Ночь в Новом Орлеане

Как все знакомо и в тоже время, все было другим. Люди вернулись к своей старой жизни, как будто и не было ничего. Как это прекрасно – просто жить. Без цели. Без всякого смысла. Просто. Жить. И ничем не заниматься. Бедные люди.

Я зашел в дом и поднялся на свой этаж. Там я увидел Смерть с пакет с продуктами из «севенелевен». Жаль, что в тот момент у меня не было фотоаппарата.

– Как и следовало ожидать – ты вернулся! – радостно провозгласил Смерть. – Ты не представляешь, как я тебе рад!

– А зачем тебе этот пакет?

– Пока что, я живу с Джесс. Вот, она попросила меня принести.

– А разве у тебя нет работы?

– Смерть передвигается со скоростью мысли, – сказал он, – только что я вернулся с Аргентины, где забрал новорожденного и старика. О, только что вернулся из Китая. Дальше у меня Албания, Франция и Украина.

– А «пока что живу с Джесс» – это как понимать?

– Ну, «пока что» следует понимать, как «до следующего апокалипсиса».

– А когда он?

– Через десять тысяч лет. Они промелькнут как всего лишь тысяча лет. И глазом моргнуть не успеешь.

– То есть, Джесс – бессмертная?

Смерть засмеялся.

– Она никогда не была смертной. Скажу больше: никто из людей не смертен. Я – это всего лишь переход из одного состояния в другое. Ты ведь не боишься засыпать ночью? Так вот и меня не следует бояться. Люди просто слегка крейзи.

– Ты только что из Нью-Йорка?

Он кивнул.

– Весело там. И кстати, в отличие от других людей, я приду за тобой только тогда, когда перестанет дуть ветер. Ты нужен этому миру и дал это понять всем. Он влюблен в тебя.

– Как Джесс в тебя.

– Не путай эрос с агапе. Любовь земную и всеобьемную. Но между этими любовями есть общее: середина между ними – это кошачья любовь. Когда тебе просто хорошо, что нужный человек рядом. И никаких ненужных чувств больше. Только. Любовь. Божественная любовь.

Тут показалась Джесс с котом на руках. Увидев меня, она сначала обрадовалась, потом испугалась, но затем снова обрадовалась. Мне нравится такая непостоянность в её чувствах. Притом, что цикл начинается и заканчивается радость. В моем начале – мой конец.

– Заходи на кофе с печеньем! Смерть научил готовить самое вкусное в мире печенье. Правда, дорогуша?

– Убийственно вкусное, – засмеялся Смерть.

Мне стало не по себе от подобных новостей, но Смерть добавил:

– Не бойся, умрешь ты, разве что, от удовольствия. Ведь у людей смысл жизни – получать удовольствие!

– Я так и понял.

И с этими словами, я перешагнул порог квартиры Джесс.

Здесь было так же, как и в старые добрые времена, только чисто и уютно.

Я снова оказался в старом, так знакомом мне месте. Прилив ностальгии удержать было невозможно. Я вспомнил, чуть ли не каждый вечер, проведенный с Чарли у Джесс в гостях. Каждый глоток ароматного, пьянящего и горького айришь-кофе. Все воспоминания ожили и встали перед моими глазами, и… вызвали отвращение?

Сам не понимаю, что за чувство нахлынуло на меня. Казалось бы, вот картина Гогена с обнаженной таитянкой «Куда ты идешь?». Вон, в углу висел «Натюрморт с попугаями». Все так знакомо. Часы мирно тикают, навивая спокойствие. Смерть и Джесс куда-то исчезли. Остался только я. Это место всегда навивало меланхолию и приятную тоску. А теперь, здесь для меня не было ничего, кроме ненависти и тошноты. Ну почему? Почему мне здесь так неприятно находиться?

Я оглянулся и увидел тревожный взгляд Джесс. Смерть скрылся на кухне.

– Что произошло? – спросил я.

– А разве что-то, кроме Рагнарока, не произошло?!

– Что произошло? – уже настойчиво спросил я.

Она вздохнула и сказала:

– Давай все обсудим на кухне.

