Пятое время года

– Э, нет, чувиха, мы так не договаривались! Ты кончай давай вешать на меня чужие подвиги!

Удар был настолько неожиданным,

что она оторопела. И вдруг увидела себя словно со стороны: растерянная дура с открытым ртом стоит перед развалившимся на топчане с «медведями», ухмыляющимся мужиком. Неужели это она, Женька Орлова? Фигушки!

– Тогда пока! Счастливо оставаться! Большой привет! – Этого говорить было не нужно, не нужно было и хлопать дверью – какая идиотка! – но что сделано, то сделано.

На заднем сиденье такси, несущегося в Кратово, к Надьке на дачу, она до скрежета в зубах сцепляла челюсти. До боли впивалась ногтями в руки. Возле знакомой калитки кинула шоферу червонец, толкнула калитку и почувствовала, что все – полный аут!

Верный друг Надюха бросилась навст

речу и тоже зарыдала. Уложила в гамак и стала покачивать, так бережно, как будто качала не лучшую подружку, а будущего младенца.

Валентина Степанна, своя в доску тетка пятьдесят восьмого размера, моментально бросила драть сорняки вдоль забора, на секунду прослезилась из солидарности и тут же с веселой уверенностью отмахнулась пухлой, загорелой рукой:

– Женюра, не переживай! Мужчины, они никто жениться не хотят! Ты думаешь, мой Семен Наумыч очень мечтал расписаться? Ни боже мой! Все тянул волынку – то у него сестра хворает, то мама болеет, то тетя Бетя умирает. А я была уже на третьем месяце! Ждала Надюшку. Что делать? Тут мне и подвернулся один хромой летчик. Для отвода глаз. Ну мы с тем летчиком и загуляли! Каждый вечер на танцы. Под Шапировыми окнами под ручку! Мой Сеня в момент опомнился. На коленях стоял, умолял: Валя, пошли распишемся! Тебе, Женюра, первое – надо вызвать в Борисе ревность, вот что я тебе скажу.

Вечерком на террасе, под розовым абажуром, жутко заводная Надькина мать раскинула картишки на трефового короля. Вышла ему ранняя дорога в казенный дом.

– Ну, что я вам говорила? Прямая твоему Борису дорожка в ЗАГС! Главное, ты, Женюра, держи фасон. Вроде ты в Борисе ни грамма и не нуждаешься. Поживи у нас на даче. Пусть он тебя поищет! Пусть слезами умоется! После, когда встретитесь, тоже сразу не сдавайся: мол, я и замуж-то не очень хочу, мол, и другие-то меня как звали, да я им всем отказывала!

История умалчивает о том, обливался ли Борька горючими слезами, пока она целую неделю отсиживалась у Надьки на даче, звонил ли каждые пять минут (мамуля в это время пребывала в Переславле, а с папой он вряд ли бы вступил в переговоры), но стоило отпереть ключом дверь родного дома, как затрезвонил телефон.

– Джейн, ты куда провалилась?

– Никуда не провалилась. Загорала у друзей на даче. А что случилось, я не понимаю?

– Как это что случилось? Что за понты, подруга? Я только пошутил, а ты взяла и смылась. Давай выходи! Через час буду у твоего подъезда!

Со смеху сдохнешь! Наставления Надькиной матери и ее примерчики из жизни дремучей сельской молодежи пятидесятых оказались не полным фуфлом.

Из окна кухни отлично просматривалась скамейка, на которую гораздо раньше, чем через час, уселся взмыленный Борька… Отдохни, чувак! Пять минут, десять, пятнадцать, и он начал нервно посматривать на часы, высоко вскидывая руку.

Накинув пиджачок, девушка не спеша вывалилась из подъезда и независимой походочкой направилась к скамейке под яблоней: «Привет! Как жизнь молодая?» – а когда Борька набросился с поцелуями, капризно увернулась.

