Ночь в Новом Орлеане

Изнемогая от усталости, и едва переставляя ноги друг через друга мы с Анжелой (я дал ей имя по дороге, нравится?) добрались до конечной пункта назначения и я упал на колени, тяжело дыша после грандиозной пробежки. Я не сразу вгляделся в место, куда притащила меня она, и не сразу понял, что нахожусь уже далеко за городом. Ну, хоть не на болотах.

– Ну, наконец-то, а мы тебя ждали. Где тебя носило всё это время? Впрочем, неважно. Самое главное, что ты здесь!

Голос доносился из-за правого бока. Я обернулся готовый ко всему. Даже к стае говорящих котов. Но слава эволюции, пронесло. За моей спиной оказалось всего лишь буденного вида зомби, у которого на нерве свисал левый глаз. Зомби смотрел на меня, улыбался и разводил руками, дескать, добро пожаловать.

Я не сразу приобрел дар речи и здравый рассудок. Причины этого тебе, надеюсь, вполне понятны. Поэтому сказал:

– Ваша девушка положила на вас глаз.

И правда. Труп девушки, стоявшей рядом, положил на парня правый глаз.

– Мне просто так лучше видно, – объяснила она.

– Мы вас ждали, властелин.

– Ждали? Вас только двое.

– Это неправда. Нас гораздо больше. Обернитесь, пожалуйста.

От этих поворотов у меня давно должна была заболеть голова. Но, стояла, упрямая.

За моей спиной оказалась огромная, неисчислимая армия зомби. Никогда не думал, что скажу это вслух. Впрочем, и не сказал. А по сценарию, старому как мир, все эти твари должны были наброситься на меня и съесть. Но они просто стояли и смотрели на меня, как я на них. А ещё они улыбались. Весёлая выдалась ночка. Редко такие бывают.

– Наконец-то вы стали теми, на кого были похожи всю жизнь, – пошутил я, не зная, что сказать армии трупов.

Но, наверное, не стоило этого говорит, верно?

Из толпы вышел очень привлекательный и молодой труп светловолосого парня. Он молча подошел ко мне и сказал:

– Здравствуй, владыка. Мое имя Александр.

– Македонский? – не в тему перебил его я.

– Великий, но некоторые называют меня Македонским. Ты оказался ещё и пророком, мастер. Но называйте меня просто Александр.

Вот так встреча.

– А где ты успел выучить английский.

– У меня было время выучить все существующие языки и не только.

– Да уж…

– Ты приказал выучить все языки, чтобы говорить с тобой. Ведь ты не знал, как будешь говорить, когда вернёшься.

– Я сказал?

– Да, семьсот лет назад.

– И… чем ещё занимался? – я уже забыл где нахожусь, даже в последние дни мне не приходилось так много удивляться.

Скорее всего, после этого я уже никогда и ничему не смогу удивиться. Ах, да чего я был наивен!

– Да много чем, но тебя это не должно интересовать. Мы ждём твоих приказов. Все можешь делать через меня.

Я и забыл, зачем хотел найти своё обещанное войско. Но рассудок быстро вернулся ко мне и я сказал:

– Олимпийцы стремятся уничтожить нашу армию.

– Если они и нападут, то сделают это с воздуха, – заключил Македонский.

– Значит, нам просто необходимо ВВС. Что у нас есть?

– Я плохо разбираюсь в этих делах. Но один мой знакомый очень хорошо в них разбирается. Только, его зовут как-то странно.

– Как?

– Сейчас вспомню. Греринг, вроде…

– Герман Геринг?

– Да, вроде так. И его друг, кажется, он называл его милый.

– Эрхард Мильх

– Именно!

– Никогда не думал, что командиры люфтваффе обеспечат меня поддержкой с воздуха. Особенно потому что мой дед воевал против них. Ну да ладно.

Через несколько минут они пришли: два немца и Эрих Хартманн, как бонус. Вместе с ними шли их коллеги, а точнее, заклятые враги. Рядом со мной стояли все асы обеих мировых войн. А я почему-то не удивляюсь.

– Скоро, а точнее, завтра, олимпийцы нападут на нас. Люблю я эти битвы! Но врасплох взять не должны! За одну ночь нужно подготовить авиацию, способную к сопротивлению, сможете?

– Но самолёты не делаются так быстро! – попытался убедить меня в этом какой-то француз. Но русский возразил:

– Нас много, сделаем. Вот только, какие самолёты?

– Без сомнений, – сказал Хартманн, – это будет немецкий мессершмит.

Я посмотрел на англичан, а потом на русских. Окажись они сейчас в 45-ом, стали бы все отрицать. И сейчас в их глазах была крайняя неприязнь. Но в глубине души, они были полностью согласны. Все признали превосходство самолетов вермахта. Русский сказал:

– Но мы не умеем строить немецкие истребители. Лично я умею их только ломать.

Но никто не оценил шутку. Тяжело бедняге.

– Тебя никто не просит ничего строить, – сказал какой-то левый парень, – я – мастер овеществленных иллюзий. Я могу создать десятки тысяч самолётов за одну ночь. Только мне нужны чертежи.

– Я предоставлю вас всеми необходимыми бумагами, майн фрайнт, – сказал Гёринг, – у меня осталось немного.

– Вот и отлично. Гер Гёринг, вы ведь справитесь со стратегией?

– Без промедлений, майн фюрер!

– А вы, генерал Новиков, обеспечите нас хорошими бойцами?

– Все мои хорошие бойцы погибли, но теперь, проблем с этим нет.

– Вот и хорошо, – с облегчение сказал я, – а теперь, личный вопрос: у вас нет места, где я мог бы поспать?

– Конечно, следуйте за мной.

Александр провел меня в какую-то палатку, где царил необычайный уют. И, как в детстве, я лег и сразу заснул…

Мне приснилось, что я был утренним ветром, дующим со стороны Атлантического океана и пронося свою прохладу по всему восточному побережью. Я был свободен, как никогда. Смотрел на всё свысока. Солнце вставало из-за алых туч и лениво шло на своё законное место, чтобы осветить путь миллионам заблудших бродяг. А я дул. То подымался, то опускался вниз. Для меня не существовало никаких границ. Я не боялся высоты. Для меня существовал лишь гладкий простор, над которым я пролетал и двигался дальше. Горы, океаны, поля. Я пролетал и не видел между ними никакой разницы. Для меня все они были домом. И я подумал:

«Что за мелкие существа обитают подо мной? Для кого ты светишь?»

Подумал и понял, что обращаюсь к подымающемуся Солнцу и бледной, опускающейся Луне.

«Это люди, – ответило мне Солнце, – всю свою жизнь я свечу над ними и очень редко вижу, когда они делают что-то хорошее. Они за несколько дней могут испортить всё, что я создавал тысячелетиями. Люди, для которых ты дуешь, высшее зло!».

Это была правда Солнца. И оно не ошибалось.

«Нет, – возразила Луна, – я всю свою жизнь светила для них и видела, как они спят. Они мирные и спокойные. Весь мир держится только на них и их сновидениях. Очень многие из них – мечтатели, художники, музыканты. И не раз я видела, как они взбираются на крышу, пока никто не видит и играют. Некоторые делают это, смотря на меня, и грезят наяву. И в своих грезах создают новые миры, один другого прекраснее. Люди – величайшее в мире добро!».

Это была правда Луны. И она не ошибалась. Хоть я бы и поверил больше Солнцу, так сильно невзлюбил я все живое. Хоть чистую правду говорили и Солнце, и Луна.

«Так кто же они? – так и не понял я, – добро или зло?»

«Они – всё, – ответили сразу оба».

И тут передо мною предстала немыслимая картина: красно-перламутровые тучи сгущались над тысячами гектаров полей с маленькими городками на них. За облаками скрывалась волна гнева и ненависти. И я представить себе не мог, что природа могла создать нечто, столь ужасное и могущественное. Или беспомощное, но прикрывающееся былой славой и подвигами, дыба доказать всем, в том числе и себе, что ещё на что-то способны. Хоть это и было не так.

Вскоре, алые облака стали преобразовываться и набирать знакомые мне формы. В один момент, последние сомнения пропали. Я понял, что передо мною стоит отряд демиургов реальности. Если хоть половина легенд и мифов о них правдивы, то они имеют непосредственное отношение к созданию мира. Но теперь, на их глазах сияла невиданная ненависть ко всему созданному ими. И это было живым доказательством того, что праотцы осознают, что своим детям больше не нужны. Что есть другие боги, которых они предпочитают верить. И озлобленные своей беспомощностью, они сами стремятся к апокалипсису.

Это было лицемерно и так… человечно. Ведь кто ещё мог создать подобное?

Но с другой стороны, навстречу забытым богам шла другая армия. Только в качестве оружия они использовали не магию, а детища людских гениев и безумцев. И было их неисчислимо много. Сотни тысяч мессершмитоф и вел их Эрих Хартманн, за голову которого, как мне говорили, сам маршал Жуков обещал без разговоров присудить звание генерала и героя Советского Союза. Ещё говорили, что он сбил больше русских асов, чем все остальные немецкие пилоты вместе взятые. Но, всё же, 374 боевые победы не так уж много…

И было справедливо, что именно ему предстояло возглавить атаку на богов, только таким людям можно доверить такой поворот. Мне повезло, что у меня есть такие солдаты. И все самолёты летели одним клином на своих малочисленных противников, испытывая не ненависть, а, скорее, долг остановить их. Вряд ли понимая, для чего это нужно. Хоть я и сам не понимаю до конца.

Потрясённые столь неожиданным появлением своих навязанных врагов, боги не сразу обрушили на них свой гнев. Они просто летели им навстречу, восхищаясь количеством и… хорошо выполненной работой? Это не бой, а какой-то цирк. Но, так или иначе, всё это было лишь затишьем перед бурей, секунда которого, растянулась в вечность ожидания безумия.

И вот, небо разразилось громом, и божественный гнев обрушился на воздушную армаду мессершмитоф. Первые тысячи, познавшие их ярость, падали вниз, как бумажные самолетики, которых отказывался держать воздух. Но это была лишь капля в море. И оставшиеся ударили по своим богам всей своей силой, отбрасывая их назад.

Это был безумный, хаотичный и дикий танец. Всё это было так противно, что мне, ветру, стало не по себе от того, что я стал невольным свидетелем всего происходящего.

Но другого выхода я не имел.

Я присутствую при торжестве, когда зло пытается одолеть такое же, равносильное ему зло его же методами. Когда я увидел олимпийцев в приступе ярости, у меня возникла мысль, что я, не смотря ни на что, сражаюсь на стороне добра. Но увидев своих сородичей в таком же состоянии, я понял, что снова ошибся. «Воинов добра» не существует, и существовать не может. Нельзя и быть «воином» и следовать «добру». Это как масло и вода, просто несовместимые вещи. Если воины добра будут сражаться с воинами зла, то что они делают воинам зла? Они приносят им зло, следовательно, они воины зла.

Но потом, я понял, что и это неверно. В этой войне, как и везде, понятие добра и зла слишком относительны. До такой степени, что просто растворяются в терминологии. И, следовательно, перестают существовать. Есть лишь мировое безумие, поедающие друг друга и тем самым, отменяя мировой логос, закон, гармонию и порядок.

А я вообразил себя генералом одной из армий. Подумал, что стою в самом центре событий и могу как-то влиять на их исход. Ведь лучше быть красной точкой в центре серой массы, чем в доли от неё. Но этой самое красной точки просто не существует, потому, что каждый из членов массы ею себя считает. На самом деле, все это лишь однородный минерал. Тусклый и поглощающий. Само существование которого лишено смысла.

Я был такой же песчинкой, как и каждый в моей триллиардной армии. Я никак не влиял на исход событий и, будучи песчинкой, был легко заменим. А в борьбе двух армий не будет победителя. Будут только проигравшие и те, кто навсегда исчезнет в бездонной пасти мирового змея.

У нас нет врагов. Только такие же несчастные, которые должны что-то сделать, чтобы не чокнуться от скуки и всё равно, к чему это приведёт

Эти мысли приведи меня в такое отчаяние, что я собрал все сил, которые, неведомо откуда, оказались у меня. Взлетел в самый эпицентр событий, закружился и с неутолимой скорбью ударил сразу во все стороны. Выплеснул всю силу ветра на них, тем самым, разбросав противников по своим углам…

После этого, я сразу проснулся и не сразу понял, что, собственно, произошло. Понимал только то, что это было фантастично. Это выходило за рамки привычной для нас реальности.

В это момент, в палатку, куда меня поместили отсыпаться, вбежала группа людей.

– Что-то не так? – спросил Александр.

– Ничего, – быстро соврал я, – всё в полном порядке.

– Мы слышали, как вы кричали.

– Вам показалось.

На то, что они мне поверят, надеется было глупо. Но надежда умирает последней. Хоть труп моей надежды уже давным-давно разложился. Значит, я двигаюсь вперед исключительно по инерции, просто не в силах остановиться.

Но к моему счастью мой, так называемый, слуга Александр решил ни с того ни сего помиловать меня и сказал:

– Остальные генералы уже прибыли и беспокоятся о вас. Сказали, что вы имеете странную привычку не дышать во сне.

– Да, это – правда, но надеюсь, это лечится.

– Боюсь, что нет. Наши лекари говорят, что нужно сжечь вас на костре, пока не поздно.

– Эти доктора, случайно, не те, кто носят маски с клювами?

– Не носят, но при себе всегда имеют.

– Тогда всё понятно.

– Приказать наказать их?

– Нет, вместо меня это давно сделала история.

На самом деле, я едва сдерживался, чтобы не придушить этих самых докторов. На костре они предлагают сжечь. Хоть я и понимал, что никакой личной ненависти не испытывал к ним. Просто, спросонок, ненавидел всё живое и мёртвое в придачу. Но это хорошо. Значит, со мной всё в порядке. Вот такая я, чуткая, безобидная сволочь.

– Есть ли у вас кофе?

Не успел я произнести слово «кофе», как почувствовал у себя в руках тёплую кружку. Она была наполнена чёрным счастьем, от которого плавно подымался вверх дымок.

Сделав пару глотков и, наконец, приведя себя в порядок, сказал:

– Всем, кто не готовил этот кофе, выйти немедленно!

Все вышли. В помещении остался лишь скромного вида юноша, лицо которого показалось мне знакомым.

– Парень, который сделал иллюзию мессершмитоф?

– Да, вы угадали.

– Я не угадал, просто память хорошая. Значит, это вы сделали этот восхитительный кофе?

– Да и ещё до того, как вы проснулись. Ваши желания очень очевидны. Просто, не решился дать его вам. Пока не попросите.

– Все ровно ведь дал.

– Не вытерпел.

Я был польщен до глубины души проницательностью этого парня. Видимо, моя любовь стоит как кружка кофе. Легко, оказывается. Меня можно подкупить.

– Что произошло, пока я спал?

– Была битва.

– Кто победил? – все ещё хотелось верить, что это был только сон.

– Никто. Поднялся ветер, и самолёты были вынуждены приземлиться. Как только они коснулись земли, то тут же исчезли. Такие хорошие иллюзии. Вообще, не держаться долго. Так что, нам повезло, что во время боя не развалились.

Я сделал ещё один глоток кофе, молча, продолжал смотреть на мальчика. Но как только я поднес кружку к губам, то заметил, что в руках у меня ничего нет. Целых три секунды я обескуражено смотрел на левую руку, а потом посмотрел на иллюзиониста. Тот лишь пожал плечами и произнес:

– Ничто не вечно, всё относительно. Всё потихоньку рассыпается на части.

– Но если всё относительно, то и это понятие относительно. Следовательно, есть что-то не относительное, а абсолютное. И тебе было так сложно дать мне именно это абсолютное?! И вообще, в твоем возрасте рановато читать Паланика.

– О, мне во много раз больше лет, чем самому Паланику. Если честно, то я настолько стар, что даже думаю, что существовал всегда. По крайне мере, я уже так считал, когда встретил первого человека. Плоховатый, правда, из него вышел собеседник, как и из значительного большинства его потомков. Честно говоря, удивляюсь, как люди могут говорить о всякой чуши, лишь бы не молчать? Разве пустой разговор лучше полной тишины? Хотя, иногда, где-то раз в сто лет, встречались те, с кем возможно было разговаривать без приступов рвоты. И всё время, что я живу, я создаю иллюзии. Так долго, что знаю о них почти всё. И чем больше я о них узнаю, тем больше сомневаюсь: не иллюзия ли я?

– К каждому это могло прийти в голову, и ты не единственный.

– Но у людей это не более чем мимолетные мысли, которые они выбрасывают из головы, как какой-то мусор, как будто это тема совсем не стоит размышления. А мне приходится с этим жить.

Я понимающе кивну и спросил:

– Как твоё имя? – Вообще-то, я не люблю узнавать имена, но любопытство в данном деле, превзошло все старые догмы.

– Али.

– Довольно знаменитое имя.

– Да, но, признаться, не совсем приятно, когда в честь тебя названо столько людей.

Я с восхищением уставился на него:

– Так ты тот самый Али?

– К сожалению.

– Очень рад познакомится!

– Да мы уже давно знакомы. Жаль, только, что ты это забыл, Азазель.

– Кто?

– Ой, прости.

– Да, на самом деле жаль, что забыл свою прошлую жизнь.

Следующие несколько минут мы провели в успокаивающем молчании, пока я бессовестно не нарушил его:

– Может, принесешь мне ручку и бумагу?

– Сейчас сделаю!

– Нет, только не иллюзию, как этот восхитительный кофе. Не хочу, чтобы записи исчезли.

– Они все ровно исчезнут. Реальные вещи тоже иллюзии с повышенным сроком годности и гораздо более высоким уровнем сложности производства. И вообще, всё в мире иллюзия. Просто нужно научиться не думать об этом. Так можно стать вполне счастливым человеком.

– Просто принеси мне что-то, на чем и чем можно писать, и что бы оно ни развалилось через минуту.

– Как скажешь.

И не помню, когда он успел перейти со мной на ты. Мой новый знакомый поспешно удалился, оставив меня в одиночестве, которое я долго не испытывал. В этой палатке было тихо. Я и не догадывался, что где-то может быть так тихо. Все звук исчезали, словно и не было их вовсе. Может быть, растаяла очередная иллюзия, пагубное наваждение?

Так или иначе, но моё одиночество скоро разрушил Али, ворвавшись в мою комнату с чёрной тетрадкой и ручкой. Он торжественно передал их мне, как скипетр фараону и отошел в сторонку, махнув рукой, дескать, не благодари. Я бесплатно спас тебе жизнь.

Он развернулся, и было собрался уходить, но резко повернулся ко мне, как будто вспомнил жизненно важную вещь и уверенно заговорил:

– Можно ли поинтересоваться, зачем тебе нужна бумага и ручка? – по его виду было ясно, что он не уйдет, не получив должных разъяснений.

Всегда знал таких. Сам такой.

– Я буду писать, Али, писать. Разве не ясно?

– А что?

– Когда-то давно я был писателем, точнее, считал себя им.

– Твоё давно для меня – как секунду назад. К тому же. Раз считал, значит был. Мы то, что о себе думаем.

– Возможно.

– И ты всё продолжаешь скрывать от меня, что собираешься писать.

– Я скажу тебе вечером, за чашкой твоей восхитительной иллюзии.

– Почему не сейчас?

– Потому что я и сам понятия не имею, что буду писать.

Али понимающе кивнул и удалился. Хвала эволюции, этот кошмар закончился на какое-то время. Хоть Али очень приятный кошмар, почаще бы такие снились. Хоть мне подошли бы и любые подошли. И у самого выхода, кошмар арабский кошмар посмотрел на меня пристальным взглядом. Смотри! Я всё помню.

– Я обещаю, что расскажу, – засмеялся, – экий любопытный. Посмотри, не засни от скуки после тирады перед сном.

Он улыбнулся и ушёл во второй раз. На меня снова нахлынула волна чувств, которые я испытывал, когда Али в первый раз ушёл отсюда. Только теперь оно грозило остаться со мной тет-а-тет гораздо большее время.

Silence.

Мертвая тишина царила в самом странном месте из всех, что мне приходилось видеть. Пытаясь не думать о губительной пустоте, я открыл тетрадку и на первой же странице написал:

«Когда думаешь, что знаешь человека по его поступкам и повадкам, ты заблуждаешься ещё больше чем в собственной свободе выбора. Нужно уметь слышать то, что он не говорит. Внимательно прислушиваться, когда он врёт. Только во лжи можно отыскать всю правду о нём».

Я написал эти слова и содрогнулся от холодка, пробежавшего по моему телу. Оно явно не хотело, что бы я продолжал. Но я уверенно сказал себе: «Пиши!». И это сработало. Я снова принялся за исполнение своего долга перед собой.

«Не зная броду – не суйся в воду. Так, вроде, тебе кто-то жужжал? На самом деле, только не зная броду, можно и сунуться в неизвестность. Так поступил и я. Только по собственной глупости и великой мудрости я сунулся в воду под названием «жизнь». Захлебнулся. Утонул. Навеки забылся мёртвым сном. Испытал невиданные страдания, наносимые самому себе. И ни на секунду не пожалел об этом. И больше всего я хотел проиграть. И не мог себе этого позволить. Я плыл вперед, даже не зная, зачем это нужно и оценит ли кто-нибудь мои усилия в конце? Вдруг, столько сил просто пропадет даром? И продолжал идти вперёд, ведь кто ещё, если не я? И так я плыл много лет и продолжаю плыть, смиренно дожидаясь рока».

Я писал не в силах остановиться, как будто какая-то сила направляет мою руку, заставляя писать и писать. Я не смог бы остановиться. Даже если бы захотел. Но я хотел. Я писал и писал. Чернила и бумага должны были бы уже закончиться, но они казались бесконечными. Ещё никогда я себя так не чувствовал. И вот, наконец, после долгих часов, или дней, весь в поту и с безумием в глазах, я дописал книгу, которую начал много лет назад, на одном дыхании.

И засмеялся неистовым смехом сумасшедшего, который будет смеяться над глупостями мира веками, пока плоть не сотлеет и глотка не наполниться холодной кровью. В порыве безумия, я отбросил ручку в дальний и положил на пол десятки исписанных страниц. И задыхаясь от слез и смеха, упал на пол, потеряв сознание, если хоть когда-то его имел…

Проснувшись, обнаружил что-то мокрое у себя на голове. Я медленно открывал глаза и увидел у себя под носом улыбающегося Али.

– Проснулся? Вот и славно.

Он протянул мне чашку кофе.

– Уже вечер, пришло время магии!

– Я что, спал целый день?!

– А разве не заметно?

Его удивительный дар заключается в том, что он отвечает вопросом на вопрос. Таким образом, беседа порождала всё новые, более трудные задачи и банальный разговор о погоде мог дойти до снижении цен на акции и проблемах метафизического анализа ситуации. И разговор продолжался вечность.

Но я не был настроен на подобный поворот событий.

– Да, заметно.

– Ты в курсе, что твои превосходные девушки тебя давно ждут? Нехорошо заставлять ждать их ещё дольше. Так-то у тебя была уважительная причина – ты спал, а теперь, будь добр, уже не отвертишься. Присоединяйся к нам.

– Всегда мечтал услышать это: «у тебя была уважительная причина – ты спал».

– Да, это большая редкость в наше время. Особенно с тобой этого не дождешься. Но сон священен. Жаль, что простые смертные не понимают этого, когда истинные божества понимают и уважают сон.

Я поднялся и медленно вышел из палатки, посербывая кофе. На улице вправду была уже ночь.

Али провел меня сквозь ряды моих, всё еще бодрствующих, солдат. Здесь было две причины столь ночной жизни моего войска: либо сейчас не очень поздно, либо после смерти все люди автоматически становятся совами. Или вообще пропадает желание спать. Надеюсь, что нет. Вед сон – мое главное развлечение и хобби. Некоторые живут, чтобы работать. Некоторые работают, чтобы жить. А я живу, чтобы спать.

Али провел меня в палатку, намного превышающей размер моей. Внутри рваной и скрепленной нитями ткани, оказался настоящий дворец. Лишь полуголых атлантов в правом и кариатид в левом углу, не хватало, чтобы полностью придать ей античный вид. А нет, вон они, не сразу заметил.

Пройдя сквозь несколько залов, мы оказались в помещении, в центре которого находилась палатка.

А, палатка в палатке. Ну, как будто такая житейская глупость могла меня удивить.

Вокруг огромного ковра, заставленного едой и служившего столом, сидела Чарли, Лида и Джесс. Мы с Али заняли свободные места и сев в позу лотоса, я понял, что все здесь пью чай. Вкуснейший кофе я допил. Кружка достопочтенно решила исчезнуть. Поэтому, я взял маленькую тарелочку для чаепитий, в которую уже был налит чай, от которой прозрачной струйкой шёл дымок.

– Как я рада тебя видеть, – сказала сквозь улыбку Чарли, – кажется, с последнего нашего свидания прошла вечность, и я невообразимо соскучилась. Хоть это было совсем недавно.

– Совсем недавно – целых полтора дня!

– Без твоих тараканов в голове и час невыносим, – честно призналась она.