Пятое время года

– Девушки, это вам посылает Альберт, вон с того столика. Угощайтесь.

Альберт обворожительно улыбался. Кивнул и, как только Галка, улыбнувшись в ответ, двумя пальчиками взяла ягодку и поднесла к губам, вылез из-за стола и походкой уверенного в себе мужчины решительно направился к «девушкам». Зардевшаяся Галка успела лишь шепнуть:

– Нинуль, ты меня сильно презираешь?

– Ни капельки, я тебе даже зави…

Глава седьмая

1

Зеркало в примерочной, будто нарочно, подчеркивало все недостатки, увеличивало, но даже в нем было видно, что темно-коричневая шубка из блестящей норки идет необыкновенно. Очень красивая! Пожалуй, ничуть не хуже, чем у соседки из второго подъезда, жены директора комиссионного магазина на Комсомольском.

– Как, Нин, нравится?

– Конечно, нравится. Только очень уж дорого! Четыре тысячи двести рублей! Это больше, чем когда-то стоила твоя «волга». Давай еще подумаем?

– А чего думать-то? – Леня рассердился и, даже не дождавшись, пока она отдаст роскошную шубу продавщице и переоденется в свое еще вполне, между прочим, приличное зимнее пальтишко с енотовым воротником, направился к выходу.

По лестнице спускался впереди, небрежно держа в руке новые кожаные перчатки из «Власты». Такой «антересный» в длинной дубленке, синем мохеровом шарфе и, по моде, без головного убора, что невольно закрались сомнения: может быть, действительно надо купить эту шубу? Чтобы соответствовать шикарному Леньке.

– Ну куда ты помчался? Дай я возьму тебя под руку! Иначе мы с тобой потеряемся.

Народу в ГУМе – дикое количество! Такое впечатление, что здесь собрался весь Советский Союз. С трудом продрались сквозь толпу на первом этаже и, распаренные от жары и давки, еле выползли на улицу Куйбышева, где Леня поставил машину.

– Так чего, будем покупать?

– Нет, наверное, нет. Безумно дорого! Скажи, зачем мне в сорок пять лет такая шуба? Куда я в ней пойду? По магазинам? В очередях толкаться?

– Можно подумать, ты, кроме магазинов, никуда не ходишь! В гости, в театр, в ресторан, да куда угодно! Еще лет десять пройдет, тогда уж, может, будет и ни к чему, а нынче в самый раз. Ты у меня еще ого-го! Особенно в мехах! – Милый Ленечка расхохотался и, обняв за плечо, игриво прижал к себе.

– Я, право, не знаю, дорогой. Честно говоря, лучше бы купить шубки девочкам. Не норку, конечно…

– Опять девочкам! Они у нас и так наряжены, как куклы, чего только нет! – Леня явно разозлился: подойдя к машине, сначала никак не мог попасть ключом в замок, потом резко распахнул дверцу. – Хотел тебе подарок сделать, чтоб ты у меня как человек была одета!

– А так, что же, я одета не как человек? – Теперь уже и самой стало обидно: чем это она плохо одета? Хамство какое-то!

Леня молчал, зло переключал свои «передачи». Обиженная, она тоже молчала, хотя, скорее всего, была неправа: раз Ленечке так хочется сделать ей подарок, то отказываться – просто свинство. Вернулся третьего дня домой, румяный с морозца, сияющий, прямо с порога торжественно объявил:

– Ну все, Нин! На книжке у меня порядочная сумма собралась, на днях получу деньги за учебник, и купим тебе норковую шубу! Будет тебе от меня подарок к нашей серебряной свадьбе. Поедем в субботу в ГУМ, я там сегодня уже кое-что присмотрел…

У гостиницы «Россия» отчаянно взвизгнули тормоза, тряхнуло вперед, назад, от страха перехватило дыхание, но не за себя, за Леню с его стенокардией: если такой опытный водитель, как он, чуть не вылетел на «красный», значит, расстроен ужасно.