– Джейн, кончай выпендриваться! Ты же мать моего будущего ребенка! Я тут на досуге мозгами пораскинул: надо нам с тобой взбрачнуться. Создадим крепкую советскую семью, ячейку государства. Будет хоть кому на старости лет поднести стакан воды. Если, конечно, пить захочется, как говорил один старый еврей в анекдоте… Джейн, ты самая клевая баба во всей Москве и ближнем Подмосковье!

– Да я вроде и замуж-то не хочу. Меня и другие-то как звали, да я им всем отказывала… – Не выдержав, она закатилась от смеха: до того глупо-растерянной была в эту минуту Борькина физиономия. Ну, разве можно обижаться на этого дурачка? – Черт с тобой, я тебя прощаю! А где жить будем? Давай тогда снимай квартиру.

– Ты чего, Женевьева, оборзела? Я что, по-твоему, подпольный миллионер или член Политбюро? Перееду к тебе, вместе с пишущей машинкой. Мне все годидзе. Район клевый, хаза нормальная – сорок четыре метра жилой площади. Теща готовит потрясно.

– Нет, так дело не пойдет! Какой может быть секс, когда за стенкой папа с мамой? Придумай что-нибудь побалдёжней.

– Какая ты привередливая, однако! Ладно, что-нибудь придумаем.

Придумали! Тетя Циля отдает «ребятам» свою берлогу, а сама отваливает к Розе. И вот, в один дождливый вечерок – с «ключами от квартиры, где деньги лежат» – отправились ребятишки на экскурсию в Воронью слободку. То бишь на улицу пламенного революционера товарища Обуха. Не успели они с Борькой ввалиться в Цилин екатерининский особняк с колоннами, как изо всех щелей коммунального лабиринта, словно привидения, выползли любопытные старухи, похожие друг на друга, как близнецы. Судя по седым космам и маразматическому пучеглазью, вся эта шайка кантовалась здесь еще до пожара тысяча восемьсот двенадцатого года.

Цилино логово, по заказу, оказалось балдёжным дальше некуда! Орнамент из пятен разнообразного происхождения на драных обоях наводил на мысль о бренности жизни, с потолка прямо на башку валились куски отсыревшей штукатурки. Все пищало и скрипело – дверь с замазанным краской стеклом и латунной ручкой в виде морды придурковатого льва, черно-рыжий паркет, канцелярские стулья, списанные из какой-то конторы, и уродская, попахивающая дихлофосом от клопов тахта.

Борька, естественно, предложил опробовать «брачное ложе». Под сломанную ножку подсунули стопку журналов «Здоровье», плюхнулись – выдержала, но с сексом вышла осечка: беременную начало выворачивать наизнанку. Доконал дихлофос. В Борькином свитере на голое тело она рванула в коридор, посшибала по дороге энное количество полоумных старух, забросила в сортире амбарный крюк и… сраженная расписным унитазом и всем прочим, в полуобморочном состоянии двинулась в обратный путь.

На Фрунзенской, в своей чистенькой «светелке» с видом на прозрачные Ленинские горы, она крепко призадумалась о целесообразности предстоящего бракосочетания. Прикинула все «за» и «против» и самым категорическим образом набрала Надькин номер. Фиг с маслом! Цековский абортарий был на замке – врачиха смоталась в отпуск. Информация, подсобранная у знакомых баб, оказалась настолько леденящей душу, что вывод напрашивался сам собой: лучше умереть своей смертью на Цилиной дихлофосной тахте, чем отдать себя на растерзанье садистам из районной больницы. Фигушки им! Перебьются!

Огонек второй сигареты прочертил в ночи отлично спланированную дугу и вслед за первым погас на крыше «запорожца» старпера из пятой квартиры… Пусть дед поменьше выступает, когда девушка курит в подъезде! Вот предки отчалят на свои юга, тогда можно будет и покурить с комфортом – в кресле у телика.