Мы пошли туда, куда она сказал. На кухне три чашки с дымящим кофе были единственными предметами на столе Джесс. За окном садилось солнце. Но теперь, мне было не до закатов. Мне нужно было срочно узнать, что вызвало у меня это чувство тошноты и наконец-то разобраться: что здесь произошло?

– Во-первых, – начала говорить Джесс, когда мы сели и сделали по глотку кофе, – Лида, после всех наших злоключений, наконец-то купила машину и отправилась в путешествие по всему континенту. Если, конечно, не решиться переехать на корабле через Берингов залив в Россию. Тогда, вся Азия и Европа будут перед ней. А она может, уж я-то знаю. В общем, больше мы её не увидим. Никогда.

– А что с Чарли? Где она? – нервно спросил я.

Джесс жалобно посмотрела на меня лицом нашкодившего котёнка. Это сделало меня ещё более взволнованным, а казалось, дальше некуда. Затем, она сделала глоток чёрного напитка и, набравшись храбрости, произнесла:

– Её ты тоже вряд ли увидишь.

– Что? Почему???

Джесс снова поднесла кружку ко рту, выпила и сказала:

– Тебя не было полгода. Чарли подумала, что это конец. За это время, много что изменилось. Чарли тоже. В один момент, она просто перестала ждать и решила забыть.

– Перестала? Забыть??? Я пропал ненадолго, а она меня уже похоронила.

– Как только мы бросились в пасть Мирового Змея, он отступил и мы победили. После этого, люди все забыли стали жить дальше своей жизнью. Вернулись все. Кроме тебя. Твои шансы были минимальными. Мы подумали, – она запнулась, но быстро взяла себя в руки и продолжила, – что ты больше никогда не вернёшься.

– Как?! Вы что не знаете меня?! Я могу уйти, но всегда возвращаюсь домой. А вы даже не верили в меня.

– Мы верили, но факты были против.

– Что именно случилось с Чарли? – спросил я, едва сдерживаясь, что бы её не ударить.

Она прикусила губу и произнесла:

– Она перестал ждать и вышла замуж за двухметрового афроамериканца и сейчас где-то во Франции. Прости. Она уехала две недели назад, я не остановила её.

В одно мгновение, весь существующий мир рухнул. Сломался. А обломки бросили мне под ноги и заставили смотреть на это тошнотворное зрелище, с осознание своей беспомощности и жалости. Я не знаю, как ещё описать это. Человеческий язык слишком слаб для таких чувств.

Я заслонил лицо руками и впервые, за последние двадцать лет своей жизни, заплакал. Я и забыл, что такое истинное страдание. Интересное чувство.

Я почувствовал руку Джесс и себя на плече, но грубо оттолкнул её и скрывая мокрое лицо руками, выбежал из квартиры, а затем из дома.

Я не помню, как бежал. Но я помню, как летал на сломанных крыльях.

Это было неописуемое чувство. Чувство беспомощности и бессилия что-либо изменить. Я одолел самых могущественных существ этого мира и заставил их служить мне. Я самое сильное и самое жалкое существо в этом мире. Надо было настаивать. Тогда бы, «Джу…» согласился бы и я бы никогда не испытал такого горя. Единственное, что держало меня в этом мире и всегда заставляло возвращаться было уже не со мной. Я не пытался сдержать слёз и плакал в городе, где все улыбаются.

Мужчины не плачут. Но разве я сейчас мужчина? Разве может существовать мужчина без женщины, в которую влюблён и которая влюблена в него? Не может. Мужчина выражает себя через женщину. А женщина через мужчину. Так было, есть и будет. И теперь, именно поэтому, я обязан взбунтоваться против всего и заставить себя совершить то, что под силу только богам: выразить себя через себя.

Или умереть. Но смерть казалась мне слишком лёгким исходом. Нет. Я должен выстоять. Выстоять. Выстоять. Но тысяча богов! Это было невыносимо.

Я пришел в себя только у реки Миссисипи, протекавшей за чертой города и несущей свои воды в Атлантику через Новый Орлеан. Весь облитый потом и потерявший последние силы, я упал у подножья реки. Когда, немного отдохнув, я присел у этой огромной реки, была уже глубокая ночь.

