасами из мелких стеклышек. Ближе к дому, по укатанной колесами дорожке, носились с мячиком две собаки: черный ньюфаундленд и маленькая беспородная моська.

– Я собак до смерти боюсь! Не, не пойдем.

– И какая альтернатива?

– Чего?.. Подождем пока. Может, выйдет кто.

Хорошо ждать в мохнатой чернобурке, а в турецкой дубленке быстро задубеешь!

– Или зови своего Сергея, или поехали обратно! Я не желаю заболеть снова. Боишься заходить, тогда давай кричи!

– А чего кричать?

– Что хочешь, то и кричи!

Расхрабрившаяся Анжелка подпрыгнула и, повиснув на заборе, завопила:

– Сережка! Сергей!

Вместо Сережки к калитке со всех лап рванули обе псины. В ужасе свалившись с забора, Анжелка бросилась бежать, поскользнулась и завалилась в сугроб. Все попытки вернуть ее в вертикальное положение оказались тщетными, она хохотала и падала снова до тех пор, пока не приоткрылась калитка. Отгоняя сторожевых псов, на улицу вывалилась весьма экстравагантного вида личность – в допотопной розовой искусственной шубе и завязанной под подбородком солдатской шапке-ушанке времен позорной Финской кампании.

– Девушки, вы кого-то ищете? – Разглядев сидящую в сугробе Анжелку, добродушное голубоглазое чучело угрюмо насупилось. – Аня?.. Здравствуйте. – Хозяйка дачи – а это, надо полагать, была именно она – явно не пришла в дикий восторг от визита Швырковой (мелкой аферистки и самозванки!), но калитку тем не менее распахнула. – Заходите! Не бойтесь, мои собачки не кусаются. Капрал, пошел, пошел! – Отогнав симпатягу ньюфаундленда, она подтолкнула ногой в солдатском валенке резиновый мяч. – Муся, вот твой мячик!

В большой столовой, обставленной в уютно-громоздком стиле пятидесятых, витали вкуснейшие запахи готовящегося по всем правилам домашнего обеда. Скинув свою потешную амуницию, хозяйка оказалась вполне нормальной кругленькой женщиной. Определенно испытывая неудовольствие и косо поглядывая на Анжелку, она без лишних церемоний уселась за дубовый овальный стол, покрытый старенькой клеенкой, на котором лежала фанерная разделочная доска с тестом и множеством весьма профессионально налепленных пельменей. Маленькая скалочка завертелась, закружилась, запорхали припудренные мукой руки. Отдавшись своему симпатичному занятию, хозяйка невольно заулыбалась, и кусочек этой улыбки достался и непрошеным гостьям:

– Вы присаживайтесь, присаживайтесь! Мне надо побыстрее доделать пельмени. С минуты на минуту приедут мои мужчины. Они катаются на лыжах.

– Разрешите, мы вам поможем?

Скалочка замерла. Хозяйка перевела изумленные глаза с одной, изъявившей готовность помочь девчонки, на другую – развалившуюся на диване, и пожала плечами.

– Если хотите… Вас как зовут?

– Таня.

– А меня Ирина Васильевна. Аня, покажите тогда Танечке, где вымыть руки. Там полотеньчико голубенькое, оно чистое.

В ванной комнатке с окошком за тюлевой занавеской и газовой колонкой лже-Анна уверенным жестом запустила воду, и под шум горячих струй появилась возможность выяснить кое-что.

– А мне как прикажешь тебя называть? Анечкой или, может быть, для большей достоверности Нюрочкой?

– Тихо ты! Не прикалывайся! Зови Аней, после объясню.

Девчонкам были выданы ситцевые фартуки, чтобы не перепачкались в муке, и чайные ложки – накладывать фарш. Ирина Васильевна отреза'ла от длинной «колбаски» кружочки теста и, раскатывая их, с интересом поглядывала то на одну, то на другую свою помощницу. Будто сравнивала. Трудно сказать, к какому выводу она пришла, но через считаные минуты с ее добродушного лица с двойным подбородком – один крошечный, с веселой детской ямочкой, второй большой, булочный, благоприобретенный, – уже не сходила приветливая улыбка.

