Пятое время года

Широкая спина в пижаме излучала тепло, покой, безмятежность. Вот, пускай Леня и решает. Хотя какие могут быть решения, когда девочка так безумно влюблена?

4

Леня с любопытством поглядывал из-за «Советского спорта»: что это там Нинка строчит на листе бумаги? Уж не стихи ли принялась сочинять? – но после вечерних лекций у него уже не было сил задавать вопросы.

– Я, Ленечка, решила составить список гостей на Инусину свадьбу.

– А-а-а… – Зевнув в кулак, он передернул плечами, чтобы разогнать сон. – Притомился я что-то. И кого ж ты там понаписала?

– В общем, нас, со Славой и сватьей, шесть человек. Баба Катя – семь.

– Да, матери уж больно захочется на Инкиной-то свадьбе погулять. Придется мне за ней съездить. Хотя полдня, небось, протащусь. Там нынче сплошные объезды да переезды.

– А что там, ремонт дороги?

– Ты вот газет-то не читае… – Леня опять протяжно зевнул и, отзевавшись, сердито постучал по газете пальцем. – К нам на будущий год Никсон собирается. А ему, видишь, в голову стукнуло Загорскую лавру посетить. Вот наши и давай в авральном порядке новое шоссе строить, чтоб этого черта Никсона с ветерком прокатить!

– По-моему, ты напрасно взъелся на Никсона. Наоборот, дай бог ему здоровья. Наконец-то сделают нормальное шоссе, и мы тоже будем ездить к бабе Кате с ветерком. Часа за два с половиной доберемся, как думаешь?

– По хорошей-то дороге, с утра пораньше я и за полтора домчусь. – Заядлый автомобилист подложил руки под голову и, глядя в потолок, мечтательно развздыхался, по-видимому, представив себе, как понесется по новому Ярославскому шоссе. Или вспомнил, как гонял в Германии по автобану на своем «опель-адмирале».

– Давай дальше, дорогой… Балашовы с Галкиными родителями – четверо. Вики с мужем не придут. У Вики в этот день спектакль, у Петра Нилыча съемки…

– Вот и слава богу! Я этого вашего пузатого Нилыча видеть не могу! Как только не стыдно? Мужику сто лет в обед, и туда же…

Гневная тирада в адрес Нилыча и «твоей дуры Галины, которая выдала девчонку за этого старого дурака», повисла в воздухе – нехорошо перемывать кости близким друзьям – и Леня, нацепив тапочки, пошлепал к двери:

– Пойду за «Известиями» спущусь. А ты Левку с Лией Абрамовной не забудь.

Как это она может забыть Левку с Лией Абрамовной? Причем Леве надо позвонить прямо завтра-послезавтра, предупредить заранее: товарищ он исключительно занятой. То у него творческий вечер, то концерт, то читательская конференция. Левочка – молодец! Добился на литературном поприще немалого успеха. Может быть, поэт он и не великий, тем не менее его лирические рифмованные строчки, положенные на музыку известных советских композиторов, несколько раз в день уж обязательно, распевают по радио популярные эстрадные исполнители. Даже сам Муслим Магомаев. Поздравляя с наступающим Новым годом, Лева теперь непременно добавляет:

– Кстати, Ниночка, в «Голубом огоньке» будет премьера моей новой песни. Я посвящаю ее тебе.

Правда, злые языки в лице Галки Балашовой упорно поговаривают, что песенки за Леву сочиняет Лийка и «пробивает» тоже: она же райкомовская! А у этих все схвачено!

– Слова Льва Левитесова!.. Ха-ха-ха!… Как будто Левка в состоянии что-нибудь сочинить! – С сарказмом смеется Галка в телефон после очередной «премьеры песни» на слова Левитесова. – Да все эти стишки сочиняет Лийка! Сие мне известно из достоверных источников. Ты знаешь, я вашу Лийку не выношу, но башка у нее варит будь здоров!

– Галь, не говори глупостей. Зачем Лийке сочинять за Леву? Писала бы тогда сама.

– Затем, что таким манером она приковала к себе Левитеса навек!

– Ой, Галь, они женаты уже двадцать пять лет! Куда Левка от нее денется?

– Очень даже денется! Левитес стал такой шикарный, деньги гребет лопатой, и бабы вокруг него вьются, прямо как мухи над вареньем! Я сама сто раз наблюдала в Цэдээле. Наверняка уже завел себе на стороне какую-нибудь бабенцию.

Интимных подробностей жизни Левитесов Галка, естественно, не знает. Если б знала, может, спокойнее отнеслась бы к Левиному головокружительному успеху. Хотя вряд ли. Тогда на него вылилось бы еще больше грязи. И так уж вполне достаточно! Чего только не навыдумывают! Как раз сегодня Галка сообщила еще одну «потрясную новость»…

– Ты сидишь или стоишь?

– Галь, можно, я тебе перезвоню? У меня выкипает суп.

– Выключи свой суп и сядь!.. Села? Так вот, Нинуля, как ни финти, все тайное когда-нибудь становится явным! Слушай сюда! Вчерась… – У творческой интеллигенции нынче в большом ходу простонародные словечки, и Галка шагает в ногу со временем. – …одна наша баба из отдела поэзии поперлась к знакомым на новоселье то ли в Коньково, то ли в Тропарево, то ли еще в какую-то мунькину задницу. Не в ентом суть! А в том, кого она встретила возле их дома. Ты точно сидишь?.. Рыбка моя, Левку Левитеса собственной персоной! Прогуливался под ручку с красивой бабой лет тридцати пяти и – ты сейчас умрешь! – с коляской! Младенец – копия Левка! Левитес, подлец, конечно, смутился, стал цвета полкового знамени и наврал, что Оля – так он представил свою девицу – его двоюродная сестра. Представляешь, каков негодяй?

– Галь, зачем ты так? Все это сплетни.

– Никакие не сплетни! Наша тетка видела младенца собственными глазами. У нас вся редакция только об этом целый день и говорит.

Делать вам там больше нечего! – чуть не сорвалось с языка. Надо же выдумать такое! Даже если представить невозможное – что Лийка все-таки вылечила Леву с помощью каких-нибудь чудодейственных импортных препаратов из цековской поликлиники и на старости лет он вернулся к полноценной мужской жизни, – все равно рассказ этой тетки из поэтического отдела был беспардонным враньем. Младенец – копия Левка! Да у Левки пол-лица занимают борода и седые брови! Кроме того, как это она ухитрилась рассмотреть ребенка? Зима, мороз. В коляску, что ли, залезла?.. Но возражать Галке не было никакого желания: любое возражение повлекло бы за собой еще не одну порцию идиотских инсинуаций Левиных завистников и пришлось бы отложить приготовление обеда на неопределенный срок. Галка, к счастью, быстро закруглилась, проворковав совсем иным, нежным, голоском:

– Нинуль, извини, ко мне пришел автор. Целую!

С возрастом Галка стала большой любительницей посплетничать. Возможно, таким образом она компенсирует отсутствие крупных событий в собственной личной жизни: за последние два-три года количество ее «необыкновенных» романов заметно пошло на убыль. Но такое злопыхательство в отношении Левы никуда не годилось. Если у Левы и в правду появился младенец, Галка должна была бы лишь порадоваться за него. Ведь знает, что он до сумасшествия любит детей. И уж кому-кому, а Галке не стоило так сильно возмущаться Левиными «любовными похождениями»: и сама не без греха, да и ее Вики, к двадцати четырем годам уже поменявшая двух мужей, теперь подцепила «мэтра» советского кино – обрюзгшего, похожего на Черчилля, плешивого дядьку. Можно не сомневаться, что к этому браку приложила руку и тщеславная Галка. Как же! Зять – известный кинорежиссер! На семнадцать лет старше тещи. Дочь – кинозвезда! Играет в новом «шедевре» Нилыча доярку Стешу.