3

В два часа дня было сумрачно, как холодным осенним вечером. Ноги в сырых босоножках совсем окоченели, а длиннющая очередь на такси в аэропорте Быково все не уменьшалась: откуда-то, будто черти из-под печки, выныривали усатые и, видимо, очень выгодные пассажиры в огромных кепках и наглые таксисты сажали их вне очереди.

– Вот, сволочи! – вслед каждой отъезжающей «волге» возмущался Леня и с не меньшим возмущением вскидывал сердитые тучки-глаза на свою во всем виноватую жену. – Ты тоже хороша! За каким дьяволом надо было тащить эти чертовы фрукты? Если б не твои ящики, давно бы сели на автобус и были дома!

– Пожалуйста, не ворчи. Мы с тобой сколько слопали фруктов? Отдыхали, загорали, ездили на экскурсии, прожигали жизнь по ресторанам, а беременная девочка все это время работала. Хорошо, если в Москве сейчас есть яблоки, а Женечке необходимы витамины. Не говоря уже о том, что она обожает фрукты.

Аргументы не подействовали. Нахохлившийся под косым, пузырящимся в лужах дождем, от которого не спасал и большой черный зонтик, Леня продолжал бурчать.

– Угомонись, в конце концов! Скоро приедем домой, попьем чайку с вареньицем, согреемся и навсегда забудем и об этом дожде, и об этой очереди…

В квартире оказалось ненамного теплее, чем на улице, и еще темнее. Повесив насквозь промокший плащ на «плечики», Леня зажег повсюду свет, а она первым делом понеслась на кухню, чтобы побыстрее поставить чайник, и на пороге остолбенела.

О боже! Даже самые мрачные тайные прогнозы насчет того, во что могут превратить Женька и ее вряд ли хозяйственный Борис уютную кухню за двадцать четыре дня, не шли ни в какое сравнение с тем, что предстало перед глазами. Полная мойка грязных, покрывшихся сизой плесенью тарелок, чашек, стаканов! На плите – нагромождение сожженных, в сале, сковородок и кастрюль! А плита! Да что там плита! Стоило сделать шаг, и тапочки прилипли. Несчастные, наверное, ни разу не политые фиалки были задвинуты в угол – на подоконнике в три ряда выстроились мутные молочные бутылки.

– Ленечка, поди сюда! Посмотри, что тут творится!

Перепуганный по-детски обиженным всхлипыванием, Леня примчался мгновенно и тоже остолбенел.

– … Мать честная! А зачем они чайник-то на пол поставили?

Во всем пузатом «ЗИЛе», перед отъездом набитом продуктами для беременной Женьки и банками с вареньем, грустило расколотое блюдечко от синего сервиза с засохшим кусочком лимона. Зато в морозильнике была обнаружена целая сосиска. Скрюченная и почерневшая от времени.

– Попили, называется, чайку с вареньицем! Тьфу! – Брезгливо, двумя пальцами, приподняв липкую крышку, Леня заглянул в сахарницу: – Нин, тут, между прочим, тоже ничего нет. Все сожрал дорогой зятек!

– Уж сахар-то мы с тобой найдем! Я перед отъездом купила четыре килограмма. Думала, приеду, сварю твое любимое варенье из «китайки».

Открытые один за другим шкафчики были однообразно пусты. Не то что сахара, не осталось даже пшена.

– Ничего не скажешь, хорошо нас встретила любимая дочка! Ладно, пойду посмотрю, цела ли моя бутылочка коньячку.

Коньячок, видимо, нашелся. «Ура! Живем, Нинка!» – послышался из столовой радостный голос… Много ли человеку нужно для счастья? Всего-навсего перехитрить любимого зятя, ловко спрятав от него бутылку в овальной немецкой супнице. Счастливый тесть весело подмигнул угрюмой теще:

– И как это ты догадалась фруктов привезти? Давай-ка помой нам виноградику.

Две рюмки коньяка с виноградиком сделали свое дело – стало безумно смешно.

– Лень, представляешь, он даже пшено сожрал!

– Кулеш, небось, варил с голодухи.