Юная сибирячка, перепортив штук десять пельменей, бросила это плебейское занятие – энергично похлопала ладошками, стряхивая муку.

– А мы… то есть я… как бы приехала вот к ней… на дачу сюда. И решили к вам зайти. На всякий случай. Не знали, дома кто или нет…

– Я всегда дома. Если только в магазин сбегаю, на станцию, ненадолго. А так все время здесь. В основном одна всю неделю. Муж работает, Сереженька учится, Витенька у нас банкир, должность очень ответственная, требует постоянного присутствия на работе. Он начальник…

– Одна? И ночью?! – У Швырковой глаза были на лбу. – Я бы сразу со страху померла!

Разговорившейся хозяйке не очень-то понравилось, что ее перебили на полуслове – исподлобья бросив на Анжелку точно такой же угрюмый, неприязненный взгляд, как и возле калитки, она обиженно поджала губы.

– По-моему, в городе гораздо страшнее. Там каждый день заказные убийства, взрывы. Я так всегда боялась! Войду в вагон метро и, если вижу, что там кавказцы с большими сумками, сразу убегаю. Думаю, как сейчас взорвется! Иногда по несколько поездов пропускала… – По-своему не меньшая трусиха, чем Швыркова, Ирина Васильевна побледнела и, выронив скалку, перекрестилась: – Господи, спаси и помилуй!

Бестактная крошка хрюкнула от смеха. Хозяйка вздрогнула и посмотрела на нее безумными глазами.

Неловкую ситуацию разрядил радостный, с повизгиванием, собачий лай. На террасе затопали ноги, застучали об пол лыжи, и в комнату один за другим, словно богатыри из сказки, вошли трое мужчин. Вернее, мужчин было двое, а третий – нескладный белобрысый парнишка, лицом похожий на свою симпатичную, голубоглазую маму. Он до того засмущался, когда возлюбленная набросилась на него с поцелуями, что из бледно-румяного сделался малиновым.

Пожилой отец семейства, смахивавший на веселого журавля, одетого в спортивный костюм, слегка обалдел от Анжелкиной раскованности, но, очевидно, посчитав, что у молодежи теперь так принято, подмигнул Сережке: ничего-ничего, сынок, не стесняйся! – и галантно поклонился:

– Разрешите представиться: Борисов Михал Михалыч, заслуженный мастер спорта. Знал бы, какие хорошенькие девушки нас посетили, не поехал бы кататься на лыжах! Так, одну девушку я уже знаю, это Аня, а как зовут прекрасную блондинку?.. Ах, Таня!.. Ах, Таня, Таня, Танечка! С ней случай был такой, служила наша Танечка в столовой заводской… – приплясывая, запел шутник и, подхватив доску с пельменями, чмокнул жену в щеку. – Ириша, мы проголодались, как лютые звери! Сейчас начнем грызть мебель! Ам!

Благодаря веселому голодному хозяину воцарилась атмосфера радостной предобеденной суеты, из которой выбивался лишь банкир. Один раз кисло улыбнувшись, Виктор засел к телику. После семейной лыжной прогулки ему, видимо, срочно требовались острые ощущения: вместо того чтобы насладиться концертом симфонической музыки по каналу «Культура», он переключал кнопки на пульте до тех пор, пока не нашел американский боевик с душераздирающим визгом тормозов и оглушительной перестрелкой. В общем, в отличие от младшего брата, гостеприимно носившегося с тарелками и стаканами, так что сверкали пятки вязаных носочков, старший не вызывал особой симпатии, хотя внешне был довольно-таки интересным брюнетом с правильными чертами неглупого лица.