Звёздное небо здесь было самым ярким и полным, чем где-либо ещё. Огни города не доходили до этого места, но здесь было ярко, как днём. Любая ночь лучше любого дня. В ночной тишине был слышен успокаивающее гудение птиц и сверчков. Река текла медленно. Над ней зажглись светлячки. Каждый, как маленькое солнце.

Я подумал о себе. Боль утихла. На её месте осталась лишь только пустота. Снова она, вечная моя спутница. Почему же все именно так и никак иначе? Наши отношения с Чарли были живым примером того, что можно жить вместе и любить друг друга без золотых колец на пальцах, которые выглядели, как приговор. Брак убивает любовь. От года брака гибнет душа. Все те, кто в живут в браке очень долго, двигаются по инерции и живут лишь воспоминаниями о было любви, таким образом, трансформируя их в реальность. Но это все обман. Счастливого брака не существует. Человек перестает быть собой и стаёт лишь продолжением чего-то. Нет, это не мой путь.

А дети. С самого рождения их приучают к браку. Девочки мечтают о принце на белом коне, как о символе брака. Для них только из брака исходит любовь, а не брак от любви. Я думал, что Чарли тоже разделяет моё мнение, об убийственной силе колец без камней. Но, как оказалось, она лишь ждала ту минуту, когда я встану перед ней на колено. Но не дождалась. Я не имел никаких шансов удержать её. Никакими силами. И даже, если бы они сильно любила меня, а она любила, то, в конце концов, все равно бы ушла. Так что, все к лучшему. А я-то слабак. Из обычного житейского опыта сделал конец света. Вот ещё! Все с этим сталкиваются и я тоже уже не раз встречался с подобными делами. И всегда находил замену: нет незаменимых людей – особенно актёров.

Я смогу найти другую, – подумал я, хоть и понимал, что даже не буду пытаться. Будем выкручиваться по-другому.

Но мне не нужно ничего.

Чарли была первой божественной любовью и последней.

А разве любовь так много весит? Нет, никоем образом. Сильные, по-настоящему сильные, обходятся и без неё. И я обойдусь! Обойдусь…

Я попытался отвлечь себя от этих сложных мыслей. Мои глаза уставились вдаль. Река текла спокойно. Безмятежно. Ей было плевать на все в этом мире. И на меня. И на всех. И на наши проблемы. Она просто текла. Не для чего. Просто текла. Это заражало.

В какой-то миг, я осознал, что ни меня, ни всего окружающего мира просто нет. Не существует. Доказать это было невозможно. Я просто это знал. Меня нет. Тебя тоже нет. Ты – лишь очередное наваждение, которое, рано или поздно, так или иначе, развеется и исчезнет навсегда.

Есть лишь разум и его проекция. Да и их существование сомнительно.

Легкий ветерок подул мне в лицо. Мои губы и язык сговорились с моей памятью и тихо произнесли слова в ночную пустоту:

Мои слова, как ветер на просторе,

В порыве чувств, они вольны, как я,

И мысли, словно парусник на море,

Меня уносит в дивные края.

Где даже время не имеет власти,

И ураган бушующих страстей,

Спасает меня от всяческих страстей,

Волшебный мир фантазии моей.

Восхитительный стих Кобыча. Всего лишь ещё один никому не известный поэт, восемь строчек которого, как ничто иное, подходили ко мне сейчас. Я уже почти не думал о Чарли. Я поддался катарсису, наступившему после полного обвала страстей, ночью, у реки. Только здесь было спокойствие. Только здесь была гармония…

Я и не заметил, как маленькая капелька упала на кончик моего носа. Но зато отчётливо заметил, как миллиарды капель обрушились на меня дождём. И этот дождь был совсем не похож на остальные. Он был спокоен, а не дик. Он был приятным, а не противным. Он наводил радость, а не тоску.

Ближе всего к моей душе стоял дождь. Он был там безмятежен и в тоже время силён и свиреп. Ни одна погода не успокаивала меня сильнее, чем он. Дождь понимал меня. И я, в свою очередь, понимал дождь. Я понимал, почему он такой.

Но, тем не менее, я был вынужден возвратиться в город, как бы хорошо мне не было у реки.

К Новому Орлеану я добрался только на рассвете, по дороге удивляюсь, как я мог столько пробежать на автопилоте. Рассвет это тогда, когда после ночи и перед днём, весь мир погружается в усыпляющую, прохладную мглу.