Молодожены подоспели вовремя: уже и квартира напоминала человеческое жилье, и холодильник не пустовал – Леня приволок из гастронома две неподъемные сумки, простояв по очередям больше полутора часов.

Нахалка Женька, вместо того чтобы обрадоваться, вытаращилась как баран на новые ворота:

– Что это вы принеслись раньше времени? Вы же говорили, тридцатого.

– А сегодня какое? Сегодня и есть тридцатое.

– Правда? – Женька перевела круглые глаза на Бориса, тот кивнул, и она расхохоталась. – Надо же! Я была полностью уверена, что сегодня двадцать девятое! Мамуль, а мы, вот тут, притащили пельмени на ужин.

– Большое вам спасибо!

В субботу Леня вскочил ни свет, ни заря, наспех побрился, выпил стакан чая вприкуску и, охваченный нетерпением, принялся бродить по пятам и бубнить в ухо:

– Нин, что же они все дрыхнут? Ведь собирались сегодня переезжать… Нин, ну когда же они наконец подымутся?

– Прекрати! Как тебе не стыдно?

– А что я такого сказал?.. Слушай, а давай я их сам отвезу, на наших «жигулях»? Иначе они, пожалуй, сегодня не уедут…

С улицы Обуха Ленечка вернулся в отличном настроении. Протянул купленные на обратной дороге бутылочку шампанского и «Киевский» торт и со смехом замотал головой:

– Да-а-а, Нинк, давно я такого бардака не видал! Грязища в этой комнатухе по колено! Тебя б туда, ты б потом дня два в обмороке валялась!

– И что же ты тогда такой веселый? Выставил девочку из дома, затолкал в какую-то конуру и радуешься!

Леню она попрекнула, а у самой-то совесть была нечиста. Помахав вслед просевшим под грузом чемоданов и коробок с Женькиным приданым красным «жигулям», раскрепощенная теща, как на крыльях, понеслась домой, в пустую квартиру. Постояла под душем в свое удовольствие, в первый раз после приезда завернулась в поролоновый халат, намотала на мокрые волосы тюрбан из полотенца и блаженно растянулась на диванчике: господи, как же хорошо!..

– Наверное, мне следовало поехать с ними. Помогла бы Женечке убраться.

– Нечего! Пусть жираф сам убирается! Нам и здесь еще за ними грязь возить и возить. Ты уж, небось, и позабыла, что на курорте отдыхала? Какое счастье, Нин, что они выкатились! – На радостях, не откладывая, Леня начал откупоривать шампанское.

– Может быть, мы все-таки поступили нехорошо? Лучше бы они жили у нас.

Бутылка шампанского с такой силой обрушилась на стол, что пробка артиллерийским залпом выстрелила прямо в потолок.

– Не хватало мне еще на старости лет с этим хамом под одной крышей жить! Тогда я уйду из дома, поняла? Говоришь с ним, а он все молчит да ухмыляется! Будто он умный, а я дурак! Меня за дурака еще никто не держал! Изображает из себя не пойми кого, а сам бездельник, каких свет не видывал! Муж называется! Беременная жена с ранья на работу тремя транспортами тащится, а здоровенный бугай дрыхнет до полудня!

– Умоляю тебя, не кричи, тебе нельзя волноваться. Мне тоже обидно за Женьку, но что же делать, если Борис журналист? Ему не надо бежать на службу.

– Да какой он журналист? Не журналист он, а… ! – Отвернувшись, Леня темпераментно заартикулировал губами. По окончании немой трехэтажной тирады в адрес Бориса, так сильно задевшего его самолюбие, посотрясался от смеха и успокоился. – Он сам дурак. И циник. Я его тут спрашиваю: о чем вы, Борис, пишете? Дали бы почитать. А он мне: охота вам читать всякую чушь? Откройте любую газету, там такой же бредятины навалом… Порядочный человек может так относиться к своей работе? Не выйдет из этого пустобрёха ничего путного! На него, как ты понимаешь, мне наплевать, мне Женьку жалко. Такая способная девка, инженер, а повязала себя по рукам и ногам!