– Ленечка, купи мне, пожалуйста, эту норку! По правде сказать, я о такой мечтала всю жизнь. Не сердись на меня, Лень! Я не подумала. В последнее время я вообще что-то туго соображаю.

– А чего это ты вдруг стала туго соображать? Раньше за тобой такого не наблюдалось.

– Я очень волнуюсь за Инусю. Что-то с девочкой происходит не то. Она стала на себя не похожа. Нервная, раздражительная.

– Небось, влюбилась? Двадцать лет уже, пора.

– Не знаю. Я ничего теперь о ней не знаю, понимаешь?

2

Завтра Новый год, а настроение – хуже некуда. Все валится из рук. Начинку для пирожков пересолила, сожгла печенье. А как не сжечь, когда в соседней комнате плачет любимая девочка и все мысли только о ней? Главное – не знаешь, как к ней подступиться, чтобы утешить, хоть как-то помочь. Недавно рядом был милый, родной человечек, верная мамина помощница и подружка, осенью что-то произошло в Инусиной жизни, и все! С тех пор она словно чужая, молчит и молчит. Кто мог предположить, что у Инуси такой скрытный характер?

У свистушки Женьки, наоборот, от мамули никаких секретов, только и знает, что хвастаться своими победами.

– Мамуль, что я тебе сейчас расскажу, умрешь! Представляешь, Вовик Чумаков из нашей группы мне сегодня опять признался в любви! Такой дурак! Сколько можно? Я же ему сто раз говорила, что люблю другого. Ну, ты знаешь, Сашу Быстрова, черненький такой, симпатичный, помнишь? Мамуль, ну как же так, ты Сашку не помнишь!

Да разве запомнишь всех ее Вовиков, Юриков, Толиков, бесконечных Саш и Андрюш? Их целый хоровод. Обрывают телефон с утра до ночи, надоели до чертиков! Или дома толкутся, не успеваешь поить их чаем. По прежним понятиям, не такая уж Женька и раскрасавица, зато по современным стандартам – «клёвая девица»: тощая, длинная, ноги, как теперь говорят, «из ушей растут», большеглазая, курносенькая. И жутко самоуверенная! Куда там! Так нахально разговаривает со своими кавалерами по телефону, что на их месте, кажется, не позвонила бы больше никогда, а эти дурачки звонят снова и снова. Смущаются еще совсем по-детски, не поздоровавшись, басят в телефон: «Женю можно? Женя дома? Позовите Женю!» – и, если вертихвостки дома нет, испуганно кладут трубку… Испугаешься, когда такая конкуренция! За Женькой, во всяком случае по ее вдохновенным рассказам, ухлестывает весь институт, а учатся там по преимуществу одни мальчишки. Это не Инусин филологический факультет педагогического института – один-единственный парень в группе, и тот хроменький «белобилетник».

Крем для торта взбился вполне хорошо, теперь можно наконец-то присесть на табуретку и, поглядывая за тем, как в духовке поднимается тесто, немножко утешиться – послушать концерт Георга Отса. Замечательный голос!

…Цветы роняют лепестки на песок, никто не знает, как мой путь одинок… Вот, и Инусе, должно быть, сейчас тоже очень одиноко…

* * *

Цветы роняют лепестки на песок, никто не знает, как мой путь одинок… Хоть бы мама догадалась и выключила наконец своего занудного Отса! И без его завываний такая тоска, что хочется умереть! Завтра Новый год. Женька смоется в компанию, а старшая сестра, недотепа, опять будет встречать Новый год с родителями и их друзьями. Все будут пить шампанское и желать друг другу счастья. Разве они понимают, что такое счастье?