В городе я сел в такси и сказал адрес таксисту. Тот тронулся и когда мы ехали, спросил у меня:

– Почему вы такой мокрый?

Но я не ответил. Моего молчания было достаточно, чтобы старый таксист афроамериканец понял, что я нуждаюсь в тишине. Ведь в обязанности таксиста так же входит общение с людьми. А в этом ремесле чрезвычайно важно знать, когда нужно молчать. Хороший оказался старик. Если бы мы встретились в другое время и при других обстоятельствах, то эта встреча стала бы началом новой очень сильной дружбы. Но не сейчас. Совсем не то время, что бы заводить новых, пусть и хороших, друзей.

Таксист понял, что мне сейчас необходима была музыка. Он включил радио, где певец пел старое доброе: «Don`t worry – be happy». Как раз кстати.

Мой новый знакомый подвёз меня до дома. Я достал из кармана все деньги, что были у меня с собой и вручил ему. Он взял их молча, пересчитал и уехал. Я смотрел ему вслед и вспомнил, что я собой у меня было только шесть долларов, а проезд по всему Новому Орлеану стоил где-то на порядок больше… Но таксист ничего не сказал. Он понял, что больше я заплатить все ровно не смогу, а наблюдая моё состояние, решил не тревожить меня такими глупостями, как несколько баксов.

Святой человек…

Я поднялся на свой этаж и зашел в пустую квартиру. Наконец-то, мы свободны. Я и квартира. Первое, что бросилось мне в глаза, это «Звёздная Ночь» Ван Гога. Копия, конечно же, но это не делало её менее приятной и тёплой.

Я лёг на большую кровать в тёмной спальне. Сквозь закрытые шторы пробивались первые лучи этого дня. Но я старался не обращать на них внимания. Они меня раздражали, хоть раньше и радовали, как вестники чего-то нового. Я хотел старого. Хотел вынуться в прошлое, когда рядом со мной, на этой же кровати, лежала Чарли. Даже в моменты самой сильной моей депрессии, она была со мной. Теперь же её нет.

Теперь, я лишь сильно закутался в большое одеяло, на огромной кровати, чтобы спрятаться от мира.

Но встать все равно пришлось – это неизбежно.

Как же это печально! Ну почему, почему всю жизнь нельзя прожить под одеялом. В безопасности и тепле, пусть даже, если это иллюзия. Провести всю жизнь с одеялом – с тем, кто не предаст.

Но встать пришлось, потому что моё тело больше не могло выносить бездействия. Слабое оно у меня.

Поднявшись, я уже не думал о работе, чтобы зарабатывать деньги себе на жизнь. Это больше меня совсем не интересовало. Бедующего нет и нечего о нём беспокоиться. После всего пережитого, нет ничего более глупого, чем работать.

Я оделся. Не потому что куда-то спешил, а потому что инерция – страшная сила. Мы не можем какое-то время после остановки стоять на месте. Нас все ещё тянет вперёд. И это продолжается какое-то время. У кого-то несколько секунд, а кого-то годы. Это физика – это жизнь…

В подъезде я увидел Джесс с продуктами. Редкое зрелище, достойное места в учебнике истории.

– Зачем? – только и спросил я у неё вместо приветствия.

– Скидки, – сухо сказала она, наверное, сама не понимая, о чём говорит: о супермаркете или о жизни, – возьми, – она протянула мне пачку сигарет, – случайно купила. По привычке. А потом вспомнила, что бросила. Ты тоже бросай – жуткая хрень. Это последняя пачка.

– Ты бросила курить?

– Ну да, потому что больше не для чего. Моя жизненная драма закончилась. Занавес. А твоя только начинается. Мне Смерть говорил, а у него чутье на такие вещи. И я понимаю, как они сейчас тебе нужны. Возьми, только после этого, больше никогда не кури.

Я хотел было отказать и заявить, что тоже не курю. Но тут понял, что она права. И я взял пачку. Она пошла дальше и я закричал ей в спину:

– Мы хоть когда-нибудь ещё встретимся?

– Не знаю, – она обернулась и улыбнулась мне, – может быть. Но скорее всего, больше никогда.