4

Кормящая мать натрепалась по телефону со всеми своими подружками и уселась на кухне полировать пилкой длиннющие ногти. Модная стрижечка, мини-юбочка, короче не бывает, яркая майка в обтяжку – не скажешь, что наша Женечка сильно утомилась от забот.

– Мамуль, сделай мне кофейку. Только, умоляю, без сахара! – Вертихвостка кинула пилку в ящик кухонного стола и принялась красить ногти огненно-красным лаком. Сначала на ногах, потом на руках… – Мамуль, а у нас новость. Я выхожу на работу.

– Как?! Илюша же совсем крохотный!

– И что? Роза будет сидеть.

– Но ведь Роза Соломоновна, если я не ошибаюсь, работает?

– С работой Розе пора завязывать. – Осторожно, чтобы не испортить свой маникюр, Женька взяла в ладони чашку, отхлебнула кофейку и в своей прежней воображалистой манере повела заметно похудевшим плечиком. – По Розе давным-давно плачет пенсия! Она же ни черта не видит! Уже рецепт выписать не в состоянии. На днях настрочила какую-то ахинею и чуть не отправила инфарктника на тот свет. Представляешь?

– В таком случае как же ты не боишься оставлять с ней грудного ребенка?

– В квартире Тортила ориентируется отлично. Кроме того, Борька целые дни околачивается дома. Чем бить балду, пусть лучше займется воспитанием сына. А я буду зарабатывать деньги.

По-видимому, Роза Соломоновна – просто святая женщина. Мало того, что, как только родился Илюша, она отдала свою квартиру Борису с Женей и вместе с тетей Цилей перебралась в коммуналку на Обуха, так теперь еще и выходит на пенсию, чтобы сидеть с внуком. Но будь она хоть сто раз святая, хоть раззолотая, ей уже далеко за шестьдесят и, помимо близорукости, у нее еще целый букет всевозможных болезней.

– По-моему, Жень, ты поступаешь безответственно. А если что-нибудь случится? Ты ведь потом с ума сойдешь. Вдруг Розе Соломоновне станет плохо…

– С чего это Розе вдруг станет плохо, когда ей лучше всех? Единственное, что меня всерьез волнует, это ее идиотские методы воспитания. Боюсь, набалует она Илюшку, как своего ненаглядного Бориску… Ой, я же забыла сказать Надюхе одну вещь!

За прикрытой дверью в «светелку» опять началась бесконечная пустопорожняя трепотня, перемежаемая хохотом и «ой, не могу!». Кукушка, кажется, забыла, что пора кормить ребенка, а ехать ей еще через весь город.

– Извини, Женя, что я врываюсь к тебе, но у тебя вообще есть совесть? Роза Соломоновна, пожилой человек, весь день с ребенком, наверное, уже с ног сбилась, а ты все болтаешь по телефону!

– Что-о-о? – Женька чуть не задохнулась от возмущения. Презрительно фыркнула и посчитала необходимым с сарказмом сообщить в трубку: – Представляешь, Надюшк, меня тут родная мать выгоняет из дома!.. Ладно, пока! – Скуластенькая физиономия перекосилась от злобы, совершенно не свойственной Жене. – Могу, между прочим, к вам и не приходить! Перебьюсь! Тоже мне, мать называется!

Хлопнула входная дверь, затем дверь лифта. Дрянная девчонка не вернулась, не попросила прощения.

Горькие всхлипывания в подушку: вырастила хамку! Дождалась! Получила! Всю жизнь посвятила семье, девчонкам, и теперь неблагодарная, бессовестная Женька заявляет, что у нее плохая мать!.. – закончились тупой болью в сердце…

Кажется, Леня вернулся. Значит, уже семь часов.

– Нин, ты где там? Да где ты?.. Чего это с тобой приключилось-то? Ты, никак, ревела? – Когда Ленечка взволнован, он непроизвольно переходит на привычные ему с детства просторечья.