У радушных хозяев, в жарком доме с синими морозными сумерками в окнах, за столом, уставленным домашними солеными огурчиками, помидорами, квашеной капустой с антоновскими яблоками, сладкой вишневой наливкой, «прекрасная блондинка», пребывавшая в последнее время в состоянии депрессии, ожила и даже не заметила, в какой именно момент вновь стала самой собой – обаятельной хохотушкой Танечкой, которая с удовольствием смеялась шуткам Михал Михалыча, чокалась с развеселившейся Ириной Васильевной, хитро посматривала, как заботливый Сережка старается изо всех сил откормить Швыркову, слопавшую, кажется, уже штук сто пельменей, и ловила на себе весьма заинтересованный взгляд темных глаз Виктора. Впрочем, воображала и молчун, не в папу и не в маму, мгновенно напускал на себя ледяное равнодушие.

Но всему приходит конец – допив клюквенный кисель и облизав губы, народ начал разбредаться: хозяин направился вздремнуть, Анжелка потащила пунцового Сергея целоваться на второй этаж, Виктор снова прилип к «ящику». На сей раз он с глубокомысленным видом наблюдал, как публика покатывается со смеху на концерте знаменитого писателя-сатирика.

Что оставалось тем, кто всегда и везде стремится сохранять независимый вид? Ничего иного, кроме как мыть посуду за компанию с разговорчивой хозяйкой на кухне, похожей на лавку древностей – заставленной и завешанной сверху донизу разной доисторической утварью: дуршлагами, кастрюльками, чайниками, чугунными гусятницами, сковородками, медными тазами для варенья. Складывалось такое впечатление, что в этом доме когда-то жила семья человек из двадцати, которые только и делали, что ели…

– Знаете, Танечка, я так рада, что вы приехали! Прямо гора с плеч. Я очень волновалась. Из-за Сереженьки. Ведь вы с Аней подружки, правда? Вместе учитесь? Мне в прошлый раз показалось, что Аня очень уж… непосредственная. Она, наверное, просто помладше вас? Годика на два, да? Вы только не обижайтесь.

Что ж тут было обижаться? Не обремененные интеллектом девушки всегда выглядят моложе своих лет. Особенно такие непосредственные, как Анжелка. Однако обсуждать ее с пусть и простодушной, симпатичной, но малознакомой женщиной было ни к чему.

– Скажу вам честно, Танечка, мне современные девушки не нравятся. Какие-то они все беспардонные. К вам это, безусловно, не относится. Конечно, я мало кого вижу. В основном по телевизору. Насмотрюсь, и потом не сплю полночи, все думаю о своих мальчиках. Не приведи господи, попадется какая-нибудь такая, ведь всю жизнь может искалечить!.. – С тяжелыми вздохами поставив в низ резного буфетика стопку чистых тарелок, маленькая, напоминающая румяный колобок Ирина Васильевна потянулась за чашками. – Сейчас попьем с вами чаю с домашним тортиком.

– Ой, нет-нет! Благодарю вас, но я ужасно объелась. Было так вкусно! И нам, наверное, уже пора.

– Вы не волнуйтесь, Витенька вас отвезет. Михал Михалыч здесь ночевать останется, утром поедет на работу, а мальчики сегодня… Ну, давайте просто посидим, поговорим? – Ирина Васильевна поспешно вытащила из-под столика деревянную табуретку, сколоченную на совесть лет этак пятьдесят назад, и любовно вытерла ее фартучком. – Вы присаживайтесь, я сейчас, только впущу своих собачек. Пусть погреются.