В дневнике – знаменательное совпадение! – осталась лишь одна чистая страница. Как раз для того, чтобы подвести черту под прошлым, написать крупно, четко, окончательно: Клянусь! С первого января семьдесят первого года я начинаю новую жизнь! Без слез, без воспоминаний…

С облегчением вздохнув: на свете счастья нет, но есть покой и воля! – она подложила подушку под спину, открыла учебник по «зарубежке», но сосредоточиться опять не получилось – захватили радостные мысли о новой жизни. Через два года она закончит институт, пойдет работать в библиотеку, или в музей, или по обещанной протекции тети Гали Балашовой в редакцию, что еще интереснее, и все будет прекрасно… Нет, ничего прекрасного уже не будет! Никогда… Ну и пусть на глаза наворачиваются слезы! Ведь она поклялась не вспоминать и не плакать с первого января, а сегодня только тридцатое декабря. Да и как забудешь те волшебные – голубовато-желтые, дымчатые – сентябрьские дни? Предопределенные судьбой…

В то «роковое» воскресенье она проснулась на рассвете. За темными шторами бубнил дождь… Вот и хорошо! Лишний повод, чтобы не идти вечером в компанию. Никому она там не нужна! А если и нужна, то только потому, что притащит пирог, испеченный вместе с мамой, и громадную кастрюлю салата оливье. Потом, когда все будут танцевать, курить и целоваться, «хозяйственная Инуся» перемоет на кухне посуду… Никакая она не хозяйственная! Просто лучше мыть посуду, чем сидеть на диване и ждать, когда кто-нибудь из воображал-мальчишек, которых в компании всегда меньше, пригласит тебя танцевать.

Утром ненадолго выглянуло солнце, и настроение изменилось: нельзя же все время сидеть дома! Сколько можно читать, вязать шапочки из мохера и смотреть по телевизору фигурное катание? Нужно выбросить из головы всякую чепуху и веселиться, как другие девчонки. Пора, Инуся, избавляться от комплексов!

Накрученные на пиво волосы пышными волнами легли на плечи, ресницы, накрашенные Женькиной тушью, стали длинными-предлинными. Немножко маминой бледно-розой помады, чуть-чуть компактной загарной пудры, купленной «на всякий случай», и получилась не Инуся, а прекрасная незнакомка! Маме с папой очень понравилось.

– Ну девки, вы у меня даете! Называется, смерть парням! Хороша, Инка, хороша!

– Правда, Инуся, замечательно! Смотри, как тебе идет красный цвет. И эта мини-юбочка. А ты не хотела носить ее. Молодец! Будешь сегодня самой красивой.

Японский зонтик с розами сделал сумрачный вечер ярким, радостным. Перепрыгивая через лужи, она выбежала на Комсомольский, поймала такси и уверенно уселась на переднее сиденье, рядом с шофером, хотя раньше стеснялась и всегда садилась только сзади. Шофер, симпатичный молодой парень, всю дорогу рассказывал смешные истории про своих пассажиров, а на улице Фотиевой, под проливным дождем накрывшись с головой курткой, затащил тяжелую сумку с пирогом и салатом в подъезд и спросил телефончик. Телефончик она, конечно, не дала, однако в квартиру на втором этаже влетела в отличном настроении.

– Инуся, где ты пропала? – закричали девчонки. – Пора накрывать на стол! Скоро придут ребята! – Девчонки разглядывали с изумлением, но почему-то ничего приятного не сказали.

Обычная компания – девять девчонок из педагогического и пять мальчишек из МАИ – собиралась отмечать начало нового учебного года.

– Нет, мужичков будет шесть, – неожиданно сообщила Светка. – Витька сказал, что притащит своего родственника из Горького.

Девчонки завозмущались и захихикали:

– Зачем нам нужен этот провинциал? – Да пусть поокает!.. Хи-хи-хи… – А сколько ему лет? – Двадцать семь. – О, так ему уже на пенсию пора!