– Женя приходила. Сказала, что я плохая мать… и что больше она к нам не придет!

– Вот зараза какая!.. Но ты не больно-то переживай. Сейчас проветрится по дороге и позвонит, извиняться станет. Вот увидишь. Она ж тебя обожает. Да Женька без тебя дня прожить не сможет.

Хорошо, что на свете есть Ленечка. Верный друг, который накапает валокординчику, даст закусить конфеткой, накинет на ноги плед… И на цыпочках, с заговорщическим видом, притащит в спальню телефон на длинном шнуре: «Она самая!»

– Мамуль, прости меня, пожалуйста! – Голосок в трубке подрагивал: нахалка очень не любит извиняться. – Я больше так не буду! Честно! Просто у меня в последнее время крыша поехала! Представляешь, она тут приперается каждый день… – Сообразив, что раз мать молчит, значит, страшно обижена, хитрюга Женька переключилась на безотказно действующий доверительный тон лучшей подружки. – Клянусь, от нее двинуться можно! Представляешь, Илюшка плачет всю ночь, башка квадратная, а эта притащится с утра пораньше и начинает: Женя, на завтрак Борис предпочитает пюре с котлеткой и кофэ… Женя, почему ви никогда не приготовляете борщ? У Бориса опять запор…

А ведь действительно двинуться можно!

– О господи, Жень, что же это такое?

– Да, мамуль! Она вконец задолбала меня своими ценными указаниями и физиологическими подробностями! Очевидно, на этой почве у меня и произошел сдвиг по фазе. Так что ты не сердись на меня, ладно? Я тебя ужасно люблю! И папулю тоже.

Глава девятая

1

Перед приходом пятилетнего Илюши прячутся все колюще-режущие предметы, чтобы он не выколол себе глаз или не зарезал кого-нибудь из взрослых. Запирается на ключ ящик с лекарствами, иначе бесенок вытряхнет все таблетки на пол и налопается аспирина – Илюшка обожает кисленький аспирин. Убираются в буфет статуэтки и вазочки. И все равно за ним нужен глаз да глаз! Откуда такая бешеная энергия? Ни минуты не посидит – носится, как метеор, и нет ни одного предмета, который не перевернул бы скачущий по диванам, кроватям, стульям и столам неугомонный Илюша…

Ну вот, пожалуйста! Только на минуту отлучилась из спальни, чтобы выключить свистящий на кухне чайник, а на двуспальной кровати не осталось ничего, кроме полосатого матраса.

– Илюшенька, зачем ты бросил одеяло и подушки на пол? Так делать нельзя!

Румяный Илюшка, со слипшимися кудряшками на лбу, еще разок подпрыгнул на матрасе, будто гимнаст на батуте, и обиженно надул губы:

– А Роза мне разрешает кидаться подушками! А тебя я не люблю! Вот!

– Ты что, подлец, сказал бабушке? Сейчас ты у меня получишь! – Женя оторвалась от телефона и, влетев в спальню, отвесила подзатыльник заранее завопившему Илюшке.

На его дикий вой примчался сердитый болельщик проигрывающего «Спартака».

– Что вы тут орете? Дайте хоть матч спокойно досмотреть!.. Илюшк, пойдем со мной смотреть футбол?

– Не хочу футбол, хочу к Розе! А-а-а! А-а-а! А-а-а!

– Нин, ну придумай чего-нибудь! Успокой его в конце концов!

Специально для такого случая в буфете припрятан пакет с «мишками», но сегодня конфеты не понадобились: в дверях возник зевающий Борис. Не дали бедному вздремнуть после обеда!

– Ну-ка, Илюха, иди ко мне!

Вой прекратился, будто Илюшку выключили. Обхватив Бориса за шею, он крепко-крепко прижался к своему любимому папе – притворился, что страшно боится злющих бабушку и дедушку. Борис унес «вождя краснокожих» в угловую комнату, и спустя несколько минут в столовую, потупив темные глазки с пушистыми, девичьими, ресницами, вошел пай-мальчик:

– Я больше так не буду.