Притащились собаченции с обледенелыми лапами, улеглись голова к голове на свою подстилку и сразу же заснули, бедолаги. Запахло псиной. Неугомонная хозяйка все-таки зажгла горелку под ведерным чайником, хотя о чае с тортиком, кажется, и помыслить было страшно. Неприлично объевшуюся гостью уже и без тортика так клонило в сон, что она с трудом подавляла в себе желание переместиться с табуретки на краешек собачьей подстилки, и, чтобы ненароком не составить компанию Капралу и Мусе, стала развлекать себя разглядыванием реликтовых предметов и разнообразными фантазиями на тему, кто мог их смастерить или кто ими пользовался… Ого-го! Классный экземпляр! На самодельной, выпиленной лобзиком фанерной полочке с выжженными детской рукой кривыми ягодками и грибками красовалась старинная ручная кофемолка. Не иначе как раз на такой, обливаясь горючими слезами, мололи «дьявольские зерна» русские боярыни, когда Петр Первый насильно приучал их к европейским порядкам…

– Вы тоже считаете, что все это надо выбросить на помойку? – Хранительница древностей нахохлилась и, кажется, собралась обидеться.

– Нет, что вы! Наоборот. Я сама обожаю старые вещи и тоже очень трудно расстаюсь с ними. Потому что это – память. У меня дома есть старая-престарая, надколотая кружка. Эту кружку, полную каких-то необыкновенно вкусных, кисленьких конфет, подарил мне дедушка. Я болела корью, очень тяжело, с температурой сорок, очнулась, смотрю: дедушка приехал.

– Дедушка? Ой, как же хорошо! – Всплеснув ручками, жутко эмоциональная Ирина Васильевна прослезилась и заспешила подсесть к столику. – Мальчишки надо мной смеются, а мне хочется сохранить все таким, как было в моем детстве. Когда-то у нас на даче жили все-все родственники! И дедушки, и бабушки, и мамины сестры с детьми. Папины племянники из Свердловска. Папа у меня был военным, артиллеристом. Воевал на Халхин-Голе, против белофиннов и в Великую Отечественную…

Ведерный чайник сердито застучал крышкой и продолжал урчать и проявлять недовольство и после того, как хозяйка со словами «ах ты, старый разбойник!» выключила газ. Вернувшись к столику, она лукаво засмеялась:

– Конечно, кое-что не мешало бы выбросить на помойку! Но сейчас приходится жить экономно. Витеньку мы, слава богу, на ноги поставили, теперь Сереженьку надо выучить. Он учится на платном. Две тысячи долларов в год! А где их взять? Раньше, при советской власти, мы с Михал Михалычем жили очень обеспеченно. Работали на АЗЛК, он в конструкторском бюро, я в плановом отделе. В ресторан часто ходили, в театр, отдыхать к морю ездили по бесплатным путевкам… Да, были мы молодыми, о деньгах никогда и не думали, а теперь, когда пора бы уже и о душе подумать, у нас одна забота, где денег раздобыть. Мишеньке скоро шестьдесят три года, а он на двух работах. Водителем у двоюродного брата и еще преподает физкультуру в техникуме…

Словоохотливая Ирина Васильевна тут же, «к слову», переключилась на двоюродного брата, «очень богатого человека», и описала во всех подробностях его необыкновенный загородный дом… И детишки у него тоже необыкновенные! Михал Михалыч каждый день возит их на синем BMW в школу в Москву, после школы – на теннис, в бассейн и к преподавательнице по английскому… А пока детки в школе, заслуженный мастер спорта, надо понимать, свистит в свисток в спортивном зале какого-то техникума.

– Вы извините меня, я вас совсем заговорила! Намолчусь одна за неделю, потом никак наговориться не могу. Скука такая! Ну, ничего… – Ирина Васильевна весьма загадочно улыбнулась и, оглянувшись на дверь, придвинулась поближе. – Я вам открою одну тайну. Только вы меня не выдавайте! Мальчики не знают. Мы с моими собачками тоже не даром хлеб едим. Охраняем соседнюю дачу. За целых двести долларов в месяц! А работа совсем нетрудная. В девять часов вечера свет зажжем, чтобы воры думали, что хозяева дома, в восемь утра выключим. Ну, и посматриваем еще. Раза два ночью гуляем у них на участке. Он за нашим домом. Очень удобно. Конечно, иногда страшновато бывает, особенно по понедельникам, когда все соседи разъедутся, но у меня теперь есть мобильник, так что в случае чего…

Заскрипели деревянные половицы, и бесстрашная Ирина Васильевна испуганно вздрогнула, обернулась на дверь и приложила палец к губам. Когда на кухне появился Виктор, ее лицо выражало полнейшую безмятежность.

– Сынок, может, чайку?

– Нет, спасибо.

Сынок достал из холодильника пакет с соком, налил в стакан и удалился. Проводив влюбленным взглядом своего противного Витеньку, Ирина Васильевна глубоко и с гордостью вздохнула:

– Витя у нас молодец! Самостоятельный. Купил себе прекрасную квартиру, сделал евроремонт. Джакузи там всякие, пол с подогревом… – С восхищением перечислив все «диковинки» в стодвадцатиметровой квартире на двадцать пятом этаже «очень престижного дома, откуда открывается великолепный вид на Москву-реку», восторженная Ирина Васильевна перевела дух и вдруг, ни с того ни с сего, покрывшись еще более густым румянцем, стала перебирать складочки на фартуке. – Жениться, вот, только Витя никак не женится. А пора бы! Двадцать девять лет уже… Я-то думала, он не женится, потому что сейчас просто нет хороших, приличных девушек, а, оказывается, такие есть…

Смешная, она долго не могла побороть охватившее ее смущение. Но чего не сделаешь ради счастья любимого сына? Отважно вскинув голову, Ирина Васильевна посмотрела «приличной девушке» прямо в глаза:

– Наш Витенька очень хороший! Добрый, отзывчивый. Он просто кажется таким… сухарем. Это все из-за банка. Устает, должность очень ответственная, люди кругом разные, а он у нас с детства был очень ранимым мальчиком… Молчун, конечно, но ведь это не беда, правда? Был бы, как говорится, человек хороший. Вы со мной согласны, Танечка?

Хотя насчет доброты и отзывчивости имелись большие сомнения, вежливость требовала покивать в ответ. Ирина Васильевна тут же радостно подскочила, вероятно, решив, что пора от слов переходить к делу.

– Сейчас все вместе будем пить чай! Витенька, ты где, сынок?

Чаепитие с домашним тортиком, размером со шляпную коробку какой-нибудь Комиссаржевской, плавно перетекло в ужин и повторилось с клубничным вареньем. Только в половине одиннадцатого вся раскрасневшаяся компания наконец-то выползла на бодрящий морозный воздух. Барбосы крутились под ногами, прыгали на Сережку, лизали ему щеки – переживали, что он уезжает. Парнишка чесал за пушистыми ушками, кидал мячик и скакал вместе с собаками. К Виктору, пока он не спеша протирал стекла своего черного джипа, псины не подскочили ни разу.

Швыркова утянула Сергея на заднее сиденье и тем самым не оставила «независимым» никакого выбора.

– Обязательно приезжайте в следующее воскресенье! Будем ждать! – раз сто прокричала Ирина Васильевна.

– Девочки, приезжайте! – вторил ей Михал Михалыч. – Виктор, ты не очень гони!

Развернувшись на площадке за домом, джип выехал в открытые хозяином ворота, попетлял по темным дорогам, выскочил на шоссе и понесся в город. Через минуту на спидометре было сто двадцать километров. На скорость, если честно, было наплевать, дико раздражало молчание Виктора. Мог бы, между прочим, спросить: ничего, что я так быстро еду?

– А нельзя ли помедленнее? Меня после ста укачивает.

Банкир сбросил скорость, но ответом не удостоил… Ну и черт с тобой!

Надо же! Оказывается, достаточно было мысленно послать его к черту, чтобы молчун разговорился: «Позвони мне», – и положил на колено визитную карточку.

Как ни сгорала Анжелка от любопытства, сначала она должна была запереть дверь на все замки, подергать за ручку и посмотреть в глазок – нет ли погони…