Что бы там ни болтала поэтическая тетка, «бабенция» с ребенком, скорее всего, какая-нибудь дальняя родственница Левитесов – Лева всех опекает и всем помогает, – и нет никакой необходимости пересказывать дурацкие сплетни Лене, тем более что он вообще ненавидит «бабскую трепотню» и только ополчится против «твоей врухи Галины».

Вместе с «Известиями» Ленечка принес из почтового ящика долгожданные журналы – «Юность», «Огонек» с кроссвордом и, главная радость, «Иностранку».

– Ты собираешься приглашать кого-нибудь с работы?

– Директора бы с супругой вроде надо. Да, и главбуха нашего Ефим Ароныча. Мировой мужик! Хохмач! Назначим его тамадой. Запиши пока четырех. Сколько там получилось-то?.. Тридцать пять человек?! Прилично! В ресторане нынче не меньше чем рублей по двадцать – двадцать пять с морды. Считай, восемьсот рублей… – Ленечка помрачнел, почесал в затылке, но как только услышал, что Слава хочет все расходы по свадьбе взять на себя, аж подпрыгнул на стуле. – Я, чего, по-вашему, нищий?! Дочери свадьбу не могу организовать? Как я тогда людей-то позову? С какой рожей я там сидеть буду?

С разбушевавшимся Леней нужно говорить спокойно и ласково, тогда он обязательно «завизирует», в сущности, уже обдуманное решение.

– Успокойся, мой дорогой. Ты безусловно прав. Давайте пополам? Иначе с какой «рожей» будет сидеть Слава? Не переживай, расходов у тебя и так будет предостаточно. Инусе – белое платье, туфли, подарки молодым. У Женечки скоро день рождения – восемнадцать лет, у нас с тобой серебряная свадьба. Но теперь, я думаю, не будем отмечать?

Леня опять помрачнел: он придавал этому событию очень большое значение и планировал отпраздновать его с помпой, в «Национале».

– Говорила я тебе, Ленечка, не нужно было покупать мне такую дорогущую шубу.

– Еще чего! Сейчас одна замуж собралась, там, глядишь, другая соберется. Так бы ты у меня без шубы и осталась.

Глава восьмая

1

Пасьянс в третий раз не выходил из-за пикового короля… Кто такой этот пиковый король? И что ему нужно? Физиономия хищная, усмешка с издевкой… Под тяжелым взглядом черных азиатских глаз сделалось не по себе. Чушь, конечно, но, когда сидишь одна в пустой, сумрачной квартире – за окном то ли дождь со снегом, то ли снег с дождем, – в голову сами собой лезут нехорошие мысли. Вдруг Лене стало плохо с сердцем?

Нет, пиковый король – это уж никак не Ленечка! Он блондин и вообще светлая личность. Так распушил сегодня своего аспиранта! Молодец!

Родители у парня из Сухуми, какие-то сумасшедше богатые и, очевидно, поэтому утратили элементарное представление о приличии. Неожиданно, без звонка, заявились вчера вечером прямо домой – с дарами. Под недоуменными взглядами растерянных хозяев отец решительно поволок на кухню ящик коньяка. Сладко улыбающаяся золотыми зубами мамаша, как женщина восточная, врываться в квартиру постеснялась: поставила корзину с тюльпанами и громадную спортивную сумку, набитую мандаринами и сушеной хурмой, в уголок у двери.

Леня еле сдержался, чтобы не спустить их с лестницы. Рассвирепел жутко.

– Я им, чего, взяточник что ль какой? – еще долго орал он после ухода этих «данайцев». – Сейчас я все это г… в мусоропровод вышвырну! Безобразие какое! Они чего думают, короли мандариновые, профессор Орлов коньяку себе купить не в состоянии? Учти, Нинк, ни на какой ихний с… банкет я завтра не пойду! Пусть хоть у..!

– Сейчас же прекрати ругаться! В конце концов почему твою ругань должна слушать я? Сказал бы все это им!

Багровый Ленька в сердцах наподдал ногой по корзине с цветами и полез в карман за нитроглицерином:

– Черт бы их побрал! Что за народ, Нин? Совсем совесть потеряли! Небось, думают, паразиты, что и у Орлова совести нету? Ну, я им покажу… таким!

Весь вечер бушевал. Утром послал по телефону новоиспеченного кандидата наук к черту, а про себя, наверное, и еще подальше, но на банкет все-таки пошел, не выдержал натиска: ближе к вечеру в дверях опять возник отец диссертанта в сопровождении заваспирантурой – хорошенькой, нарядной Марины Афанасьевны. Переступив порог, бледный как мел сухумец затряс молитвенно сложенными руками:

– Прафэссор, дарагой! Паэдем в «Арагви», умалаю! Калянус здаровьем матэри, я нэ хатэл тэбя обыдэт! Хочэш, я на калэни пэрэд табой встану? Прасты, если можэш, Алэксэй Иваныч… таварищ палковник… я вэд тоже франтавык. Я Будапэшт брал! – На скорбных, бараньих глазах выступили слезы. Сообразив, что сурового Леню слезами не прошибешь, он жалобно высморкался, украдкой кивнул Марине, и та кокетливо затарахтела:

– Алексей Иванович, ну пожалуйста, поедемте! Нина Александровна! Как же мы без вас? Пожалуйста, поедемте. Такси у подъезда… Алексей Иванович!

Красивым женщинам Ленечка отказать не может:

– Нин, ну чего, может, поедем?

– Дорогой, поезжай один. Я не проконтролировала, и Женечка ушла без ключей…

Из педагогических соображений, пожалуй, следовало бы проучить Женьку: пусть бы посидела разочек под дверью! Двадцать два года девчонке, уже институт заканчивает и такая растрепайка! Все-то она забывает, теряет, разбрасывает. С тех пор как аккуратистка Инуся вышла замуж и уехала в Горький – подумать только, прошло уже почти пять лет! – в угловую комнату страшно зайти. Иногда нервы не выдерживают:

– Жень, как же ты будешь жить, когда выйдешь замуж? Муж выгонит тебя из дома на второй день!

– Спокуха, мамуль! Я найду себе такого, который будет убираться сам. Убираться, стирать, готовить и подавать мне кофе в постель!

– Интересно, где это ты найдешь такого дурака?

– Как где? В Москве!..

В четвертый раз карты легли неплохо, но тут, будто в подтверждение Женькиных заявлений, в коридоре зазвонил телефон… Один из дураков! Андрюша.

– Нина Александровна, Жека еще не вернулась?.. Извините, я перезвоню позже.

Вот присох парень к Женьке! Уже предложил вертихвостке руку и сердце. Женька ответила, что подумает. Пусть думает! И подольше. Андрюша – мальчик ничего, красивенький, вежливый, но семейство там не из самых лучших: отец полковник в КГБ и мадам слишком уж советская – Элеонора Кузьминична. От всей этой публики по возможности надо держаться подальше.

Найдет себе Женечка еще сто таких андрюш, можно не сомневаться! Что ни говори, она девочка с интересами, отличница и в последнее время очень похорошела. Правда, стала еще больше похожа на переславского деда, Ивана Прохоровича, но, к счастью, только внешне: никаких серьезных пороков, кроме эгоистичного легкомыслия, за Женечкой пока не замечено. Тем не менее для профилактики с ней нужно быть построже. Вот явится сейчас, и ей будет устроена приличная взбучка, чтобы в следующий раз не забывала ключи и вообще думала не только о себе, но и о других…

Со взбучкой не вышло: за Женькиной спиной маячил какой-то новый кавалер – долговязый парень в каракулевом картузе.

– Привет, мамуль! Представляешь, какое безобразие, я забыла дома ключи!

– Представляю. Из-за твоей забывчивости я не пошла с папой на банкет.

– Да-а-а? Ну и зря, какие проблемы? Мы с Борькой приехали бы к вам в «Арагви». Кстати, мамуль, познакомься – это Борька.

– Очень приятно.

Так называемый Борька кивнул длинным носом, не дожидаясь приглашения, снял пальто и забросил на вешалку картуз. Воображала Женечка не спешила расстаться с новенькой дубленкой: любуясь своим отражением в зеркале, размотала шарф и, щелкнув замочком лаковой сумочки, сунула под нос флакон с духами.

– Понюхай, мамуль, какой потрясный запах! Между прочим, страшный дефицит. Притащилась в ГУМ, говорят, «Клима» уже закончились. С неимоверным трудом нашла в Петровском пассаже.

На редкость раскованный молодой человек, так же без приглашения, проследовал прямиком в столовую, развалился на диванчике и, нимало не стесняясь, вытянул чуть не до середины комнаты журавлиные ноги в драных носках. Его раскованность приводила Женьку в восторг – дурочка беспрерывно хихикала. Уселась за стол и, вытащив из-под руки пасьянсную карту, с намеком облизала губы… Ага, этого нахала нужно еще и угощать!

– Жень, вы, может быть, хотите есть?

– Ну… ты как, Борьк?

– А я всегда хочу есть! – Вдобавок к бесцеремонному заявлению парень погладил себя по тощему животу, растянул буратиньи губы в блаженную улыбочку, и Женька чуть не умерла со смеху.

На кухне начала подлизываться:

– Мамуль, ты иди, отдыхай, я сама все разогрею! – и в результате с поцелуйчиками и поглаживаниями выставила из кухни вон.

Сквозь занавески в спальне уже не сочился свет, тикали часы с «амурчиками». После таблетки анальгина от головной боли можно было бы и уснуть, если бы не громкий Женькин хохот. Минут через двадцать молодежь переместилась в соседнюю комнату. Стена содрогнулась. Женька взвизгнула, сдавленно захихикала и замолкла… Целуются! О, господи, пойти, что ли, с горя попить чайку с пирожком?

Попила! От четырех кусков песочного пирога уцелели две микроскопические крошки. Брошенная на столе трехлитровая кастрюля с грибным супом оказалась подозрительно легкой. Пусто! Котлетки тоже испарились. Женька – на диете, выходит, все смолотил ее Борька. Вот зятек кому-то достанется! Не позавидуешь!

2

Лене – антрекот с цветной капустой, чтобы не поправлялся, Женечке – одну капусту, а себе и вовсе стакан осточертевшего кефира. Перед «выходом в свет» в новом, темно-синем эластичном купальнике требуется срочно сбросить хотя бы два-три килограмма. Когда-то в Германии, на песчаном пляже в Зеддин-Зе, Ленечка шептал, целуя в голое плечо: «Ох, Нин, какая у тебя фигура! Из всех наших баб самая красивая! Худенькая ты у меня, а костей не видать». Несмотря на стройную фигурку, она и тогда стеснялась раздеваться прилюдно, теперь же, со своим пятидесятым размером, уже месяц только о том и думала, как неловко будет чувствовать себя на черноморском пляже, где полным-полно народа. Это тебе не у бабы Кати за огородом, где нырнула в воду, поплавала и завернулась в халат.

И все равно мысли о предстоящей поездке в дом отдыха, к морю, наполняли сердце по-детски нетерпеливой, бурной радостью. Сказать кому-нибудь – не поверят! Тетке пятьдесят лет, а она видела море лишь в кино и на картинах Айвазовского. И на самолете не летала никогда. Каждое лето на машине в Переславль. А как же! Ведь для старенькой бабы Кати приезд невестки и сына – самая большая радость в жизни, она ждет этого события целый год.

Капусту Женя смолотила моментально и потянулась за хлебом. Намазала горбушку толстым слоем масла… Что сие могло означать? Перехватив недоуменный взгляд, Женя как будто смутилась и тут же посмотрела с вызовом:

– Мамуль, кстати, спешу вам сообщить: мы с Борькой подали заявление в ЗАГС. И еще, поздравьте, мы ждем ребенка.

Остатки кислющего кефира из бутылки вместо стакана выплеснулись на скатерть.

– Женечка, ты серьезно?

– Конечно! А что же я не слышу ваших громких поздравлений?

У Лени на лбу выступили багровые пятна. Чувствовалось, что он обиделся и обозлился невероятно. Чересчур уж старательно изображал он ледяное равнодушие: не глядя на Женю, медленно размазал горчицу по корочке черного хлеба и словно между прочим поинтересовался, когда состоится бракосочетание.

– Двадцать пятого августа.

Еще не пережили одну ошеломляющую новость, так теперь другая!

– Женечка, как двадцать пятого августа? Мы же уезжаем.

– Ну и поезжайте. Приедете, отметим в тесном семейном кругу. Мы с Борькой считаем, что все эти свадьбы… – Женя презрительно, точь-в-точь как ее Борис, скривила губы. – Все эти белые платья с фатой и машины с кольцами – жуткая советская пошлятина!

– А зря! С пузом-то и в фате ты была бы уж больно хороша!

Незамужняя дочь ждет ребенка! – понятно, что эта новость сразила Леню, и все-таки он не должен был так грубо возражать девочке. Женя густо покраснела, склонилась над пустой тарелкой, и ее стало невозможно жалко. Еще и потому, что весь ее скепсис по поводу машин и платьев был сплошной бравадой. Разумеется, ей хотелось бы и красивое белое платье, и свадьбу в ресторане. Вертихвостка не упустила бы случая покрасоваться. Женечка пела с чужого голоса. За нее все решил Борис – видимо, редкостный скупердяй, если учесть, что за все время их знакомства он не подарил девчонке и цветочка.

– А где вы будете жить? У нас?

– Нет, мамуль. – У «мамули» сразу отлегло от сердца. – Нам Борькина тетка отдает свою комнату. А пока вы будете загорать, можем пожить здесь, покараулить.

– Видишь, Нин, как все отлично складывается. А чем занимается этот твой Борька, можно узнать?

– Ты разве не знаешь? Он журналист.

– Ага, ясненько. Бездельник, короче говоря.

– У тебя, пап, все бездельники! Один ты у нас ударник коммунистического труда!

Разгневанная Женька умчалась и в знак протеста изо всех сил долбанула дверью в свою комнату. У Лени задергалась щека.

– Дорогой, ты только не волнуйся.

– Не волнуйся?! Я ей покажу, как отцу хамить! Надолго запомнит! Соплюха такая! – Леня уже не владел собой: орал на весь дом и так стучал кулаком по столу, что подпрыгивали тарелки. «Выпустил пар» и, оглянувшись на дверь, перешел на шепот: – Можешь ты мне объяснить, что она нашла в этом жирафе? Журналист какой-то задрипанный! Красаве'ц! Длинный, лысый, морда наглая! – Сморщившись, он неожиданно очень ловко изобразил Бориса, хотя видел его, кажется, всего один раз. – Чего ты смеешься? Ничего смешного тут нет! Нашей Жеке серьезный мужик нужен, положительный, а не какой-то там бумагомаратель. Она и сама балаболка порядочная. Вот посмотришь, ничем хорошим это не кончится. Нашла красавчика! Отворотясь не наглядишься!

– Не кипятись, пожалуйста. На тебя ведь, Ленечка, тоже не угодишь. Этот некрасивый, Слава, наоборот, был больно красивый. Вспомни, как ты говорил: уж больно ваш Славка красивый! На нем всю жизнь чужие бабы виснуть будут! А у Инуси со Славой все хорошо, по-моему, он ее очень любит.

– Ах, по-твоему! – Не желая признаваться, что когда-то был неправ, Леня ехидненько усмехнулся. – Если жену любят, ее не заставляют тяжеленные сумки таскать. Прошлый раз, когда я Инку на вокзал провожал, чуть сам не надорвался. Ясное дело, в Горьком жрать нечего, но нельзя же девчонке, как носильщику, переть! Чего это за муж такой? Сделали из нашей Инки домработницу! Удобно устроились! Мамаша в театре дурака валяет, а Славка все диссертации пишет, пишет…

– Кто бы говорил, Лень? И ты писал диссертации.

– Чего? Хочешь сказать, ты у меня за домработницу была? – Леня обиженно отвернулся, подрагивающей от волнения рукой налил себе нарзана и выпил залпом, точно так, как в молодости выпивал залпом стакан водки, чтобы придать себе решимости. И губы вытер точно так же, по-солдатски, тыльной стороной ладони. – А то ты не знаешь, Нин, что ты для меня всегда была королевой! Я, может, только для тебя все эти диссертации и защищал! Что б тебе не стыдно было, что у тебя муж – дурак деревенский! Старался, вкалывал, а вы… Э, да что говорить!

– Что ты, мой дорогой! Если б ты знал, как я благодарна тебе за все, что ты для меня сделал.

– Ну, ты глупости-то только давай не говори! – Милый Ленька увернулся от благодарного, со слезами поцелуя, подскочил и нервно заходил от стола к окну. – Это мне, уж я и сам не знаю за что, в жизни так повезло, что я тебя-то встретил. Поняла? – Отодвинув штору, он выглянул на улицу: с возрастом признания даются Лене все труднее. – …Ладно, не плачь, хватит уж.

– Не буду… Послушай, Лень, я вот о чем я сейчас подумала. У нас с тобой ведь тоже не было свадьбы. Главное, чтобы Женечка с Борисом любили друг друга.

– Тогда, Нин, война была, а в мирное время должен быть порядок. Вон, у Инки какая замечательная вышла свадьба! Мне Ефим Ароныч по сию пору все вспоминает, как с тобой вальсы отплясывал… А, черт с ними! Как хотят. Баба с возу, кобыле легче! Давай-ка, включи телевизор. Сейчас будут новости, после «Знатоки». Поглядим вместе?

– Обязательно. Только я сначала пойду посмотрю, как там наша невеста.

Невеста с индифферентным видом лежала на диване, изучая «Советский экран», который валяется у нее уже месяц и давным-давно прочитан от корки до корки.

– Ну-ка, Женечка, подвинься. Что ты обижаешься, Жек? Это мы должны обижаться. Если вы с Борисом решили пожениться, почему нельзя было сказать об этом заранее? Из уважения к папе прийти вдвоем, как положено…

– Где это так положено? – «Советский экран» полетел на пол. – Ты посмотри в окно! Двадцатый век на дворе! А вы все с вашими замшелыми установками! Какое имеет значение, пришли мы или не пришли? Вместо того чтобы поздравить меня, учинили скандал! Я взрослый, самостоятельный человек! Закончила институт, через неделю выхожу на работу! Имею я право выйти замуж?

– Безусловно имеешь. Но, по-моему, мы тоже заслужили право рассчитывать, что избранник нашей дочери попросит у нас, у папы, ее руки.

– Избранник?.. Ха-ха-ха!.. – Женька прямо покатилась со смеху. – Ну, ты даешь! Кто это сейчас просит руки или ноги? Одни вахлаки из Урюпинска!

Так и подмывало ответить ей: это твой Борис вахлак! Приличные молодые люди так себя не ведут! Околачивался в доме, поедал суп кастрюлями, а как дело дошло до женитьбы, он, видите ли, не пожелал явиться! Такой вдруг стал современный, куда там! Почему-то Слава посчитал своим долгом попросить у папы Инусиной руки. Пришел в новом костюме, в белой рубашке с галстуком, принес будущей теще цветы… Но ничего этого Женя, естественно, не услышала. Иначе она сейчас заорала бы истерическим голосом: так я и знала, что ты приведешь мне в пример свою Инку! Всем известно, что она у тебя самая любимая, а на меня тебе наплевать!

Глупенькая, она всю жизнь, с самого раннего детства и до сих пор, страшно ревнует к Инусе. И не только к Инусе, но и к Лене. Вот и сейчас, судя по обиженно надутым щечкам, Женя злилась не столько на Леню, сколько на «мамулю», которая должна была сразу же занять ее сторону, кинуться вдогонку, а она, предательница, осталась с папой!.. А раз Женечка по-прежнему ревнует, значит, и любит по-прежнему. Конечно, любит. Просто когда эти девчонки влюбляются, они становятся полоумными. И это надо пережить.