Когда он вошел, первая мысль была: викинг! Герой легенд и сказок. Только викинги обычно суровые, а этот парень в модном грубом свитере и джинсах иронично улыбался. Не сходившая с его лица ироничная улыбка была не надменной и не обидной, потому что предназначалась не кому-то конкретно, а словно бы всему миру. За столом он оказался рядом, но пока еще не обращал никакого особенного внимания на соседку справа. Он сам был в центре всеобщего внимания: произносил смешные тосты, играл на гитаре и здорово, как настоящий артист, рассказывал анекдоты про Василия Ивановича Чапаева. Девчонки хохотали и умоляли рассказать еще и еще.

– Все, баста! Господа артисты малость притомились, они хочут выпить и подзакусить… Девочки, кто из вас испек этот потрясающий пирог?

– Это Инуся!

Обернувшись, он легким движением откинул назад светлые волнистые волосы и облокотился на стол так, что на несколько долгих мгновений они оказались только вдвоем:

– Вы?!

– Я… то есть, нет. Это мама… то есть мы с мамой…

– Я не о том, я знаю, что красивые девушки не умеют печь пироги. Признавайтесь, это вы? Вы в сновиденьях мне являлись?

Зажгли свечи, погасили свет, из похрипывающего магнитофона вырвалась хорошо знакомая песенка, под которую обычно перемывалась посуда, но сегодня убежать на кухню заставила невыносимая мысль: сейчас он пригласит танцевать Ольгу или Светку. Кто-то вошел на кухню следом. Оглянуться было страшно – вдруг это не он? Близко-близко, над ухом, послышался шепот:

– Полностью – Станислав Андреич Киреев. Коротко – Слава. А мне можно называть тебя Инусей? Тебя невозможно называть иначе.

Она растерянно кивнула, Слава покивал точно так же. Он не передразнивал, просто шутил, и они рассмеялись вместе.

– Покурим, Инусь?

– Спасибо, я не курю.

– Я и не сомневался. Хотя сам, признаться, грешен. Инусь, я пока пойду покурю с девчонками, а ты приходи танцевать. Но, чур, только со мной! Договорились?

Танцевать с ним! Едва не задохнувшись от счастья, она бросилась в ванную, чтобы причесаться, долго смотрела на свое отражение и не могла поверить, что эта красивая, счастливая девочка в зеркале – она, Инуся. А танцы тем временем кончились! В полумраке комнаты Слава перебирал струны гитары: Лыжи у печки стоят, гаснет закат за горой, месяц кончается март, скоро нам ехать домой… Он пел о какой-то иной, недоступной, романтической жизни, так не похожей на ее, Инусино, бледное существование. И та девушка, вместе с которой он ездил на Домбай, конечно же, тоже была совсем другой – высокой, длинноногой и очень современной.

Снова включили магнитофон. «Белый танец!» – крикнула Светка и потащила Славу танцевать. После Светки в него вцепилась Наташка, за Наташкой Ленка, за Ленкой Ольга. Сначала он украдкой разводил руками: мол, ничего не могу поделать, вот привязались! – но очень скоро его смеющиеся глаза перестали искать девочку на диване.

Проглотив слезы, она потихоньку ушла на кухню, быстро запихала в сумку грязную кастрюльку и противень, схватила плащ с вешалки и кинулась к входной двери…

– Инусь, ты что, уже уходишь? Подожди, я провожу тебя! Только захвачу гитару и скажу всем «до свидания»… До свидания всем!

Девчонки застыли, как в финале пьесы Гоголя «Ревизор».

С гитарой под мышкой и с громыхающей сумкой в руке Слава шел рядом, шутливо подделываясь под маленькие, торопливые шаги и так же шутливо поглядывая в темное, облачное небо, рассказывал, как этим летом две недели беспрерывно мок под проливным дождем, спускаясь вместе с друзьями на байдарках по Чусовой… Долгий путь от универмага «Москва» по Ленинскому, мимо парка культуры, через Крымский мост и по Фрунзенской набережной показался до обидного коротким.

Следующий вечер вдвоем был наполнен классической музыкой. Раньше классическая музыка представлялась скучной, непонятной, бессмысленной. Как говорила мама, «Инусе медведь наступил на ухо и еще немножко потоптался». В тот необыкновенный вечер в Большом зале Консерватории на концерте Владимира Крайнева сначала она лишь старательно слушала Прокофьева и вдруг, во втором отделении, почувствовала, что этот загадочный мир музыки ей не чужой. В нем так хорошо! Особенно вдвоем со Славой.

Концерт закончился, публика начала расходиться, только Слава все еще не мог расстаться с музыкой – задумчиво смотрел на сцену. Минуту, две…

– Слава! – Она осторожно коснулась плеча в клубном пиджаке. Слава не ответил.

Прошло еще несколько минут, в зале становилось все темнее, и в душу закрался страх.

– Слава, что с тобой?!

– А?.. Что?.. Ой, извини, пожалуйста, Инуся! Я всего-навсего задумался. Никак не мог решить одну безумно интересную задачу.

– Решил?

– Разумеется. Под Прокофьева голова у меня всегда работает отлично!

Слава – удивительный! Красивый, образованный, умный. Он все оценивает по-своему, тонко, глубоко. Свободно говорит по-французски, читает по-английски и по-немецки, блестяще знает литературу, историю, философию, музыку, живопись, хотя занимается теорией каких-то «графов»…

Дожди улетели куда-то, и обрушилось пронзительное бабье лето. Хотелось петь от счастья и гулять, гулять, гулять по шуршащим под ногами листьям бульваров. Дворники сгребали листья, жгли костры, и легкий, сладкий, голубой дымок стелился, клубился, окутывал неподвижные желтые деревья и приятно щекотал нос.

– Люблю московские бульвары! В общем-то ваша Москва – город прозаический, купеческий. В бульварах же есть какая-то загадка, нечто импрессионистское. Особенно осенью, когда все краски размыты. Давай как-нибудь обойдем с тобой все? Помнишь, как пел Ив Монтан? Кольцо Больших бульваров обойти хотя бы раз! Когда я стану всемирно известным математиком, то непременно отправлюсь в Париж и первым делом обойду все бульвары! – Рассмеявшись, Слава обнял за плечи и впервые легко коснулся губами щеки. – Пойдем в кино, в «Россию»? Очень хочется побыть с тобой в теплой темноте.

На огромном экране наши войска брали Берлин. Стреляли танки, гремела артиллерия.

Но она не видела и не слышала ничего: Слава один за другим целовал ее пальцы, а когда на экране была ночь, отбрасывал губами волосы со щеки. Двухсерийный фильм закончился невероятно быстро. Или так показалось? На Тверском бульваре уже зажглись фонари.

– Дурацкий фильм, правда, Инусь? Если все было так победоносно, то почему погибли двадцать миллионов советских людей? Впрочем, не мне судить о недостатках или достоинствах этого кинища, я смотрел лишь на тебя… Куда пойдем теперь? Не пропустить ли нам по рюмочке?

В шашлычной у Никитских ворот, в дымном, жарком зале, переполненном запахами кавказской кухни и гулом голосов, после двух рюмок сладкого, крепкого вина под шашлык «по-карски» голова начала кружиться, кружиться, кружиться, а после третьей начали мучить подступающие к горлу слезы: завтра ночью Слава уезжает!

В последний вечер она ждала Славу на скамейке возле университета. Ждала ужасно долго – сорок минут! – вглядываясь во всех молодых ученых, выходивших из массивных дверей высотного здания, и с каждым новым незнакомым лицом теряя надежду: они разминулись! Когда же на улицу вышел и побежал навстречу веселый викинг в черном плаще, она поняла: со Славой разминуться невозможно! Он ни на кого не похож! Он необыкновенный!

– Прости, Инусь! Сегодня последний день конференции, и, как обычно, под конец завязалась весьма плодотворная дискуссия. Пойдем побродим?

В темных аллеях на Ленинских горах тоже шуршали листья. Слава почему-то молчал.

– Ты опять решаешь какую-нибудь задачку?

– Уже решил. Рядом с тобой мне удивительно хорошо думается.

Скамейка в кустах еще густой, зеленой сирени была холодной и влажной от вечерней росы. Слава подхватил и усадил к себе на колени:

– Ты такая легонькая! Как маленькая девочка… Ты будешь меня ждать, девочка Инуся? В ноябре у меня защита, так что я приеду нескоро, но звонить тебе буду каждый божий день…

«Каждый божий день», лишь только раздавался звонок, она летела к телефону, недели через две нарочно перестала подходить – ведь в жизни все устроено по «закону подлости»: если не подойдешь, то позвонит именно он. Не помогло…

Прошло три с половиной месяца, как Слава уехал. Чего еще ждать? А сегодня тем более – со вчерашнего дня не работает телефон. Мастер так и не явился… И хорошо, и отлично, и замечательно! Пусть совсем не приходит!

Строчки в учебнике сливались. Звонок в дверь поверг в еще большее отчаяние: все-таки притащился этот чертов мастер! Сейчас починит телефон, и опять страдания…

– Инусь, можно? – Не дожидаясь ответа, какая-то возбужденная, раскрасневшаяся, мама прошмыгнула в дверь и зашептала: – Там пришел молодой человек…

– А мне какое дело? Или ты решила сосватать меня за телефонного мастера? Думаешь, я больше никому не нужна?

– Что ты, что ты, дружочек! Зачем мне тебя за кого-то сватать, когда к тебе вон какой красавец явился!

– О чем ты говоришь? Я не понимаю. Кто явился?

– Молодой человек. Отрекомендовался как Станислав Андреевич, а коротко – Слава. Давай-ка быстренько причешись и переоденься! Как говорит Женька, наведи марафет. А я пока предложу твоему Славе чаю и займу его светской беседой. – Ласково потрепав по руке, мамочка хитренько, точно как папа, подмигнула и понизила голос до шепота. – В твоего Славу я и сама влюбилась бы, пожалуй! Где ты нашла такого красавца?

Лишь только за мамой закрылась дверь, ее самая счастливая на свете дочь подпрыгнула на кровати: «Ура! Завтра Новый год!» – выдрала последнюю страницу из дневника и разорвала дурацкие клятвы на мелкие кусочки.

3

Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом! Отцом – еще ничего. Отец спит себе спокойненько и уже, наверное, досматривает третий сон. А вот матерью! Да еще двух дочерей! Где их только черти носят в двенадцатом часу ночи?

В темной кухне, взгромоздившись на табуретку, она встала коленями на подоконник и выглянула вниз: может, девчонки целуются со своими кавалерами возле самого подъезда?.. Никого!.. Честное слово, нет покоя! Так хотелось почитать в тишине «Мастера и Маргариту». Галка дала два номера журнала «Москва» только на три дня – говорит, у нее еще сто человек на очереди. Вчера Женька отобрала, читала до самого рассвета, сегодня опять ничего не получается: сидишь тут, как курица на насесте, и сходишь с ума из-за противных девчонок! Куда же они провалились?.. Инусю, безусловно, можно понять – опять приехал ее красавец Слава, на все студенческие каникулы. Но тоже надо иметь совесть! Три дня девчонка пропадает с утра до ночи. Сегодня убежала в десять часов и за весь день ни разу не позвонила. Слава, конечно, положительный молодой человек, он всегда провожает Инусю домой, однако всякое может случиться: вдруг поссорились? Девчонка разволновалась, расплакалась, понеслась сломя голову… и попала под машину! Ужас! Ну, где же она в конце концов?.. А Женька где? Уперлась в гости, на день рождения к какому-то мальчику в Кузьминки. Это же чертова даль!

На дорожке между сугробами по-прежнему не было ни девочек, ни мальчиков. Звук захлопнутой двери стал полной неожиданностью. В темноте чуть не переломав ноги об табуретку, она, как фурия, выскочила в коридор.