За окнами еще не стемнело, а Леня уже начал поглядывать на часы: когда же они отправятся домой? Раздраженный, усталый, он еле сдерживался, чтобы не высказаться по поводу воспитания детей.

Молодежь ушла в половине одиннадцатого. Голова кружилась, покалывало в левом боку… Добраться бы до постели! Добралась, рухнула, однако уснуть не смогла – опять одолели горькие мысли: почему так нескладно все получается? Каждый раз ждешь мальчика, готовишь ему подарки, думаешь, во что поиграть с ним, о чем поговорить, что почитать, а он тут же ломает подаренную машинку, топчет медвежонка, рвет книжки. Ему не интересны ни бабушкины игры, ни ее рассказы, ни сама бабушка. Илюша корчит ей рожицы, не слушается, делает все как будто назло и, слопав все конфеты и набегавшись, начинает ныть: когда мы поедем к Розе?.. Одним словом, ведет себя как избалованный, капризный мальчик, который пришел в гости не к бабушке с дедушкой, а к совершенно посторонним людям. И это так обидно! Ведь он единственный внук. У Инуси, к великому сожалению, детей все еще нет.

Душа болела и за Женю: чувствовалось, что ей очень не хочется возвращаться в свой «скворечник» и она ищет любой предлог, чтобы подольше задержаться в родном доме. Женька гордая, она никогда не жалуется на жизнь, все-то у нее тип-топ, но какой может быть тип-топ в тесной однокомнатной квартирке, где все сидят друг у друга на голове? Только как ей помочь? С квартирным вопросом к Лене лучше не подступаться. Его нелюбовь к Борису столь велика, что он тут же свирепеет:

– Вот помру, тогда делайте, что хотите, а пока жив, ничего я вам менять не дам, поняла? Разбазарить-то все легко! А мало, как жизнь повернется! Вдруг Инкиного красавчика уведет какая-нибудь баба и она приедет обратно? Или Женька расплюется со своим «журналистом» и вместе с Илюшкой заявится к нам? Короче говоря, у девчонок должен быть надежный тыл. Да и нам с тобой не грех на старости лет пожить в хороших условиях. А если вашему жирафу жилплощади не хватает, пусть ж… поднимет и зарабатывает на кооператив. Ради такого дела можно и на Москве-Товарной вагоны поразгружать. Небось, не развалится!

2

Невиданно теплое осеннее солнце било в окна, искрилось в хрустальной вазе с последними подмосковными георгинами – пестрыми, нарядными, прыгало «зайчиками» по стенам, отражаясь от начищенных ножей и вилок, которые раскладывала Женечка.

– Жек, ты что-то мало поставила приборов. Нас же восемь: Балашовы, Левитесы и нас самих, с Борей, четверо.

– Разве он придет?

– А разве нет? Я пригласила его, и он обещал.

– Ну, значит, придет…

Первый тост, за здоровье именинника, Алексея Ивановича, произносил Лева. Говорил красиво, стихами, как на своем творческом вечере. Стул рядом с Женей пустовал, и Леня дважды поинтересовался недовольным шепотом:

– И где же наш дорогой зятек?

Зятек приятно удивил – опоздал всего на час.

– Поздравляю… Всем – физкультпривет! – Подхватив одной рукой пирожок, другой – стул, Борис переставил его поближе к своей «любимой» собеседнице. – Привет, Лия Абрамовна! Какие новости у вас в райкоме насчет коммунизма? Вроде обещали к восьмидесятому году, и что же? Народ заждался!

– Я вам, Боря, много раз говорила и повторяю снова: надо заниматься созидательным трудом, а не ждать.

К счастью, сегодня Лийка была не склонна вступать с Борисом в ожесточенную полемику по вопросам внутренней и внешней политики – повернувшись к нему спиной, она подняла бокал с капелькой шампанского: