Ночь в Новом Орлеане

Я огляделся и взглянул на первый этаж, где нашел окно своей комнаты. Она была наполнена спокойным мраком. Я никогда не закрывал шторы, чтобы ночью вместо сна, смотреть на звезды. Утром, конечно же, я жалел об этом и проклинал себя, но вечером мне было не до утра. Может быть, я уже сплю своей мягкой, теплой кроватке и вижу сны, которые мне не снились уже очень много лет. Сладкие были сны. Я видел их каждую ночь. Все это было так давно…

Я не хотел уходить отсюда. Я не хотел возвращаться в шумный и веселый Новый Орлеана. Хотел остаться здесь, в депрессивном, но спокойном, родном городе. Родном дворе, родном доме и я всегда знал, что бы я не выбрал, моя луна всегда будет со мной. И я знал, что она светит только для меня. Но ноги меня не слушали. Не успел я насладиться чувством, что вернулся домой, как они медленно начали шагать в сторону далекого, оранжевого фонаря. Я хотел их остановить, но понял, что больше не имею над ними власти.

– Нет! – сказал я ногам вслух и попытался остановить их.

Я схватил их руками, но тут же отдернул их. Я и над ними больше не имел никакой власти. Я попытался ударить себя по лицу.

– Нет! – повторил я.

Но из-за моих криков и стремления взять ноги под свой контроль, онии уже не шли, а бежали.

– Нет! – умоляюще простонал я, – я не хочу возвращаться! Куда угодно, но только не обратно.

Но они были безжалостны. Ноги бежали все быстрее. Руки били меня по лицу, из носа текла кровь, а под глазами светил фонарь, но я не чувствовал боли. Оранжевый свет был уже близко, всего несколько шагов до него. И я отбросил все беспомощные попытки. Дальше, все озарил яркий, как солнце свет…

После всей этой одиссеи, я почувствовал что-то мягкое. Я понял, что луже на кровати и в глаза мне светит яркий, солнечный свет. Было утро и не раннее. Я встал совершенно свободно и пытался вспомнить то, что, как я думал, было пару секунд назад. Да, конечно. Вчера, как я помню, со мной встретился Смерть и сказал какую-то дикую чушь. Затем, я подслушал разговор олимпийцев и понял, что мои враги не знают кто я, но готовятся ударить по моей армии, которая находится в самой жопе мира. А точнее, я должен понять, где, собственно, находится моя армия, чтобы встать в её главе и спасти от скорого разгрома. Правда, я и представить не мог, где можно спрятать армию, численность которой превышает сто миллиардов? Даже если бы это были муравьи, спрятать такое воинство, просто невозможно. Но, тем не менее, как легко просто её не заметить. Разве что, они состоять все из одного атома. Это странно, но в моей жизни настал такой период, когда лучше ничему не удивляться.

Я услышал приближающиеся шаги и обернулся в сторону двери.

– Ты жив? – спросила Чарли.

– Нет.

– Слава Богу! Я беспокоилась.

– А что случилось?

– Ты перестал дышать.

Ну конечно. А что еще могло со мной случиться?

– Как это произошло?

– Тебя долго не было. Мы вышли на улицу за тобой, а ты лежал. Мы понелси тебя в дом, а ты дрался и сопротивлялся. Нам пришлось схватить тебя за руки и понести в дом. В конце, ты был уже мертв.

Прекрасно! Просто замечательно!

– Я, кажется, схожу с ума, дорогая, – с улыбкой сказал я.

– Ничего. Главное, что тебе есть с чего сходить и ты жив. Девочки так себя винили, что выгнали тебя с твоего же дома. Они всю ночь глаз с тебя не сводили.

– Ну, только ради этого и стоило потерять сознание. А долго я был «мёртв»?

– Ночь.

– Это хорошо. Значит, у нас еще есть время.

– На что?

– Пока я был «мёртв», мне удалось подслушать разговор олимпийцев. Они готовятся атаковать нашу армию.

Она посмотрела на меня с недоумением.

– Как будто ты удивилась. Только не притворяйся, что наша жизнь идет мирно и спокойно, как когда-то.

– А она хоть когда-то была спокойной и мирной?

И правда. Даже до вышеописанных событий, особо спокойной её назвать было крайне сложно.

– Но сейчас в ней больше безумия и хаоса.

– Ну да, ты прав.

– Так вот, – вернулся я к теме, – у тебя есть хоть какие-то представления, где находится наша армия?

– Никаких, – она пожала плечами, – но у меня есть новость.

– Какая?

– Новый Орлеан эвакуирован.

– А что случилось?

– Мороз. Люди не привыкли к нему. Да и мы отвыкли, как бы ни простудиться. Не хотелось бы встретить конец света с ангиной. Обидно будет.

– Не то слово.

Не произнеся ни слова более, я встал, поцеловал Чарли в щеку, оделся и направился к двери.

– Смотри, не умри по дороге.

– Как-нибудь постараюсь,– ответил я, схватившись за дверную ручку.

Через несколько секунд я оказался в подъезде или в том месте, которое принято называть подъездом. Выйдя на улицу, я увидел картину, которую долго не встречал: все было завалено снегом. Его было не так много, как казалось вечером. Но одно его наличие у меня вызывало странное чувство. Возможно… впрочем, неважно.

Пройдя по нему и внимательно прислушавшись к скрипу в необычной для этого города тишине, я попал на улицу, где раньше не был никогда. Поразительной же я обладаю способностью: находить места, в которых ни разу не бывал в городе, где знаю каждый таинственный угол. А нет! Никогда не знаешь, где и когда тебе повезёт. И в детстве, играя в северо-западный проход, игру, целью которой было найти новые пути к месту, куда ходишь регулярно, я, порой, забирался в такие дебри, что не одноразово задавался вопросом: «Куда я, мать твою, попал?!». Вопрос, конечно, риторический. Потому что я всегда был, есть и буду здесь. А где это «здесь», вопрос глупый.

Но пожав плечами, я пошел вперед. На стене одного из домов я увидел картину одного уличного художника. Вспомнить, что там было нарисовано, практически невозможно. Помню, что это было нечто, полностью лишенное формы. Пост-арт, что сказать. А внизу приписано: «If you think about Art – a useless thing, without which you can exist. But you can not live». Красивые слова: «Если подумать, то исскуство – бесполезная вещь, без которой можно существовать. Не нельзя жить».

Я улыбнулся. Все-таки, незнакомец художник был мастером.

Дойдя до конца этой улицы, я услышал звуки. Кажется, играл саксофон. Я был раздавлен и разгромлен этой игрой. У меня не было ни малейшего шанса выстоять перед виртуозностью этого музыканта. Он украл и растоптал моё сердце, а я стоял рядом и кричал ему: «давай, давай сильнее!».

Музыка играла спокойно и медленно, без малейшего фальша. Инструментальный джаз о городском одиночестве и каплях дождя. Затем, в аккордах я услышал монолог человека, сидящего на крыше небоскреба, который держит в руках бумажный стаканчик с остывшим кофе и смотрящего на небо, в бесконечную ночь. А вокруг него горят огни и сигналят машины. Это ночная суетливость большого города. Город не спит. Но все люди уже давно видят сны, отдыхая от непосильного, рабочего дня. Ты один из немногих, кто не спит, потому что ты мечтатель и не можешь уснуть. И вот, ты стоишь на крыши и для тебя, только для тебя поют свою песню фонари. Делаешь последний глоток и достаешь сигарету. Куришь и скрываешься за облаком непроглядного дыма…

Smoke gets in Your Eyes

Внезапно, музыка остановилась, и я оказался не готов к такому развитию событий. Я отчаялся и начал искать источник звуков, которые недавно, секунд пять назад, сделали со мной что-то невероятное. В конце перпендикулярной мне улице, я увидел одинокого чернокожего музыканта во всём сером. Он держал в руках старый саксофон и чёрный футляр. Для кого же он играл, если видел, что людей нет? Для меня? Нет, невозможно!

Я подбежал к нему и только бросив двадцать долларов, все деньги, что у меня были, встретил взгляд старика. Его чёрное лицо разразилось чем-то, напоминающим улыбку.

– Спасибо, сэр, – только и сказал он на каком-то северном акценте.

Музыкант наклонился, чтобы поднять двадцатку, уложил её в карман, положил саксофон, такой старый и выцветший, в футляр, зацепил и поднял его. Он, было, собрался уходить, но я не мог позволить ему скрыться из виду.

– Я бы дал больше, но у меня не было денег.

– Ничего, мальчик, я и на это не надеялся, а твоя подача была для меня более, чем приятным сюрпризом. Теперь, я смогу пообедать пончиками. Может, останется немного и на крокодила. Спасибо, парень.

Он снова захотел уйти. Но я был слишком жадным. Если уж решил поесть пончиков за мои деньги, пусть уже отвечает на все мои вопросы.

– А вы знаете. Что город эвакуируют из-за понижения температуры?

– Да, слышал я. Совсем разнежились. Помню, вовремя урагана Катрин были люди, которые решили остаться в своих домах. А сейчас снежок пошел, так все убегают, как будто никогда его не видели и никто из них не был в Канаде, – насмехался над своими соотечественниками мой собеседник, – но я не такой, как они. Я остаюсь здесь. Я, сынок, многое пережил. Да похуже, чем пара снежинок Я прожил здесь всю жизнь, кроме трехнедельного путешествия в Нью-Йорк и Торонто. Да и там было похлеще, ведь это путешествие пришлось на начало сентября 2001. С тех пор я в Нью-Йорк не ногой, раз уж так этот город реагирует на моё присутствие в нём.

Он все говорил и говорил, пока мы шли в кафешку где, по его словам, продавали самые лучшие пончики. Собственно, там больше ничего не продавали, кроме пончиков и кофе. Я внимательно его слушал и с каждым его словом мой внутренний расист получал сердечную травму, плюс переживал когнитивный диссонанс.

Когда мы вошли внутрь, чернокожая хозяйка закричала:

– Вы последние! Вы будете последними, кто попробует мои пончики в этом городе! Вам выпала большая честь. Затем, мы переезжаем в Даллас.

– Больно слышать, Нэнси, – печально сказал тот, кто привел меня в это странное место, – но я рад, что ты наконец-то сможешь сменить обстановку. Но ты приезжай! Новый Орлеан будет уже совсем не тем, когда ты уедешь. Скорее всего, я останусь совсем один в этот большом городе. Хорошо хоть, что у меня есть мой саксофон.

Он похлопал рукой по чехлу.

– Почему один?! Я остаюсь! – Тот удивленно посмотрел на меня.

– Да? – удивленно и насмешливо спросил он, – зачем тебе это? Тоже, как и я, любишь свой город? Хоть ты и не похож на коренного жителя.

– Да, я здесь всего пару месяцев.

– Тогда зачем тебе это?

– Я не могу вам рассказать…

– Ко мне на ты, мы достаточно долго знакомы – целые пять минут. Я знаю, это достаточно долго, чтобы стать лучшими друзьями, а к ним на «вы» не обращаются.

В английском языке обще не существует таких понятий. Есть только общее «you». Это придает англоязычным людям равенство между собой. И тут я понял, что он перешел со мной на русский. Я точно помнил, что начал говорить с ним на английском. А когда это мы успели перейти на русский? Раньше, я читал о таких случаях, когда человек не знал, на каком языке говорит, но делал это с точностью филолога. Но всегда считал подлобные глупости выдуманными. Вот, оказывается, как это бывает.

– Мы все это время говори по-русски? – ошарашено спросил я.

– Где-то на середине перешли. Я думал, ты так же и не заметишь этого, как и многое другое, что происходит прямо у тебя над головой. Ну, вот чего ты так на меня смотришь. Языковой барьер настолько хрупкий, что одним щелчком его можно разбить. Правда, тем, кто не умеет этого делать, приходится много лет учиться бить по стеклу.

– А где вы успели выучит русский?

– А зачем мне его учить?

Логично.

– Так же свободно я могу говорить на китайском, на японском. Даже на твоём родном языке.

– Так, от моего родного языка, пока что, воздержимся.

– Как скажешь.

Он достал пачку Кемела и протянул мне одну сигарету.

– Лучшая приправа для кофе это либо книга, либо сигарета. Книга лучше, но в данный момент, это бестактно.

Я курил. Когда-то давно. Как-никак, вред здоровью. Но отказать этому старикашке было невозможно, поэтому, я подумал: «Сигареты очень вредны, но помогают открыть душу» и взял одну. Джазмен чиркнул зажигалкой и начал дымить, как паровоз.

С непривычки я закашлялся. Старик удивленно посмотрел на меня.

– Ты не куришь?

– Нет, это вредно, но отказать не могу.

– Вред маленький, да и тот, только для людей. А думал, что ты уже давно потерял сомнения на этот счет. Тут проблема вот в чем: пока ты продолжаешь упрямо считать себя человеком, ты будешь им, не смотря ни на что. Но стоит тебе решительно сказать этому «нет», как все людское просто испарится. И жить тебе станет намного легче.

Он, все же, был прав. Я по-прежнему не мог не считать себя человеком. Слишком уж долго я им был. Да, немного шизофреником. Да, немного нигилистом. Да, немного идиотом, но человеком.

– Оставь иллюзии, оставь жизнь и все рвения сохранить её. Она бесполезна. Расслабься и наслаждайся моментом, пока он у тебя есть, – он откинулся на стуле, сцепив руки за шеей, – забудь о прошлом. Не думай о бедующем. Вдыхай дум и пусть ветер несёт тебя по твоей дороге.

Так мы и сидели. Курили. Пили кофе и молчали. Молчали, не потому что нам не было, что друг другу сказать, как обычно думают о людях, страдающих взаимным молчанием. Мы молчали, потому что пытались понять друг друга без слов и жестов. Мы смотрел друг на друга в упор, сквозь сигаретный дым. И вдруг, он встал и взял свой футляр.

– Приятно было с тобой познакомиться. Честно говоря, я думал, что сегодня встречу чудовище. Монстра, несущего гибель богам и этому миру. А оказывается, повстречал милое и безобидное существо. Заблудившееся, правда, немного. Ничего, скоро туман рассеется и все станет ясно. Даже немного жалко тебя. Тяжело тебе придется.

Он, было, собирался уже уйти, но внезапно остановился.

– И да, – добавил он, – забыл сказать: твоя армия ждет тебя на кладбище. Надеюсь, сам догадаешься, на каком. Конечно, там будут не только те, кто там захоронен. Но общественное место для всех твоих грозных воинов будет предоставлено. И да, олимпийцы нападут уже завтра. Шустрые ребята!

Сказав это, он собрался окончательно и бесповоротно покинуть меня, но я остановил его:

– Кто ты?

– Наваждение, – сказал он, в последний раз обернулся в мою сторону и улыбнулся при этом его теплой, душевной улыбкой.

Затем, он просто растворился в воздухе, как развеявшийся мираж, как хороший сон утром. Хотя, откуда мне знать про сны? Говорил же, что даже понятия не имею, как, собственно, это должно выглядеть?! Хотя, теперь, сны сняться мне, но только наяву. Даже и не сны, а так, просто наваждения.

Вздохнув, я встал, оставил деньги, вышел из кафе и направился в сторону своего обителя. Захотелось немного тепла в это холодное, зимнее утро.

Но моим обычным намерениям предстояло встретить сопротивление. Не успел я пройти и семи шагов, как услышал крики у себя за спиной. Напуганный, я обернулся. Сзади меня была лишь пустая улица, но нечто невидимое глазу стремительно приближалось ко мне. Я чувствовал это каждым волоском. Бледные локоны на моем теле встали дыбом, а глаза облились кровью. Я ощущал неистовый жар в свое голове и холод в ногах. Это был страх.

Ледяная земля вздернулась и рассудок восстал против меня. Я терял способность здраво мыслить, как будто хоть когда-то мог. Не ожидая более ни одной секунды, я развернулся и побежал. Я, как говорят, потерял ощущение времени. Но холодный ветер был моим врагом и изо всех сил дул мне в лицо, сковывая движения. Уже не помню, когда успел стать врагом всего, чего знаю. Но это случилось не в этой жизни. Как мне повезло, что этот мир злопамятный. Этот ветер дул все сильнее и сильнее. Я ощущал, как мое тело, не привыкшее к подобному, сжимается все плотнее и плотнее. Оно сдавливалось, а потом происходило уж совсем неприятное. Оно резко разжималось. Надуй шарик и ударь его иголкой. Я – проколотый шарик. Злые франки уже взводят меня на дыбу. А я, несчастный сумасшедший, кричу своему кату: «сильнее, черт тебя возьми! Сильнее, слабак!».

Я разгонялся все быстрее и быстрее. То, что гналось за мной, чуть было не укусило меня за спину. Оно чувствовало мою слабость. Это существо предвкушало мою смерть. А он, несомненно, где-то рядом. Следит и смеется. Милости ожидать от него бесполезно.

И вот, момент триумфа этого мира близок. Все, что меня окружает, миллиарды вещей, объединились против меня. Они все ненавидят. И чувствуют, что я не смогу больше бежать, испытывая терпение последних мне верных частей тела. Да, Как же они предвкушали мой скорый разгром. Они знают, что я устал и вот-вот упаду без сил. И монстр за моей спиной кричит мне: «Я не трону тебя, если ты упадешь, если ты сдашься. Ты уже устал. Так отдохни».

Больше всего на свете я хотел послушаться его. Я на самом деле очень устал. И чудовище не тронет меня – оно обещало. И мои силы. Разве, на самом деле, я думал, что их хватит, чтобы выстоять сразу против всего мира?

Я чувствовал, что с минуты на минуту должен упасть. Я не мог не упасть. Мои ноги стонали от невыносимой боли. Это было невозможно терпеть. Невозможно сопротивляться…

Но затем, перед глазами я увидел того старика. Он помотал головой и прикрыл руками глаза. Дальше, он лишь сказал: «Если больше нет сил идти – значит, пора бежать. Если больше нет сил бежать, значит, пора бежать вдвое быстрее».

И я понял, что настал конец. Это и было начало. Я принял факт, что у меня больше нет сил. Вздохнул и побежал еще быстрее. Больше ни ветры, ни монстры не могли меня остановить.

Ветер стал моим другом. Он предал левиафана и теперь дует мне в спину, подгоняя и предавая сил. Деревья тоже приняли мои сторону и наклонялись за моей спиной, преграждая дорогу чудовищу. Тогда, он почувствовал поражение и отступил.

Я добежал до своего дома. Поднялся на свой этаж. Зашел в свою квартиру. Быстро поцеловал Чарли в щеку и лег спать.

Мне приснился сон. И снился мне зеленый слон с мохнатыми апельсинами. Знай я об этом, не ложился бы спать. Но это было незабываемо. Многое может присниться человеку, который не видит сны. А как он это воспримет уже предугадать невозможно. Притом, что ему снится все сразу. Чего мелочиться по пустякам?

Проснулся я после невообразимо долгого сна и почувствовал, что весь покрыт солнечными испорожнениями, родившимися от несчастного союза чарлиного зеркальца и последних лучей солнца на сегодня. С ленью начал открывать глаза. В голову клином пробивались мысли, но я дал им отпор. Я лег спать в западной комнате, как это видно. А казалось, что в восточной. Ну да ладно. Это не тек важно. Намного важнее то, что я спал целый день. Это было просто ужасно, у меня же есть дела. А какие? Ну да, конечно! Как же я только мог забыть, дорогие мои!

А какие?

Я должен спешить к своему войску. Какая жалость. А хотя, какая разница. Сколько не бей, до завтра всех не перебьют, а на сегодня у меня планы.

Какие, нафиг, планы! Какие могут быть дела у некроманта, который живет, как обычный человек. Ну, очень старается! И вдобавок к этому очень хочет спать. Сразу после того, как проснулся?! Надеюсь, даже я до такого не дойду. Но после нескольких минут отчаянной борьбы, я сдался и снова заснул.

Проснулся я уже ночью. Рядом со мной лежала Чарли. Бедняжка, приходится жить со мной под одной крышей. Врагу бы такого не пожелал. Я подумал, что снова засну, но понял, что наконец-то выспался. Но у этой радости был а и тёмная сторона: когда ночью не хочется спать, это приводит к последствиям. Хотя, какая разница! Разве что, пришлось аккуратно, чтобы не разбудить Чарли, вставать с кровати, каким-нибудь способом добраться до ближайшей кухни, а там решить, что собственно, делать дальше. Сначала, это показалось мне ужасной, отвратительной идеей. Ну нет, это уже не в какие ворота не лезет, так уж растолстел.

И тут, как некстати, я вспомнил, что весь мир объединился против меня. Затем, один за другим, последовали кошмары. Поначалу, жестокие угля избивали мои мизинчики. Затем, я упал пару раз, споткнувшись об, откуда не возьмись, появившиеся стулья. Кто их вообще туда поставил? Зачем нужны стулья прямо посередине коридора?! Чтобы во время долгого странствия из спальни к двери, усталый путник имел место, где можно присесть?! Коридор в бесконечном мраке казался лабиринтом, усеянным ловушками. Хотя, почему казался?! Он им и был. Но я дошел до конца. Это было сложно, но я это сделал. Не надо аплодисментов. Тем более я понял, что вернулся обратно в спальню, где-то по дороге на кухню сделав круг. Чуть не заплакав, развернулся и пошел обратно. Через двадцать часов, то ест, минут, я оказался на кухне, в самом конце своей квартиры. Казалось, что мои страдания окончены. Но нет! Они только начинались.

На кухонном столе я увидел очень странной формы предмет. С любопытством бороться крайне трудно. Вот я и проиграл. Подойдя к столу, я начал разглядывать эту, как оказалось, коробку. На самом деле, ничего необычного в её форме нет, наоборот, своей банальностью, она просто выводила меня из себя. Но что-то в ней меня сильно задело. Прошло добрых пяти минут, прежде, чем я увидел бумажку, прикрепленную к ней:

Моей любимой Чарли

Я знаю, что ты не просила,

Но я почувствовала, что ты очень

Хочешь то, что в футляре.

Можешь не благодарить.

Серьезно, не надо.

Я и так знаю, что ты счастлива там,

со своим пареньком,

но все-таки, нужно

экономить деньги

С Любовью,

твоя Птица

Какая еще Птица? У неё есть знакомые, которых я не знаю!

А что в коробке?

Не долго думая, раскрыл этот кусок картона и то, что я увидел внутри, не поддавалось никаким описаниям. Я ожидал увидеть там все, что угодно. От украинского борща в пакете до зубной щетки. Но никак не ожидал увидеть там скрипку. Я присмотрелся к коробке и понял, что мне так в нём знакомо. В ночной тьме я не разглядел футляр. А рядом с четырьмя струнами разной толщины лежал смычок с туго натянутыми конскими волосами черного цвета. Сама скрипка тоже была черной, но даже не смотря на это, я просмотрел эту картину, исполненной детского восторга и крика «Чёрное на Чёрном».

А Чарли, оказывается, умеет играть на скрипке. Конечно, она не говорила: «Помни, я – музыкант». Не то что бы я удивлен, но поражен совпадением. Ведь я тоже кое-что умею и могу спиликать на этом тонком инструменте. Но все же, это было так давно…

Уж не знаю что, но что-то у мня в мозгу взвизгнуло и я схватил скрипку со смычком и вышел на нечем не отличавшуюся от кухни улицу. Разве что, запахом.

Во дворе было тепло. Полный месяц светил во всю и было очень светло. В моих руках была хоть и старая, но полностью. Исправная и настроенная скрипка со смычком, которая не просто даст фору Страдивари, но сильно обгонит его, оставив позади с ценником в восьмизначное число долларов.

Я не хотел играть. Точнее хотел всем телом и душой, так и рвался, но все же что-то сдерживало меня, сковывая движения. Возможно, старые времена не хотят, чтобы я возвращался к ним. И только в настоящем я могу и имею право на собственный дом, где могу находиться без всякого разрешения.

Во всяком случае, я заиграл «Медленный Вальс» Штрауса. Одно из самых величайших произведений не только этого композитора, но всей истории музыки. По-настоящему стоящее, правдивое и откровенное произведение, которое плачет по несбывшемуся. Как только последняя ноты была сыграна, и смычок медленно сошел с деки, я заметил рядом с собой кота. А я, оказывается, еще не разучился играть, если животным понравилось. За столько-то лет…

Как ни старался убедить себя, что все перемены к лучшему, сколько не напоминал, что жизнь прекрасна от того, нравятся нам составляющие её эпизоды или нет. А искренне радоваться тому, что снова могу играть на скрипке я не мог. Уж слишком давно всё это было от меня. Со скрипкой связанны самые трагичные моменты моей жизни. И все же, я радовался появлению этого маленького зверька здесь. Всегда приятно осознавать, что тебя слушают и восхищаются.

Кошечка замурлыкала и ушла, как и всегда. Но не успела завернуть за угол, как обернулась и замерла. Как-будто ждала меня, приговаривая: «Быстрее уже, ни что все пропустим!». Не зная, что делая, я пошел за ней и потерялся уже на третьем повороте. Нет, все-таки я очень плохо знаю Новый Орлеан. Ночью Новый Орлеан, как и все уважающие себя города, меняются. Всеми правдами и неправда, город пытается подстроить всю существующую реальность под себя. И у него это на редкость хорошо удается. А в это время, кошка сменила свой шаг на бег. И теперь мне приходится идти не по уютным асфальтированным улицам города, но по крышам домов и совсем глухим дворам, которые тоже не лишены своей особенной, специфичной романтики. И естественно, все это очень интересно и познавательно, но капец как больно. К тому же, это существо меня больше не ждало, а просто куда-то явно спешило, наверно воображая себя старым кроликом, вконец опоздавшим, но ещё на что-то надеющемуся. Где-то на середине следовало бы остановиться и задать себе очень важный вопрос: «какого черта я делаю это?». Но как ты уже знаешь, я этого не сделал. Уж слишком велико было то шило, что не кололо, а вонзалось в анус, выворачивая наизнанку все внутренние органы. Естественно, при этом подгоняя вперед. Хотя, по всей вероятности, эта кошечка могла привести меня к какому-нибудь мусорнику на окраине города. И конечно, я бы на месте там её придушил. Несмотря на то, что кошек обожаю и протестую против насилия. Да, я протестую против насилия. Сам, правда, себе не верю.