– Женя, если ты обещала вернуться к одиннадцати, значит, в одиннадцать должна быть дома! Почему я должна волноваться каждый раз?

– Мамуль, да ладно тебе. Что ты все волнуешься? Куда я денусь?

– Учти, завтра никуда тебя не пущу!

Женька надулась. Не преминув воспользоваться удобным случаем, бросила грязные сапоги прямо посередь коридора и обиженно удалилась. Двух секунд не прошло, а из-за гневно захлопнутой двери уже появилась ее ехидная физиономия:

– Интересно, а Инка где?

– Скоро придет.

– Ага, значит, Инке можно, а мне нельзя?

– Женечка, будь добра, ложись спать! Инусе, между прочим, уже двадцать лет, а тебе только семнадцать.

Для нашей Женечки это не аргумент – недовольно фыркнула и закрыла дверь перед самым носом. Нахалка!

Одна явилась, на душе стало полегче, но строчки таинственного, завораживающего романа проплывали мимо. Чтение Булгакова в таком взвинченном состоянии было поистине кощунством. Стрелки часов на буфете между тем показывали уже четверть первого… Где же Инуся? Еще пятнадцать минут – и надо будить Леню! Пусть звонит по больницам… или по моргам?

В гнетущей тишине загудел лифт. Наконец-то! На лестничной клетке, обезумевшая от страха, она первой распахнула дверь остановившегося лифта:

– Инуся, я чуть не сошла с ума!

– Мамочка? – Сомнамбулическая Инуся так нежно обнимала двумя руками большущий букет красных гвоздик, словно это был не букет, подаренный Славой, а сам Слава. – Не сердись, пожалуйста… Слава сегодня сделал мне предложение. Он сказал: мне очень хочется, Инуся, чтобы ты стала маленькой хозяйкой моего большого дома. Ты только не говори пока никому, хорошо?

Сомнамбулическое состояние вскоре сменилось диким восторгом: Инуся обнимала и целовала «самую любимую на свете мамочку», настойчиво требуя подтверждений своим восторгам:

– Правда, он замечательный? Необыкновенный! Удивительный! Ведь правда?

– Да-да, дружочек, настоящий принц. – Бурно порадоваться вместе с Инусей не получалось: понятно, любовь, и все-таки стало обидно, что девочка с такой легкостью, не задумываясь, готова расстаться с мамой, папой, Женечкой – самыми близкими людьми. – Пойдем спать, Инуся, уже очень поздно. Завтра все обсудим.

Ни о чем не подозревающий Леня сладко посапывал во сне. Ему везет – все девчачьи страдания, переживания, проблемы обрушиваются исключительно на маму. Папе остается лишь «завизировать» уже обдуманные, готовые решения. Как на службе, поставить свою «подпись».

На правом боку предстоящее Инусино замужество не казалось таким уж трагическим событием. В конце концов когда-нибудь оно должно было произойти, да и жених хоть куда! Красавец, должно быть, умница, раз в двадцать семь лет уже кандидат наук, воспитанный, вежливый парень. Всегда с цветами. И Горький недалеко, всего-то четыреста километров. Будут часто приезжать, звонить.

На левом боку опять начинало щемить сердце… Как же можно отдать Инусю, такую наивную, сентиментальную, домашнюю, в жены малознакомому, в сущности, человеку? Он увезет ее в чужой город, где у девочки не будет ни родных, ни друзей, и если вдруг что-то не заладится, то и защитить ее будет некому. Вполне возможно, этот Слава вовсе не такой уж «замечательный». Где, спрашивается, он пропадал четыре месяца? Почему не позвонил несчастной девчонке? Инуся говорит, у него были проблемы с диссертацией. А у кого нет проблем? Это не оправдание. Нельзя поверить, что у человека не нашлось минуты, чтобы снять трубку и позвонить любимой девушке. Что же это за любовь такая?