– Тогда прощай!

– Прощай, – как хорошему воспоминанию, сказала она мне.

И больше я никогда больше я не видел эту больную на всю голову алкоголичку, которая была самым лучшим моим другом. Её история закончилась. Моя же, только начинается.

Выйдя из подъезда, я тут же выбросил ключи от квартиры в мусорник, так как знал, что больше никогда сюда не вернусь. И пошел на Бурбон-стрит.

Вечно меня притягивает эта улица. Даже сейчас, когда у меня нет ни цента в кармане, чтобы оплатить её услуги. Это печалило, но не очень. Одна лишь новость, что я в Новом Орлеане, на этой улице и для меня играют джаз уличные музыканты, уже стоило дороже денег. А значит, было абсолютно бесплатным.

Прогуливаясь по городу, я и не заметил, как прошел день, а за ним наступил вечер. Я был так удивлён закату. Как же быстро течёт время.

И тут, я обнаружил чью-то руку у себя на плече. Я обернулся. За мной стояла незнакомая мне, чуть моложе меня, женщина, но с девичьими глазами. Она радостно кричала:

– Ну да, это ты! Конечно же ты!

– Кто вы и что вам?..

И тут я узнал лицо этой незнакомки. И как же я сразу не догадался?! Передо мной стояла Чарли.

– Ты не узнаешь меня? – спросила она.

– Узнаю.

– Я всего на несколько деньков прилетел из Марселя с мужем по-делам…

И тут же она поняла свою ошибку.

– Извини меня. Я не хотела. Я думала, что ты мёртв.

– Расслабься. Я ни в чём тебя не виню. Ты поступила правильно. Не до конца жизни ведь сидеть одной.

– Я ждала тебя! Честно ждала. Даже искала тебя везде, где ты только мог быть. Я думала, что ты умер. И я молода, нужно двигаться дальше.

– Так двигайся! Тебе очень повезло с мужем. Ты даже не представляешь, насколько я рад за тебя.

– Если хочешь, я могу еще его бросить и вернуться к тебе.

– Нет, уже поздно. Живи и радуйся. Это твоя история. Моя же – совсем другая.

Я развернулся и ушел. Она смотрела мне вслед и не пыталась догнать. И хорошо. Наша с ней история окончена, и мы оба всегда будем вспоминать её, как о лучших днях в нашей жизни.

Подул ветер, начался дождь. Люди скрылись под крышами, а я остался на улице и продолжал идти вперёд. Больше не куда было идти.

Я достал сигарету, закурил. Подумал: хуже уже не будет никогда. Вообще никогда больше не будет плохо. Я был по-настоящему счастлив. Теперь, я был свободен наяву, а не во сне. Подняв голову вверх, позволив каплям дождя и оранжевому фонарному свету падать прямо не на лицо, я пустил облако дыма. Сорвался с места. Стал самим ветром. И исчез. Навсегда. И начал петь старую песню Кипелова, которая, почему-то, заиграла у меня в голове:

Надо мною – тишина,

Небо, полное дождя,

Дождь проходит сквозь меня,

Но боли больше нет.

Под холодный шепот звёзд,

Мы сожгли последний мост

И всё в бездну сорвалось.

Свободным стану я

От зла и от добра,

Моя душа была на лезвии ножа.

Я бы мог с тобою быть,

Я бы мог про всё забыть,

Я бы мог тебя любить,

Но это лишь игра.

В шуме ветра за спиной,

Я забуду голос твой,

И о той любви земной,

Что нас сжигала в прах,

И я сходил с ума,

В моей душе нет больше

Места для тебя!

Я свободен, словно птица в небесах,

Я свободен, я забыл, что значит страх,

Я свободен – с диким ветром наравне,

Я свободен – наяву, а не во сне!

Надо мною – тишина,

Небо, полное огня,

Свет проходит сквозь меня,

И я свободен вновь.

Я свободен тот любви,

От вражды и от молвы,

От предсказанной судьбы

И от земных оков,

От зла и от добра,

В моей душе нет больше

Места для тебя!

Я свободен, словно птица в небесах,

Я свободен, я забыл, что значит страх,

Я свободен – с диким ветром наравне,

Я свободен – наяву, а не во сне.